***
Единственным желанием убийцы за все это время было увидеться лишь с одним человеком. Человеком, чье имя для него было не важно, хоть он его и знал. Человеком, который следовал за ним все эти годы. К нему подсылали множество детективов, но он лишь усмехался, отвечая, что будет разговаривать только с одним. Прозревший слепец, детектив Макс Грэй — его последнее в этой жизни желание, на котором он имел право настоять. — Лицом к стене, Энглман. Тюремщики. Бешеные псы, что бьются по ту сторону клетки, делая вид, что не боятся заключенных здесь преступников. Свиньи, погрязшие в своих грехах. Им уготовано место возле жертв похоти и зависти. Они боятся и не могут смотреть в глаза психопату, обезоруженному и избитому при задержании. На рассеченной губе Рэндалла до сих пор зияет небольшая красная ранка, во рту чувствуется вкус крови, солоноватый и такой едкий из-за голода. Психиатры пытаются разговаривать с ним, Энглман с интересом слушает и даже отвечает на понравившиеся вопросы. Если Рэндалла признают невменяемым — его ждет целая вечность в психиатрической лечебнице, если же нет — смертная казнь. Убийцу толкают в спину, выводя в коридор. Запах лекарств — ему вкололи успокоительное, хотя в этом не было необходимости. Он не такой, как те, что сидят через стенку. Они грозно поднимаются, подходят к решетке и провожают взглядом убийцу, о котором так много писали в газетах. В глазах ненависть, слепая жажда чужой смерти. Энглман не причисляет себя к этим животным, что погрязли в унынии и гневе. Ненависть поглотила их с головой, свела с ума, захватила разум. Они ему безразличны, просто пыль под ногами. Рэндалл же — истинный грех. Ведь только самый страшный грешник может видеть всю порочность мира. Убийца, маньяк, монстр — у него множество имен, но лишь одно отражает его настоящую сущность. С Энглмана снимают неудобные наручники, сдавливающие кости так, словно это инструмент для средневековых пыток, и приковывают к столу другими, на длинной цепи. Выходят, оставляя его одного в комнате для допросов. В зеркале на стене Рэндалл видит свое отражение. Он не знает, кто находится по ту сторону стекла, но чувствует, что за ним наблюдают.***
Сколько раз Макс стоял над трупами, рассматривая произведение искусства, что оставил для него убийца. Сколько раз Каратель смотрел на Грэя с экрана телевизора, когда тот говорил, что поймает ублюдка. Словно они уже были знакомы чертову тысячу лет. Каждый убийца желает, страстно жаждет быть пойманным, и Макс просто выполняет их прихоть. Маньяк оставляет для него знаки и намеки, а Грэй просто идет по следу. Он будто бы собирает мозаику, кусочек за кусочком, чтобы увидеть всю картину в целом, разгадывая замысел убийцы, словно с этого момента между ними протянулась нить. Словно теперь они связаны тонкой прозрачной леской, которая будет натягиваться, рассекая кожу и плоть, пускать кровь, до тех пор, пока они не встретятся. И он будет искать, пока не найдет. Или не умрет. С папкой в руках, Макс заходит в камеру. Каменное лицо не трогает ни одна эмоция — за этой маской невозможно ничего прочесть. Медленно скользит взглядом по тому, кого искал все эти годы. Того, кого так сильно жаждал, кого вожделел. Рэндалл оказался высоким, примерно одного с Максом роста, поджарым, сильным и выносливым. У него стертые до затвердевших мозолей руки, почти незаметная сутулость, незагорелая кожа, темно-карие глаза, блестящие безумным блеском. Так вот кого Грэй искал все эти годы, по чьему кровавому следу шел. Детектив садится за стол и открывает папку с делом, но смотрит лишь на убийцу. — Рэндалл Энглман, тридцать шесть лет, — холодный голос Макса отскакивает от стен и ничего не выражает. — Неоконченное высшее медицинское образование. Места работы постоянно менял, начиная от волонтерства, заканчивая неофициальной подработкой в фармацевтических фирмах. Из семьи — младшая сестра, живущая в другом штате. Родители погибли в автокатастрофе пятнадцать лет назад. В браке не состоял. Губы Рэндалла трогает кривая улыбка от произнесенных детективом слов, слышится тихий хриплый смех. Слегка щиплет небольшая ранка, рвется наросшая под корочкой крови кожа. Убийца и его преследователь. Они, наконец, встретились в официальной обстановке. В первый раз они пытались друг друга убить, и им почти это удалось. Преследовали ли они оба эту цель? Вряд ли. Хотели что-то доказать, вдоволь насладиться чужой болью. Они словно две стороны одной монеты. Рэндалл опускает голову вниз. Темные, успевшие отрасти, где-то неровно обстриженные и подпаленные волосы падают на лицо. Энглман знает, что люди по ту сторону стекла сейчас внимательно наблюдают за ними, готовые сами броситься на преступника, чтобы загрызть его. Они боятся и ненавидят. Чем они отличаются от тех псов, что сидят взаперти, облаченные в одинаковую форму? Тем, что их признали вменяемыми, допустили к службе? Глупость. Бессмысленная ложь, призванная вешать ярлыки благодетели, чтобы скрыть грехи. Им всем место рядом с жертвами алчности. — А вы хорошо подготовились, детектив, — Рэндалл медленно поднимает на него взгляд исподлобья, не переставая улыбаться, завороженный чувством ноющей боли. Во рту вновь железный привкус. Он, сжав руки, чуть привстает со стула, придвигаясь ближе к детективу, внимательным взглядом изучая своего охотника, и останавливается на серых ледяных глазах. Тот изучает его в ответ. Рэндалл несколько секунд испытывающе смотрит на Грэя, после садится на место, расслабив руки, металл приятно холодит стертую кожу. — Как ваше плечо, не болит? — наконец спрашивает он, заинтересованный реакцией и ответом в равной степени. — Я не хотел вас убивать, старался не задеть артерию. Подозреваю, что сломанные ребра — это ваша благодарность.***
Грэй был дома, когда в дверь постучали. На пороге, с окровавленным ножом в руке, оказался неизвестный мужчина, но Максу показалось, что он знал его всю свою жизнь. Улыбаясь, Энглман кинулся на него, лезвие мягко вошло в податливую плоть груди, являя алое пятно на белоснежной рубашке. Горячее дыхание детектива на лице, и кровь, пульсирующая в висках. В ответ лишь сильный удар Грэя кулаком в грудную клетку, боль в ребрах, выроненный нож. Следующий удар пришелся в челюсть, вкус крови, неловкое приземление на пол. С силой скрученные за спиной руки, тугие наручники на запястьях. Угрозы вышибить мозги и приказы не шевелиться. Запах крови, запал схватки. — Ну, здравствуй, детектив. Вот и встретились. Грэй был рад, что смог взять Рэндалла живым. Это всегда было проблематично. Ничего не может быть проще, чем пустить пулю в лоб. Но как же сакральный смысл существования? Нельзя просто так лишить жизни, необходимо это делать медленно и со вкусом, чтобы дать человеку время пострадать. Каждый достоин своего сценария для того, чтобы умереть. Экспертиза показала, что кровь на ноже принадлежит последней жертве. Все убийцы ошибаются рано или поздно, но Макса не оставляло чувство, что здесь что-то не так. Рэндалл не мог так просто попасться.***
Детектив прищуривается, его взгляд — тяжелый, почти физически ощутимый, прошивает насквозь. Он следит за каждым движением, каждым вздохом, каждой эмоцией на лице заключенного, словно впитывая все это глубоко в себя. Энглман вымотан, но не побежден — его глаза блестят победным блеском. Словно он, наконец, добился того, чего хотел. Словно он здесь не заключенный, а победитель. — Ты безнаказанно убивал на протяжении двух лет, а потом так глупо попался? Что-то здесь не сходится, Энглман. Детектив достает из кармана пачку сигарет. Щелчок зажигалкой, язычок огня жадно лижет кончик сигареты, Макс глубоко затягивается и выдыхает. Грэй так долго стремился к этому дню, к этому моменту. Они были совершенно не знакомы, но Макс знал об убийце так много — мертвые тела говорили намного красноречивее любых слов. Все эти окровавленные, совершенные произведения искусства, изощренные, продуманные до мелочей. Только Грэй мог оценить по достоинству замысел убийцы, его труд. Только он мог понять Энглмана. Движение рукой и Макс выкладывает перед Рэндаллом стопку цветных фотографий с изображенными на них окровавленными телами. — Твои грехи. Твои творения. Сегодня они здесь, чтобы предать тебя. Убийца презрительно хмыкает, бросая взгляд на изображения своих жертв, превращенных в истинные произведения искусства, после отводя его в сторону, обдумывая слова детектива. Да, он их создал — совершенные изваяния из плоти и крови, показавшие свою тщательно скрываемую изнанку. Они — его послания, старательно выведенные на бумаге из человеческой кожи заточенным пером из стали. Но он ими не гордится, а презирает. Рэндалл — художник, он просто показал остальным, насколько прогнил этот мир, истекая собственной смоляной кровью, размешанной с алкоголем, наркотиками и желчью. — Они ничего не значат, — с презрением в голосе говорит Энглман, проведя языком по нижней губе, слизывая кровь. С издевкой и одновременно с восхищением улыбается сидящему напротив Грэю. — Единственное мое творение сидит напротив, детектив. «Это ты, Грэй. Эти шесть тел только для тебя. Смог ли ты разгадать их загадку, разглядеть мое тебе послание? Смог понять меня? Ты, ведомый мною все эти годы. Ты, охотник на монстров, таких, как я. Ты, что всегда забирал у мира его художников. Сможешь ли ты принять себя таким, каким я тебя создал? Ты мое творение, единственное и любимое. Я желал тебя все эти годы. Желал встречи с тобой, желал заглянуть в твои глаза. Я создал тебя сам. Ты мой монстр, готовый свернуть мне шею. Ты мое отражение. Мы одно целое». Рэндалл вновь наклоняется вперед, внимательно изучая лицо Макса. Он столько раз видел Грэя на экране телевизора, а сейчас, наконец, может наслаждаться им вживую. Острые скулы и волевой подбородок, пронизывающие своим холодом глаза и темные волосы, зачесанные назад. Так и хочется обвести эти правильные черты лезвием, снимая с черепа кожу. — Улыбнитесь, детектив. Люди за стеклом смотрят, как вы допрашиваете психопата, которого они ненавидят. — Тебя не ненавидят, Энглман, — уголки губ Грэя приподнимаются в еле заметной ухмылке, — им на тебя плевать. Плевать, пока ты не затронул то, что касается непосредственно их. Ты же не думаешь, что такой один на планете. Таких ублюдков хватает. Все забудут о тебе, как только ты поджаришься на электрическом стуле, — детектив замолк, выдерживая эффектную паузу. — Никто не вспомнит о тебе. Макс откидывается на спинку стула, пепел с сигареты падает на пол, но он не замечает этого. Он не обращает сейчас внимания ни на что. Вся его сущность охвачена лишь одним. Все это похоже на какую-то игру, на кону которой стоят человеческие жизни. Они играли друг с другом на протяжении двух лет, гадая, кто же выиграет. Кто же выживет. И когда Максу казалось, что он вот-вот поймает убийцу, что он словно чувствует его дыхание на коже, тот снова ускользал. Бешеный ритм жизни, когда день настолько длинный, что кажется, будто прошла неделя. Неделя за месяц, месяц за год, год за вечность. Бессонные ночи, бесконечные поиски, составление психологического портрета убийцы, попытка проникнуть ему в голову. Забираясь в мозг к психопату, со временем начинаешь замечать, что реальность, в которой ты живешь, словно размывается. Границы сознания расширяются, и ты уже не видишь края бездны, в которую угодил. — Ты возомнил себя ангелом правосудия, карателем, наместником бога на земле. Твой бог от тебя отвернулся. Твоя религия тебя погубила. Макс протягивает руку, касаясь пальцами прохладного глянца фотографий. Рэндалл следил за своими жертвами, он долго продумывал и готовил каждое убийство. Уныние — студент престижного института, сын богатых родителей. Похоть — растерзанная проститутка. Жадность — состоятельный банкир. Ярость — военный в отставке. Зависть — молодая домохозяйка. Чревоугодие — мужчина весом под двести килограмм. Шесть убийств, семь смертных грехов. В списке жертв не было Гордыни. И Макс знал, что Рэндалл не мог попасться, не завершив серию убийств. — Зачем вы так со мной, детектив? — Рэндалл кладет руки на голову так, как это позволяют наручники, впивается ногтями в кожу, слушая то, что говорит ему Грэй. Какой же этот детектив громкий на слова и заявления. Что, хочет заставить почувствовать себя ненужным и брошенным? Энглман знает о мыслях Макса, ведь он сам их вселил в эту голову. Но он жаждет большего, увидеть самую суть, найти то семя прозрения, что он посеял в Грэе. Он жаждет вывести наружу новую сущность. Он хочет открыть его сердце голыми руками. Сделать из него свое первое и последнее творение, единственное, уникальное. Эта мысль, словно паразит, захватывает разум убийцы. Пальцы с силой сжимают волосы на затылке, готовые их вырвать. Успокоительное давно перестало действовать. Это дикое желание, заставляющее руки дрожать. Пальцы мгновенно расслабляются, одна рука вновь ложится на стол, металл наручников багровеет. На ладонь второй убийца кладет подбородок, со спокойной улыбкой любящего Бога глядя на свое заблудшее дитя. — Смерти боятся только грешники, — насмешливые слова слетают с губ, ухмылка играет на губах. Неприятно оттягивает руку наручник, скользя по истертой коже, надрывая ее. Боли сторонятся и страстно желают. Боль позволяет чувствовать себя все еще живым, обостряет чувства, доводит до исступления. Рэндалл специально тревожит свои раны. Грэй внимательно наблюдает за самобичеванием убийцы, холодным взглядом вновь царапнув истертые в кровь запястья. Он втягивает воздух резко поглубже в легкие, словно в попытке уловить запах крови убийцы, почувствовать его глубоко в себе. Нужно будет сказать медикам, чтобы обработали уже его раны, черт возьми. — Как думаете, я грешник, считающий себя праведником, или праведник, считающий себя грешником? Вы так долго меня изучали, так долго пытались разгадать мой мотив. Мне хочется услышать ваше мнение. Вам понравились мои убийства, детектив? — сдавливающая боль в груди, рвущийся наружу кашель. Энглман лишь хмыкает, сжав губы в кривой улыбке. Пол тюремной камеры и первая встреча с детективом не пошли на пользу, но это не помешает ему. «Можешь не отвечать, твои глаза говорят больше, чем слова, Грэй. Дай мне прикоснуться к тебе, к моему творению. Это ты моя последняя жертва. Ты моя Гордыня, которой мне так не достает. Мне мешают лишь эти наручники. Дай мне возможность, и я превращу тебя в мой грех. Я грешник, считающий себя грешником. Я и есть Бог. Ведь даже ты не мог поймать меня до тех пор, пока я сам этого не захотел. И именно ты должен стать последним пазлом в моей мозаике. Дай мне заглянуть в твою душу. Дай сжать твое сердце в руке. Дай почувствовать теплую кровь, текущую по твоим венам». — Не задумывались, почему жертв всего шесть? — на лице демонстративная задумчивость, пальцы барабанят по столу. — Думаю, без моей помощи вам не найти седьмую. После слов убийцы в камере повисает тяжелая и ощутимая тишина — ее можно резать ножом. Грэй продолжает молча смотреть на Рэндалла, пронизывая его взглядом насквозь. Лицо Макса все так же ничего не выражает, но во взгляде на секунду что-то меняется — Рэндалл хочет с ними поиграть. Дверь открывается, и в помещение входит полноватый человек за сорок в сером костюме с портфелем в руках. — Я адвокат, защищающий интересы мистера Энглмана, и я прошу оставить нас с моим клиентом наедине. Адвокаты всегда приходят не вовремя. Одним движением Грэй закрывает папку, поднимается со стула и выходит из камеры, услышав последнее насмешливое: — Был рад личному знакомству, мой дорогой детектив.***
— Сначала Рэндалл сам приходит к нам в руки, а сейчас выдает, что существует седьмая жертва. Макс, он блефует. Боится, что его зад поджарят на электрическом стуле и теперь думает, как отсрочить неизбежное, — Дерек ходит из стороны в сторону по офису, задевая бумаги на столе, которые красивым веером разлетаются по полу. — А если нет? Этот ублюдок из тех парней, которые доводят дела до конца, — Грэй сидит на краю стола, пуская дым от очередной сигареты в потолок, и смотрит в окно. — Интересно, после грехов он перешел бы на заповеди? Тогда можно было бы смело брать винтовку и выходить на улицу, — чертыхнувшись, напарник наклоняется, чтобы поднять документы. Взялся ли Энглман за заповеди, теперь нельзя было проверить, но одно Макс знал точно — убийца пришел к нему не просто так. Дело не закрыто. Это было только начало.