Ты поразил меня, как пуля. Я думала, что смогу забыть о тебе благодаря холодному вечеру, Позволить потокам нескольких лет разбавить мои чувства к тебе. И каждый раз, когда мы разговариваем Каждое слово подводит к этому моменту. И я должна убедить себя, что я этого не хочу, Даже если всё наоборот. Selena Gomez — Back to You
В больнице их можно было назвать частыми гостями. От этого было смешно и грустно. Медсестры косились на подростков и практикантку среди них, ходя туда-сюда по пахнущими хлоркой коридорами. За последние полгода в больнице они были уже несколько раз, и всё время навещали одного и того же человека. Лидия, сидевшая дальше от всех друзей, копалась в телефоне, делая вид, что ей всё равно. А зачем тогда пришла? Скотт, Малия и Кора, сидевшие прямиком напротив палаты, смотрели на Мартин, с волнением думая о том, что будет с отношениями друзей дальше. По разбитым и полным разочарования глазам было видно, что всё держится на волоске. Лидия, почувствовав, что на неё смотрят, вскинула взгляд и вопросительно изогнула бровь. — Что? — спросила она у друзей, но те ничего не ответили, покачав отрицательно головой. Девушка больше ничего не говорила, вновь возвращаясь в телефон и тупо пялясь в экран. Но иконки приложений смешивались воедино, ведь на глазах была пелена слёз. Кому она доверилась? Человеку, который изначально хотел лишь переспать с ней, чтобы показать своё превосходство. Он даже не думал о ней в тот момент, когда принимал таблетки за таблетками, возвращаясь в иной мир, где не было места Лидии. И делал это осознанно, зная, что она всё равно всё узнает. И от этого было больнее ещё больше. Значит, она ничего не значила для Стайлза. Значит, он просто-напросто игрался с ней. А она, дурочка, поверила и подумала, что даже после выпускного всё будет хорошо. Мартин неотрывно смотрит на свой телефон, последние вызовы которого были осуществлены на номер Стайлза. И он ни разу не ответил. Первые пять звонков сбрасывал, а на остальные попросту выключил телефон. Ему было плевать на Лидию. Плевать на то, что она беспокоится, сидя в четырёх серых стенах и глядя на то, как время, словно песок, утекает сквозь холодные пальцы. Она вздрагивает от нахлынувших воспоминаний. Лидия бы отдала всё, дабы избавиться от этих моментов, которые липкой карамелью обволакивали её мозг. И в июне стало нестерпимо холодно. Будто бы только сейчас она поняла, что эта любовь — обжигающая, резкая, неутолимая — всего лишь фальшивая справка от доктора, срок которой подошел к концу. Или любви не было? Девушка прячет телефон в сумку и кидает последний взгляд на дверь палаты, в которой сейчас безмятежно спит Стайлз. Врачи вновь спасли его жизнь, но теперь никто не спасёт её разбитое-побитое сердце. Она была куклой Барби с безупречной улыбкой, которая поверила в который раз в то, что кто-то может сделать её счастливой. А Стайлз всего лишь исполнил своё желание. И даже слёз не хватало. Слишком много она выплакала их за эти полгода, отобравшие у неё всякое желание двигаться дальше. Она встает, запахивая на себе курточку. Малия подрывается первой, подходя к подруге и хватая ту за запястье. — Ты куда? — Домой. — А Стайлз? Если он проснётся, то позовёт тебя. — Скажешь ему, что я умерла. Лидия вырывается из хватки и, разворачиваясь, уходит. Цок-цок. Каблуки отбивают такт стуку её сердца. А что будет, если оно пропустит удар? Она вновь вспомнит то, как он зарывался пальцами в её волосы, как целовал веснушки на её плечах? Или, может... Она останется?***
— Лидия, ты уверена, что стоит уезжать сейчас? После всего, что было? — папа заботливо, как может только отец, обнимает дочь за плечи, поглаживая мягкие волосы. Лидия закрывает чемодан, со злостью дергая змейку, и накидывает на плечи курточку: дождь, как и тогда, вновь пустился на землю. Она собрала все свои вещи, помимо тех, которые жутко напоминали о Стайлзе и Эллисон. Она улыбается сквозь всё, что творится у неё внутри. А внутри у неё пустота и рвущаяся наружу тошнота от предательства, от того, что в конечном итоге она оказалась отвергнутой. Сколько у неё ещё хватит сил, чтобы выдержать эту пытку? — Это не мой город. Я здесь чужая, — она приподнимает уголок губ, кидая ключи от дома в карман куртки. — Впереди, пап, Виргиния, Филдсовская премия и, может, мировое признание. Её смех болезненный. Она целует отца, кидает беспокойный взгляд на Эмили и выходит из дома, садясь в такси. Руки скользят в карманы курточки, и она сжимает ладони в кулаки, ноготками впиваясь в ладони, на которых и так уже есть незажившие раны. Музыка в такси слишком веселая, мужчина слишком хмурый, наверное, проблемы с женой, а Лидия слишком разбитая, чтобы думать об этом сейчас. Она последний раз кидает взгляд на город, который скрыт за молочно-прозрачным туманом, откидывает голову назад, расслаблено выдыхая. Всё позади?***
Ранней зимой, наступившей в середине декабря, Стайлз просыпается слишком рано, уже в шесть утра босиком проходя на холодную кухню с новым ремонтом. Он включает телевизор, но так тихо, чтобы Малия не проснулась, и достает из холодильника пакет с молоком, наливая его в стакан. Выпивает его слишком быстро, чтобы почувствовать вкус. Стилински слушает новости, бегло глядя на экран, и смотрит в окно, в котором отражаются редкие прохожие. Он смотрит на часы: Малия проснется где-то через полчаса, прежде чем она почувствует, что его нет рядом. Надевает куртку на пижамную футболку и ботинки, после чего выходит из дома. Холодные снежинки тут же падают на его волосы, быстро тая. Их слишком много, а белая-белая пелена наводит на мысль о том, что совсем скоро она настигнет и его в другом виде. И главное: её нет уже рядом ровно два с половиной года. Просыпаясь каждое утро, он не специально задерживает воздух, но видит лишь голубые глаза и каштановые волосы, вместо давно полюбившихся рыжих. Но он до скрежета ненавидит сочетания этих цветов. Их слишком много, но они все абсолютно не те. Стайлз поднимает глаза в небо, щурясь от такого яркого света, и достает смятую пачку сигарет из кармана, зажигая одну сигарету. Он выпускает кольца дыма в небо, и те быстро исчезают, растворяясь. Стряхивает пепел и вновь затягивается, пропуская никотин сквозь давно чёрные легкие. Какой же он дурак. Идиот. Кретин. Его можно обозвать любыми словами, но всё равно они не смогут вернуть её. Стайлз боится даже назвать её имя. Хватит лишь то, что он знает, что она, вроде бы, идёт напрямую к своей премии, заканчивает университет и встречается с кем-то. Кидает сигарету на асфальт, наступает на неё и усмехается. А на губах всё тот же первый поцелуй: медово-карамельный, неумелый, подаренный из-за глупого обещания, которое нужно было не выполнять ещё тогда, чтобы зря не терять время. Но воспоминание о поцелуе до сих пор живое. Он помнит его даже ярче, чем танец, в котором они зарывались пальцами в теплый песок. А она помнит? А небо серое, затянутое тучами, почти свинцовое, болезненно колющее глаза. И зима продолжается не три месяца. Чуть больше. Зимы здесь вечные.Я знаю, я бы всё равно вернулась к тебе.