Saviour

Балор наслаждается криками своих жертв. Яна первое время находит это отвратительным. Каким ублюдком нужно быть, чтобы слышать, как кто-то кричит от страха и боли, и получать от этого удовольствие? «Больным ублюдком, — откликается Балор гулким эхом внутри ее головы. — И я этим горжусь». Яна им не гордится, и обсуждать это не собирается, а поэтому закатывает глаза, будто пытаясь осуждающе глянуть на это чудище с огромным количеством глаз и щупалец в ее голове, и возвращается к знакам, над которыми она теперь корпит без особого попечения Балора: «Я тебе основы показал? Показал. Целиком знаки показал? Показал. Работай. Я слежу. Если что-то пойдет не так, как надо, как это у тебя обычно бывает, я подскажу». Яна не думает о чужом садизме достаточно продолжительное время, пока внезапно для самой себя обнаруживает, что начинает… меняться. Что испуг Джанийш приносит ей истинное удовольствие — и заставляет хотеть сделать так еще. И еще. И еще. — Зачем людям секс, — рокочет он ей на ухо, довольный, как кот, — когда есть _это_. Чужой страх. Контроль над ситуацией. Власть. Слова Балора пускают у нее дрожь вдоль позвоночника, а чужая страсть ползет по венам ядом — а Яна почему-то и не хочет сопротивляться. Они и так уже срослись вместе до невозможного, глупо отрицать. Потому что сложно отрицать, когда сама не до конца понимаешь, — это правда его щупальца ползут вдоль рук, призывая снова выбить из жертвы крик, или ее руки делают это по собственному желанию? Яна не понимает. Яна не хочет узнавать. Яне хорошо. — Все люди как люди, — фыркает она, — а у нас кошмар. Балор смеется.