Вечное солнце мертвых

***

– Бороду отрастил, тёплый насест покинул... Что ни день, то – новость о Мироне Яновиче. Как Ваше ничего?        Мирон молчит. В трубке что-то щёлкает, шуршит, и он будто видит, как собеседник сидит, лениво развалившись на стуле. Закинув ногу на ногу, тряся лодыжкой, выглядывающей из-под спортивок. – Что же послужило причиной таких перемен в имидже и в жизни?  – У тебя борода, я скажу тебе «да»? – хмыкает Мирон, игнорируя вопросы.       На том конце трубки хихикают: – Шутки шутить изволите, Мирон Янович. Как знаете.        Мирон прислоняется бедром к подоконнику и смотрит в окно, бесцельно блуждая взглядом по крышам домов.        Они какое-то время молчат. Мирон ловит себя на том, что вслушивается в чужое дыхание, и в какой-то момент старается замедлить собственное, подстраиваясь.  – Ты зачем позвонил, Слава? – всё же спрашивает он, когда играть в молчанку больше не получается.        Тишина. Мирон хмурится, подумав было, что Карелин не слушает или вообще отключился, но далее следует ответ: – Узнать, как ты.        Он бормочет что-то нечленораздельное и Слава верно интерпретирует его реакцию, беззлобно посмеиваясь: – Что, не ожидал честного ответа от продажного Гнойного?  – Есть такое, – признаётся Мирон, как-то разом выдыхая. – И всё же, Мирон Янович, следует ли нам, верным почитателям Вашего бессмертного таланта, ожидать нечто фееричное в ближайшем будущем? Валентин Дядька готов вернуться к делу в любой момент.         Слава не тратит время на расшаркивания, завуалированные вопросы и намёки. И Мирону всегда нравилось это в нём. По-прежнему нравится.  – Увы, я не так продуктивен, как некоторые. – Хочет ещё что-то сказать, но передумывает в последний момент. Отворачивается от окна, приваливается плечом к стене, и неожиданно даже для себя спрашивает, – сам-то как?  – Вашими молитвами, – летит всё такое же насмешливое в ответ.        В трубке опять что-то шуршит, хлюпает и раздаётся причмокивание. Мирон закатывает глаза, но улыбается: Слава неизменно с кружкой чая.  – Главное, чтобы дома всё было хорошо, спокойно. – Это да, – соглашается Карелин, и в его голосе на этот раз нет ни капли насмешки. – Дома мир... и покой.        Мирон кивает. Каким бы андеграундом Слава ни был, каким бы панком в своё время ни хотел казаться, как бы ни бесоёбил и ни шокировал народ, единственное, чего он хотел и к чему стремился – покой. И принятие, пожалуй. Которое без этого самого покоя вряд ли возможно. – Я рад.        И он не кривит душой. Он счастлив, что Слава счастлив.  – Что мы всё обо мне да обо мне, – чуть прокашливается Карелин, – ты, по лучшим еврейским традициям, так и не ответил ни на один мой вопрос.  – Я не знаю, что отвечать. Я... нет, я не собираюсь становиться центром оппозиции, я – не Марк. Борода – это так, баловство. А в остальном... отправляюсь на вольные хлеба. – Только не говори: «Как в старые добрые времена», – и Мирону опять же не надо видеть, чтобы знать, что Слава морщится, – весь этот пиздеж из разряда «Где тот Мирон из треков типа «Я Хейтер»» порядком подзаебал. И как ты только это терпишь.  – У меня иммунитет.       Слава никогда не требовал у него быть кем-то, кем Мирон не являлся. И в том баттле, с которого всё началось, тоже.  – У меня всё ещё нет карты, Слава, – говорит вдруг Мирон, – и я, видимо, по-прежнему в поиске.  – В таком случае, – хмыкает Карелин, – вопросы в духе «Камо Грядеши?» задавать, пожалуй, не буду.  – Да, вся эта кухонная философия порядком поднадоела, – соглашается Мирон. Но вообще, он благодарен, что Слава понимает и слышит. Как и всегда, в общем-то. Многое может измениться, и между ними в том числе, но что-то самое глубинное, потаённое остается неизменным. – Ясно всё с Вами, Мирон Янович.        Судя по голосу, Слава получил ответы на все вопросы. Хотя сторонний человек, услышав их разговор, вряд ли бы смог вынести из него что стоящее.        Они опять молчат. Но ни капли не тягостно от того, что ни один не знает, как закончить разговор. – Эй! – Эй?.. – эхом отзывается Мирон, замирая.  – Котомку не забудь там, Мирон Янович.        Карелин улыбается. И Мирон не может не улыбнуться в ответ.  – Спасибо, Слава.        Он кладёт трубку с лёгким сердцем. Прежде чем вернуться к исписанному и исчерканному листу, бросает взгляд в окно. Питер всё такой же хмарный и дождливый.