— Ну, что ты хочешь? Удовольствия бывают разные,
и некоторые из них не совместимы между собой просто…
ну, вот там… курить и быть здоровым, например. Ну несовместимо!..
Масяня
На самом деле Акеми не нужны были несколько дней в Генсее. Она нашла сыновей Хосими в то же утро, что и прибыла в мир живых. Среднего роста молодой мужчина — старший из братьев Ямагути — недоуменно нахмурился, когда рядом с ним пиликнуло какое-то электронное устройство, и оглянулся, но никого не увидел. Довольная Акеми сохранила в памяти регистратора образец его рейши и поднялась в воздух, чтобы направиться в кампус университета, где обитал младший брат. Развеселая студенческая жизнь и вовсе позволила ей взять образец, не вызвав никаких загадочных ощущений у объекта: вокруг было так шумно, что Кешин не только духа — бульдозер не заметил бы, пока тот не подтолкнул бы юношу сзади. Только после этого княгиня Кучики наведалась в непримечательный магазинчик сладостей, где попила вкусного чаю, почесала за ухом черного кота, разомлевшего у нее на коленях, вычеркнула из списка запланированных покупок то, что мог предоставить Урахара, и только потом влезла в гигай и отправилась в Большой Токио — докупать электронную мелочевку, необходимую отцу для сбора хитрых приблуд, предаваться гастрономическому разврату в ресторанах фаст-фуда, копаться в тряпичных развалах в гипермаркетах и вообще делать все то, что делают женщины в периоды душевного напряжения. Ну, или она думала, что женщины так поступают. Домой, в Общество Душ, не хотелось категорически. Из памяти все не шел тот злополучный вечер, когда Хосими-Хисана приходила в гости. Все то время, пока ее муж и ее клиентка общались за ужином, Акеми металась по своим покоям, страстно мечтая ворваться в «гнездо разврата» и запустить в неверного супруга чем-нибудь тяжелым. Правда, длилось это недолго. В конце концов, Акеми с детства учили держать себя в руках и руководствоваться прежде всего разумом и логикой. Разум подсказывал, что общий фон реацу в поместье неподвижен, следовательно, Бьякуя и Хосими просто разговаривают, а не то, что нарисовало Акеми ее богатое воображение. Легче от этого не становилось. Когда госпожа Ямагути покидала усадьбу, Акеми не выдержала и высунулась посмотреть. Хосими выглядела расстроенной и с трудом сдерживающей раздражение, Бьякуя — печальным и замкнувшимся в холодной надменности. Можно было торжествовать, но что-то не торжествовалось. Девушка наблюдала, как молодой князь слонялся по саду, а потом, ночью, слышала, как он бродил среди деревьев и шипел на садовника. И, вопреки всему, сердце ее затапливала щемящая нежность и сочувствие к этому запутавшемуся в чувствах человеку. Для нее самой все было кристально ясно: она хотела быть с ним, хотела любить и быть любимой в ответ. А вот он сам не знает, чего хочет и поэтому не представляет, куда и как двигаться. Желание помочь, поддержать, успокоить было нестерпимым, но Акеми понимала: она сама вовлечена в этот любовный треугольник, и на данный момент любые ее движения души не будут восприняты позитивно. Более того, начни она выражать сочувствие и понимание — и Бьякуя уверится, что она согласна на его отношения с Хисаной. И как тогда быть? Вот и бродила Акеми по сверкающим торговым центрам Токио, безучастно пялилась в роскошные витрины, не видя их содержимого, и изо всех сил оттягивала возвращение домой.Она даже переночевала в генсейской гостинице, оправдываясь тем, что Урахара еще не собрал заказ, хотя точно знала: объемный рюкзак уже стоит в прихожей у скромного торговца сладостями. Вернувшись, Акеми первым делом наведалась в дом родителей. Мама глянула на нее пристально, оценивающе, но ничего не сказала. Отец, как всегда увлеченный своими изобретениями, просто клюнул дочь в щеку, рассыпался в благодарностях за привезенные детали, и ушуршал в свою лабораторию. На прощание мама сказала: — Используй фамильные техники. Используй свою профессию. Оцени все вероятности. Возможно, сто́ит отложить все дела, отменить все контракты и находиться рядом с ним неотлучно. — А возможно?.. — А возможно, надо дать ему время, чтобы он переболел. Дать ему соскучиться по тебе. Дать возможность оценить, что ты для него значишь. Тогда он сам придет к тебе. Но после этого уже не отпускай — держи так крепко, как только сможешь, — мама вздохнула и грустно добавила: — Возможно, что-нибудь и получится. Материнские советы вызвали в душе Акеми бурю эмоций. Находиться рядом с мужем неотлучно! Это тогда, когда он каждую секунду думает о другой женщине! Тоскует по ней, мечтает о ней, любит ее! В таком случае законная жена вызовет лишь раздражение и злость. А вот если уйти… ну, не от мужа уйти, а этак основательно задержаться на работе… На пару недель, а то и месяцев… Тогда он решит, что Акеми дала ему негласное разрешение устраивать его личную жизнь так, как он сам считает нужным, то есть — без нее. Эх, мама, что б ты понимала! Впрочем, мама как в воду глядела. У себя в агентстве Акеми пару часов провозилась, отделяя образцы реацу Хосими от образцов ее сыновей. Где-то в середине процесса в дальней части домика что-то хрупнуло, заставив девушку озадаченно вскинуться. Она не стала выходить и проверять, решив, что какое-нибудь животное забрело на веранду в поисках еды, но уже когда все было готово и настала пора выдвигаться, Акеми все же прошлась по дому. Что-то было не так. Все предметы стояли на своих местах, ничего не пропало, но к общему фону примешивалась едва уловимая незнакомая нотка. Хм, смелое решение — самовольничать в доме практикующего следователя! Придется действительно устроить маленькую засаду и провести три-четыре дня не в поместье Кучики, а здесь. Вот и посмотрим, насколько мама права, решила Акеми. А пока поставила парочку ловушек, прицепила к сережке маячок на оповещение, переоделась для работы и ушла. Солдат спит — служба идет. Эту поговорку — или присказку? — Бьякуя слышал от Акеми, но тогда был возмущен цинизмом и двуличием неизвестного бойца. Теперь же и его самого можно было назвать тем самым солдатом: он заполнял бумаги, проверял отчеты, составленные Ренджи — и ждал, когда длинная стрелка на генсейских часах (подарок Акеми) переползет на верхнее деление. Короткая уже почти добралась до нужной черты. Как только закончится рабочее время, можно будет пойти в Руконгай и проводить Хисану до дома. Он не встречал ее после работы и не вел по ухоженным улочкам к скромному строеньицу, в котором она жила — он стоял в тени на противоположной стороне, наблюдал, как она неторопливо идет по тротуару, шел следом, внимательно следя, чтобы никто не смел обидеть, задеть, сделать хоть что-нибудь, что могло бы расстроить это хрупкое, неземное создание. Это было больно и граничило с помешательством, и Бьякуя сам это понимал, но отказаться от вечерних «свиданий» был пока не в силах. Сегодня все пошло не так, как в предыдущие дни. На полдороге Хисана обернулась, скользнула растерянным взглядом по толпе и дальше двигалась медленно, словно сквозь толщу воды. У крыльца своего домика она оглянулась еще раз, и Бьякуя прижался к деревянной стене, укрылся за удачно свисающим с крюка фонариком. Переждал несколько секунд, а когда осмелился еще раз посмотреть на любимые окна и выглянул, она стояла прямо перед ним и сверлила его взглядом строгой училки, застукавшей двоечника за поджиганием табеля. Так сильно Бьякуя в последний раз краснел в далеком детстве, когда дедушка обнаружил у подростка срамные картинки под футоном. — Знаете, это уже походит на нездоровую зависимость, — сказала Хисана. Вздохнула и качнула головой в сторону своей двери. — Идемте. В маленькой, очень скромно обставленной и безукоризненно чистой има* она усадила гостя на дзабутон, поставила перед ним наполненную чашку, явно намекая, что никакой чайной церемонии не будет, сама устроилась напротив и внимательно, почти требовательно посмотрела в лицо. — Кучики-сан, что вы хотите? Этого вопроса Бьякуя ждал и боялся. У него не было ответа, даже несмотря на то, что самому себе он его задавал ежечасно. «Хочу быть с тобой, Хисана», «Хочу, чтобы ты любила меня», «Хочу вернуть свою юность» — ни один из ответов не имел права на осуществление. Но сердце рвалось к заветной цели, и пресечь эти стремления, казалось, можно было, лишь остановив его. Бьякуя молчал так долго, что хозяйке дома стало неуютно под его взглядом. Она опустила глаза, покачала головой. — Я вас не понимаю, — сказала она. — У вас есть все, о чем человек в загробном мире может только мечтать. У вас прекрасный дом, благополучная жизнь, большая семья, которая любит вас… При этих словах Бьякуя невесело усмехнулся. Большая семья — это, надо полагать, всяческие двоюродные дядюшки с чадами и домочадцами? И это они-то его любят? — Вы моя супруга, госпожа. — Ваша супруга — Акеми-сан, — возразила девушка. — А мой муж — Нобуо-сама, и я люблю его. — Вы не слишком-то активны в его поисках. Рукию, помнится, вы искали куда настойчивее, — в голосе Бьякуи захрустел холодок. — Наверное, я стала умнее? — улыбнулась хозяйка. И вдруг поняла, что Акеми-сан не сказала мужу, с каким делом к ней пришла принесшая столько проблем посетительница. В принципе, тайна клиента священна в этом мире так же, как и в земной жизни. Или супруги Кучики не разговаривали на эту тему между собой? Хосими заволновалась. По всему выходило, что она разрушила семью женщины, которая сейчас пытается спасти ее собственную! Оказаться неблагодарной, нечестной, стать причиной чужого несчастья — это ли не крах ее представлений о достоинстве, о человечности и о самой себе? — Кучики-сан, я прошу вас… Остановитесь. Остановитесь, оглядитесь и заметьте, наконец, что вы совершаете ошибку! Вы гонитесь за прошлым, которое давно утратило свою ценность. Вы зациклились на мне, причем настолько, что вам уже неважно, как меня зовут, что я думаю и чувствую, чего хочу. Вы и своим близким делаете больно — и словно не видите этого. Бьякуя опустил голову, не в силах возразить. Она была права! Он вспомнил недавнюю вспышку гнева Ичики, вспомнил крайнюю сдержанность Рукии, услышавшей о родной сестре. А Хосими тем временем продолжала: — Ваша жена, Акеми-сан — она любит вас! Знаете, чувствами такой женщины действительно сто́ит дорожить. — У нас брак по сговору, — рассеянно качнул головой Бьякуя, думая о другом. — Династический союз, заключенный для… — «продолжения рода» — хотел сказать он, но слова застряли в горле. — И что же? — едва ли не насмешливо фыркнула Хосими. — Разве из-за этого Акеми-сан не может вас любить? О, поверьте мне! Я видела, как она смотрит на вас! И, между прочим, пока вы не заметили меня, в ваших глазах было столько тепла… Зачем же вы разрушаете свою и ее жизнь? Неужели я того сто́ю? — Сто́ишь! Хосими вздохнула. За время жизни в Обществе Душ она наслушалась разных сплетен: руконгайцы обожали посудачить о шинигами, особенно об аристократии, и Великие Дома подвергались самому тщательному обмусоливанию. Их представителям приписывались самые разнообразные черты, самые ужасающие пороки, самые удивительные причуды. Она уже почувствовала на себе, что означает стать причудой одного из видных сейретейских вельмож. Теперь же убедилась и в наличии у него жуткого недостатка — воистину ослиного упрямства! — Вот скажите, если вы возьмете меня измором, добьетесь ответных чувств, что от этого изменится? У вас все равно есть супруга, а династические браки не расторгаются, это закон. Вы даже не имеете права игнорировать Акеми-сан, этого попросту не допустит ваш клан. Или вы хотите своими руками отдать им власть? Вот так возьмете и откажетесь от долга главы Великого Дома? — Да к меносам линялым эту власть, этот статус и этот Дом! — Бьякуя рванул на шее Гинпаку, ставший вдруг в разы тяжелее, чем прежде. — Нужна кому-то эта головная боль — пускай забирают! Надоело… — Ай-ай-ай, — как-то по-матерински покачала головой Хосими. — Какое ребячество! Разве такое пренебрежение своими обязанностями одобрил бы… ваш… дедушка… Бьякуя вскинул голову. С вновь вспыхнувшей надеждой всмотрелся в растерянное лицо сидящей напротив женщины. — Хисана, — шепотом, не смея верить себе, спросил он, — ты вспомнила? Вспомнила меня? Нашу жизнь… — Не знаю… — также шепотом ответила Хосими. Подняла на Бьякую потрясенные глаза. — Не знаю… Он оказался подле нее раньше, чем успел обдумать свои действия. Упал на колени, обнял, приник губами к приоткрывшемуся от удивления рту. Ощутил такой знакомый, такой родной аромат ее кожи, вплел пальцы в темные волосы, вспоминая их прохладу и гладкость. Он целовал свою любимую и не мог насытиться — чего-то не хватало. Лишь через некоторое время он понял, чего именно. Ответа. — Довольно, — маленькие ладошки уперлись ему в плечи, отстраняя. В голосе звучала растерянность пополам с неудовольствием. — Довольно, Бьякуя-сама. — Ты вспомнила! — выдохнул Бьякуя, все еще не в силах отпустить ее. — Ты вспомнила, Хисана! — Это ничего не меняет, — прозвучал ее холодный, окрепший голос. — Меня зовут Ямагути Хосими. В прошлой жизни я была вашей женой, но с тех пор все изменилось. Оставьте меня. Имея образец реацу Ямагути Нобуо, Акеми очень быстро добралась до места, в котором он появился, погибнув в Генсее. Это был не самый захудалый район Южного Рукона, однако существование здесь сильно омрачалось многовековым бездействием шинигами и, напротив, весьма активной деятельностью местных банд. В последние годы, после войны с квинси, после мучительного пути к пониманию, что прежний порядок устарел и порождает лишь социальную напряженность и множит горе, официальные структуры Сейретея начали потихоньку менять закосневшие устои. Однако шинигами было мало, а простых душ — много. На Готее, помимо прочего, все еще лежала обязанность по зачистке обширных территорий от пустых, и здесь его никто не мог заменить. На Готей же легла и функция поддержания законности в Руконгае. И если в ближних к Белому Городу районах выполнять эту функцию было необременительно, то чем дальше к Лесам, тем опаснее становилось нести службу, тем неохотнее обитатели этих мест шли на контакт с шинигами. Акеми поболталась по сорок пятому квадрату всего полдня, а у нее уже накопилось нехилое досье на некоторых «честных торговцев», возникли вопросы к парочке «безработных» и значился один убитый — тот придурок, который принял ее за новоприбывшую из Генсея и попытался ограбить. Мук совести девушка не испытывала, наоборот, считала, что так будет лучше для аборигенов. За справедливость она тоже не волновалась: давно доказано, что досрочное и насильственное перерождение не нарушает планов мироздания, а появляющиеся в результате на свет в мире живых вынуждены проживать трудную, полную лишений жизнь. Если их это ничему не учит, следующее посмертие пройдет еще тяжелее. Это была темная сторона реинкарнативного круговорота, потому что в конце концов грязные души становились пустыми, отягощенными преступлениями, и попадали в Ад. Но, как говаривал прадед, каждый выбирает для себя, и не наше дело вести воспитательные беседы. Если только нас не наняли хорошенько всыпать зарвавшемуся недоумку, хе-хе. Хвала ками, за шинигами ее не принимали, на вопросы отвечали чуть более охотно, некоторые даже пытались завязать философские беседы о смысле жизни. Акеми на это не велась: и еноту понятно, что пока она будет рассуждать о должном и справедливом, к местному смотрящему добежит посыльный и быстренько настучит, как на его территории вынюхивает и выспрашивает посторонняя личность. Посыльный в любом случае добежит, в этом Акеми не сомневалась, и придется таки объясниться с представителем «ночной власти», однако бояться девушке не пришло даже в голову. Она не сферы влияния делить пришла, а человека искать. Посмертные якудза уважали специалистов ее профиля, препятствий обычно не чинили, иногда даже подкидывали нужные кусочки информации. Поэтому Акеми неторопливо продолжала расспросы, а ближе к часу обезьяны** выбрала трактирчик почище, взяла жасминового чаю и устроилась за самым затененным столиком. Не прошло и десяти минут, как сбоку раздалось: — Не соблаговолит ли достопочтенная госпожа… — Соблаговолит, — невежливо перебила Акеми, давая понять, что велеречивые хождения вокруг да около ей неинтересны. «Представитель» хмыкнул, оценил и, усевшись напротив, уже совсем не таким приторным голосом спросил: — Расследуете? Ищите? Догоняете? — Ищу. Человека. В Генсее погиб чуть больше полугода назад, лет ему было пятьдесят шесть, реацу возможна, но слабая. — Портрет? — уточнил собеседник. Акеми молча извлекла из кошеля фотографию, скопированную в доме старшего сына. «Представитель» вдумчиво изучил изображение, потирая небритый подбородок, вернул карточку владелице и сцепил на столешнице пальцы. — Нет, — уверенно произнес он, для убедительности качнув головой. — Можем разослать мальчишек, чтоб прочесали окрестности. Сам я не видел, даже мельком. Чуть больше полугода, м-м-м? — Мгм… — По осени несколько семей перебрались поближе к Городу, может, он ушел с ними? — Вряд ли. Он не один погиб, с женой. Она-то его и ищет. Стал бы он заводить другую семью! — Всякое бывает, — наставительно воздел палец «представитель». — Но если жена ищет, значит, там любовь… А реацу, говорите, есть? Хм… Акеми ждала, пока этот щуплый, невзрачный мужичонка прикинет все «за» и «против», и не перебивала. Она просто нюхом чуяла, что невзначай задела какую-то невидимую струну. Не зная ее тональности, играть на столь ненадежном инструменте было опасно и глупо. Пускай он сам настроится, взвесит вероятности, придумает, как использовать подвернувшуюся куноити в своих целях. Используйте на здоровье, все равно загрести жар моими руками у вас не выйдет, а если будете настаивать, так я и сдачи могу дать. Это читалось на ее лице, и собеседник видел все так же отчетливо, как если бы Акеми сказала это вслух. Тем не менее, он рискнул. — Крепки ли стены Белого Города? — Достаточно, — Акеми подобралась, взгляд ее стал цепким, внимательным.Ее визави ухмыльнулся, удовлетворенный тем, что его поняли, и скучным голосом стал рассказывать о красотах Предгорья, что за Лесом. Акеми слушала и запоминала. — Их уводят в бараки на закате, — напоследок сообщил «представитель», поднимаясь. — Проверьте, всякое возможно. — Благодарю, — искренне отозвалась девушка, извлекая из кошеля увесистую монету. В глазах собеседника вспыхнула самая настоящая обида. — Госпожа! –он всплеснул руками. — Да я ж от чистого сердца!.. Да как вы можете?.. Да это ж... — Не люблю ходить в должниках, — Акеми усмехнулась, оставляя монету на столе. — Повеселитесь за мой счет. — Вот спасибо… — недовольно протянул скисший мужичок, пряча монету в рукаве. Но благодарил он пустоту — девушки рядом уже не было. Что оставалось неизменным в Обществе Душ со времен его основания, так это монополия шинигами на добычу камня секки-секки, поглощающего реацу. Делалось это, во-первых, для защиты Сейретея — на постройку и дальнейшее поддержание стен камень требовался в немалых количествах, во-вторых, для безопасности самих проводников душ: попади патруль в кольцо из жрущего духовную энергию материала — и в распоряжении бойцов останется только дзандзюцу. Они даже шикаи активировать не смогут, потому что потеряют возможность позвать свои занпакто. Ни кидо, ни хакуда, ни шунпо не будут доступны, а это почти верная гибель. Поэтому коварный камень не должен был попадать ни в чьи руки — только к шинигами. Кроме того, было еще и «в-третьих». Даже очень маленький амулетик из секки-секки надежно скрывал следы реацу, в то же время не лишая его владельца возможности пользоваться духовной энергией и всеми ее преимуществами. Камушка в орех величиной было достаточно, чтобы общий фон вокруг человека оставался ровным, но слишком мало, чтобы перекрыть доступ к собственной магии. Обладатель такого украшения мог с легкостью совершать самые неблаговидные поступки и оставаться в тени, абсолютно незаметный для тех, кто потом станет правонарушение расследовать. Этим-то и пользовались злоумышленники Общества душ. И именно поэтому незаконный оборот секки-секки в преступной среде приносил весьма внушительный доход. Шинигами боролись с несанкционированной добычей камня, но стоило накрыть одну нелегальную шахту и повязать ее хозяев, как возникала новая точка. Было понятно, что «представитель» натравил частного следователя на конкурентов, и как только с подачи Акеми разгромят слитый прииск, неподалеку уже новая шайка организует следующий. Однако договор между семьей Кентадзи и Готей-13 имел пункт «сообщение сведений государственной важности вне зависимости от интересов клиента», и девушка не могла его игнорировать. Она добралась до скалистых выступов в сумерках, засела на верхушке гигантской сосны метрах в двухстах от скрытого кустарником пролома и стала ждать. Когда темнота сгустилась до почти непроглядной, из-за утеса показалась процессия с факелами. В то же время на поверхность стали выползать тощие шатающиеся фигуры с тачками, наполненными битым камнем. Этого было достаточно, чтобы послать Сой Фон короткое сообщение: «Нелегальная шахта» — и точные координаты. В те недолгие минуты, что прошли между посланием и явлением второго отряда едва ли не полным составом, маленькая сережка в ухе Акеми вздрогнула, и девушка улыбнулась — вор, кто бы он ни был, проникший в ее домик, вернулся и на этот раз попался. Второй отряд постигла редкостная удача. Неизвестный доброжелатель сообщил о нелегальной шахте секки-секки, да так подробно, что даже тупой лейтенант Омаэда не промахнулся бы. Что уж говорить о капитане! Всю ночь Сой Фон металась по отдаленным окраинам, вылавливая разбежавшихся в панике бандитов и собирая измученных рабов, выуженных из глубокого колодца. К утру у нее уже и результаты допросов имелись, и начальница Омницукидо сдержанно светилась от удовольствия. Для всех стало неожиданностью, что вскрылась не только незаконная добыча ценного ископаемого, но и противоправное похищение людей, обладающих реацу. Казалось бы, загони в шахту простые души, и пусть вкалывают там до полного изнеможения. Но хитрые преступники соорудили навороченную схему по привлечению рабочей силы. Недавно появившимся в этом мире, еще не опомнившимся бедолагам втирали сказочку о возможности заработать и загоняли в каменоломню, где добываемый материал блокировал их духовную энергию, а то и высасывал ее вовсе. На тех, кто не имеет реацу, не надо тратить пищу, и подлые «хозяева» ее не тратили. Зато возможность получить хоть малюсенькую дозу жизненно необходимой энергии заставляла несчастных раз за разом возвращаться в глухой колодец и махать там кайлом до посинения. Выходило, что людей подсаживали на реацу, как в Генсее подсаживают на наркотики глупую молодежь. А реацу на «дозы» тянули из шинигами послабее, которых удавалось захватить при всяческих нештатных ситуациях. Например, патрулирует группа определенный квадрат, кто-то отбился, его цап! — и в схрон. Или подберут раненого бойца после сражения с пустыми. Или еще как выманят в какое-нибудь злачное место, где взять одинокого шинигами можно без лишней суеты и шума, все равно никто не «заметит» и в Сейретей не сообщит. И, что обиднее и противнее всего, выкачиванием реацу из ее носителей и консервированием для «подкормки» рабочих занимался отчисленный с четвертого курса студент, однажды прошедший летнюю практику в двенадцатом отряде. Его тоже взяли, и он-то и сдал дознавателям всех своих подельников, все пароли и явки в надежде выторговать себе послабление. На собрании капитаны с интересом выслушали доклад Сой Фон. Кёраку даже перестал подпирать рукой щеку и приоткрыл рот, словно слушал захватывающий сценарий к детективному фильму. Когда нибантай-тайчо замолчала, Командор щелкнул челюстью, захлопывая рот, и несколько неуверенно проговорил: — Э-э-э… Выношу вам благодарность! А также и вашему информатору. Вы его там отметьте как-нибудь… выходной, что ли, дайте. — Это неизвестный доброжелатель, — с тяжким вздохом отозвалась Сой Фон, посмотрев на главнокомандующего так выразительно, что он мигом проникся и переключился на текущие вопросы. Собрание закончилось, из толпы капитанов раздался визгливый голос Маюри, оповещавшего всех и каждого, что он никогда не разрабатывал подобной технологии, что это уникальное изобретение и что его создателя нужно срочно передать ему. Для выяснения деталей и дальнейших опытов над столь своеобразно работающим мозгом. Кёраку попытался отшутиться, но когда ученый буквально взял его за горло, молодой Командор посуровел лицом и рявкнул командирским рявом. У Куроцучи отпали все вопросы и возникли неотложные дела в отряде. Бьякуя проводил убегающего коллегу задумчивым взглядом и опустил глаза. Он никогда не спешил уходить первым — не подобает потомственному аристократу торопиться, роняя лицо, и уж тем более толкаться у выхода. Да и спешить особо было некуда. В последние дни даже на службу он ходил неохотно — там его поджидал Ренджи. Лейтенант не спрашивал ни о чем, но каждый раз так вопросительно смотрел, что становилось неловко. Хвала ками, Абараю хотя бы доставало такта не напоминать про достопамятную попойку… — Кучики-тайчо, — внезапное обращение застало Бьякую врасплох. Он насколько мог равнодушно поглядел на остановившуюся рядом Сой Фон, недоумевая, с чего бы ей к нему подходить. Она всегда его недолюбливала, и это было взаимно. — Да? — Я сегодня зайду к Акеми, вы ее предупредите, хорошо? Надо же мне поблагодарить ее, — капитан второго отряда как-то двусмысленно усмехнулась. — Акеми в командировке, — Бьякуя едва заметно пожал плечами и собрался уходить. Но не ушел. Споткнулся об удивление коллеги, нахмурился, наблюдая за сменой выражений на ее лице — от легкого недоверия до подозрительного прищура. — Ну-ну, — нехорошим тоном протянула она. Резко развернулась и двинулась к выходу, оставив Бьякую в немом шоке. Еще больше она его потрясла, вернувшись с полпути и вскинув на него откровенно презрительный взгляд. — Ну ты и дурак, Кучики! — прошипела Сой Фон. И пока оскорбленный дайме подбирал челюсть, продолжила: — Это я тебе не как сослуживец, а как подруга твоей жены говорю! Вот о ком бы никогда не подумала, так это о тебе. Как ты можешь?.. Видимо, не найдя подходящих слов и не ожидая от Бьякуи ответа, капитан безнадежно махнула рукой и ушла, бормоча себе под нос гадости обо всем мужском роде. Бьякуя растерянно проводил ее глазами. Его рабочий день прошел очень спокойно, если не считать того, что пришлось выделить пол-отряда на зачистку вчерашней подпольной шахты от отирающихся поблизости уголовников. Ренджи появился в кабинете буквально пару раз, взбудораженный и словно пустыми покусанный. Бодро отчитался о том, что пойманы еще четверо преступников, освобождены пятнадцать рядовых шинигами, Котецу-тайчо сбилась с ног и в бараках четвертого отряда уже не хватает мест, потому что измочаленных рабочих ночью за каким-то меносом доставили в Сейретей — и снова унесся по делам, оставив Бьякую наедине с его мыслями. Кучики механически заполнял отчеты, проверял сметы, откладывал то, что, по его мнению, не сходилось, подписывал соответствующие — и думал совершенно о другом. Акеми уже вернулась, это следовало из слов Сой Фон. И даже успела поработать на благо Общества Душ. И где она тогда? Может быть, не хочет возвращаться в дом к неверному мужу? Решила предоставить его самому себе, не желает наблюдать за его глупыми попытками ухватить за хвост свою ушедшую юность, вернуть ускользнувшую любовь? Ее можно понять. Но, менос возьми, это же скандал! Причем такой, что не замнёшь и не скроешь. Больше огласки, больше скандала, больше выяснения отношений с Советом клана и родней Акеми Бьякую огорчало то, что девушка на него всерьез обижена. О, причина у нее была самая веская! И, помимо собственного уныния, Бьякуя переживал еще и глубокое неудовольствие от своего поведения, от неосмотрительного пренебрежения чувствами жены. В его душе смешались недовольство собой, боль разрушенных надежд, безвыходность ситуации, в которую он сам себя завел. Хисана вспомнила его — почти вспомнила, у нее возникли лишь смутные образы и обрывки воспоминаний, — но не приняла. Даже после того, как она признала, что была его женой, чувства ее не ожили, и теперь, анализируя и свой первый брак, и отзывы других о нем, Бьякуя начал сомневаться, а любила ли она его? Она обратилась к нему, как раньше — Бьякуя-сама, однако продолжала твердить, что ее зовут Ямагути Хосими и она верна своему мужу. Что бы ни вообразил себе капитан шестого отряда, не считаться с желаниями и чувствами этой женщины он больше не мог. Но пойти к Акеми, повиниться и зажить как прежде, означало отнестись к княгине Кучики так, будто она — только замена, к которой прибегают, когда не получили то, что хотели. Подобное отношение станет еще одним оскорблением, а Бьякуя этого не хотел. Слишком дорожил он той легкостью, которую принесла Акеми в его жизнь, слишком ценил ее веселье, которым она заражала и его самого. Бьякуя отложил очередную бумагу и уставился на часы. Он как-то и не заметил за этот год, сколько места Акеми заняла в его жизни и… в его сердце. Он так привык думать, что все еще любит Хисану (которую теперь следовало называть Хосими), что не отдавал себе отчета, почему женщина, к которой он якобы равнодушен, вызывает у него такие теплые чувства. Конечно, можно было успокаивать себя тем, что причиной всему ее жизнерадостный нрав и простота в общении. «А как же быть с вашими жаркими ночами? — спросил червячок сомнения, поднимая голову. — Ты же не станешь утверждать, что из простой человеческой симпатии часами не мог оторваться от своей жены! Или станешь?» Бьякуя хмыкнул и вернулся к работе. Надо будет найти Акеми, поговорить с ней. Может быть, удастся вернуть то состояние непринужденного товарищества, которое стало основой их привязанности… На этой мысли капитан непроизвольно дернул рукой и поставил на официальный документ жирную кляксу. Рассматривая расползающееся пятно, Бьякуя размышлял, как он умудрился не заметить, что Акеми нравится ему не только как приятный собеседник. Убедившись, что Ямагути Нобуо действительно попал в руки преступников и несколько месяцев вынужден был пахать в шахте, зато теперь отправлен в лазарет четвертого отряда и находится в относительной безопасности, Акеми вернулась в свое агентство. Она не торопилась входить внутрь, помня, что там ее ждет неизвестный взломщик, наверняка очень злой и готовый сражаться за свою свободу. И немудрено! Ловушка, в которую он вляпался, обездвижила его, а случилось это часа три назад. За такое время можно не один раз впасть в отчаяние, вывихнуть себе что-нибудь в попытке освободиться и окончательно озвереть. Акеми обошла домик и не увидела никаких повреждений. Прощупала фон реацу, не обнаружила сколько-нибудь серьезных возмущений и озадачилась. Как-то слишком уж спокойно нарушитель границ частной собственности воспринял свое пленение. Тем не менее, оттягивать момент истины не имело смысла. Акеми тоже не хрупкий цветочек и может за себя постоять. Даже если взломщик приготовил ей неприятный сюрприз, она справится. Девушка подготовила сякэны***, несколько раз глубоко вдохнула и невидимкой просочилась в собственный дом. Злоумышленник спал посреди прихожей, свернувшись в комочек прямо на полу. На чумазой мордашке были отчетливо видны следы слез, он хмурился и вздрагивал во сне. И было ему лет пять на вид. Акеми в растерянности остановилась над ребенком в лохмотьях и без обуви, ее руки с грозным оружием безвольно повисли. Сквозь дыры в одежде было видно тощенькое тельце со следами ссадин, от мальчишки ощутимо попахивало, но опасности он не представлял. Конечно, Акеми не могла не знать, что группировки наемных убийц владеют хитрыми техниками, позволяющими менять облик и прикидываться хоть немощным старцем, хоть беспомощным младенцем, но ни один из них не позволил бы себе задрыхнуть на месте провала. Мелькнула нехорошая мысль, что, встретив первую жену, Бьякуя решил избавиться от нынешней супруги, но девушка с негодованием отмела ее. Кто угодно, но не Кучики Бьякуя! И не потому, что она не допускала такой возможности в принципе, просто своего мужа она знала. Кроме того, спящий перед ней ребенок был именно ребенком — маленьким, слабым, наверняка голодным. Вероятно, устав биться в сковавших его невидимых путах, истощенный истерикой и страхом, он отключился там, где стоял. Акеми убрала «звездочки» и устроилась в агура**** перед мальчиком. По правде говоря, она очень смутно представляла, что с ним делать. Но просто выгнать ребенка на улицу, когда еще недостаточно потеплело, когда на нем это ужасное рванье, когда совершенно очевидно, что он забрался в дом в поисках тепла и еды?.. Да Акеми перестала бы считать себя разумным существом, поступи она так! Мальчишка словно почувствовал ее присутствие, попытался шевельнуться, поморщился. Акеми коротко перебрала пальцами, ослабляя хватку заклинания, но не убирая его совсем — а то бросится наутек, напуганный, и лови его потом. Она нисколько не сомневалась, что поймает, но ведь перепугает до потери способности связно мыслить. Тем временем ребенок приподнялся, упираясь ладошками в пол, и затравленно посмотрел на девушку огромными небесно-голубыми глазищами. — Ты кто? — спросила Акеми мягко, но без излишней слащавости. Руконгайские беспризорники не доверяют слишком благостным жителям Сейретея, и правильно делают. — Шин, — очень тихо ответил ребенок. Помолчал, таращась на Акеми со смесью ужаса и тоски, и осмелился прошептать: — Вы убьете меня? — Нет. После долгого и мучительного раздумья маленький Шин задал еще один вопрос: — Побьете? — Нет. Тонкие светлые бровки сошлись над переносицей. Мальчишка явно не мог понять, что же станет делать эта странная женщина, и просто поднял на нее свои невозможные глаза, полные вопроса. — Пообещай, что не сбежишь, и я сниму с тебя заклинание. И расскажу, что сделаю с тобой. Договорились? Ребенок горько вздохнул и кивнул головой. Акеми убрала бакудо, протянула руку и взяла мальчика за грязную ладошку. Ручка была маленькая, тонкие пальчики заметно дрожали. Девушка улыбнулась, потянула его на себя, и мальчик поднялся, сделал несмелый шажок. Акеми погладила его по плечику, пытаясь успокоить, и ровным голосом — чтобы не напугать какой-нибудь незнакомой ему интонацией — пояснила: — Для начала я тебя помою. Горячей водой, с мылом и мочалкой. Потом накормлю. У меня есть печенье и молоко. Ты как, переживешь такое ужасное обращение? Шин удивленно захлопал светлыми ресницами, не вполне соотнося печенье с плохим обращением, но потом неуверенно кивнул. Начало было положено.