-
Он действительно не хотел, чтоб Ло в нем разочаровывался. Он ловил себя на мысли, что ему жаль, когда он машинально до крови обгрызал кончики пальцев, и Ло потом приходилось исправлять спиртом и бинтом это безобразие. Вина и навязчивое чувство беспокойства мучали его, вынуждая ненужные мысли заползти в голову. Он может злиться, твердили они. Он, скорее всего, действительно злится, просто не говорит тебе об этом. Луффи под напором собственных размышлений сбивчиво пытался оправдаться. Ло каждый раз слушал его внимательно и не перебивая, пока, наконец, бессвязный поток слов не становился спокойнее. Это была его работа - слушать. Он слушал всех, кто в этом нуждался. Но даже если Луффи и засыпал с мыслью, что Ло им разочарован, то каждый раз следующим днём видел его в дверном проёме рано утром. - Как твое самочувствие? - спрашивал он. Луффи смущённо улыбался. Даже когда настроение было хуже некуда, присутствие личного врача его поднимало до самой высокой отметки. - Мне опять снился дым. Ло вздыхал и садился на кровать рядом с Луффи с видом, выражающим неподдельную заинтересованность. Да, у двери стояли два медбрата со шприцами наготове. Да, они не раз загоняли в Луффи иглу, чтоб парой кубиков усмирить его истерику. Но никогда им не требовалось делать этого в присутствие Ло. И, хотя с приходом нового психиатра состояние Луффи стало лучше, к нему всё равно относились с опаской. Когда тебе приходится однажды вкалывать кому-то транквилизатор, ты уже готов к тому, что подобное повторится. Может быть, у Ло был талант, особый подход к людям, но при нем ни разу не произошла ни одна истерика. Луффи, конечно, был не единственный, кого Ло так старательно слушал, но ему было об этом знать совсем не обязательно. - Ты ведь понимаешь, он выжег ему сердце... и дым... я навсегда запомнил этот дым. - Я тоже помню дым. В этом у нас есть что-то общее, да? Когда Луффи слышал эту фразу, то испытывал невероятно сильное желание вцепиться Ло в руку и никуда его не отпускать. Иногда оно побеждало, и он резко хватался за длинные пальцы, не так сильно, как представлялось, но весьма настойчиво. Так неожиданно, что медперсонал дёргался в их сторону, и останавливал это действие только небрежный взмах руки Ло. Если он и понимал, что его жизнь с такими пациентами подвергалась опасности, - а она подвергалась, - то игнорировал этот факт. Более того, он не боялся, и Луффи это чувствовал.-
Порой он приносил конфеты. Луффи, обычно незаинтересованный в конфетах, брал их с большой охотой и прятал под подушку. Первое время медсестры отбирали у него эти маленькие радости, потом он пожаловался Ло, и тот без тени сарказма или жалости отчитал работников прямо при Луффи. Они с этим не могли ничего сделать и видели, как на лице их пациента, больного, но отнюдь не полностью умалишенного, отражается торжество. После конфеты забирать перестали, но медперсонал долго думал над тем, как можно подгадить. И они придумали. Синяки Ло обнаружил ни на третий день и даже ни на пятый. Прошло чуть больше недели, когда он увидел, что Луффи двигается менее энергично и слишком уж осторожно. К тому же он просил обезболивающее, ссылаясь на головную боль, и Ло не сразу это насторожило. Пациенты иногда просят дополнительные таблетки, но вот поведение Луффи... - Кто? - сухо спросил он, когда Луффи в очередной раз без причины поморщился. - И где? Эти два вопроса, казалось, удивили его. Он наверняка считал, что все под контролем, и собирался дальше поддерживать эту иллюзию. К сожалению, встретившись с проницательными глазами Ло, он понял, что не способен ему солгать. - Они были злы из-за того, что ты запретил им забирать мои конфеты. К вечеру люди, виноватые в нанесении телесных повреждений, пока Ло не было, уже не работали в клинике, и Луффи было совершенно все равно, как Ло это сделал. Куда больше его волновало другое: Ло пришел к нему поздно вечером с килограммом шоколадных конфет, предназначенных лично для него, и сказал: - Больше тебя никто не будет обижать. Это была правда. За оставшееся время, пока Ло работал в больнице, Луффи никто и никогда не обижал.-
Разительные изменения их отношения потерпели примерно через пару недель. Луффи растягивал гостинцы как мог, несмотря на то, что Ло продолжал приносить ему и другие конфеты. Но в тот роковой день получилось немного иначе. Ло пришел к нему несколько позже, чем к другим пациентам, что забеспокоило Луффи, ведь его врач неизменно каждое утро даже по выходным появлялся на пороге его палаты в белом халате, будто никогда и не отдыхал, а тут - внезапно - запоздал. В этот раз он вошёл как обычно, но без сторожащего его персонала и с каким-то предметом в руках. - Это тебе, - сказал он, протягивая Луффи большую плитку молочного шоколада. Луффи моргнул несколько раз, осознавая, что ему принес Ло. - Мне? - переспросил он, оглянулся на пакет с конфетами и робко взял шоколадку. - Но за что? - С Днём рождения.-
В тот день Луффи четко осознал одну вещь: никогда и никому из пациентов Ло не принес бы плитку шоколада на День рождения. Вероятно, он даже не знал, когда у многих эта дата. Сам Луффи не помнил о собственном празднике, и тот факт, что Ло пусть и немного, но заморочился, грел душу. - Тебе что-то снилось? - спросил он на следующий день и Луффи кое-что понял. - Нет? - не веря себе, сказал он. И ему действительно ничего не снилось, не говоря уже о дыме или сожженном, как он думал, сердце брата. Брата, которого у него никогда не было. - Хочешь поговорить о том, что ты помнишь? - ненавязчиво спросил Ло, и Луффи, взбудораженный до предела, отрицательно махнул руками. - Мне кажется, я должен сказать тебе кое-что важное. - Правда? И что же? - на лице Ло отразилось знакомое выражение внимательности, но Луффи лишь покачал головой, мол, ты меня не понял, а потом потянулся к щеке Ло и оставил на ней короткий прозрачный след от влажных губ. Ло впервые не знал, что ему делать.-
Поэтому он пытался делать свою работу. Он не хотел отдаляться от Луффи, потому что знал, что это несомненно вызовет ухудшения в его состоянии, но и вести себя как раньше он уже не мог. Нейтральные дружеские отношения врач-пациент развалились после поступка Луффи, и это была его, Ло, вина. Он ничего толком не сделал, но считал себя виноватым за то, что позволил Луффи приблизиться слишком близко к себе. Есть вероятность, что потом Луффи не сможет без него поправляться, внушив себе, что Ло для него как плацебо для смертельно больного, и это Ло тоже прекрасно понимал. К сожалению, делать что-то было уже слишком поздно, а не делать - опасно. И Ло ощутил, как на него давит груз ответственности. Он должен был что-то предпринять, чтоб исправить ситуацию. Через несколько дней выяснилось, что предпринимать уже ничего не надо.-
Его переводили в другую клинику. Переводили без его ведома, просто поставив перед фактом: либо перевод, либо добровольная увольнительная по причинам нарушения этического кодекса врача. Имелись даже несколько свидетелей, готовых это подтвердить. Ло кодекса не нарушал, но двое работников, бывших некогда под его руководством и из-за него же уволенных, яро намекали, что докажут обратное. В итоге ситуация повернулась так, что Ло оказался ни в чем не виноват, но ощущение вины только удвоилось. К сожалению, его связи были не настолько влиятельны, чтоб изменить происходящее в свою пользу и он решил уступить. Прежде чем в последний раз войти в палату к Луффи, он глубоко вздохнул. Это была его первая и последняя ложь.-
Луффи сильно удивился, когда его врач пришел к нему после обеда. Ло редко заходил между утренними и вечерними обходами, но в этот раз исключительно для Луффи сделал это. И хотя их отношения развивались очень медленно, если вообще развивались (Луффи пытался в это верить), Луффи все равно ждал Ло так же преданно, как собака ждёт дома своего хозяина. После шоколада и поцелуя внезапный дневной приход оказался более чем логичным. Ло мог сделать шаг вперёд... не сразу, конечно, но он же здесь, так? - Без конфет, - сказал Ло заранее, будто Луффи только ради этого его ждал. Ло требовалось сразу сказать, что он никогда не придет и что на этом все и закончится, но только едва заметно приподнял уголки губ - именно так, как запомнил Луффи. - Меня не будет несколько дней. - Но почему? - тут же забеспокоился Луффи, хватаясь за руку Ло и заглядывая ему в глаза. Дверь в палату была закрыта, однако не заперта; Луффи стоял слишком близко, и Ло совсем не хотел его целовать, но это лишило бы его возможности объясняться. Именно поэтому он наклонился и без даже малой толики нежности коснулся чужих губ своими, вызывая в широко распахнувшихся глазах массу вопросов и между этим моментальное их исчезновение. - Это ненадолго, я обязательно вернусь. И прежде чем Луффи успел что-то ответить, стремительно вышел из палаты, хлопнув дверью. Но, вопреки своему обещанию, он больше не вернулся.-
Луффи ждал его. Сначала ждал, как обычно ждут люди: с надеждой на скорую встречу, но Ло все не приходил, и его начало подтачивать беспокойство, а после - паника. Он расхаживал кругами по комнате, смотрел во двор, хотя Ло никогда не стоял под окнами, прислушивался к любому шороху за дверью. Он терял терпение и вместе с ним приобретенные капли рассудка и, когда ему снова приснился дым и кровь - теплая и красная кровь брата - понял, что теряет ещё и контроль. Ему срочно был необходим Ло, и наверняка с ним что-то случилось. От этой мысли Луффи сходил с ума ещё больше, чем от своих снов. Идея, что Ло бросил его, никогда не приходила к нему в голову. После ухода Ло сменился лечащий врач. На место понимания пришло безразличие, на место таблеток - пустота. Луффи уже не помнил, когда в последний раз его привязывали к кровати, придавливая руки и ноги, чтоб потом вколоть успокоительное, ведь Ло всегда обходился с ним гуманно и не делал ему больно. Луффи был так ослеплён отчаянием и тоской, что не сразу осознал, что прежние медработники снова находились на своих местах и нынешний доктор им нравился больше, чем прошлый. Они отняли у Луффи его конфеты - единственное, что осталось от Ло, хотя он и унизился до того, чтоб умолять их этого не делать. Его не пытались вылечить и всем было плевать на его состояние, пока он лежал на кровати с онемевшими конечностями и теребил свою душу совсем свежими и тёплыми воспоминаниями единственного и первого поцелуя, который Ло у него украл. В груди что-то ныло тупой болью, и, к сожалению, даже сильные транквилизаторы это не умертвляли. Луффи хотел его увидеть. Хотел снова проснуться и наткнуться взглядом на знакомый накрахмаленный халат и услышать фразу "как твое самочувствие?". Луффи хотелось бы знать, что Ло хотя бы в порядке, но из-за постоянного нахождения под успокоительным его язык заплетался. В один из немногих дней, когда его мысли имели более менее четкую структуру, он спросил у людей, которых так ненавидел: - Где Ло? И они с явной насмешкой ему ответили: - Какой Ло? Которого ты придумал? Луффи ещё много раз получал в ответ эту фразу, иногда даже с подробностями. Ему описывали, как он разговаривал с воздухом, как воровал в забвении из кармана персонала конфеты, как сам себе давал советы и потом слушал их. Сначала Луффи не верил, ведь он точно знал, что Ло существовал, но чем сильнее его сознание погружало его в мир дыма, тем сильнее истончалась грань между реальным и выдуманным. "Он был", - думал Луффи в такие моменты, не уверенный уже ни в чем, и им двигала лишь одна мысль - это не мог быть сон. Но потом стало предельно ясно - это сон. И пусть Ло был реальным или не реальным, но он ушел, а Луффи продолжал ждать, и он ждал так долго, что почти забыл имя того, кого ждал. Кровь на руках казалось куда более реальнее, чем игла в мышцах, которую он почти не осязал, а приглушенные голоса - более живыми, чем насмешливые комментарии работников клиники. В конечном итоге Луффи подсознательно ощутил, что окончательно провалился из одной реальности в другую. Навязчивая мысль "он не пришел" сменилась мыслью "он умер", и это стало точкой.-
Луффи бродил в небытие долго, дольше, чем обычно. Кровь на пальцах уже остыла, но никуда не делась, а дыра в груди, казалось, стала материальной. Так и было. Он очутился на грани жизни и смерти в собственном воображении и понимал, что если умрет там, то умрет в любом другом мире. А потом он очнулся. Он не сразу это понял, только подумал, что в палате не должно гудеть. Было слишком темно, вероятно, стояла глубокая ночь, и тело ныло и отзывалось болью в каждой клетке - не удивительно, он ведь почти не шевелился и его при этом пичкали всякой дрянью. Единственное, что его смутило, когда он повернул голову - это стена. Ее не было. Был металлический корпус подводного корабля, на стыках швов покрытый коррозией; было темное окно иллюминатора, за которым находились толщи черной как деготь воды; были приборы и машины, поддерживающие его жизнедеятельность. А стены палаты не было. И хотя Луффи не должен был осознавать, что окончательно лишился рассудка, он понял это в тот самый момент, когда в закругленном проёме железной двери появился его доктор в накрахмаленном белом халате. - Ты вернулся, - выдавил из себя Луффи, не веря собственным глазам. Ло зло ухмыльнулся - не улыбнулся по-доброму уголками губ, как ожидал Луффи, и сказал: - Не двигайся и не разговаривай, если не хочешь, чтоб твои швы разошлись. Но Луффи было плевать на швы. - Ты вернулся, - повторил он и увидел, что рядом с кроватью стоят две стеклянные коричневые банки с белыми и желтыми таблетками. Ло вернулся, а здесь или там - не имело уже никакой разницы.