***
Питеру удаётся избегать встречи с Уэйдом целый месяц после этой маленькой катастрофы. Сначала он боялся, что новость об их стычке распространится со скоростью лесного пожара, потому что Дэдпул не умел держать язык за зубами и никогда не затыкался, но Уэйд не проговорился никому. И это было вроде как даже грустно, учитывая, что видео с танцами на столе уже стало достоянием общественности. Встретить Уэйда снова, по меньшей мере, неловко. Вероятно, было бы проще, если бы они сражались — с общим врагом или даже друг с другом, — но столкнуться с ним в продуктовом магазине… просто ужасно. Довольно странно смотреть, как чувак в красно-чёрном спандексе забивает продуктовую тележку орео и доритос. Питер никогда даже не задумывался о том, что Дэдпул, как и все остальные, должен был где-то закупаться едой. — Эй, Пити! Как жизнь? — взволнованно орёт Уэйд, напугав пожилую леди, которая предпочла убраться отсюда подальше, сердито бормоча что-то про зло в костюме. Немного несправедливо, что из-за таких людей, как Уэйд, Питер получает плохие отзывы. Он проклинает Везение Питера Паркера — это оно виновато в том, что Дэдпул поймал его, прежде чем он смог спрятаться за стопкой упаковок макарон по скидке (хотя он улучил минутку, чтобы схватить несколько коробок). — Э-э… всё хорошо. А у тебя? Это отвратительно неловко — совсем как встреча со знакомой из средней школы, чьё имя ты не можешь вспомнить (зато ты всё ещё помнишь, как целовался с ней однажды и как она засунула свой язык тебе в рот). — Просто чудесно. Подумываю устроить марафон Золотых Девочек, — Уэ йд взволнованно подпрыгивает на месте. Питер понятия не имеет, как кто-то настолько жестокий может так переживать из-за кучки старушек, но, о’кей, он вынужден признать, что Бланш просто уморительна. — Хочешь присоединиться ко мне? — спрашивает Уэйд с широченной улыбкой. Питер даже не может придумать, чего он хотел бы меньше, чем этого. — Нет-нет, не стоит. — Ну давай, мы можем отпадно провести время! Полюбуемся на сексуальных любвеобильных мамаш, пожрём фастфуда, обменяемся потрясными пидорскими шуточками… Главное — не шутить о том, что я тайно хотел бы вдуть клёну, и… я что, говорю всё это вслух? — спрашивает он, обеспокоенно оглядываясь. Питер, ужаснувшись, делает осторожный шаг назад. — Я… знаешь что, я всё-таки откажусь. Это просто удивительно: он никогда не видел, чтобы кто-то так быстро переходил от состояния щенячьего восторга к депрессии, за исключением того раза, когда ему пришлось сказать Логану, что в холодильнике закончилось пиво. — Оу. Понял. Слишком занят супергеройскими делишками и всё такое? Невелика потеря, я славно проведу время наедине с божественной Беа, — принимается трепаться Уэйд, с лёгкостью переходя к привычной манере поведения. Только вот Питеру никогда не приходило в голову, что это может быть манерой поведения — не естественным раздражающим состоянием. — Нет, я не на дежурстве, — говорит он, задаваясь вопросом: почему, чёрт побери, его так волнует язык тела Уэйда, язык опустившихся плеч? — Ясно, — глубокомысленно кивает Уэйд. Голос его звучит разочарованно и грустно. Питер проклинает себя за то, что это вообще его волнует — он мог бы просто уйти, использовав эту отговорку, вместо того, чтобы вести себя как мудак. Он не так уж злопамятен, просто злится на странное желание, вызванное поцелуями; на желание, которое он чувствует и теперь, когда думает о сумасшедшем наёмнике. Питер закусывает губу. Не делай этого. Давай, Паркер, ты чист, и ты не обязан отшивать его, как сделал бы любой хороший парень. — Просто… вот, — он копается в кармане в поисках ручки. — Напиши, где ты живёшь. Он передаёт ухмыляющемуся Уэйду свой список покупок и ручку. Питер знать не знает, о чём он вообще думает, соглашаясь на это, но Уэйд так старался зарекомендовать себя, что, пожалуй, он заслужил шанс. Уэйд отдаёт ему лист обратно; сбоку нацарапан адрес. Он также дополнил список анальной смазкой и индейкой, но Питеру реально не хочется об этом спрашивать. — Мне потребуется больше чипсов, — напевает Уэйд, с ликованием швыряя в свою тележку ещё несколько упаковок. — Хорошо, тогда увидимся позже, — говорит Питер, уже страшась возможных перспектив. Хочется верить, что это не окажется ошибкой номер пять.***
Ему хватает терпения выждать два часа. Два изнурительных часа, в течение которых он взвешивал все «за» и «против» идеи попросту не прийти. Он, вероятно, позвонил бы и отменил бы встречу, если бы Дэдпул дал ему номер, но у него не хватает смелости позвонить по 1-800-ДЭД-ПУЛ. Наконец он приходит к выводу о том, что покончить со всем этим будет лучшим вариантом развития событий, и натягивает пальто и обувь, со вздохом оставляя дверь своей квартиры позади. Дом Уэйда напоминает свалку, но другого Питер и не ждал, так что, собрав всё своё мужество в кулак, он подходит к двери и вежливо стучит, изо всех сил пытаясь не нервничать. Двадцать секунд, два зловещих грохочущих звука и поток громких изобретательных проклятий спустя Уэйд открывает дверь, широко улыбаясь. — Питти! Ты и правда пришёл! Нет, я вижу, но всё равно не могу в это поверить! Заходи, заходи! Питер заглядывает в квартиру через его плечо, чтобы понять, с кем он разговаривает, но Уэйд больно хватает его за плечи, втягивая его в квартиру, которая, по мнению Питера, станет его персональной камерой пыток на следующие несколько часов. Что касается камеры пыток, она вроде как даже симпатичная. Тут куча грязных тарелок, сваленных на край стола, видимо, чтобы освободить место для двух мисок с чипсами и огромного ассортимента шоколадных батончиков, выложенных на кофейном столике. Диван огромный и — что неудивительно — красный, но он выглядит вполне чистым и удобным, и в конечном счёте здесь, должно быть, не грязнее, чем в его собственной квартире. — М-м, миленько, — говорит Питер, когда его грубо пихают на диван. — Спасибочки! Где мои манеры! Могу я предложить тебе напиток? Еду? Шлюху? Ещё у меня есть парочка пледов. — Оу, эм, просто воды, — быстро говорит Питер, пытаясь успокоиться. Он лишь наполовину уверен в том, что про шлюху Дэдпул просто пошутил, и энтузиазм Уэйда слегка ошеломляет, но, по крайней мере, он возвращается с водой, и он даже потрудился налить её в чистый стакан, а это уже что-то. Дэдпул прыгает на диван и безумно долго ёрзает, пытаясь усесться поудобнее, и в итоге оказывается рядом с Питером, ближе, чем это было бы комфортно, но их руки лишь едва соприкасаются, и этого слишком мало, чтобы потребовать, чтобы Дэдпул свалил. Смотреть телик с Уэйдом оказывается чертовски весело — он в основном молчит, но иногда выкрикивает что-то в экран, передразнивая персонажей или споря с ними. Когда Питер смеётся в первый раз, Уэйд удивлённо замирает и косится на него краем глаза; его ухмылка становится всё шире и шире с каждым разом, когда ему удаётся развеселить Питера. В какой-то момент Уэйд потягивается, и Питеру на мгновение кажется, что сейчас его попытаются приобнять за плечи, и от этого сердце бухает в его груди дико и бешено. К счастью, этого не происходит, но то, как изгибается тело Уэйда, выглядит почти непристойно, и Питера окатывает чувством стыда, когда он воображает, что он мог бы сделать, чтобы заставить Уэйда выгнуться так ещё раз. Примерно в этот момент он начинает мысленно повторять: «не думай о сексе рядом с Уэйдом, не думай о сексе рядом с Уэйдом». К сожалению, подсознание Питера ухватывается за эту тему с ликованием, и он проводит весь второй эпизод, тщетно пытаясь перестать пялиться на горло Дэдпула, когда тот сглатывает, закатав маску, чтобы отправить в рот очередную порцию доритос. И всё становится только хуже, когда Дэдпул принимается слизывать сыр со своих перчаток. Как минимум негигиенично — кто знает, где могли побывать его перчатки. Но даже эта мысль не лишает привлекательности язык Уэйда, вылизывающий пальцы, и Питер солгал бы, если бы сказал, что эти перчатки его не заводят. Одной мысли об этих руках, руках в перчатках, скользящих по его животу, достаточно, чтобы Питеру стало душно от накатившего возбуждения. Он торопливо глотает воду и молится об одном: чтобы Уэйд оставался сосредоточенным на телевидении. Худшее из всех возможных время для того, чтобы перевозбудиться, как будто он и без того не был напряжён из-за перспективы обсуждения их поцелуя в переулке… Но заканчивается четвёртый эпизод — и, по всей видимости, Дэдпул забывает о том, что Питер сидит рядом с ним. Впрочем, зная разум Уэйда, он не будет удивлён, если Уэйд посчитает, что галлюцинировал его. Вообще-то это довольно жутко, но Питер не станет разубеждать его. Должно быть, это глупо, но Питер позволяет себе расслабиться и пялится в экран; вскоре шоу и смешные комментарии Уэйда полностью поглощают его. А потом Уэйд начинает мурлыкать себе под нос «Kiss the Girl» из Ариэль. Потом он затягивает «It’s in His Kiss», а сразу после — «Rock and Roll all Nite», и эта песня уже не о поцелуях, но её поют Kiss, и Питера охватывает понимание. Это просто смешно. Он должен разобраться с этим до того, как Уэйд закончит петь и вместо этого начнёт издавать звуки поцелуйчиков. — Да, кстати об этом… — начинает Питер, привлекая внимание Уэйда. — О том, что произошло в переулке? — с нетерпением спрашивает Уэйд. И это совсем не то, что он должен был спросить! — Да, об этом. Я хотел поблагодарить тебя. Ну, знаешь, ты никому не растрепал этого… — говорит Питер, невольно краснея. Уэйд оскаливается. — Да, так оно и работает, я целуюсь и не болтаю. Если только ты не заплатишь мне — тогда я распишу каждую секунду в подробностях и даже нарисую тебе пару картинок, если захочешь. Питер никак не может понять, почему Дэдпул так молчалив. Обычно он говорит так быстро, что трудно вставить в этот поток речи хоть слово. — То есть если бы кто-то заплатил тебе.? — спрашивает Питер — шутливо лишь отчасти. — Ради тебя, Питти, я бы держал рот на замке, — сладко щебечет Дэдпул. — Правда? Уэйд вздыхает. — Ладно-ладно, я бы не стал, но… это же ты! Человек-Паук. Кто бы мне поверил? Удивительно — Питер чувствует себя намного лучше после этих слов. — Отлично. Значит, я могу доверять тебе, — говорит он, стараясь не замечать, как радуется этому Дэдпул. Он не может пошевелиться, когда губы Уэйда накрывают его собственные. На секунду Питер позволяет себе забыть, где он и с кем, и возвращает поцелуй, потому что ему так хорошо… Затем разум возвращается к нему, и он с силой отталкивает Уэйда. Он закусывает губу, чтобы удержаться от истеричного смешка; Уэйд падает, едва не сломав подлокотник. — Что ты делаешь?! — хрипит Питер и вжимается в противоположный подлокотник, оставляя между ними безопасное пространство. — Я думал, это подходящий момент! — кричит Уэйд, пытаясь (что ему не удаётся) эротично облизнуть губы. Питера прошибает дрожью, и, к его ужасу, это не дрожь отвращения. — Нет! Нет, чёрт возьми, это не подходящий момент! Боже, Уэйд… — Питер подскакивает на ноги, и Уэйд набрасывается на него, хватая его за руку. — Не уходи, мы даже не досмотрели сезон! — Ты слишком громко хмыкал и не давал мне сосредоточиться, — говорит Питер. Попытка вырваться из хватки Уэйда больше похожа на попытку соскоблить жвачку с подошвы — трудно, неудобно и очень липко. — Питти, просто сядь. Нам даже не нужно раздеваться, если хочешь, мы можем просто целоваться, — Уэйд капризно скулит, дёргая его за руку. — Боже правый. Нет. Этого быть не может. Да я даже не хотел целовать тебя тогда! Не знаю, что на меня нашло, — шипит Питер, и ему приходится применить супер-силу, чтобы Уэйд не заставил его опуститься на диван. — Но у тебя стоял, — говорит Уэйд, бросая на него взгляд искоса. Его пальцы, сжимающие запястье Питера, шевелятся — очень похоже на ласку, — и в том, что от этого прикосновения по коже его разбегаются мурашки, — не вина Питера. — Я был пьян, — Питер краснеет, но, пользуясь случаем, выдёргивает руку из захвата. — Может, принести тебе пива? — с надеждой в голосе предлагает Уэйд. — Нет! — несчастно всхлипывает Питер. Может быть, если он очень захочет, он сможет провалиться под землю? Это было бы лучше, чем — вот так… — Тебе понравилось, — настаивает Уэйд, — просто признай это! Слушай, такому ботанику, как ты, вряд ли часто перепадает что-то вроде. То есть перепало бы, скажи ты цыпочкам, что ты Человек-Паук, но с твоим идиотским моральным кодексом… Я уважаю это, но разве тебе не кажется, что ты совсем одинок? — Ты пытаешься соблазнить меня с помощью оскорблений? — недоверчиво спрашивает Питер. — А что, работает? Питер вздыхает, уныло опускаясь на диван. — Эй, всё о’кей, у тебя просто чешется, а я — как чесалка для спины. Нет ничего стрёмного в мужской связи, а? Что плохого во взаимной дрочке, пока всё это остаётся между нами? — Уэйд ухмыляется, но на смену его энтузиазму приходит нервная нерешительность. — Уэйд. Я не собираюсь спать с тобой. Я никогда не пересплю с тобой. Даже если бы мне было одиноко — а это не так, — мне не нравится быть друзьями с привилегиями, о’кей? — Питер и сам слышит, как устало и напряжённо звучит его голос. Это сверхъестественная способность Уэйда — изматывать его, даже пальцем не шевеля. Рука Уэйда ложится на его бедро. — Откуда тебе знать? Ты пробовал? Пальцы Уэйда скользят по его бедру круговыми движениями — достаточно невинно, чтобы Питер мог ему это позволить. В конце концов, ему следует расставить приоритеты. — Я просто знаю Уэйда, — вздыхает он. Рука поднимается на несколько дюймов выше, Уэйд наклоняется к нему. Он должен что-то сделать с этим… — Питти, я могу начать умолять, — шепчет Уэйд, и расстояние между их губами сокращается до считанных дюймов. Время прекращает свой бег. Дыхание Уэйда обжигает его губы; Питер чувствует напряжение между ними, чувствует жар, прокатывающийся по телу, когда рука Уэйда касается кожи в нескольких дюймах от его члена. Чёрт возьми, один поцелуй — всего лишь один — не повредит… Он едва успевает задаться вопросом, кто из них сказал это. Поцелуй мягок и робок, это больше похоже на прощупывание границ; как будто Уэйд думает, что его могут ударить, и на самом деле Питер знает, что должен сделать это: ударить, оттолкнуть, что угодно…, но он не может. Не после стольких недель бесконечного проживания того их поцелуя заново. Не после целого месяца, проведённого в мыслях о том, к чему это могло привести. Может быть, именно запретность делает этот поцелуй таким горячим. Или то, как его трогают — его не трогали так месяцами, и он не может заставить себя уйти. Язык Уэйда вылизывает его губы, и Питер открывает рот, чтобы возмутиться, но вместо этого скользит языком по чужому. Но когда кончики чужих пальцев скользят по выпуклости в его джинсах, он испуганно разрывает поцелуй. — Уэйд, н-нет, подожди, Уэйд, мы не должны, мы… о господи, это… где ты этому научился? — он давится изумлением, и Уэйд сжимает его член через джинсы, будто демонстрируя, на что способны его руки. — Не спрашивай, не говори ни слова, — загадочно отвечает Уэйд, и Питер запрокидывает голову, потираясь о его руку. Его рвёт на части — его мозг кричит: «нет!», пока он толкается бёдрами в ладонь, посылающую искры удовольствия по его телу. Взгляд Уэйда обжигает голодом даже через наполовину задранную маску, и Питер не может отказать желанию, написанному на его лице. — Чёр-рт… один раз, только один, хорошо? — выдыхает Питер, ненавидя себя за то, как сильно он этого хочет. Хочет, чтобы руки Уэйда, губы Уэйда, тело Уэйда прикасались и прижимались к нему, чтобы гладили и сосали, превращаясь в накал жара и обещание невероятного удовольствия. — Раздевайся, — приказывает Уэйд, и Питер едва не падает с дивана в лихорадочной спешке. — Диван слишком маленький. Спальня, — Питер поднимается и избавляется от рубашки и штанов. Даже когда Уэйд срывает свою собственную одежду, он делает это осторожно, будто ожидает, что Питер сбежит. — Пойдём, — зовёт его Питер, и это, кажется, отвлекает Уэйда. Он торопливо стряхивает оставшуюся одежду, хотя маска и остаётся на нём, и прижимается обнажённым телом к Питеру — и этого чувственного контакта достаточно, чтобы оба застонали. — Поцелуй меня, — выдыхает Уэйд. Это почти вопрос — и потому Питер вжимается своим ртом в его, слизывая все переживания и сомнения. Если его появление здесь считается за ошибку номер пять, это — шестая, но, чёрт возьми, как хорошо… Они добираются до кровати, и Питер толкает Уэйда вперёд, наблюдая, как он раскидывается на постели, ожидая, когда Питер присоединится к нему. Ждать долго не нужно — Питер знает, если он промедлит, разум вернётся к нему и потребует, чтобы он ушёл, а он близок, он слишком близок к человеку, прикасающемуся к нему, чтобы захотеть остановиться. Даже если этот человек — Уэйд Уилсон. Он крадёт у их времени секунду — ровно столько, сколько нужно, чтобы рассмотреть тело Уэйда. Какие пугающие шрамы… вот они, ярко-красные, резко выделяющиеся на бледной коже. Питеру не противно, но эти шрамы — они выглядят так, будто Уэйду больно, и жить с таким неизбежным и очевидным напоминанием о болезненном прошлом… Он дотрагивается до одного у Уэйда на животе, проводя пальцем вдоль линии, и Уэйд вздрагивает — Питер считает это хорошим знаком. Уилсон неловко елозит по кровати, и Питер переводит взгляд на его член. Обыкновенный — несмотря на шрамы — член, чуть больше, чем его собственный. Он сжимает чужие яйца, и Уэйд издаёт восхитительный скулящий звук. — Ого, ни волоска… ты прямо как порно-звезда, — восхищённо шепчет Питер. — Ясное дело. Бьюсь об заклад, Фредди Крюгер — звезда твоих мокрых снов, — мрачно бормочет Уэйд. Питер зажимает ему рот ладонью. Трахаться с Уэйдом — всё равно что пытаться перейти минное поле, и теперь он не уверен, что останется невредим. — Мы собираемся продолжать, или я нашёл твою кнопку отключения? — почти рычит Уэйд; видимо, взгляды и прикосновения заставляют его нервничать. — Похоже на то, что я отключён? — спрашивает Питер, вжимаясь членом в бедро Уэйда и потираясь о его тело. Это трение восхитительно, кожа Уэйда на ощупь странная, но приятная, и, боже, как он стонет, когда член Питера наконец прижимается к его… Когда они начинают двигаться, это грубо, это почти по-животному, и у Питера никогда не было чего-то подобного — да, он занимался сексом с несколькими людьми, но Уэйд… о, Уэйд был переполнен яростной хаотичной энергией, и он толкался, толкался, толкался, и царапался, и кусался с жестокостью, которой Питер никогда не испытывал раньше. Это не «заниматься сексом», это не «заниматься любовью», это «трахаться», и Питеру охереть как нравится это. — Сильнее, да, вот так… — он кричит, когда Уэйд поднимает бёдра, чтобы потереться своим членом о его. Это неловко, будто он — подросток, подражающий всем порно-видео, которые он когда-либо смотрел, но он не может — он не хочет — остановиться. Особенно когда Уэйд рычит: — Да, Питер, да, кричи для меня… Я знал, что ты будешь великолепен, но, чёрт побери, ты просто потрясающий. Пожалуйста!.. И внутри у Питер — пьянящее чувство власти над ним и голод. Он мог бы закрыть глаза и представить, что кто-то другой касается его, но шрамированная шершавая кожа вжимающегося в него Уэйда делает это почти невозможным (и Питер не хочет представлять кого-то ещё). Голый Уэйд Уилсон — это, на самом-то деле, совершенно невероятное зрелище, эти его мускулы, напрягающиеся, когда он извивается под Питером, и терпкий запах пота… Уэйд в постели похож на чёртов ураган, но ведёт Питер — это его рука обхватывает оба члена и скользит вверх-вниз по стволам. Уэйд умоляюще скулит, его дыхание сбивается; его тело под Питером горячее, словно у него жар, и они двигаются, двигаются, двигаются, целуясь так отчаянно, что губы начинают ныть, и на них наверняка останутся следы зубов. Уэйд кончает со стоном и глухим шёпотом, подозрительно похожим на «спасибо», и Питер срывается сразу после него, и ему почти больно от того, как остро ощущается контакт их тел. Некоторое время они лежат так, и Уэйд обнимает Питера, упираясь лбом в его плечо и щекоча кожу дыханием. И, конечно, Уэйд начинает болтать раньше, чем Питер успевает восстановить дыхание. — Это было охренительно! Питти, ты просто фантастический. Кто-нибудь говорил тебе об этом? Ты заслуживаешь что-нибудь типа медали или оценки А, — и он смеётся. Питер смущённо дёргается в его объятиях. — Хочешь поужинать или что-то ещё? — спрашивает Уэйд, и его объятия становятся крепче. — Я… думаю, я должен уйти, — виновато говорит Питер. Теперь, когда страсть утихла, стыд и острое чувство вины обрушиваются на него лавиной. Он липкий и вымотанный, и он чувствует себя самым отвратительным человеком на земле, когда Уэйд обнимает его в последний раз перед тем, как он уйдёт. — Хорошо. Ну… это было потрясающе. Наверное, увидимся позже. Когда Питер смотрит на него, Уэйд отводит взгляд и пялится в стену с таким остервенением, будто пытается поджечь её силой мысли. — Да. Ты был великолепен, — честно говорит Питер. Кажется, заверение работает — Уэйд смотрит на него. — Но этого больше не повторится, — серьёзно говорит ему Питер и покидает тепло кровати, чтобы отыскать свою одежду среди беспорядка на полу. — О’кей, — говорит Уэйд, пожимая плечами. Питер смотрит на него. Конечно, Уэйд не воспринимает это всерьёз, но Питер непреклонен — да, чёрт, это было хорошо (потрясающе, фантастически, умопомрачительно, кричит голос в его голове), но этого не должно было случиться. Не имеет значения, как ему одиноко, трахаться с Уэйдом Уилсоном — точно не выход. — Я серьёзно, Уэйд. Мы не можем. Не снова, — повторяет он. Кажется, его одежда в гостиной — и они разговаривают голыми. — Понял, разовая акция. Что ж, рад, что попал на неё, — говорит Уэйд куда более искренне, чем когда-либо, и сердце Питера сжимается от эмоций, у которых нет названия. — Хорошо, раз уж всё ясно… — говорит он и шмыгает в другую комнату, чтобы взять свою одежду. Уэйд всё ещё лежит в постели, когда Питер возвращается. — Предельно ясно, — говорит Уэйд и прижимается к простыням, будто стремясь сохранить тепло тела Питера. Питер хмурится и одевается. Теперь он готов уйти. — Я бы проводил тебя, но мне и здесь неплохо, так что… — Уэйд выжидающе смотрит на него. — Да, хорошо. Ну… увидимся. Питер робко обходит тихий дом Уэйда, это — его аллея позора. Закрывая за собой входную дверь, он на мгновение облокачивается на неё и неуверенно хмурится. Один из соседей Уэйда проходит мимо, настороженно поглядывая на него, но Питеру всё равно. Ему нужно время, чтобы понять, почему его так беспокоит то, что Уэйд не был огорчён. Кто в здравом уме переспал бы с Дэдпулом — и кто из этих людей остался бы с ним после этого? Сколько раз Уэйду приходилось оставаться в одиночестве после секса, если сейчас он принимает это так легко? Казалось, он даже ждал, что Питер уйдёт — чтобы убедиться, что он больше не нужен, потому что сделал то, что от него требовалось. Питер чертыхается, оборачивается и распахивает дверь. Когда он входит в спальню, Уэйд изумлённо пялится на него. Он не ждал — об этом ясно свидетельствует дуло пистолета, направленное Питеру в грудь. — Ты вернулся? — спрашивает Уэйд, опуская пистолет. — Да, — Питеру очень хочется, чтобы Уэйд выпустил пистолет из рук, потому что теперь дуло направлено ему в пах, и это не то чтобы комфортно. — Что-то забыл? — Видимо, свои мозги, — вздыхает Питер, шагая к кровати и яростно целуя Уэйда — языком, зубами, всем ртом, небрежно и долго, пока пистолет не падает на пол. — Трахни меня, сейчас, — рычит он Уэйду в губы, свирепо кусая нижнюю; Уэйд беззастенчиво стонет, его тело беспомощно выгибается навстречу движениям Питера. — Это что, секс из жалости? Мне не нужна твоя жалость, — он задыхается, когда Питер сжимает его член пальцами. — Нет, это… я не знаю. Просто немного веселья, — говорит Питер, пожимая плечами. — Оу. Это круто. Я бы всё равно согласился на секс из жалости, но это приятно знать… — говорит Уэйд, и его дыхание слегка сбивается. Питер знает — конечно, знает, — поэтому не отвечает ничего, только скользит большим пальцем по головке. Ошибка номер семь, напоминает жалкий голосок в глубине его души. Как хорошо, что стоны Уэйда заглушают его.***
Ошибку номер восемь он совершает на следующий день. Сначала он клянётся себе, что он не вернётся обратно. Он запрёт себя где-нибудь прежде, чем опять сделает что-то настолько же тупое, как секс с Дэдпулом. Он говорит себе, что тяга рвануть к Дэдпулу, которую он чувствует, — это всего лишь гормональное безумие, а он, Человек-Паук, может преодолеть буйство гормонов. Но Уэйд сидит глубоко внутри него, напоминая о себе, истязает разум и тело, лишает возможности мыслить, и Питер покидает свою квартиру — свою клетку, — и Питер стоит у входной двери Уэйда, нерешительный и неуверенный. Они сталкиваются снова — горько-сладкие объятия, и после них приходит удовлетворение, но и сожаление тоже. Он не говорит Уэйду, что не вернётся. Разве это не очевидно? — не таких отношений он хочет, и из всех людей он точно не выбрал бы для отношений Дэдпула. Дэдпул поймёт. Дэдпул так взволнован жалкими тремя встречами, что готов лопнуть от радости! Питер запрещает себе думать о том, что у Уэйда могут быть планы на будущее. Он забирает свои штаны, полный чувства вины, и прощается, надеясь, что они прощаются навсегда. Он умудряется продержаться всего два дня, прежде чем совершает девятую, десятую и одиннадцатую ошибки: на полу, на кухонной стойке и — очень-очень быстро (к огорчению Уэйда) — в душе. — Обычно это длится дольше, клянусь! — заверяет его Дэдпул, спрятав лицо в руках. — Не беспокойся, всё в порядке, — говорит Питер и тянется к нему для поцелуя. Он намеренно пренебрегает упоминанием о том, что это более чем нормально. Это поразительно жарко — и так приятно. Он не знает, как говорить о подобном, и почти уверен, что Уэйд сбежит, если он покажет ему, как сильно он этого хочет. — Мне понравилось то, что ты вытворял своим языком, — добавляет Питер и улыбается, когда Уэйд опускается перед ним на колени. — Что? Это? — Уэйд обхватывает губами его член и дразнит языком, вбирая глубже и глубже. — Или это? — он обхватывает головку и вылизывает языком щёлку уретры. — Оба варианта… хороши… — шумно выдыхает Питер. Тёплая вода ласкает его спину, пока Уэйд отсасывает ему, жадно и глубоко, и Питер ощущает себя так, словно он на небесах — или, быть может, в жаровне греха. — Но я имел в виду, ты вроде как щёлкнул по нему… о-о, дерьмо, да, да! На этот раз он остаётся и ложится совсем рядом с Уэйдом. Он и представить себе не мог, как сильно он скучал по сну с тёплым телом рядом — пусть даже это тело принадлежит Уэйду. Они просыпаются — переплетение конечностей, — и после глубокого отсоса Уэйд готовит ему завтрак. — Ну, увидимся завтра, — неохотно говорит Питер и, уходя, не замечает улыбки Уэйда. Нет смысла отрицать, что он вернётся, думает он с тяжёлым вздохом, так что стоило бы быть честнее — и с Уэйдом, и с самим собой.***
У них завязывается своего рода странная дружба (ну, не считая того, что они потрясно трахаются). Это странно, но Питеру приходится признать: они понимают друг друга так хорошо, как не понимает никто другой, и, в конце концов, до ужаса приятно наконец общаться с кем-то, кто идёт в ногу с Питером. Уэйд не только понимает всё, что тараторит Питер, но и тараторит в ответ вдойне активней. Боже, он не хохотал столько, сколько хохочет с Уэйдом, месяцами — может, даже годами. Ладно, в их положении полно недостатков, но Питер их игнорирует. Отличный секс отключает его логику напрочь, и, если честно, он совсем не против такого расклада. Впрочем, есть одна проблемка, на которой Питер вечно зацикливается. Серьёзно, он должен был это предвидеть. За способность Уэйда держать рот на замке приходится платить свою цену, и, судя по всему, эта цена — благоразумие Питера. Уэйд обожает дразнить его. Это чертовски горячо, если это происходит в спальне (или у стены, или под столом, или даже на столе…), но Питеру хочется коньки отбросить, когда это происходит на людях. Как-то ночью, заказывая еду навынос, Дэдпул забирается пальцами в задний карман джинсов Питера и сжимает его задницу в горсть, попутно беззаботно треща о странном дерьме, обнаруженном им в меню. К тому времени, как официантка вручает им пакет, Питер разрывается между желанием дать Уэйду по роже и поцеловать его — целовать, целовать, пока у них не закончится кислород. Это даже приятно. Уэйд, похоже, активно ищет новые и новые способы завести Питера до рыка — неважно, где они находятся. Хватает такой малости: шепнуть пару пошлых словечек на ухо, нежно прикоснуться — и Питера уже ведёт от желания. Но, конечно, Уэйд на этом не останавливается, игра полутонов никогда не была его сильной стороной. Когда Мстители ищут кого-нибудь для отвлекающего манёвра, Питер предлагает Уэйда едва ли не сразу — и мгновенно жалеет об этом, когда все начинают протестовать. «Я не работаю с Уилсоном!» — вот что орут они все. Но Стив торжественно заявляет, что Дэдпул просто идеален во всём, что касается отвлекающих манёвров, и остальным приходится согласиться с ним. В конечном итоге Питер жалеет о том, что не промолчал, ещё сильнее, потому что коварные игры Дэдпула не прекращаются даже на работе (и не то чтобы он рассчитывал, что Уэйд будет вести себя как профессионал). Когда Уэйд тянется вперёд, чтобы спереть со стола в особняке Мстителей нож, его губы скользят по задней стороне шеи Питера, и Питеру приходится замаскировать дрожь под неловким покашливанием и подарить Дэдпулу гневный взгляд исподлобья. Не проходит и двух минут после этого, как Уэйд роняет нож и с тихим «У-у-упс» лезет за ним под стол, попутно пользуясь возможностью пройтись губами по ширинке Питера. Они сидят в нескольких, мать их, дюймах от Мстителей! И самое ужасное, что Питер не может приказать Уэйду перестать — это не просто тёплые губы, это мучительнейший соблазн, и единственное, чего он сейчас хочет — не спустить в штаны перед людьми, которых он уважает. Не думать об этом невозможно… Жар и испуг подчиняют себе его тело, и ему приходится сжать руки в кулаки, чтобы не прикоснуться к себе или не врезать Уэйду. Дэдпул возвращается на своё место и самодовольно лыбится. После собрания они прячутся в ванной вниз по коридору, жмутся друг к другу и жадно целуются, стараясь не стонать. В ресторане Мстители заявляют Питеру, что раз он притащил Дэдпула, ему с ним и нянчиться. Питер, естественно, разражается протестами (на самом деле он в восторге). Возможно, он показывает больше удовольствия от пребывания с Дэдпулом, чем должен. Они болтают о всякой ерунде и обмениваются оскорблениями и язвительными замечаниями, а потом хохочут друг над другом, давясь ужином. Уэйд внезапно хлопает по столу. — Попался! — кричит он, и буквально все в ресторане пялятся на него недовольно. Он виновато смотрит на Питера, и в его глазах пляшут искорки озорства. — Там был паук. — Серьёзно, Уэйд? — Питер закатывает глаза и хмурится. — Ох, святое дерьмо, прости… он был одним из твоих людей? — вопрос подразумевает сожаление, но Уэйда выдаёт ухмылка, с которой он обтирает ладонь о свою ногу. — Возможно. Дай-ка я взгляну, — и Питер наклоняется, рассматривая пятно, оставшееся от паука. — О боже! Нет!.. Х-Харви! Ты… ты убил его! — драматично восклицает Питер, и Уэйд едва не падает со стула от гогота, когда Мстители, сидящие за другим столом, встревоженно оборачиваются на них. Питер сознательно понижает голос до шёпота. — Ты же знаешь, что у меня особые отношения с пауками. Без шуток, тебе не стоит так вести себя с моими ребятами, — говорит он, перегоняя горох из тарелки Уэйда в свою. — С твоими ребятами? Ты состоишь в каких-то жутких паучьих отношениях, о которых я не знал? — Уэйд дрожит от ужаса при мысли об этом. — Я могу призвать тысячи пауков, если захочу, — серьёзно говорит Питер. — И у нас с Харви вроде как было кое-что… Уэйд ржёт — больше от неожиданности, чем от чего-то ещё. — Смейся-смейся, посмотрим, как ты запоёшь, когда я натравлю их на тебя. Завтра ты проснёшься в окружении пауков, они заберутся в твой рот, в твои уши… — Так-так, позволь мне кое-что прояснить, — перебивает его Уэйд. — Значит, паучки заберутся в каждую из моих дырок? Он — нечто. Это стоит видеть. Питер краснеет. — Не могу поверить, что твой рот действительно произнёс это, — говорит он, качая головой, и прячет улыбку в стакане. — А я-то думал, ты очень заинтересован в том, что делает мой рот, — громко отвечает Уэйд. Питер давится водой и заливается краской. — Полегче, Питер. У этой воды довольно высокий градус, — хохоча, кричит ему Тони. Уэйд ухмыляется, так что он определённо заслуживает удар, и Питер не позволяет ему красть у себя картошку фри в качестве наказания. Уэйд даже притаскивает свой зад на ночь покера у Бена, ссылаясь на древнее, как динозавры, приглашение, которое Бену приходится с неохотой признать. У Питера никогда не было худшей партии, почти невозможно сосредоточиться, когда голая нога Уэйда (этот ублюдок скинул ботинок) скользит по его ноге и поднимается выше, чтобы нежно подразнить его внезапную и неожиданную эрекцию. — Я пас, — выдыхает он, бросая свои карты в признании поражения и стараясь не стонать и не двигать бёдрами, когда Уэйд начинает настойчиво потирать его член через джинсы. Его пальцы поджимаются, и Питер сглатывает, умоляя себя не спускать в штаны. — О, готов поспорить, ты — да, — весело отвечает Уэйд. Эту ночь Питер проводит у Уэйда, и его вбивают в матрас, вынудив сложиться почти пополам и закинуть ноги Уэйду на плечи. — Ты меня в гроб вгонишь, — говорит ему Питер, целуя в плечо, когда они лежат под одеялом. Он уже успел понять, что Уэйд обожает короткие поцелуи после секса — он всегда удовлетворённо и признательно вздыхает, и от этого у Питера в груди тепло-тепло. — Будем надеяться, что не вгоню, — отвечает Уэйд с неожиданной серьёзностью. Он сгребает Питера в объятия, крепко держа его за руку, и Питер так долго придумывает ответ, что Уэйд начинает храпеть раньше, чем ему это удаётся.***
Питер ведёт учёт всех ошибок, которые он совершает — а он, поверьте, совершает много ошибок. Он встречается с Уэйдом так часто, как может, несмотря на их напряжённый график. Забавно — Питер ещё никогда не был увлечён чем-то настолько сильно. Уэйд никогда не приходит к нему сам, но зато Уэйд звонит ему и мурлычет ужасные пошлости в трубку, чтобы заманить его к себе. Достаточно пары слов, чтобы у Питера сладко потяжелело в животе, и он часто задаётся вопросом, где Уэйд этому научился. Иногда они едят и смотрят телик, прежде чем начать целоваться, а иногда Уэйд вжимает его в стену сразу после того, как Питер переступает порог его квартиры, или Питер пихает его к столу, прежде чем они успевают поздороваться друг с другом. Неважно, одеты они или нет — ничего не важно, когда они трахаются, когда они дотрагиваются друг до друга, когда они трутся друг об друга так жадно и так торопливо, как только могут. Маска — это уже проблема, и она решается только после того, как Питер умоляет, заверяет, обещает, а потом дуется-дуется-дуется на Уэйда, но с каждым разом уговаривать Уэйда легче и легче — и наконец он встречает Питера без маски чаще, чем с ней. Кажется, они трахнулись на всех поверхностях в этой квартире, и некоторые из них были бы непригодны для секса с кем-то, кто не обладает паучьей способностью держать равновесие и прилипать. Обычно это грубо и торопливо, и каждый из них подталкивает другого к оргазму с головокружительной скоростью, но — какая неожиданность — Уэйду нравится делать это медленно. Для человека, который проводит всё своё время, носясь туда-сюда и шумя, как обдолбанная белка, Уэйд ловит удивительный кайф с медленных мучительных толчков. Это не занятие любовью, но и не жёсткий трах, которым они занимаются обычно, и это окончательно запутывает Питера. Иногда после того, как они вылизали каждый дюйм тела друг друга и кончили, Питер начинает переживать, что это нравится ему слишком сильно. Уэйд всё ещё один из самых тяжёлых людей, которых Питер когда-либо встречал, но он солгал бы, если бы сказал, что не наслаждается тем, как Уэйд заставляет его извиваться и тяжело дышать. И — больше всего прочего — тем, как Уэйд делает его счастливым. Счастье Уэйда — вот о чём Питер начинает беспокоиться. Чем больше времени он проводит с Дэдпулом, тем лучше понимает, что его улыбки не так беззаботны, как думал Питер. Как человек, который использует юмор, чтобы справиться с жизненными трудностями, мог не понять этого сразу? — но Питер так долго запрещал себе сравнивать себя с Дэдпулом… Всякий раз, когда Питер осуждает его или говорит перестать, Уэйд замыкается в себе. В такие моменты он много шутит и громко смеётся, но Питер понимает — Уэйд расстроен. Он может перейти от состояния дерзкого ублюдка до ненависти к себе в мгновение ока и становится угрюмым и закрытым всякий раз, когда Питер пытается поговорить с ним о его прошлом. И, похоже, его всерьёз волнует то, что о нём думают Мстители, хотя Уэйд и ведёт себя так, будто ему плевать. Однажды, после особенно захватывающей битвы, они бросаются в квартиру Уэйда и отчаянно целуются сразу после того, как дверь захлопывается за ними. — Ты видел, как я сбил тот корабль? А он такой: БУХ! — взволнованно частит Уэйд, пока Питер обсасывает твёрдую кожу на его шее. — Кэп сказал, что гордится мной! И даже этот мелкий говнюк Джонни Сторм заявил, что одобряет мои намерения! — восклицает он. — Ты отлично справился, — соглашается Питер, и Уэйд весь светится от гордости. — Недавно он говорил, что я всего лишь зря занимаю место, — признаётся он. — Говорил, что моя единственная способность — умение заставлять злодеев предпочесть добровольную сдачу полиции выслушиванию моей болтовни. Знаю-знаю, ты в курсе, но у девушек тоже есть чувства, Питти! И это вообще-то обидно. Ему просто повезло, что в тот день я разодрал заусенец, а то бы всё, сайонара, Чармандер! Питер помнит это. Он был там, со Мстителями и фантастической четвёркой, и он смеялся вместе со всеми. Питер целует его, чтобы заткнуть, и губы Уэйда почти заставляют его забыть о чувстве вины. Конечно, не он сказал это, но он и не защитил Уэйда. Никто никогда не защищал Уэйда. Уэйд подхватывает его под бёдра, и Питер обхватывает его ногами с мягким стоном. — Сегодня я заставил его взять свои слова обратно, — решительно говорит Уэйд, просовывая между ними руку, чтобы сжать член Питера через спандекс. — Вытащил ребёнка из огня. Ах да, и ещё я «случайно» врезал Джонни по лицу, — с ликованием добавляет он. Питер прижимается лопатками к стене, позволяя Уэйду встать на колени и прижаться губами к его паху. К тому времени, когда Питер кончает, и на спандексе остаётся мокрое пятно, Уэйд треплется о том, что он совершил настоящий подвиг, но нельзя не различить восхищение в его голосе, когда он говорит о других героях. Питер с самого начала знал, что для Уэйда это не просто группка чуваков с суперсилами — это его герои. И что он должен был чувствовать, зная, что его герои не любили его и даже не хотели, чтобы он ошивался поблизости? Уэйд кончает, по телу его прокатывается дрожь, и Питер целует его; ему не нужно открывать глаза, чтобы почувствовать улыбку на губах, прижатых к его собственным.***
Питер ждёт у прилавка, не обращая внимания на шум вокруг и с улыбкой пялясь в экран телефона. «эй, сексуашка, всё ещё собираешься прийти ко мне? ;)» Он бы солгал, если бы сказал, что ему не нравится этот стиль девочки-подростка. О, Питера нереально вставляет с Уэйда-девочки-подростка, особенно когда он надевает свой наряд школьницы. Питер качает головой и пишет ему, что придёт, когда получит свой кофе. Его утро было чертовски долгим, и ему требуется доза кофеина, чтобы мозги включились. — Переписываешься со своей девушкой? — спрашивает бариста, вручая ему кофе. Она красива; у неё светлые волосы, широкая улыбка и шикарная грудь — и это та девушка, которая напоминает Питеру о его неловкой школьной жизни. — Нет, я… у меня нет девушки, — выпаливает он, пытаясь не уронить обжигающе-горячий стакан, и бариста смотрит на него с сомнением. — Ну, может, тебе стоит позвать её на свидание. Если она тоже так улыбается, когда читает твои сообщения, думаю, у тебя есть шанс, — говорит она и подмигивает ему. Питер обливается кофе. — Дерьмо! — он хватает салфетки и облегчённо выдыхает, когда любопытная бариста отвлекается на другого посетителя. Он обязательно расскажет об этом Уэйду, и Уэйд будет хохотать до слёз над самим этим предположением и над реакцией Питера. Отойдя к пустому столу, он ставит стакан на него, пытаясь разобраться в себе и попутно убирая салфеткой остатки кофе. Паучья регенерация позаботится о незначительном ожоге — жаль, что она не исцелит ещё и уязвлённое эго. Его телефон снова вибрирует, и Питер отвлекается от протирания стакана. Он только надеется, что он не покраснел. «получил задание надрать задницу одному придурку, ты бы мной гордился. позвоню тебе, когда разберусь с ним» Питер хмурится. Он ждал сегодняшней встречи. Он отправляет «удачи» и садится за стол, медленно потягивая кофе. Питер всё ещё не одобряет методы Уэйда, но Дэдпул и впрямь старается убивать поменьше — нет причин жаловаться. Да, конечно, Питера напрягает то, как Уэйду нравится убивать и калечить, но это не его дело, верно? Они же не встречаются. Кофейня забита до отказа, вряд ли бариста будет наблюдать за ним, но Питер всё равно поглядывает на неё, чтобы убедиться. Кофе слишком крепкий, но он не хочет перевернуть на себя ещё один стакан. Нет смысла ждать Уэйда в ближайшее время — Питер-то знает, как обычно проходят его миссии. Можно навестить тётю Мэй, он давно не виделся с ней, а телефонных звонков и сообщений по электронке слишком мало. Он неторопливо допивает кофе, проверяя почту и записывая пришедшие ему в голову идеи, связанные с проектом в Горизонте, на салфетке. Двадцатью минутами позже, покидая кофейню, Питер машет баристе, но в глаза ей не смотрит. Он сжимает телефон в руке и как раз собирается позвонить тёте Мэй, но телефон вибрирует, и на дисплее высвечивается номер Тони Старка — значит, дело дрянь. — Питер, ты нам нужен. Сейчас, — он отключается раньше, чем Питер успевает хотя бы поздороваться. Питер вздыхает. — Отлично, спасибо, что спросили. Всегда приятно поболтать с Тони, — говорит он, и прохожие странно косятся на него. Как будто они никогда не видели человека, разговаривающего с самим собой. Возможно, он проводит с Дэдпулом слишком много времени. Ну что ж, Питер, наслаждайся своей сиестой. Он ныряет в безлюдный переулок, чтобы переодеться, и мчится к Тони, благодаря небеса уже за то, что, по крайней мере, ему не приходится стоять в пробке. Когда он прибывает на место, он видит пылающее здание — и слышит крики запертых там людей. Его желудок сжимается, когда он осматривается. Часть героев занята сражением, а другие ведут пострадавших к машинам скорой помощи, припаркованным неподалёку. — Эй, где пожар? — спрашивает Питер, подмигивая в дополнение к этой неуместной шутке, и в то же мгновение отрубленная голова одетого в форму человека падает на асфальт. Вряд ли это проблема, это же агент Гидры, но всё-таки… Питер откатывает голову с пути команды пожарных-спасателей, выглядящих напуганными героями и головорезами Гидры, сражающимися в здании. Он несётся к Стиву, захваченному сражением. — Нужна помощь? — спрашивает он, хоть и видит, что всё под контролем. Кэп качает головой. — Тони всё ещё там, — говорит он, и Питер ныряет в здание через окно. Комната, в которой он оказывается, пуста, но в горящем коридоре обнаруживаются две женщины, и Питер быстро помогает им покинуть здание. Торопясь обратно, он пробирается вглубь квартиры — там плачет ребёнок, и Питер понятия не имеет, почему его до сих пор никто не спас. Спасение детей — главный приоритет супергероев. Бедняжка, должно быть, в ужасе… Питер кашляет, дым мешает ему дышать; он низко приседает, готовясь схватить ребёнка и убраться из чёртовой жаровни, прежде чем он задохнётся. К чему он не готов — так это к тому, что за дверью окажется знакомая фигура в чёрно-красном спандексе. Дэдпул горит. Не в хорошем смысле. Он склоняется над вопящим малышом, защищая его от горящей балки, рухнувшей вниз, когда Питер вошёл в комнату; балка врезается в его спину и, должно быть, ломает ему позвоночник. Кое-где одежда уже обуглилась, и видна обожжённая кожа. — Наконец-то! Почему так долго? Ты должен был прийти в течение тридцати минут, или это так проявляется право на свободу действий? — хрипит Уэйд. Ребёнка впихивают Питеру в руки, прежде чем он успевает издать хоть звук, но он не в силах пошевелиться. Он с ужасом смотрит на Уэйда, и пламя облизывает его тело, как ласка любовника. — Иди! — кричит Дэдпул, и Паучье Чутьё звенит в его висках. — Уэйд! — Питер слышит, как Уэйд кричит, когда он мчится мимо обломков, прижимая ребёнку к груди. Уэйд исчезает под завалами, но у Питера нет времени, чтобы освободить его — здание рушится. Он выбегает на улицу, отдаёт ребёнка фельдшеру и оборачивается, чтобы рвануть в здание, но металлическая рука оборачивается вокруг его талии. — Человек-Паук, все покинули здание, — говорит механический голос, пока Питер силится вырваться из этой хватки. — Нет! Уэйд! Он всё ещё там! — он вырывается, но через секунду Железный Человек снова обхватывает его за пояс. — Уэйд исцелится. Ты — нет, — говорит он, хотя Питер едва ли слышит его. Он совсем забыл об исцеляющем факторе — сложно помнить об этом, когда наблюдаешь, как кто-то горит заживо. Под его веками всё ещё стоит образ Уэйда, исчезающего под обломками с тихим криком. Питер безвольно обмякает в руках Железного Человека, едва сдерживая рыдания. И если Тони и замечает, что Питер плачет, то он достаточно тактичен, чтобы не упоминать об этом. Время замедляет свой бег. Похоже, пожарным не удастся потушить пламя быстро. Пока они работают, Тони рассказывает Питеру о том, что произошло. Что-то про то, что Уэйд оказался на месте преступления, его работа пошла коту под хвост, и он предложил свою помощь… Питер не слушает — он смотрит на здание и на медленно угасающее пламя. Тони отпускает его, как только пожар оказывается ликвидирован, и Питер пулей мчится к зданию и судорожно разгребает обломки; имя Уэйда горит в его горле, но он не может выдавить ни звука. Питер находит его там, где оставил — обгоревшее мясо и почерневшие кости. Меньше всего Уэйд напоминает человека; Питер осторожно поднимает то, что от него осталось, и руки его дрожат. Он понятия не имеет, сколько потребуется времени, чтобы исцелить такое, и забирает Уэйда домой, игнорируя шокированные лица Мстителей. Он кладёт труп на кровать и бросается в ванную комнату; его выворачивает наизнанку, он едва успевает скрючиться перед унитазом. Питер весь дрожит, он пропах огнём и чем-то ещё более ужасным, поэтому он снимает свой костюм и швыряет его в коридор, а потом его выворачивает снова. Когда блевать становится нечем, Питер поднимается с пола, включает холодную воду и умывается, пытаясь думать о чём угодно, кроме обугленных останков, лежащих на его кровати. Ему требуется всё его мужество, чтобы проверить, как там Дэдпул, но после этого Питер проверяет его каждые несколько минут, с больным чувством восхищения обнаруживая раз за разом новые и новые изменения. Когда он заходит в комнату в третий раз, руки Уэйда восстановлены, но и на пятый его кожа не до конца регенерирует. На шестой раз восстанавливаются уши, на восьмой — губы. На десятый раз Уэйд просыпается. Он горбится, сворачивается в клубочек и закрывает глаза. Его губы шевелятся, но говорит он так тихо, что Питеру требуется время, чтобы разобрать слова. Когда он разбирает их, ему хочется проблеваться ещё раз. Уэйд Уилсон лежит на его кровати, прижав колени к груди, голый и уязвимый, и беспрестанно скулит: «нет, пожалуйста, нет, хватит, пожалуйста» — и это бьёт Питера больнее, чем мог бы ударить Халк. — Уэйд? Ты в порядке? — он вздрагивает. Какой глупый вопрос. Конечно, нет. Уэйд мгновенно принимает сидячее положение и набрасывает на бёдра простыни, с пугающей лёгкостью натягивая улыбку. — Ну, похоже, я пропустил всё веселье, стоит извиниться перед тамошними дамами и тобой, но исцеляющий фактор делает своё дело. Через несколько часов я восстановлюсь полностью, не парься, — он улыбается и подмигивает, и так легко поверить, что он и впрямь в порядке, но Питер знает: за столько лет Уэйд стал чертовски хорош в игнорировании боли и привык к ней. Но Питер слышал, что он бормотал, думая, что он один. Его шрамы никогда не были такими яркими — и такими прекрасными. Каждый — бессловное доказательство: Уэйд жив, Уэйд может исцелиться, Уэйд будет в порядке. Питеру хочется плакать от облегчения, но больше от того, что Уэйду больно, и он ни-че-го не может с этим поделать. — Это… это очень больно? — спрашивает он. Уэйд издаёт сдавленный звук, похожий на рыдание. — Больнее, когда отрастает, — отвечает он, пожимая плечами. Питер не знает, что на это ответить. Как на такое реагировать? Он же видел, как Уэйда ранили — сотни раз. Выстрел в плечо, выстрел в голову, многочисленные ножевые ранения… И ему было так больно каждый раз? Разве Питер не должен был заметить… — К этому привыкаешь, — говорит Уэйд, и Питеру на секунду становится страшно, что он произнёс последние слова вслух, но, похоже, проблемы с разделением мыслей и болтовни не у него, а у Уэйда. Должно быть, ему и впрямь так больно, как кажется… Уэйд говорит: — Ожоги — то ещё дерьмо, уж лучше старая добрая дыра в башке. Не беспокойся об этом, Питти, я в норме. Он заглядывает под простынь и улыбается. — Только посмотри, даже мой член вырос снова! А я уж было начал переживать, что стану гладеньким, как кукла барби… — Питер нервно смеётся. Ему требуется вся его выдержка, чтобы не обнять Уэйда, но он боится, что причинит ему ещё больше боли, и это последнее, чего Питер хочет. — Как насчёт того, чтобы подыскать мне одежду, а? Если, конечно, тебе не нравится то, что ты видишь… — Уэйд позволяет простыне соскользнуть ниже. Зрелище потрясающее, но вовсе не из-за этого. Питер просто рад видеть, что кожа на его бёдрах восстановилась. Питер моргает. — О. Да. Одежда. Думаю, у меня найдётся пара вещей твоего размера… — говорит он, отворачиваясь к шкафу. Когда он тянется к вешалке, его руки мелко дрожат. Он находит выцветшую красную футболку, которую он никогда не надевал, и штаны с дырками на коленях, а потом передаёт их Уэйду, завернувшемуся в простынь, как буррито. — Мне жаль, — мягко говорит Питер и покидает комнату.***
Питеру снится сон. Он уверен, что это сон, потому что в квартире Уэйда растут деревья. Высокие белые берёзы, выстроившиеся в ряд, придают квартире Уэйда красоты и безмятежности; да, он определённо спит — ну, если Уэйд не решил сделать косметический ремонт. Уэйд сидит на верхней ветке одной из берёз, выглядящей слишком хрупкой, чтобы удержать его; он одет в парку и распевает песни, горланя, как банши. Питер не в силах удержаться от смеха. Даже в его снах Уэйд — идеальное сочетание восхитительного и поразительно раздражающего. — Что ты делаешь? — зовёт его Питер. Они сталкиваются взглядами, и в глазах Уэйда — тёмный, дикий страх. Внезапно Питер понимает, что дерево горит, а Уэйд не поёт. Он кричит. Он застывает, окаменев от ужаса, не в силах пошевелиться, и смотрит, смотрит, смотрит… смотрит, как Уэйд сгорает заживо. Питер падает, его внутренности выворачиваются наизнанку, и он летит вниз и кричит, пока его лёгкие не вспыхивают. Он просыпается, как от толчка, залитый потом, его сердце колотится где-то в горле… Встревоженный Уэйд прижимается губами к его щеке. Питер не знает, где он находится, и его накрывает паникой, которая проходит лишь когда он вспоминает, что они лежат на его диване, потому что простыни грязные. Волна тошноты сопровождает воспоминание о том, чем их испачкали. — Ты в порядке, малыш? — с беспокойством спрашивает Уэйд и вздрагивает, когда Питер обнимает его и вжимается щекой в его грудь, вслушиваясь в успокаивающий, обнадёживающий ритм сердцебиения. Прижимая Уэйда к кровати, Питер прячет лицо в его шее — лишь бы не зарыдать. Это будет куда более неловко, чем разбудить Уэйда из-за кошмара… Уэйд ничего не спрашивает, просто позволяет Питеру обнимать его, пока тот не засыпает, пусть на периферии его сознания и пляшут языки пламени.***
После всего этого Питер постоянно приглашает Уэйда к себе, и заканчивается всё тем, что они начинают проводить в его квартире больше времени, чем в квартире Уэйда. И, кроме того, теперь у каждого из них есть своя зубная щётка — в обоих домах. Два месяца спустя Питер теряет совершённым им ошибкам счёт. Честное слово, он даже не уверен, ошибки ли это — всякий раз, когда он думает об этом, ему хочется взять слово «ошибки» в кавычки. — Блядь, Питер, да, глубже! — Уэйд, оседлавший грудь Питера, извивается, и разве это ошибка — отсасывать ему, ощущая, как его пальцы впиваются Питеру в плечи, когда Уэйд толкается ему в рот? Уэйд издаёт какой-то счастливый звук, и это настолько сексуально, что у Питера мурашки по коже. Он сжимает губы вокруг члена Уэйда и ловит безудержное наслаждение момента. Иногда он не может поверить в реальность происходящего. Если бы несколько месяцев назад кто-то сказал ему, что он будет трахаться с Уэйдом Уилсоном, он бы выстрелил в этого безумца паутиной и сдал бы его в психушку. Теперь секс с Уэйдом — привычка, от которой Питер не может избавиться. И он не уверен, что хотя бы хочет этого. После секса он спросит, не хочет ли Уэйд поужинать в каком-нибудь кафе вместо того, чтобы заказывать еду на дом. Ужинать с Дэдпулом — всегда целое приключение, но они давно не выбирались куда-нибудь, и Уэйд всегда так взволнован, когда Питер предлагает ему сходить в кафе… — Земля вызывает Питера! — вопит Уэйд, стуча костяшками пальцев по его голове. — Ты вроде как перестал двигаться, — продолжает он, когда Питер смотрит на него. — Я, конечно, могу просто запихнуть тебе член в рот, но я всё-таки рассчитываю на внимание аудитории! — Ммфм, фмф, ммм, — авторитетно заявляет Питер. — О! Mad Gab! Обожаю эту игру! Дай угадаю, это означает «о-о, Уэйд, ты такой красивый и мужественный и пахнешь лемонграссом»! Что? Нет? Чёрт, а я-то думал… Питер на собственном опыте убеждается в том, что смеяться с членом во рту довольно затруднительно. Как и дышать. Он отстраняется, стирая ниточку слюны с подбородка, и фыркает. Уэйд не двигается, просто продолжает трепаться. — Неважно, я только что вспомнил, что я ненавижу эту игру. Никогда не выигрываю. Но как-то я воткнул нож в руку Боба, когда он ударил меня, и это было довольно весело. Почему ты остановился? Питер искренне желает Бобу добра — судя по всему, бедняга заслужил медаль. — Я просто подумал, что нам стоит пойти поужинать куда-нибудь, — признаётся он. Если Уэйд и считает, что думать об ужине во время минета странно, он этого не показывает. — Хочешь сгонять в МакДональдс или типа того? — взволнованно спрашивает Уэйд, и, без сомнения, в голове у него сейчас — весело танцующие бигмаки. Его твёрдый член — прямо у Питера перед глазами. И сосредоточиться чертовски сложно, но это вроде как проверка умения концентрироваться. — Нет, я подумал об одном шикарном местечке в центре города. У тебя есть костюм? Лицо Уэйда восторженно светится. — Я могу надеть смокинг! — счастливо вопит он и добавляет, подмигивая: — Он помог мне склеить около сотни цыпочек! Питер смеётся вместе с ним и скользит ласкающими прикосновениями по его бёдрам. — Хорошо, тогда поторопись, я хочу стейк, — говорит Уэйд. — Спасибо, Казанова, — отвечает Питер, но всё равно с нетерпением обхватывает губами головку. Рука Питера скользит по шершавой коже Дэдпула, пальцы Питера танцуют на его груди, когда он берёт в рот, и большой ложится на ямку между его ключицами. Питер повторяет дорожки шрамов и опухолей, покрывающих тело Уэйда, и ему хочется, чтобы они исчезли — ради Уэйда, чтобы он перестал ненавидеть свою кожу так же, как он, кажется, ненавидит себя. Питер работает над этим, но медленно, а Уэйд так привык к ненависти к себе, что не сможет завязать с этим сразу. Он отсасывает, пока Уэйд не кончает, в то время как рука Уэйда на его члене подталкивает к финалу самого Питера. Уэйд поднимается с него, помогает встать на ноги и уходит в душ, пока Питер звонит в ресторан и договаривается о брони. Этот ужин будет стоить кучу денег, но это такая малость в сравнении с Уэйдом после их совместного душа (никаких развратных делишек, им просто нужно вымыться), с Уэйдом, который выглядит элегантно и респектабельно в своём смокинге. Конечно, он надел маску и перчатки, но Питер не настолько жесток, чтобы заставить его выйти в люди без них. — Отлично выглядишь, — говорит он, пялясь на изгибы тела Уэйда, подчёркнутые тёмной тканью. Уэйду действительно чертовски идёт смокинг. Питер оглядывает себя и вздыхает: его костюм ему велик, галстук не удаётся повязать ровно, и Питер похож на ребёнка, играющего в переодевания, особенно по сравнению с Дэдпулом. — Как и ты, — Уэйд смотрит на него, и в этом взгляде читается: этим вечером Питер тоже значится в меню. — Хотя я не уверен насчёт галстука. Не пойми меня неправильно, это всё очень в стиле Марии Антуанетты, но надевать галстук на обычный ужин странно. Уэйд подходит к нему и забирает галстук, чтобы повязать его на шею Питера — с удивительной ловкостью. — А ты хорош в этом. Привычка завязывать чужие галстуки? — спрашивает Питер, хитро ухмыляясь. — Ревнуешь? — парирует Уэйд и целует его, а затем первым выходит из квартиры. Питер глупо улыбается и с нежностью качает головой, закрывая дверь. Ты можешь одеть Уэйда в костюм, но ты не можешь помешать ему, если он захочет пройтись колесом по коридору. Может быть, пойти с ним поужинать — это тоже ошибка, но Уэйд так счастлив, что Питеру плевать, даже если и так.***
Только неделю спустя Питер понимает, в какой он заднице. Он лежит в постели, на перекрученных простынях, и спрашивает себя, что за дерьмо он творит. Это неправильно. Питер не должен трахаться с изувеченным болтливым наёмником, не умеющим затыкаться. Он не должен так хотеть попробовать его на вкус, сжать его член в руке, или обхватить губами, или почувствовать там, внутри. Питер не должен предвкушать это до боли в теле, не должен дотрагиваться до себя, думая об Уэйде, представляя, как он смеётся, стонет и умоляет, как он кончает. Питер уж точно не должен думать о том, что будет ждать Уэйда на новой миссии и как много времени он на неё потратит. Питер не должен беспокоиться о нём. Но он беспокоится. И это — ещё одна ошибка в давно позабытый перечень. Его самая страшная ошибка — забота об Уэйде и желание, чтобы между ними было что-то кроме секса. Питер Паркер влюбляется в Уэйда Уилсона. Этого не должно было случиться. Но он солгал бы, если бы сказал, что не рад этому. Большинство Мстителей в курсе. Они не могли не заметить его отсутствие, которому он не мог подобрать оправдания, они не могли не заметить, что он постоянно торопится, чтобы увидеть Уэйда. И они глупо улыбались ему; это действительно напрягало. Сложно отыскать что-то более пугающее, чем оказаться загнанным в угол группой женщин со сверхспособностями; любопытных женщин, жаждущих узнать, кто эта счастливица. С другой стороны, нет ничего смешнее, чем смотреть, как вытягиваются их лица, когда они понимают, что ответ «Дэдпул» — не шутка. О, Кэрол приходит в ярость. Что ж, до остальных это доходит тоже. Тони вот сказал Питеру, что он сумасшедший (Люк Кейдж не преминул поддакнуть), а Кэп прочитал Питу одну из своих знаменитых нотаций, ненавязчиво напомнив, что Дэдпул неуравновешен и очень опасен, так что он надеется, что Питер будет осторожен. Ладно, это было почти мило — особенно когда Стив спросил, счастливы ли они вместе. У Питера духу не хватило сказать, что технически они даже не встречаются. Они просто… они просто есть друг у друга. Они могли бы встречаться с самого начала — но оба слишком тупые для этого, да? — Кхм… не знаю, заметил ли ты, но мы… мы вроде как встречаемся, — говорит Питер однажды ночью, устроившись с Дэдпулом на диване. Уэйд издаёт странный тревожный звук, и на секунду Питеру становится страшно, что сейчас Дэдпул взбесится и врежет ему. Уэйд может трахаться с мужчиной хоть каждый день, но это не помешает ему постоянно отстаивать свою гетеросексуальность. Сперва этот звук — всего лишь короткий писк, но он нарастает и нарастает, пока не превращается в свист, которому позавидовал бы даже чайник. Уэйд нелепо машет руками, словно пытается взлететь, и задевает пристроившегося у него под боком Питера. — Я, чёрт возьми, говорил вам, парни! — вопит он, прекращая по-девчачьи визжать. — Что? — переспрашивает Питер, с гримасой боли прижимая ладони к ушам и ёрзая — без тёплой тяжести Уэйда рядом становится неуютно. — Я не тебе, — легкомысленно отмахивается Дэдпул, бегая вокруг кофейного столика. — Мне тоже не верится! — продолжает он с очередным девчачьим взвизгом. Питер терпеливо ждёт: он давно усвоил, что это лучшая тактика, если Уэйд начинает разговаривать сам с собой. — Значит ли это, что мы возьмёмся за руки, и ты сводишь меня в ресторан, вручишь мне подарок и будешь целовать меня на киносеансе? Питер долго молчит — пока не понимает, что это уже говорят ему. — Мы делаем это и так, — терпеливо отвечает Питер. Уэйд пристально смотрит на него. — Ну и когда в последний раз ты что-то мне дарил? — обвиняюще спрашивает он. — Я подарил тебе те идиотские фигурки Человека-Паука и Дэдпула. Те самые, которые ты постоянно ставишь в непристойные позы и оставляешь на комоде. — Ах да, вылетело из головы, — говорит Уэйд, но улыбка, осветившая его лицо, почти сразу же меркнет. — Но ты никогда не даришь мне цветы, нижнее бельё или шоколадки в форме члена, которые мне так нравятся! — Ты любишь цветы? Уэйд моргает. — О’кей, нет. Но я люблю нижнее бельё и шоколадные члены. Тебе что, сложно время от времени заглядывать в Victoria’s Secret? — упорствует он. Питер целует его и тянет на себя. — Хорошо, если ты продолжишь ныть, я куплю тебе что-нибудь красивое. Только выбери сам, какое бельё ты хочешь: кружевное, оборчатое, развратное… Уэйд снова визжит и взволнованно обнимает его. — Я тоже тебе что-нибудь подарю! — радостно говорит он. — Что насчёт огромного блестящего вибратора?***
Он хлопает дверью так сильно, что висящая на стене картина в деревянной рамке падает на пол и эффектно разламывается. Если бы Питер был в лучшем настроении, он дал бы этому способу убийства десять баллов из десяти. Но он не в лучшем настроении. Питер матерится и делает шаг, чтобы в следующую секунду споткнуться о выпавший из шкафа веник. Чёрт возьми, сегодня весь мир сговорился против него! Трудно не чувствовать себя отвратительно, если ты провёл весь день, выслушивая, как все, кого ты знаешь, поливают твоего парня дерьмом. Одну или две шутки Питер ещё может стерпеть, потому что он-то знает, что Уэйд — та ещё заноза в заднице. Он, чёрт побери, прекрасно это знает, он с Уэйдом больше года. Но когда шутки продолжают сыпаться со всех сторон, сложно оставаться равнодушным. Сегодня он выслушивал их от героев, от злодеев, даже от своих не-то-чтобы-супер-друзей, и всё, на что хватило его выдержки, — не использовать их в качестве живых боксёрских груш. По крайней мере, он ясно дал всем понять, что ему не нравятся такие шутки, когда выломал дверь. Питер весьма впечатляющ в гневе. Гораздо хуже этих шуточек то, что он понимает: будь с Уэйдом кто-то другой, кто угодно, и Питер присоединился бы к общему веселью. Возможно, именно он придумывал бы шутки. И, на минуточку, Питер уже придумал парочку — намного лучше, чем прозвучавшие сегодня. И ещё хуже то, что они шутили зло и жестоко, и в этом не было бы ни грамма дружеской насмешки. Есть разница между подшучиванием над Дэдпулом со стороны Питера — Питер, в конце концов, любит его — и тем, что он услышал сегодня. Он виновато вздыхает. Может быть, он лицемер, и ему стоило бы извиниться за то, как он вёл себя с Уэйдом раньше… Но это так сложно — сказать «прости меня». Питер мог бы подойти и сказать это, признать свою вину (свою огромную вину) и забить на это, но Уэйд… Уэйд рассмеётся ему в лицо, пряча под этим смехом боль и обиду. И будет избегать этой темы, пока Питер не перестанет пытаться поговорить с ним об этом. Впрочем, возможно, нужно всего лишь показать Уэйду, как много он значит для Питера. Питер собирает в мусорный пакет битое стекло и шагает к выходу — стоит прикупить продуктов.***
Когда Уэйд приходит домой, у самого порога сложен настоящий букет из оружия. Это не просто подарок, это знак; пушки и лезвия перевязаны красным бантом и вставлены, как цветы, в огромную стеклянную вазу на перетащенном сюда кофейном столике. Уэйд осторожно дотрагивается до букета, любуясь метательными ножами, и лишь после замечает записку. «Ты сказал, что не любишь цветы, так что мне пришлось импровизировать. Следуй за «лепестками роз», чтобы отыскать меня. С любовью, Питер» Уэйд оглядывается, растерянно моргает, а потом хохочет. Пол усыпан пакетиками из тако белл, и импровизированная тропа ведёт к его спальне, где, по всей видимости, ждёт Питер. — Чувствую себя героем мелодрамы, — шепчет Уэйд, швыряя оружие на диван. Никакого оружия в спальне без разрешения Питера — они уже обсуждали это, нет смысла рисковать столь многообещающим началом. — Ты девчонка, Уэйд! — кричат из спальни. — Только потому, что твои ноги кажутся жирными в платье! — отвечает Уэйд, накрывая пальцами дверную ручку. Пироманьяк в нём восторженно пританцовывает от огромного количества свечей, расставленных по полу. Питеру явно пришлось сражаться с боязнью огня — и, может быть, это что-то из серии «взгляни своим страхам в лицо», но Уэйд отмахивается от этой мысли. Питер надел свои узкие джинсы, те самые, которые обтягивают его задницу, как вторая кожа, и футболку Дэдпула — в неясных отблесках от пламени свеч выглядит это просто потрясающе. — Вообще-то мне нравятся цветы. Но что-то я не заметил тут нижнего белья с изображением шоколадного члена… если только оно не на тебе. Питер предпочитает проигнорировать сквозящую в его голосе нотку надежды и поднимается с кровати; поцелуй, который он дарит Уэйду, достоин Дневника Памяти. Ладно, быть может, не его, но, по меньшей мере, он намного круче Сумерек. Даже лучше Двадцати Семи Свадеб. Не то чтобы он вёл каталог поцелуев — это было бы странно. — Ты ел хот-дог? — спрашивает Уэйд, как обычно, разрушая всю романтичную атмосферу. — Заткнись, — говорит Питер, целуя его снова. — К тому же ты обожаешь хот-доги. — А я и не говорил, что не, — отвечает Уэйд с ухмылкой. Напряжение между ними не отдаёт неловкостью, но оно всё же есть — Питер никак не может решить, как воплотить в жизнь задуманное им. — Я хочу кое-что сделать для тебя, — наконец говорит он тоном Дон Жуана, и эфемерные вздохи всех женщин, лишённых удовольствия опробовать его навыки в постели, разносятся по спальне. Вот почему Питер почти обижен, когда Уэйд подозрительно смотрит на него и щурится. — Для начала сними одежду и ляг на кровать, — говорит Питер, и подозрение во взгляде Уэйда сменяется взволнованным предвкушением. — И сегодня даже не мой день рождения! — восторженно щебечет Уэйд, стягивая спандекс с пугающей скоростью (как ему удаётся не запутаться в нём? Ноги Питера попадают в ловушку штанин как минимум в восьмидесяти процентах случаев, и обычно в итоге он неуклюже падает на задницу). Уэйд опускается на кровать с грациозностью лебедя, а затем перекатывается с бока на бок и чуть ли не подпрыгивает, пытаясь устроиться у изголовья. Питер снисходительно улыбается, неторопливо стягивая собственную одежду, и Уэйд не отказывает себе в удовольствии прокомментировать вслух тот факт, что белья на Питере нет. — Уэйд, — говорит Питер, и бормотание ненадолго затихает. — То, что я хочу сделать… если… — неловкая пауза, — если тебе не понравится, просто скажи мне, ладно? Уэйд фыркает, и Питер расценивает это как согласие. Он седлает ноги Уэйда и берёт его за руку, сжимая её в своей собственной. Он начинает с малого — выцеловывает каждый из пальцев, мягко прижимаясь губами к грубой коже, там, где шрамы скрывают отпечатки. Он задаётся вопросом, как бы они выглядели, когда тянет указательный палец Уэйда себе в рот и вылизывает. Были бы они похожи на полосы, или на завитушки, или на петли? Жаль, что он никогда не узнает. Вскоре он переходит к другой руке, целует и вылизывает каждый палец и изредка посматривает на Уэйда, чтобы оценить его реакцию. Лицо у Уэйда совершенно пустое, но глаза его пылают, когда Питер скользит губами по его запястью, целуя и пробуя кожу языком. Добравшись до локтя, он вылизывает и обсасывает ямку, пока не возвращается ко второй руке. Уэйд рвано дышит, его грудь поднимается и опускается в такт торопливым вдохам-выдохам, и в позе его начинает сквозить напряжение, когда Питер приподнимается, чтобы прикусить кожу на его плече. Он упирается лбом в шею Уэйда, жадно вдыхая запах его тела, и наступившая тишина вынуждает его вскинуть голову. Глаза у Уэйда тёмные, почти чёрные, и обжигающие. Питер обласкивает губами уголок его рта, пока тревожная морщинка меж бровей Уэйда не разглаживается. — Всё в порядке? — спрашивает Питер, прослеживая губами контур чужой челюсти и добираясь языком до мочки уха. — Горячий молодой парень покрывает меня поцелуями, а потом спрашивает, в порядке ли я. Ты и правда туповат, Питти, — Уэйд почти рычит. Питер прихватывает зубами кожу на его шее. — Иногда, — соглашается он, зализывая ранку, оставленную им же, пусть она и исчезает через секунду. Уэйд издаёт звук, похожий на судорожный вдох, когда Питер вылизывает бьющуюся на его шее жилку. Он соскакивает поцелуями с шеи на грудь, целует ниже, задевая губами соски… Это грязно — это так грязно и так горячо, когда он сжимает зубы на одном из сосков и жадно ловит стон, который Уэйд пытается — и не может — подавить. Питер знает, о, Питер хорошо знает, как чувствительны соски Уэйда, а ему хочется растянуть удовольствие. Он скользит языком по твёрдому мускулистому животу и, поднимая голову, сталкивается глазами с Уэйдом; уголок его губ опущен, и улыбка выходит кривой. Питер улыбается в ответ и ныряет языком во впадинку пупка, рассчитывая ещё на один стон; и ему воздаётся сполна — руки Уэйда зарываются в его волосы, когда он спускается к паху, намеренно обходя вниманием твёрдый член, и прикусывает кожу на левом бедре. А потом кусает и правое — прямо перед тем, как соскользнуть ртом ниже. Именно в этот момент у Уэйда срывает тормоза, и он нетерпеливо бормочет: — Питер, я хочу познакомить тебя со своим членом. Пожалуйста, пожми ему руку, поцелуй его, сделай хоть что-нибудь! Как ты можешь просто игнорировать его, он прямо перед тобой! — Терпение, Уэйд, сперва я хочу поцеловать тебя. Везде, — говорит Питер, кусая нежную кожу внутренней стороны бедра. Уэйд гулко сглатывает. — Везде? — робко переспрашивает он. Питер кивает и целует его под коленом, не дожидаясь его согласия. Питер целует, целует, целует — целует каждый дюйм его ног, пока на головке члена Уэйда не показывается маленькая блестящая капелька; но он удивительно молчалив — и только комкает простыню в пальцах. — Перевернись, — приказывает Питер, напоследок прижимаясь губами к его левой стопе. — Питер… — Пожалуйста? — Питер умоляюще смотрит на него, неосознанно выпятив нижнюю губу. Если бы он только знал, что такие выражения лица заставляют Уэйда таять, как мороженое, он непременно воспользовался бы таким преимуществом (и, пожалуй, начал бы этим злоупотреблять). Уэйд стонет и дуется, в очередной раз доказывая, что он — просто ребёнок в теле смертоносного убийцы, но послушно поворачивается, и Питер поздравляет себя с победой. Уэйд оглядывается на него через плечо и хмурится. — Почему это ты пританцовываешь? Решил устроить странное диско-порно семидесятых? — Ты полагаешь, что есть не странное диско-порно? — отшучивается Питер. Ментальные танцы победы лучше всего держать в уме. — О. Ты не жил, если не видел, как цыпочка с огромной шевелюрой скачет на парне с ещё более огромной шевелюрой под Saturday Night Fever, — радостно говорит Уэйд. — Да, давай, расскажи мне всё о диско-порно, умираю от нетерпения, — сухо отвечает Питер, вылизывая его позвоночник и улыбаясь, когда Уэйд выгибается. — Нет-нет, я уже заткнулся. Пожалуйста, не останавливайся, — и он молчит, по меньшей мере, три минуты, пока Питер вылизывает его спину и бёдра, и Питер впечатлён, потому что уж он-то точно не удержался бы от стона, если бы Уэйд вот так лизнул его копчик. — Хорошо. Новый план. Болтовня — это хорошо. Просто делай своё дело, а я поболтаю, о’кей? Питер пытается не усмехаться — он слишком занят тем, что широко и мокро вылизывает языком ложбинку между ягодицами Уэйда. — О, ну наконец-то что-то происходит. Ох, Питер, это так приятно — совсем как пушка, превращающаяся в огнемёт. О-о! Да, сильнее, давай, Пит, пожалуйста, сильнее… — он захлёбывается словами, и Питер продолжает дразнить его, вылизывая ложбинку; он почти стесняется того, как отчаянно Уэйд хочет его язык. Наконец, он оставляет следы засосов на обеих ягодицах, а после мокро лижет дырку; Питеру приходится больно куснуть Уэйда за задницу, когда тот начинает отчаянно извиваться под ним. Медленное, ленивое обольщение превращается во взрыв, в животе Питера тяжелеет, и он награждает Уэйда влажным прикосновением. Уэйд почти мурлычет от удовольствия, и это потрясающе эротично — сердце Питера бешено колотится в рёбрах от того, как Уэйд под ним сходит с ума. Язык Питера кружит вокруг дырки, и Уэйд лихорадочно потирается о матрас, глуша стоны подушкой. Пожар разгорается в его животе, когда Уэйд вжимается бёдрами в простынь и почти измученно шепчет: — Пожалуйста, ну же, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, ты нужен мне… — Перевернись, — говорит Питер и едва не падает, так поспешно Уэйд выполняет приказ. Наконец он вжимается ртом в член Уэйда, целуя влажную головку, длину и — напоследок, влажно и долго — поджавшиеся яйца. Затем он поднимается выше, прижимается к губам Уэйда и целует его, пока Уэйд не кусает его за губу и не рычит: — Убить меня пытаешься? — Что? — Питеру уже отчаянно хочется поцеловать его снова. — Убить меня. Сексом. Я имею в виду, в теории этот способ неплох, но лопнувшие яйца — так себе зрелище, Пит. Мне нужно… Теперь Питер целует его мягче — и тянется к смазке, а потом вводит в себя сразу три пальца. Скользящие движения внутри сводят его с ума, и ему приходится добавить четвёртый. — Я не пытаюсь убить тебя, — Питер задыхается, его сотрясает дрожь, когда он задевает простату. — Я пытаюсь показать тебе, насколько я… насколько я забочусь о тебе, — бормочет он, наклоняясь и вжимаясь губами Уэйду в ключицу. Уэйд толкается в его руку, когда Питер обхватывает его член смазанными пальцами. — Оу. Тишина между ними немного неловкая, но она исчезает, стоит Питеру направить член Уэйда в себя. Проникновение мучительно и неторопливо, Питер не позволяет Уэйду загнать ему на всю длину сразу, и оба шипят от острой волны удовольствия. — Пит, я знаю, ты пытаешься быть милым, но если ты не расслабишься, я… о-о… чёрт, да! А теперь скачи и не оглядывайся назад. — Спасибо, Арагорн, — смеётся Питер и опускается, полностью насаживаясь на член Уэйда. — Что это ты творишь, Арвен? Ты хорошенький, но… Господи! Чёрт, Питер, Питер, Питер, да! Ногти Уэйда впиваются в его бёдра, пока Питер насаживается, насаживается, насаживается на твёрдый член, запрокинув голову от удовольствия. Невозможно полностью сконцентрироваться на Уэйде — слишком велико возбуждение, его бёдра дрожат, и Уэйд толкается навстречу, проникая глубже и глубже с каждым движением. — Уэйд… — выдыхает Питер. Ноги не слушаются его, но руки покорны желанию обласкать грудь Уэйда мазками пальцев. Одна его ладонь прижимается к чужой щеке, они смотрят друг на друга, и Уэйд вбивается в его тело глубже, глубже, ещё глубже. — Продолжай! — рычит он, и Питер продолжает, и Питер сжимается вокруг пульсирующего ствола, и Питер чувствует каждый дюйм — каждый дюйм горячей плоти внутри него. — Я… о-о… я чувствую то же самое, чтоб ты знал, — говорит Уэйд с поразительной искренностью. — Забота, эмоции и… всё остальное. Его слова сопровождаются рваными толчками и движением пальцев, обхвативших член Питера, и тот беззвучно кричит, кончая, и падает на грудь Уэйда, не чувствуя тела. Руки Уэйда скользят по его спине, царапая кожу, пока Питер покрывает поцелуями его шею; и, конечно, именно этот момент выбирает Уэйд, чтобы поговорить. Кажется, его пугает странная нежность между ними. — Ты же не думаешь… — в тишине спальни голос Уэйда кажется слишком громким. — Это… это же не ошибка? — спрашивает он тихо, едва дыша, как тонущий человек. Питер не отвечает — только поднимает голову и целует его, и его пальцы ложатся Уэйду на виски. — Я слишком часто терял любимых, Пит, — снова пытается Уэйд и получает ещё один поцелуй — медленный и глубокий, длящийся так долго, что, когда он заканчивается, оба едва ли могут вспомнить, почему они остановились, если это так хорошо. Уэйд ошеломлён; его глаза прикрыты, и он кажется сонным и довольным. Питер наклоняется вперёд и прижимается своим лбом к его. — Я тоже, — говорит он, и Уэйд понимает всё без слов. Они засыпают, сжимая друг друга в объятиях, переплетясь конечностями, и впервые за долгое время всё, что они потеряли, не гложет их — ведь они нашли друг друга.***
На следующий день Уэйд взрывает тостер, и Питер выгоняет его из спальни. Ночью, встав, чтобы выпить воды, он обнаруживает Уэйда скрючившимся на диване с включённым телевизором. — Ты идёшь спать или нет? — ворчит Питер, с весельем наблюдая за тем, как Уэйд поднимается на ноги и торопливо возвращается в спальню. Питер вздыхает. Питер изучает Уэйда заново. Уэйд стискивает его в объятиях, как кракен, готовящийся затопить корабль; Уэйд громок и груб и с трудом успокаивается даже ночью; Уэйд обожает преследование, и это, на самом-то деле, полное дерьмо. Уэйд — всё то, чего Питеру следовало бы избегать в партнёре. Но потом Уэйд пойдёт и докажет, что он правда пытается стать хорошим парнем, или скажет что-то настолько милое, удивительно милое, что у Питера сердце дрогнет — неважно, как сильно он злится. Недостатки Уэйда могут быть ужасны, но чем больше Питер присматривается, тем отчётливее он понимает, что Уэйда Уилсона могут ранить — но никогда не сломают. Это не сказочные отношения из любовных романов, но такое и не имеет смысла, когда один надевает костюм Человека-Паука и бродит по улицам города, предотвращая преступления, а второй готов убивать, если ему за это заплатят. Выбросьте из головы чушь про цветочки, радугу и вечное солнце — в их прошлом слишком много грусти и боли, чтобы верить в подобное. Но они всегда могут опереться друг на друга, и, несмотря на все свои недостатки, Уэйд заботится о Питере — и этого достаточно. Так что, может, их отношения и не идеальны, но Питер знает наверняка: у них он обязательно будет, этот пресловутый хэппи энд. С ошибками и всем прочим.