После полуночи

Ларес покручивал между пальцами осколок аметиста и мысленно дивился тому, как не тронулся умом за все эти годы. Некроманты продвигались всё дальше в руины храмового комплекса, вскрывая новые замки и двери, обнаруживая как по-настоящему ценные артефакты, так и горы мусора. Казалось бы, мер должен был быть доволен — до нужного зала осталось рукой подать, — однако мелькающий то тут, то там Морохир с неизменно каменным выражением лица и напускным равнодушием привлекал к себе внимание. Лареса это выводило из себя, мер бесился. — Эти пластины весьма интересны, — промолвил один из некромантов, держа в руках одну из тонких металлических деталек, очевидно, от какого-то снаряжения, после делясь с собратом историей их обнаружения. Анахорет слушал этот рассказ краем уха, сжав пальцами холодящий осколок камня и поглядывая на приложившегося губами к кубку Морохира. За пределами шатра царила глубокая ночь. Большинство некромантов в лагере отдали предпочтение сну после очередного изнуряющего дня, и лишь несколько тёмных магов собрались во временной обители альтмеров, чтобы обсудить дальнейшие действия и обнаруженные реликвии. — Варда служит как артефактом сама по себе, так и защитой всего комплекса. Нельзя повредить её, — в одно мгновение влился в разговор Морохир, отставив кубок и разглядывая чертеж предполагаемой реликвии на бумаге. — В ней заточена душа воина-ансея. — То есть нашего врага, — прогудел голос данмера, который отложил переданную ему товарищем магическую пластину на стол. — Я бы уничтожил душу, а сам сосуд направил Маннимарко для изучения. — Как же хорошо, что не ты принимаешь здесь столь серьезные решения, — отозвался неохотно рывком поднявшийся на ноги Ларес. — Морохир прав. Варду нельзя повредить. Мы не знаем, за счет чего она обладает столь мощной магией, способной нейтрализовать все наши чары без исключения, — души, заключенной в ней, или же своих свойств. Данмер прищурился и сделал шаг назад, стоило альтмеру приблизиться и, опустив глаза на пергамент, провести кончиками пальцев по шершавой поверхности, повторить контуры выведенных чернилами линий. Предполагалось, что артефакт будет схож с привычными камнями душ или айлейдскими кристаллами, однако, исходя из чертежей и скудных рассказов, варда напоминала скорее едва распустившийся бутон цветка с ярко светящейся сердцевиной. Мер глянул коротко на замершего и заглядевшегося на чертеж, после чего обогнул стол и кивнул данмеру. — Утром передай всем, чтобы с реликвией были осторожны, когда наткнутся на неё. Есть вероятность того, что при её повреждении эти руины станут нашей могилой, — эльф рухнул в походное кресло и сцепил пальцы в замок. — Теперь иди. Едва данмер скрылся за пределами шатра, Анахорет вновь устремил взгляд на друга, который мазнул по Анахорету нечитаемым взглядом, прежде чем покинуть их временное убежище вслед за темным эльфом. Ларес раздраженно цокнул языком, мысленно клянясь себе, что со дня на день выбьет всю дурь из этого обидчивого и капризного эльфа.

***

Что-то изменилось. Маннимарко вглядывался в тянущиеся по его животу и груди тонкие бирюзовые нити, ярко выделявшиеся на бледной коже и очертившие контуры мышц, и мысленно ликовал. Сила струилась по его жилам тёплой патокой, наполняя, раскрепощая, дурманя. Эльф сжал пальцы в кулак, завороженно смотря на ярко вспыхнувшие в сумраке линии, что послушными змеями опутали напрягшееся предплечье. Эта сила пьянила, даря клокочущее чувство возбуждения, разрастающееся с каждым мгновением все сильнее. Мужчина чувствовал, что при желании способен разнести в крошку дома, испепелить любое существо, рискнувшее встать на его пути. — Это прекрасно, — донеслось до мера из дальнего угла, вызвав у мужчины самодовольную усмешку. — Ты почти добился желаемого, Маннимарко. — Я знаю, — мер расслабился, и магические нити начали постепенно тускнеть, растворяясь под тонкой кожей, впитываясь в каждую клеточку тела. — Но я хочу большего. Эльф схватил с кресла рубаху, накинул ту небрежно на плечи и, пройдясь до притаившегося в тени гостя, рухнул на лохматый ковёр, зажигая на ладони слабый огонек, что уже в следующее мгновение оказался небрежно брошен в камин. Языки пламени неохотно лизнули ледяные бревна, и лишь спустя несколько мгновений теплый свет от пламени затопил комнату. Маннимарко довольно зажмурился, откидываясь с тихим вздохом затылком на позади стоящее кресло. Мысли о предстоящих победах вскружили голову, от воодушевления мужчина прикусил губу, давя в себе рвущуюся наружу ухмылку и клокочущее чувство воодушевления в груди. Перед глазами всплывали яркие образы разрушенных и охваченных огнем зданий, легионов дремора и полчищ бесов, кружащих черными тучами над горящими постройками, побежденных и униженных врагов. В особенности — одного врага. Того, кого хотелось мучить до истощения, до его сорванного голоса и хрипов, а после, восстанавливая эгоистично жестоким заклятием изломанное тело, начинать заново, пуская кровь, погружаясь ногтями в плоть, вырывая крики и стоны, обладая чужим телом. — О чем ты думаешь? — А я о чем-то думаю? Маннимарко облизнул губы и покосился на альтмера в кресле, который улыбнулся и склонил к плечу голову. — О чем-то конкретном, — вгляделся в лицо мера вампир, не ощутивший и капли сопротивления в чужом разуме. Мысли мера были открыты. Некромант точно проверял графа или же ждал, когда и перед его взором пронесется вихрь вдохновляющих образов. — Точнее о ком-то. Ты так желаешь им обладать? — острые клыки блеснули призывно в свете разгоревшегося в камине огня. — Не зубоскаль, Верандис. Весь настрой портишь. — И всё же? Маннимарко повёл подбородком и приподнял ладонь на уровень глаз. Ту мгновенно охватили магические потоки, змеями окольцевавшие длинные пальцы. Нетрудно было догадаться, образ кого граф разглядел в чужих воспоминаниях. С момента их расставания Ванус вызывал противоречивые чувства: жгучая ненависть распаляла, вынуждая внутреннего зверя кидаться на прутья в надежде вгрызться в тонкую шею, распороть грудь мера и сожрать трепыхающееся сердце. С другой же стороны некромант медлил — не единожды предоставлялся шанс захватить того, кого мечтал увидеть в кандалах в своей обители, однако Король Червей бездействовал, точно не решаясь тронуть того, теплые воспоминания о ком затаились где-то глубоко в памяти. — Разве это имеет значение? Вскоре я смогу превращать города в пепел, орды дремора и моих приспешников пройдут по земле, сметая все на своем пути. Галерион лишь крупица в том, чем я буду обладать. — Но он важен для тебя, — протянул Верандис, покачивая кубок и копошась в чужих мыслях. — И этот мальчишка в твоей постели не способен утолить тот голод, который ты испытываешь при одной лишь мысли о нём. Ты хочешь обладать Ванусом Галерионом, иначе вкус победы не будет для тебя столь сладок. Маннимарко порывисто выдохнул и закатил раздраженно глаза. Верандис тем временем осторожно, словно хрупкие тонкие листы книги, перебирал чужие воспоминания, пользуясь спокойствием и леностью темного мага. Некромант не мог не чувствовать, как скользит своим незримым присутствием вампир по вихрям его воспоминаний, однако предпринимать что-либо не спешил. Верандис между тем облизнул губы, взгляд его сделался отсутствующим. Мужчина полностью погрузился в водоворот образов, вспыхивающих точно взрывавшиеся во мгле звезды. Огромные залы, затопленные теплым светом свеч, тяжелые колонны и багровые ковры, блеск от витрин и коллекционного оружия на стенах и за прочным стеклом, окутанным магической поволокой. То тут, то там мелькали долговязые тени. Те отчего-то показались Верандису не столь важными, потому он подался дальше, к следующему ветку воспоминаний некроманта, которые встретили его, напротив, холодным светом волшебных камней, пронзительным звоном воды и заклятий, искры которых слетали с пальцев магов, высоким сводом диковинной башни. Граф всматривался чужими глазами в расплывчатые образы псиджиков, ощущая внутри некое ободрение и искрящееся веселье. — Что такое, Тректус, чувствуешь себя чужим в этих стенах? — Заткнись, Маннимарко, — без тени злобы прокатился голос рядом с самым ухом, сбивая графа с толку. Тихий хриплый смех защекотал горло, что-то теплое шевельнулось в груди. Верандис хотел было углубиться в этот отрывок чужой памяти — напитанный чужеродным теплом, ободрением, — однако в этот же миг он оказался вырван из круговорота грез. Не успел граф осознать происходящее, как перед глазами развернулась новая картина, пестрящая теплыми оттенками. Небольшая комнатка с минимальным количеством мебели. Запах диких трав и морской соли, парящий над письменным столом с ворохом свитков и парой толстых фолиантов магический шар. — Ты только представь, каким могуществом мы могли бы обладать, Ванус, — голос Маннимарко пронесся по помещению, разрывая ночную тишину. Взору предстала высокая фигура у распахнутого окна с длинными рыжими волосами, в свободной рубахе с закатанными рукавами. — Этот мир мог бы стать нашим. Ванус обернулся. Строгий взгляд голубых глаз впился в лицо друга. — Я не хочу, — Галерион прошелся до друга, мазнул тонкими прохладными пальцами по предплечью товарища. — Мне хватает того, что у меня есть. Не хочу это потерять, — и отошел в сторону, пропуская в комнату свет ночных светил. — Но почему? — Почему — что? — эльф за спиной Маннимарко с чем-то завозился. — Тебя не привлекает мысль о том, что ты сможешь стать главой Ордена Псиджиков? Завоевать авторитет среди тех, кто считали тебя грязью под ногами? — в голосе эльфа чувствовались нотки искреннего непонимания, разгорающейся злости, огонь которой, между тем, неприятно обжег внутренности. — Ты не хочешь отомстить своему лорду за своего отца? За все те истязания, следы от которых у тебя остались на теле? Маннимарко вихрем обернулся. Ванус продолжал шелестеть свитками, не произнеся ни слова как на предыдущие реплики товарища, так и на последующие. Верандис не видел его лица. — Тебя унижали, избивали, предавали, вытирали об тебя ноги, заставляя работать за пределами твоих возможностей. Твоя мать предала тебя и твоего отца, которого казнили в назидание другим рабам, — на губах распалившегося некроманта расплылась ядовитая усмешка. — Выходит, ты слаб, Тректус. Слаб, никчемен и труслив. Галерион продолжал возиться со свитком. — Как был рабом, так и остался рабом. Верандис успел заметить, как дрогнули пальцы будущего архимагистра, прежде чем он замер. Атмосфера в комнате накалилась до предела. Маннимарко продолжал сыпать оскорблениями, ничуть не скупясь в выражениях, и лишь тонкий ледяной клинок, рассекший воздух, распоровший рубашку и мазнувший по ребрам, заставил его замолкнуть. Боль ощутилась не сразу. Уже оглядев пропитавшуюся кровью ткань, некромант воззрился на поднявшегося на ноги Вануса, черты лица которого окаменели, взгляд похолодел, а губы побледнели, сжавшись в тонкую нить. — Следовало бы загнать его тебе в сердце, Маннимарко, — процедил он, подходя к товарищу, толкая того к стене и намеренно тыча пальцами в свежее ранение, пачкая те в крови. — Не смей говорить о моем отце в таком тоне. — А о тебе, значит, можно? Глухой звук удара рассек пространство. Голову Маннимарко мотнуло в сторону, и, чуть выждав, мужчина мазнул языком по лопнувшей губе, после чего заглянул в заледеневшие глаза друга. Боль от пореза, на который давили чужие пальцы, и боль в скуле немного отрезвили его. Пелена злости и раздражения спала. Верандис ощутил тень беспокойства и некого стыда, осевшие в чужой груди. Галерион тем временем сильнее надавил на рану. Тихое шипение прокатилось по помещению. Прошло немало времени, прежде чем гнетущую тишину разрезал голос некроманта. — Все же смел, — Галерион вздрогнул и нахмурился. — Любой другой и не рискнул бы ранить меня. — Потому что тебя боятся, — отозвался Ванус, убирая наконец руку от глубоко пореза и демонстрируя товарищу окровавленные пальцы. — А я — нет. Ты мне ничего не сделаешь. Верандис ощутил рывок бросившегося на добычу хищника, рваный выдох в самые губы. Вампир распахнул глаза шире, шаря взглядом по прижатому к стене Галериону, вскинувшему с вызовом подбородок. — Отчего же такая уверенность? — пальцы Маннимарко вдавились в тонкую шею, по-хозяйски погладили вздрогнувший кадык. Ванус облизнулся и улыбнулся несколько устало. — Ты разве уже не сделал со мной все, что хотел? В голубых глазах Верандис разглядел отражение чужих — диких, хищных, с затопившими радужку зрачками. Но Ванус не боялся этой стороны друга — наоборот, делал, видно, все, чтобы звериное нутро проявилось — постоять за себя он мог. — Не всё, далеко не всё. Некромант припал к его губам порывисто, встречаясь с не меньшим откликом, вгрызаясь, посасывая, продолжая вдавливать Галериона в стену. Граф чувствовал вспыхнувшее желание в чужом теле, плотным клубком затаившееся внизу живота. Это было не для его глаз и ушей. Верандис, смутившись увиденного, намеревался было покинуть этот отрезок воспоминаний, однако одним рывком его вернули обратно, вынуждая смотреть на происходящее. Все ментальное тело сковало, граф неверяще уставился на потную открытую шею прямо перед взором, закинутую голову, рассыпанные по подушке влажные волосы. Маннимарко толкался сильно в желанное тело, крепко впечатываясь тазом между разведенных ног, выбивая из Вануса сладкие вскрики, побуждающие двигаться резче. Уже в следующее мгновение вампир ощутил ладонь на вздымавшейся чужой груди. Маннимарко замер от этого жеста, встречаясь с мутным взглядом Галериона. Тот потянулся навстречу любовнику, оставил короткий поцелуй на губах, после чего вдруг перевернулся на живот. Тихий стон пронесся по помещению, едва член некроманта покинул желанную тесноту. — Проклятье… прекращай испытывать меня, — шепнул ему на ухо Маннимарко, вжимая мера в кровать и с трудом выравнивая дыхание. — Что такое, не нравится? — тихо засмеялся Ванус, поворачивая голову и косясь на эльфа. Взору графа, который уже и не рад был собственной затее, предстали выгнутая спина и подтянутые ягодицы, на которых поблескивали следы влаги. — Считай это местью за твой поганый язык, — Ванус крупно вздрогнул от крепкого шлепка, а следом задушенно замычал, стоило Маннимарко вновь толкнуться в него. Верандис чувствовал стыд. Друг не дал ему возможности уйти, намеренно заставлял смотреть на происходящее, не давая возможности скрыться где-то в уголках сознания. Граф чувствовал чужое возбуждение, ощущал каждый толчок, стон и крик. Галерион полностью был открыт перед Маннимарко, позволяя тому творить, что вздумается. А фантазия у некроманта была безгранична. Вампиру оставалось лишь дивиться чужой изобретательности: пальцы мера проникали в рот Галериона, исследуя и щекоча небо, сталкиваясь с горячим шершавым языком, завладевая чужим телом целиком, в ход пускались совершенно различные зелья, мази, чары и сотканные силой мысли приспособления, эффект от которых доводил обоих меров до пика наслаждения раз за разом. Маннимарко с удовольствием наблюдал, как темнеют на чужом теле засосы, высыхает его семя, стягивая кожу, и с не меньшим воодушевлением припадал губами к возбужденному члену любовника, пропуская тот глубоко в глотку и чувствуя давление ладони на затылок. Ванус был не менее силён и не менее жаден, не позволяя меру отстраниться. — Подумай о том, что я тебе сказал, — в один миг прошептал разомлевший Маннимарко, водя лениво пальцами по влажной спине Галериона. В душе мужчины в тот миг царило умиротворение. — Дай время. Сейчас я не хочу думать о твоих грандиозных планах и опасных заявлениях. Ванус провалился в сон, устроившись под боком Маннимарко, и в это же мгновение Верандис ощутил некое затишье. Точно занавес закрылся. Его больше не держали, ментальных капканов не было, некромант отпустил друга, позволяя тем самым вернуться в реальность. Вампир мгновенно напоролся на нечитаемый взгляд медовых глаз. — Ты что творишь? — Ты хотел понять. Понять мою злость, ненависть к нему. Теперь ты — и никто более — видел всё. — Мне достаточно было бы твоих слов, — произнёс негромко Верандис, с трудом приводя мысли в порядок. — Это было… слишком. — Зато действенно, — пожал плечом безразлично эльф, переводя взгляд на пламя в камине. На несколько мгновений в покоях воцарилась тишина. Маннимарко вглядывался в извивающиеся языки пламени, позволив себе не думать ни о чем конкретном, отпустив момент, в то время как Верандис прокручивал в голове увиденные картинки снова и снова, не сразу решившись озвучить то, что вертелось на языке. Будь он живым, щёки его алели от смущения. — Ты любил его. Всего три слова прозвучали как приговор, как клеймо, въевшееся в кожу. Маннимарко откинул голову на сидушку кресла, так и не произнеся ни слова. Верандис же ничуть не сомневался в том, что некромант услышал его — разглядел тонкие морщинки, что пролегли всего на короткое мгновение между светлыми бровями. Вампир сделал глоток вина, покатал на языке терпкий привкус. Своим молчанием некромант ясно дал понять, что разговор окончен, и граф волен делать любые выводы из всего увиденного и услышанного. Верандис по-прежнему ощущал в груди отголоски того тепла, что таились десятки лет назад в сердце некроманта, оттого и опасался представлять, что чувствует мер сейчас. Мужчина вернул взор к извивающимся языкам пламени в камине. Когда-нибудь они вернутся к этому разговору, но явно не сейчас.