Love is madness

Олег, наверное, должен ненавидеть. Его предали. Его почти убили. Его лишили голоса и права курить, пока он не сляжет с раком легких. Не то чтобы Олег прекратил курить или напрягать горло в попытке говорить громче шепота, разделенного с неясными хрипами, но факт остается фактом: врачи настойчиво просили его не делать этого. Олег, наверное, должен ненавидеть. Потому что так проще смотреть в голубые глаза, полные слез и отчаяния: держаться за свою злость, как за последнюю хлипкую соломинку, потому что Олег чувствует, что иначе сойдет с ума. А двух психов их и без того хрупкие взаимоотношения точно не переживут. Олег, наверное, должен ненавидеть. Чтобы не хотеть, слыша сдавленные всхлипы за железной дверью, открыть ее и просто обнять этого невозможного рыжего придурка — потому что это неправильно. Потому что этот самый рыжий придурок стрелял в него. Он пытался его убить. Дважды. И оба раза облажался — наверное, сказалась олегова природная удача. Олег, наверное, должен ненавидеть. Чтобы не ворочаться в постели, чувствуя, как ноет в груди: не то раны от надвигающегося циклона, не то сердце, не то конца растоптанное лакированной туфлей по черно-белому полу в Венеции. Олег, наверное, должен ненавидеть. Вместо этого Олег сминает искусанные до крови губы, пальцами привычно сгребая рыжие волосы в кулак, — а потом выслушивает судорожные всхлипы в свое плечо. Олег, наверное, должен ненавидеть. Но после того, как Сергей шепчет: «Я думал, что ты меня ненавидишь», после того, как Сергей дрожит, прижимаясь к нему, совсем не от холода, хотя на балконе и дует чертовски, он признается неохотно самому себе: он не может ненавидеть.