Нет повести влюблённее

      Куроо, будем честными, никогда не мог пожаловаться на скучную жизнь. В детстве у него был Кенма, старый волейбольный мяч, любимые качели на заднем дворе и постоянная внутренняя обязанность доставать упавших в ямку у дома щенков и снимать застрявших котят с деревьев. В детстве можно было бродить по улицам с утра до вечера, вытаскивать на площадку Кенму и кружиться с ним до одури на каруселях под разлитое по небу варенье закатов. В детстве точно не было скучно. Чего скучать, когда каждый день — твоя личная бесконечность? В младшей школе тоже было прикольно, потому что тогда Куроо впервые увидел большой спортзал и вдохновенно тренирующихся взрослых ребят, и это единственный момент в его жизни, который можно с искрами в пальцах назвать «любовь с первого взгляда». В средней школе было классно, потому что была первая волейбольная команда, впервые гордое звание капитана (теперь было куда девать свою ответственность) и Кенма, который был с ним на площадке и делил победы-поражения. И старшая школа… тоже на скуку не пожаловаться. Возможно, даже веселее, чем за все время, всё вместе взятое. А может, он просто стал больше ценить и запоминать моменты.       Так вот, о чём это он?.. Скучно ему никогда не было, но почему-то Акааши Кейджи, внезапно появившийся в жизни его лучшего друга, об этом не подумал. Мог бы хоть у Куроо спросить, честное слово, прежде чем так некультурно влюблять в себя Бокуто.       Я слишком стар для этой Санта-Барбары, устало думает Куроо, когда Бокуто по ту сторону провода в очередной раз тренируется в защите диссертации «Почему я влюбился в Акааши». Нет, конечно, Тецуро всегда выслушает лучшего друга, просто…        — Куроо, я не знаю, что мне делать! Он как посмотрит, так я сразу просто а-а-а! А ещё он мне вчера улыбнулся, представляешь! Вдруг он тоже, а?! Или… слушай, бро, а вдруг он меня ненавидит?       …просто вот это.       Он падает на кровать и подтаскивает под себя подушку.        — Ну да, люди обычно улыбаются тем, кого ненавидят, — легко соглашается Тецуро, который вчера пересёкся на улице с Дайшо и ослепительно ему улыбнулся, как родненькому другу. Но что-то неуловимо интуитивное, на тончайших гранях подсказывает Куроо, что этот Акааши Кейджи так не делает.        — Ну Куроо, ты совсем не помогаешь! — хнычет Котаро в трубку и что-то тоскливо жуёт — заполняет пропасть влюблённости. — Я рядом с ним вообще думать не могу. Он такой… — элегичный вздох в трубку, — такой вау.        — Ты тоже вау, вообще-то, не забывай, — привычно напоминает Куроо, потому что напоминать Бокуто, как он важен, какой же он вау и ого; даже важнее, чем напоминать ему нормально поесть после тренировки или похвалить за удачную атаку. — Так что хватит думать, что он там бог какой-то, а ты простой смертный.       Куроо переводит дыхание, задумчиво пропуская чёлку сквозь пальцы, и, чтобы лучше думалось, начинает мотылять ногами. У него, конечно, тоже с Кенмой не всё просто сейчас, но таких сложностей никогда не было — наверное, потому что они знают друг друга с песочницы (да, он в восемь лет ещё сидел в песочнице, что такого?), видели друг друга лохматыми и в ветряночных прыщиках и знают о всех своих неидеальностях, и потому Куроо, хоть и влюблён в Кенму до одурения, думать о нём так божественно просто не может.        — Да ты его не видел просто! Правда, он как будто идеальный, я тебе говорю.       А у Бокуто другой случай. У него тот случай, когда прекрасный первогодка заплывает в зал, за одну тренировку крадёт всё твоё внимание, а спустя две недели знакомства — и сердце. У него тот случай, когда недостатков не видишь, потому что даже в голову не приходит их искать; тот случай, когда кто-то кажется настолько далёким и ярким, что за этим сиянием забываешь о своём собственном. Бокуто всё делает беспощадно и на сто двадцать процентов — влюбляется тоже — но в такие моменты не замечает ничего вокруг.       Так что Куроо совсем не удивится, если этот Акааши тоже на Бокуто уже запал.        — Извини, бро, но я Кенма-религиозен, — фыркает Тецуро в трубку. — И вообще я уверен, что этот Акааши тоже с тебя балдеет.       А даже если не балдеет, то это дело времени. Потому что с Бокуто рано или поздно все начинают балдеть — это неизбежно. Сочувствую тебе, Акааши Кейджи, и сообщу об этом при встрече.        — Да ты шутишь что ли, — уныло бормочет Котаро.        — Вообще нихрена. Вот увидишь ещё, сам целоваться полезет.       Ну правда, Куроо в этом почти-почти уверен.        — Куроо! — взвизгивает лучший друг. — Тебе легко говорить, ты и Кенма…        — Тоже не сразу к этому пришли, — заканчивает за него Тецуро, потому что иначе и не скажешь — не сразу пришли, не сразу осознали, не сразу поняли, что «вместе» можно быть не только через немые взгляды и неосторожные тычки в плечо; а можно ещё «вместе» поцелуями, беззастенчивыми объятиями и перепевами собственных вздохов. И это так классно-классно, что Куроо готов был идти к этому до конца жизни.       (Но круто, что пришёл чуть раньше).        — Короче, на этих выходных ты зовёшь своего кукусика в кафе, и мы с Кенмой придём на него посмотреть. Не буду же я тебя абы кому доверять…        — Куро! — разражается задушенным взвизгом Бокуто на том конце провода.       Тецуро выжидающе хихикает — это будет интересно.

***

      Окей, признаться честно, Куроо и в самом деле погуглил на всякий случай список ста самых красивых (по чьему-то мнению) людей планеты, потому что ежедневная двухчасовая болтовня Бокуто в стиле «он будто с неба спустился!» пошатнут убеждения в ком хочешь. Но ни в одном списке Тецуро не встретил Акааши Кейджи — это уже немного успокаивало.       Они с Кенмой уже вовсю обшаривают меню, когда в двери кафе заваливается Бокуто со своим «хэй-хэй-хэй» и полоумным вихрем несётся к ним. Но Куроо, да и Кенма тоже как всегда зорко подмечают, кто там за этим ураганищем прячется.       Совершенно обычный парень, с легким телосложением, как у связующих, и усталым взглядом, в синей куртке и толстовке. Ну ладно, думает Куроо, это уже облегчение, Апполон с Олимпа пока остаётся древним мифом.        — Вот и он, видимо, Акааши Кейджи, — проезжается губами по уху Кенма, на самом деле случайно, но Куроо ведь намеренно придвинулся, чтобы чувствовать кожей не только шёпот. По щеке кисейным трепетом проскальзывает взмах чужих ресниц, и этого хватает, чтобы пульс сорвался с чёткого хода и в ушах загудело. Тецуро с щепоткой довольства улыбается, получая за это отработанный тычок в колено, и приходится отодвинуться.       Куроо поворачивается, смотрит — и не сдерживает фырканья. Бокуто неуклюже топчется вокруг своего ненаглядного, как наседка над цыплёнком, и настойчиво «помогает» снять куртку, но на деле едва не рвёт её на куски. Акааши Кейджи выглядит испуганным, но джентельменскому обаянию Котаро не поддаётся и куртку аккуратно снимает сам. Ничего-ничего, Акааши, привыкнешь ещё.       В конце концов, Бокуто хватает его за локоть и тащит к их столику; Куроо приветственно помахивает рукой и весь тут же обращается во внимание, не сводя с растерянного оленёнка Акааши Кейджи незаметного, но пристального взгляда. Подмигивает Кенме, глазами указывая на нелепо улыбающегося Бокуто. Котаро плюхается на диванчик, сажает рядом с собой первогодку и указывает на Тецуро и Козуме:        — Вот, Акааши, знакомься! Это Куроо, а это Кенма!        — Привет, — роняет тихонько Кенма, поднимая глаза от приставки. Куроо скашивает взгляд и сразу всё подмечает: Кенма со своей скрытой заинтересованностью поглядывает на одногодку, чуть подаётся вперёд, а палец настойчиво подрагивает над кнопкой «пауза». Ого, восхищается он, если уж Кенма ради тебя, парень, ставит игру на паузу, то у тебя есть шансы.        — Привет, — отвечает гладким, серьёзным голосом Акааши и переводит цепкий взгляд уже на Куроо.        — Йоу, — привычно и по возможности доброжелательно ухмыляется Тецуро и решает немножко себя прорекламировать: — Второй год, центральный блокирующий, тащусь от споконов, химии и Кенмы.        — Приятно познакомиться, — открыто встречается с ним глазами Акааши — пойдём на контакт, значит, хорошо.        — А ещё он будет капитаном в следующем году, как я! — важно тыкает в Куроо пальцем лучший друг и, полный искромётного восторга от них обоих, трясёт Акааши за плечо.        — Ты только перед Акияма-саном этого больше не говори, — прыскает Куроо, вспоминая недовольные мины капитана на эти же самые выкрики. - А то я так не доживу до ухода сэмпаев.        — А Кенма будет самым хитрым связующим в мире! — абсолютно невозмутимо продолжает галдеть друг. — То есть, он и так уже, но потом!..        — Да, я понял, Бокуто-сан, — осторожно обрывает его Акааши, потирая с шипением плечо; Куроо про себя снова по-дедовски усмехается — привыкай-привыкай — и между смешками, тычками в плечо всем, до кого дотягивался, и нелепыми подколками успевает сосредоточенно следить за первогодкой. Как на игре — изучая слабые места и припоминая все перечитанные вчера сайты о внешних признаках симпатии. Ну да, он подготовился, а что такого? Это важно, потому что это касается Бокуто.       Тецуро притворяется, что роняет салфетку, и лезет под стол, сразу метнувшись взглядом в сторону ног Акааши, как и учили глупые сайты. Носки кед повёрнуты в сторону Бокуто — уже весьма хороший знак, довольно записывает в воображаемый блокнот Куроо, вылезая из-под стола. А салфетку забыл поднять, пришлось лезть снова.        — А ещё мы как-то с Кенмой чуть не украли коробку дисков в магазине видео-игр, да, Кенма?.. — вещает тем временем, как круглосуточная радиостанция, герой-любовник, а первогодка с широко распахнутыми глазами ловит каждый сверкающий полутон и оглаживает взглядом… погодите, губы?       Куроо присматривается внимательнее, чувствуя себя биологом, изучающим брачные танцы неизвестных науке существ, и убеждается в своих догадках — парниша неотрывно пялится на губы Бокуто.        — Чтобы слова понимать быстрее, — прыскает Кенма в воротник толстовки, тоже наблюдательный, и снова ставит на паузу игру. Тоже захотел понаблюдать за новым знакомым — Куроо любит находить то (или кого), что Кенму может заинтересовать. Подружатся с совёнком этим.       Вот Бокуто здесь, кстати, палится не по-детски, влюблённый дуралей: не сводит с мальчика преданных глаз, стряхивает с рукавов неосязаемые пылинки, придвигается доверительно, хватает за плечи и вслух несёт какую-то вдохновенную бурду, которой Куроо активно поддакивает и, слыша со стороны Кенмы цыканье вперемешку с хихиканьем, игриво приобнимает его одной рукой.       (Два в одном — и создание нужной атмосферы, и к Кенме поближе).       И сразу же обеспокоенный взор Акааши, на секунду отвлечённый от Бокуто, вихрем проносится по ним. Кенма, которому до сих пор неловко, когда что-то тёплое, только для них двоих, всплывает за пределами комнаты, слегка ведёт плечом, молча прося отпустить. Куроо неохотно ослабляет объятие и мысленно брызгает себе в лицо ледяной водой — будь к нему внимательнее.        — Вы… извините за вопрос, это меня не очень касается, но всё же, — слова сыплются неуверенным горохом и в итоге кончаются; Акааши беспомощно замолкает, и Куроо милостиво решает мальчика не утруждать:        — Встречаемся? Ага, есть такое.       И улыбается, позволяя гордости, лёгкой хитринке и затаённому огоньку соскользнуть с уголков губ. Кенма смешно толкает его в плечо, но так очаровательно розовеет щеками, что Куроо сам чувствует, как жар кипятком плещет под воротник. Когда же он научится говорить об этом без вспотевших ладоней? Никогда не привыкнет.        — Да-а! Они вообще такие голубки, Акааши, фу, ты бы знал.        — Лучше не буду знать, — веско произносит первогодка, склонив голову с убедительным прищуром. Сама культура, в отличие от некоторых.        — А я вот жалею, что ты знаешь, — выразительно смотрит Тецуро на Котаро и пытается вложить в свой толсто намекающий взгляд все бестактно-молчаливые «как же ты задолбал появляться невовремя», на что друг игриво передёргивает плечами, отвечая веселым и безмолвным «не моя вина, что раздевалка — место общественное».        — А тебе, Акааши, есть с кем голубиться?       Не, ну, а что, Куроо не собирается сидеть тут весь вечер, давайте сразу к делу.       Бедный мальчик давится чаем. Ну прости, говорит Куроо в голове по какому-то воображаемому сценарию. А в жизни просто выжидающе ухмыляется.        — Что вы имеете в виду? — спрашивает серьезный Акааши Кейджи, а в глазах прыгает нужное понимание, что имели в виду.       — Расслабься, хэй, Акааши! Куроо просто шутит, — надрывно хихикает Бокуто и отчаянно жжёт друга взглядом, и в нем нет никакого «спасибо, бро», что ж. Будем надеяться, что однажды появится.

***

      Но довольно скоро Куроо понял, что Акааши Кейджи на месте сидеть не собирается, и, видимо, уже просчитал, как этот ураган приручить.       Тецуро, распевая недавно выученную английскую песню, натренированно замечает краем глаза какое-то необъяснимое движение Акааши рядом с Бокуто — первогодка грациозно, точно специально, врезается в Котаро и попадает под лавину его сбивчивых извинений. Акааши заверяет, что всё хорошо, и странно двигает рукой рядом с карманом лучшего друга. Карман худеет, а Кейджи немного отстаёт — Куроо остаётся в замешательстве с этого маленького происшествия, но молчит.       Вместо лишних мыслей привлекает к себе Кенму, пряча его плечи в легких полуобъятиях, чтобы разорвать их при его желании — но такого желания нет — и помогает ветру ерошить его волосы, да и его дыхание теплее промерзлого ноябрьского воздуха, да и его сердце подрагивает мельче некрепких веточек, да и, да и, да и они.        — Скучаю я по тебе что-то, — роняет искренность Кенма. Куроо хмыкает: он тоже. И снова, как шарманка, заводит свои песнопения, и шагать начинает быстрее.        — Да где моя вторая перчатка? — злобно пыхтит Бокуто, ковыряясь в карманах куртки и сбивая весь марш, устроенный Куроо, его чудесное сольное пение, которое Яку называет воплями страуса.       Но Тецуро не обижается — это он переживёт, а вот перчатку найти нужно, а то у Котаро рука отмёрзнет и отвалится, и нечем будет пробивать классные съёмы. Так что он начинает расследование и спрашивает:        — А ты никого на дуэль не вызывал? — и для надёжности поворачивается к Кейджи. — Акааши, он никого не вызывал?        — Нет. Только Коноху-сана три раза, но это каждый день происходит, — качает головой первогодка и вздыхает печальнее всех воспитателей мира — аж сердце сжимается. У всех остальных, то есть, Куроо этому только умиляется. Бокуто перчатку так и не находит, поэтому сердобольный Кенма делится с ним своей. Тецуро, у которого самого перчаток никогда нет, бросается на спасение его ладошки и прячет её в свой огромный карман. Кенма смешно хмурится, морща красный нос, и усердно прячет улыбку за воротником куртки, словно вправду считает, что Куроо не умеет её выгадывать по едва видимым движениям бровей и росчерков огоньков в глазах. Тецуро сжимает его ладонь, спасённую от холода, и так и расходятся по домам: Куроо и Кенма, держась за руки в кармане, Бокуто со своей синей перчаткой по размеру и с другой — Кенмы, едва налезшей; и Акааши с ним, тоже потирающий покраснелые ладони.       Уже вечером между ленивым чтением параграфа по физике и лежанием на кровати Куроо слышит рингтон — на дисплее горит «Бокуто-кукун». Тецуро фыркает от своей придумки каждый раз, как в первый, и отвечает на вызов.        — Куро-о-о, представляешь, вот я же перчатку потерял, а вот Акааши её нашёл! Представляешь, какой он молодец! Он позвонил, попросил прийти её забрать! А то он! Волнуется, что завтра у меня! Будут мёрзнуть руки… — задыхается от восторга Бокуто. — Я пришёл к нему домой, а он попросил помочь ему с геометрией, я в ней не очень, но мы так здорово посидели вдвоём!..       «А парень-то не промах», — рассеянно думает Куроо, теперь понимая, что же именно вытащил Акааши из кармана Бокуто.       — Хитрого ты себя парня выбрал. Будем экстраполировать, — щелкает пальцами Куроо.       — Чего? — моргает Бокуто.       — Ничего.

***

      Скоро Куроо это надоедает. Очень скоро. Он позвал Котаро смотреть фильмы ужасов всю ночь напролёт, а в итоге самый главный ужас, оказывается, сидит рядом с ним.        — Да пригласи ж ты его на свидание, а! — уговаривает Тецуро. — Серьёзно, он с тебя глаз не сводит, понимаешь ты это своей садовой головой?        — Неправда, — отзывается Бокуто, — он на мяч все время смотрит. И на соперников.        — Каких ещё соперников? — не понимает Куроо. Откуда соперники за Акааши возьмутся, если вокруг него все время кружит грозный (для всех, кроме друзей) капитан волейбольной команды.        — Ну на матче, — невинно объясняет друг.        — Так, а куда ему еще смотреть на матче, как не на мяч и на соперников, — терпеливо объясняют ему.        — Да какая разница, — потрёпанно отзывается Котаро, — он всё равно смотрит на меня все время так, будто я домашку задержал на две недели, пропустил пас, съел все чипсы или ещё чего похуже. И не улыбается почти.        — И всё равно сидеть и раскисать тут не выход, бро, — сжимает переносицу пальцами Куроо. — Может, у него и друзей раньше никогда не было. Вот он первогодка, ага? По фактам должен еще контачить со старыми друганами. Вот он что-то о них говорит?        — Ничего, — на лице друга прорисовывается осознание.        — Может, их нету, или были, но хреновые. Так что, любовь морковью…        — …а нужно стать другом в первую очередь, — заканчивает Бокуто. Тецуро согласно кивает. И вдруг накатывает успокоение, что они с Котаро наконец поговорили об этом вдумчиво и честно, и что снова всё закончилось взаимным подхватом колечек-мыслей. Они двое разные такие, но как-то душами-магнитами стянуло под общие вечера, налёт противоположностей и такой цельной похожести, что хоть орать в поле об этом выходи.        — Спасибо, Куро, чувак, — разлетается вздох искринками облегчения. — Чего б я без тебя делал-то, а.        — Да как что, сидел бы тут ныл всю ночь, смотрел дорамы и рыдал.        — А так?        — А так сейчас будем смотреть и рыдать вместе.       Они, конечно, двое обычных идиотов-старшеклассников, и всё же дружба особенная, на триллион. По крайней мере, в жизни Тецуро точно. Они потом на втором году старшей школы выяснили, что в детском саду именно они были теми двумя наглыми детьми, которые подрались за несорванный цветочек на лужайке, извазюкались в грязи и были растащены по сторонам испуганными воспитательницами.       Через двенадцать лет осознали, что цветочки рвать нехорошо для экологии и что драка была прикольным началом.       — Так это был ты, — однажды пораженно смотрят они друг на друга и заходятся в диком поросячьем визге. И понеслась: «Все еще тогда было определено судьбой!», «Я сразу понял, что ты мне жизнь еще попортишь!» и «бро-о-о».       — Если браки создаются на небесах, то наш с тобой брак тоже.       — Бро-брак?       — Бро-брак.

***

      Вечеринки — это зло. Вечеринки у Шинзен — огромное зло. Но если Куроо, молодец, все сделает красиво и гладко, то все пройдет отлично и все останутся довольны. Во-первых, надо развеять усталость Козуме, приунывшего от последних тренировок в тяжелом ритме. Да и сам Куроо до жути хотел бы с ним потанцевать ну хоть где-то за пределами его комнаты — да-да-да, он настолько счастливый с их общей невероятности, что готов показать ее сияние всему миру. Хочется, чтоб и Кенма однажды разделил это чувство. И во-вторых — о да, помочь двум тоже невероятным придуркам. Иногда Куроо кажется, что он не выдержит и отправит Акааши письмо, которое будет начинаться как-то так: «Дорогой Акааши Кейджи, возможно, это последнее мое письмо, но я должен сказать тебе всё — ваши с Бокуто хухры-мухры, конечно, интереснее аниме, но — ты не представляешь, как он себя ведет…»       Нет, Куроо не драматизирует, он правда жертва и страдалец. Вот каждое его утро начинается с дозы фотографий Акааши Кейджи, которыми пестрит их с Бокуто переписка. Он фоткает его везде где попало и где можно: за чтением книги, за уборкой в зале, за рассматриванием объявлений. Тецуро, наученный оберегать чужие личные пространства, этим всем весьма недоволен, и они с Котаро уже спорили на эту тему, да только иногда с ним вообще нереально поговорить, а теперь еще и влюбленный шторм все мысли сносит — что ж с ним поделать.        — Это ж неприлично, Бо, — подпирает подбородок Куроо и смотрит хмуро.        — Да ну че ты опять, — недовольно отвлекается друг от пролистывания галереи. — Ты ж вроде сказал, что больше никого в этой жизни ни за что не осуждаешь.        — Но от этого оно не стало приличным, — цокает Тецуро. — Ты же не спрашиваешь у него разрешения пофоткать.        — Но я же ничего с фотками плохого не делаю! — возмущается Котаро и размахивает руками. — Имею я хоть какое-то право на побольше Акааши в моей несчастной жизни?!        — Ты б его на свиданку позвал, и было бы у тебя побольше Акааши и счастливая жизнь, — предлагает лучшее решение Куроо.        — А я позвал, кстати, — вдруг загорается Бокуто. Тецуро ушам своим не верит — неужто всё, конец?! То есть, начало — трех спокойных жизней. Неужели они наконец-то…        —…только он сказал нет.       Чего.        — В смысле, — икает Тецуро. — Может, ты его понял неправильно?       Бокуто насупился и испепеляет взглядом тонко улыбающегося Акааши на экране телефона.       — Да чего я не понял-то? Я спросил: «Пойдём в кафе сходим на выходных?», а он раз десять переспросил, я раз двадцать повторил, и он сказал нет.       Кажется, Куроо начинает что-то понимать.       — А где вы были в тот момент, чувак?        — В автобусе ехали. Шумно так было, капец. — Так, может, он просто не услышал и просто так ляпнул «нет», чтоб хоть чего-то ответить?        — Да какая разница, — отзывается вздохом Бокуто. — Я еще хотел его на вечеринку позвать, а теперь страшно.        — Так, а ну-ка соберись! — поднимается Куроо с кровати. — И повторяй за мной: я сильный и уверенный в себе мужчина.        — Я сильный и уверенный в себе мужчина, — воздевает кулак в воздух Котаро.        — Я приглашу Акааши потанцевать на вечеринке.       — Я п-приглашу Акааши… потанцевать на вечеринке.       — Акааши, пошли потанцуем.       — Акааши, пошли… а-а-а-а! — Бокуто не выдерживает и с воплем прячет лицо в ладонях и прыгает на кресло. — Ну почему все так!       — Да уж, тебе надо бы потренироваться, — качает головой Тецуро, и вдруг ему становится грустно: — Как и мне тоже.       — А тебе-то чего? — оживляется с удивлением Котаро. — Ты тоже боишься пригласить Кенму что ли?       — Да нет, я скорее в мыслях запутался, — разводит руками Куроо и фыркает на ответно-мудрое «ну да, это с тобой бывает», — а захочет ли он танцевать там у всех на виду? Он же… неловко ему иногда от меня.       — Чувак, так нет же: ты для него как раз возможность это перейти и расслабиться, — заглядывает внимательно в глаза Бокуто. — Я уверен, что уж Кенма достаточно смелый, чтоб сделать себя и тебя лучше.       Иногда Бокуто как скажет что-нибудь — так и будто с горла руку сжимавшую убирают. И сразу хочется и с Кенмой пойти обо всем поговорить, и с Бокуто выйти орать в поле, и одному побродить по городу. Столько всего сразу. Повезло же Акааши, честное слово.

***

       — Куроо-сан, а какое Бокуто любит мороженое? — однажды спрашивает неловко и очаровательно Акааши Кейджи.        — Черничное и шоколадное, — с ухмылкой отвечает Куроо. — Тогда и ты мне тоже ответь на вопрос.        — Я слушаю, — смятенно глядит тот.        — Когда, Акааши? — заглядывает ему в глаза Тецуро. — Серьезно, мы тут все как бы не молодеем. Никогда не будем смелее и моложе, чем сейчас.       Акааши оборачивается на убегающие за горизонт осколки солнца в лучах.        — Мы… мы скоро, правда.        — Обещаешь?        — Обещаю. Всё у них будет хорошо, все у нас будет хорошо, все они вместе есть и будут. Так думает Куроо через десять лет и через двадцать. И всю-всю жизнь. Они ж не в «Ромео и Джульетте» какой-нибудь. И так и случается.