То, что останется

      "Так я и знал, это как какой-то невероятный талант – находить самую опасную ситуацию и вляпываться в нее! "       Цицерон перешел на шаг, завернув за угол: на него шел стражник, патрулирующий, окутанные вступающей в свои права ночью, улицы. Поравнявшись с ним и почувствовав подозрительный взгляд, поспешно посмотрел себе под ноги. Молясь, чтобы не наткнуться на кого-нибудь кто бы задержал его в пути, вроде Виолы, к чьему дому он приближался, Цицерон прибавил шаг. К счастью, обошлось без задержек. Искомая улица богатого квартала пустовала.       Цицерон прокрался вокруг дома, подойдя под окно, которое отпер перед уходом. Еще раз оглянувшись вокруг (опасаться было нечего – все окутывала темень), он, слегка утопая в ледяных сугробах, поднялся повыше по выступающим из кладки камням, схватился за край крыши, подтянулся, влезая на припорошенную снегом черепицу. Оскальзываясь на крутом скате, прошел выше и влез в узкое окно. Тихо спрыгнул внутрь, прислушался. Ни воплей, ни звуков борьбы слышно не было. Не сумев решить к добру это или к худу, он, вынув кинжал, и, на ходу, смазав его ядом потери сил, прокрался к лестнице. Осторожно спустился.       "Пожалуйста, милосердная Мать, защити своего Слышащего! Не дай ему погибнуть таким глупым образом, о Ситис..."       Он проскользнул к комнате со шкафами. Прислушался, приникнув ухом к стене. Изнутри доносилось какое-то шебуршание. Пытаясь успокоить колотящееся сердце, он сделал глубокий вдох, и, притаившись, нажал на потайной рычаг. Двери распахнулись. Постояв несколько мгновений (ничего не происходило), он осторожно протянул руку к фальшпанели, стараясь держаться сбоку, и сдвинул ее, быстро спрятавшись за шкаф.       – Если ты пытаешься меня запугать, то можешь не стараться. – раздался знакомый голос, после непродолжительной тишины.       Цицерон облегченно вздохнул, и осторожно шагнул в комнату.       Среди тускло горящих свечей, на "алтаре" лежала Слышащая, практически примотанная к нему, веревками. Не считая засохшей крови на виске, по виду, с ней все было все в порядке.       "Спасибо тебе, Ситис!"       Она повернула на него голову, и лицо ее, на миг, осветилось счастьем.       – Цицерон! Никогда не была тебя так рада видеть! Он куда–то свалил, и скоро вернется...       Цицерон молча высунулся в шкаф, найдя рычаг, выщелкнул его наружу. Дверцы тут же захлопнулись. Он вернул на место фальшпанель, задул несколько свечей, погружая угол комнаты во мрак, и притаился там, рядом со входом. Его сердцебиение мало–помалу выравнивалось.       Слышащая вздохнула, поворачиваясь к потолку.       – Прежде, чем ты скажешь то, что хочешь сказать – заметь, я бродила не одна ночью. – слабо заметила она. Уголок ее рта дернулся.       Цицерон сжал челюсти.       "Ах, смотри–ка, как она не теряет оптимизма, даже в такой ситуации! А ситуация опасная, верно, ассасин? Испробуй лакомого блюда сладость, себе на радость! Ха–ха–ха!"       Писклявый голос Шута, воспользовавшегося его состоянием, вновь был четко различим.       "Лучше бы этому отребью поторопиться с возвращением..."       "Между прочим, об этом я и пытался тебя предупредить! Но ты совсем не ценишь добрых советов и ценных предостережений!"       "Ты же постоянно подначиваешь меня..."       "Это ты должен...Хе–хе, скажем так, пригласить ее в Бездну, а не кто–то другой...Иначе, ох, ничего не выйдет..."       "Заткнись!"       То, что нес Шут, заставило его сильно нервничать. Раньше, он примерно представлял, что бывает, когда душа покидает этот бренный мир, и был вполне уверен в своих познаниях. То есть, думал, что представлял. В любом случае, данный момент был крайне неподходящим для подобных размышлений. Цицерон изо всех сил пытался отрешиться и заглушить голос, но не знал, на что переключиться. Даже не мог пощелкать пальцами. Слышащая вдруг выступила спасительным источником звука.       – Меня это не радует, если что. Так, на случай, если ты решишь читать потом мне нотации...Я, если тебе интересно...       Громкий щелчок заставил ее замолчать и повернуть голову ко входу. Фальшпанель отодвинулась, и внутрь вошел человек, примерно одного с Цицероном роста, в темном, потрепанном плаще. Он снял капюшон. Его неопрятные черные волосы масляно блестели.       – С кем это ты общаешься?       – Со своими богами.       Мясник остановился около нее.       – О, это не поможет... Но не волнуйся, твоя смерть не будет напрасной. Твои отличные сухожилия послужат благой цели. – его голос был низким и немного сиплым. Он взял в руки широкий мясницкий нож.       Цицерон беззвучно сделал шаг к нему, занося кинжал.       Слышащая нервно хихикнула.       – Как успокаивающе. Сразу так бы и сказал, может не пришлось бы разбивать мне голову. Только вот, небольшая загвоздка...У тебя ничего не выйдет: мои сухожилия останутся со мной.       – Почему это? – он, видимо, решил развлечься разговором напоследок.       – Потому, что ты умрешь.       – И заплачу за свои злодеяния? Вы все говорите одно и то же...Даже не понимаете, для чего все это…       Цицерон остановился позади него. Слышащая одарила его нежной улыбкой.       – Ну, на сей раз, так и будет. Ведь за тобой пришло Темное Братство.       Он хрипло вскрикнул и конвульсивно дернулся, когда Цицерон, с размаху, пырнул его под ребра. Едва не упав на алтарь, он развернулся, и кинжал, блеснув, рассек ему глотку. Сипя и заливаясь кровью, он сполз вниз, в ужасе глядя на своего убийцу. Цицерон расплылся в широкой улыбке, глядя в его испещренное мимическими морщинами лицо, в его удивленные тусклые глаза, искра жизни в которых медленно погасла, вместе со, вспыхнувшими было, огоньками неосуществлённого заклинания на его руках.       –Преклонись же перед троном Отца Ужаса.       Чокнутый маг дернулся и испустил дух. Цицерон склонил голову на бок, разглядывая дело рук своих.       "Слишком быстрая смерть. Было бы интересно послушать его мольбы..."       –Что ж, туда ему и дорога. – подала голос Слышащая. Как ему показалось, слегка дрогнувший.       Цицерон перевёл на неё взгляд. На него накатило облегчение, что она жива, перемешиваясь с восхитительным чувством власти над чужой жизнью. Он сократил расстояние, отделяющее его от алтаря, и опершись на него, навис над ней, любуясь распростертым на камне телом.       Слышащая опасливо поглядывала на него, предпринимая попытки освободиться. Губы Цицерона растянулись в улыбке. Он медленно опустился, разглядывая ее, подпер голову рукой. Его вторая рука, занятая окровавленным кинжалом, легла возле её связанного предплечья.       –Что ж, –нервно произнесла она, косясь на него, –мы все вынесли ценные уроки из этой...Истории…Теперь вернёмся в таверну, ну, или ты сразу сходишь к стражнику… Конечно, после того как освободишь меня.       – Ценные уроки? Неужели?...       Он смотрел ей в глаза, и она моргнула, опуская ресницы. Облизала губы.       –Развяжи меня. По...жалуйста.       –Какой же ценный урок ты вынесла?       –Например, если человек кажется крайне неприятным снаружи, то внутри он, вероятнее всего, такой же…       –Ммм… –Цицерон скользил взглядом по её лицу, становившемуся все более обеспокоенным. Ему ужасно хотелось дотронуться до неё. – А какой урок вынес я?       –Ну, умный человек всегда делает какие-то выводы, так что, тебе виднее…Если ты, конечно, умный человек.       Он протянул руку, не удержавшись, коснулся засохшей дорожке крови на её скуле. Она попыталась отстраниться, но ничего не вышло. Волнение от того, что сейчас она под полным его контролем, затопило его, опьяняя.       –Ты меня развяжешь?       Он невесомо провел костяшками по её лицу, оглаживая её взглядом.       –Ты так сильно не нервничала только что, когда была на пороге самой нелепой из гибелей Слышащих Тёмного Братства. Неужели ты боишься верного Цицерона? –мягко поинтересовался он, заглядывая ей в глаза.       Она сглотнула. Как ни пыталась она скрыть нарастающей страх, он проступал, словно кровь, пропитывающая ткань.       –Такая вот запоздалая реакция…       Он ей не поверил. Её страх, обездвиженность и хрупкость, в сочетании с послевкусием убийства, вводили его в состояние, близкое к трансу. Он механически водил кончиком кинжала по её плечу. Осторожно убрал прилипшие к шее волосы.       –Тебе не нужно меня бояться…Если ты не нарушала догматов…Но ты ведь их не нарушала?… –Цицерон заправил за её ухо прядь. –Не оскорбила Мать Ночи…Не предавала Тёмное Братство…       Ни о чем таком он и не думал, и сам не очень понял, почему это сказал. Ему показалось, что Слышащая побледнела.       –Нет. –пробормотала она.       Цицерон коснулся её подбородка, поднимая лицо, чтобы свет дал лучше его разглядеть.       "Ложь! Обман и вранье…Ты должен…"       –Ложь? Нет-нет...Ерунда...Замолчи.        Лицо её сделалось ещё более напуганным. Он перевёл взгляд на её губы, ниже, и остановил на шее, водя по гладкой коже большим пальцем.       –Ты меня боишься?       –Нет.       Он смотрел как его палец скользит по выпуклости шрама.       –Тебя кто-то пытался убить?       Он поднял взгляд. Глаза её казались огромными, в них отражался свет свечей. Теперь она не сводила с него застывшего взгляда.       –Нет. – она говорила совсем тихо, голос её не слушался. Цицерон наклонился, но сдержал порыв, ограничившись лишь тем, что накрыл ладонью ее тонкую шею, ощущая, как бьется под его пальцем венка.       –В этом все дело?       – Нет.        Его палец очертил линию ее челюсти до подбородка и обратно. Он наклонился еще ниже, борясь с желанием коснуться губами крови на скуле и провести рукой по ее груди.       – Хочешь сбежать?       Горло под его рукой дернулось. Её лицо окаменело. Губы, с которых слетел еле заметный судорожный вздох, сложились в беззвучное: "Нет. "       Ему страшно хотелось проникнуть внутрь ее головы, ее души, узнать то, что она скрывает от него, узнать, прав ли Шут, подначивающий его дать волю своим темным желаниям. Ему было ужасно жаль, что он не мог получить такую же власть над ее разумом, как сейчас над ее телом – он мог бы задушить ее одной рукой, и она была не в состоянии даже отодвинуться. Цицерон замер совсем близко от ее лица. И начал приходить в себя. Он медленно отстранился, звякнув кинжалом об каменную столешницу, опустил взгляд и разрезал верёвки на её запястьях и те, которыми были примотаны к столу её ноги. Он хотел перерезать ту, которой она была примотана за плечи, но она самостоятельно, быстро, выползла из-под неё, соскочила на пол и отошла подальше, не сводя с него настороженного взгляда.       Цицерон, стараясь окончательно вернуться к реальности, опустился на корточки, разглядывая труп Мясника.       "Надо же, не норд. " – отстраненно подумал он, ища что-нибудь, что можно было бы отнести Гуннару. Из-под плаща выглядывал приметный медальон. Цицерон взялся за него и, придержав тело за плечо, сорвал с шеи.       Пока он был занят этим, Слышащая выскользнула из потайной комнаты.       Он поднялся, все еще медля. Осознал, что его щека зудит и потер ее. На его руке остался бурый след засыхающей крови. Поморщившись, он вытер лицо рукавом.       Когда он вышел на улицу, все кругом было залито светом Массера и Секунды. Облака разошлись. Ветер поднимал мелкий снег, заставляя его стелиться по земле подобно пескам в пустыне.       "Что ж, дело сделано." – не испытывая особого удовлетворения, подумал он.              Он нанес визит Гуннару, получил свое вознаграждение и отправился в таверну. Внутри все было как обычно: сверху доносилась музыка, хозяйки на месте не было. Он пошел в свою комнату. Приостановился возле четвертой, нерешительно постояв возле нее, не придумал, что сказать, и продолжил путь.       Цицерон вычистил кинжал, вымыл лицо, не без труда заставил Шута замолкнуть и не мог придумать, чем бы еще себя занять. Ему хотелось сделать запись в дневнике, но тот был оставлен в Убежище, как обычно. Некоторое время он раздумывал, не поговорить ли со Слышащей – он чувствовал себя несколько неловко от того, что напугал ее, но как ни старался, не смог придумать, как начать разговор. Освещенные холодным светом улицы не манили – на сегодня он был сыт прогулками, так что, решил лечь спать, хоть и не чувствовал усталости.       Он переворачивался с боку на бок, по крайней мере, еще часа два, прежде чем сон окутал его. Ему снилась погоня. Слышащая, какой он ее помнил, когда они впервые встретились, удирала от него по лесу; за ним неотступно следовала тень Шута. Хохот путался с ветвями и кустами, цепляясь за его ноги, волосы и одежду, мешая Цицерону сосредоточиться, кроме того, каждый раз, как он настигал девчонку, она растворялась в его руках, и погоня продолжалась. Он проснулся, будучи таким же недовольным, как и накануне.       Приводя себя в порядок, он думал только о том, как побыстрее собраться и вернуться к Матери Ночи. Когда он брился, прикидывая, что, если они выедут в ближайшее время, то он успеет провести ритуал над останками самостоятельно, кто-то из постояльцев так сильно хлопнул дверью, что Цицерон дернулся и тут же порезался. Он зашипел, поспешно зажимая порез пальцем, и ища глазами зелье лечения.       Когда с утренними ритуалами было покончено, он подошел к двери Слышащей. Неуверенность от того, как ему себя с ней вести, нескончаемо подтачивала его настрой еще со вчерашнего дня. Мрачно посверлив резную дверь ее комнаты взглядом, он вздохнул и постучал. Никто не отозвался.       – Ваша сестра ушла.       Цицерон обернулся. Хозяйка выглядывала из-за угла, полулежа на своей стойке.       – Как давно?       Можно было сказать, что это не стало для него неожиданностью.       – Примерно, с полчаса назад.       – С вещами?       – Нет. Заплатила за комнату, за сегодня, и ушла.       Цицерон отвернулся, вновь разглядывая резьбу на двери. Он не был уверен в том, что ему стоит делать. Его одолевало желание собрать свои вещи и вернуться в Убежище, но он не мог так поступить. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, потирая пальцами переносицу.       – Ваша сестра продлила, на этот раз, только свою комнату...       Цицерон обернулся. Хозяйка изобразила дежурную улыбку. Он усмехнулся в ответ, и, подойдя к ней, ссыпал монеты на столешницу.       "Да, должно быть, она сильно разозлилась..."              День клонился к закату. Цицерон возненавидел Виндхельм всей душой, он устал бесцельно бродить, в поисках упрямой девчонки, и, когда он уже отчаялся и хотел вернуться, произошло то, что нанесло его настроению последний тяжкий удар, и едва не сделало эту вылазку одной из самых ужасных из всех предыдущих. Хуже, наверное, была только та, когда он вляпался в дохлое животное и промок насквозь.       "Хотя, пока рано делать выводы. Кто знает, может быть на сей раз, ей придет в голову вернуться через нордские руины."       Он остановился возле стены со свечами, заметив, что одна из них погасла. Этот непорядок его нервировал — он уже третий раз за сегодня шёл через это место, и никто не сподобился зажечь обратно эту свечу. Цицерон стоял возле неё, когда услышал шум. Он выглянул из-за угла и увидел бредущую по кладбищу парочку людей. Они шли обнявшись, спотыкаясь, распевали (в основном, пел норд, его спутница либо была слишком навеселе, либо не знала половины слов) песню про Рагнара Рыжего, и было ясно, как день, что оба пьяны. Цицерону не потребовалось много времени, чтобы узнать в женщине, едва достававшей до плеча закованному в броню норду, Слышащую. Он, пытаясь не упустить их из виду, притаился в тени, ожидая, пока оба пройдут мимо него.       И они прошли, заливаясь смехом: норд споткнулся на ступенях, они едва не упали, обнявшись еще теснее.       "О–о–о! Что это с тобой? Надо было слушать своего доброго друга, видишь, что бывает, когда не умеешь обращаться с девушками? Ах забыл! Ты не из тех, кто Слышит!"       Мерзкое кудахтанье сменилось не менее мерзким хихиканьем. Цицерон был слишком озабочен своей глухой злостью вперемешку с еще чем-то, что он даже не мог определить, чтобы обращать на него внимание.       "Если он…Если они…Я его убью."– решил он.       Смех и кудахтанье Шута перекатывалось у него в голове, остальные звуки перестали существовать. Все, что он видел – веселящаяся парочка, бредущая впереди.       Слышащая поскользнулась на обледенелом булыжнике, и норд обвил ее за талию. Покачиваясь и смеясь, они сделали несколько нетвердых шагов и привалились к стене, обнимаясь.       "Выпущу ему кишки."       "Засунь по частям в мешки!"       До Цицерона донеслись нетвердые голоса.       – Ой…Ты такой сильный…       – Еще бы! Я лу…Лучший наемник на всем Белом береге…Лучше не сыщешь!       Слышащая мелодично засмеялась в ответ.       "О, Белый берег ожидает невосполнимая потеря…"       Наглый тон и манера задирать голову напомнили Цицерону Великого чемпиона.       – Скромность – для дураков?…Пойдем, тут холодно!       – Не волнуйся, милая, я не дам тебе замерзнуть…       Она ахнула, когда он прижал ее к себе и вновь рассмеялась. Тот сказал ей что-то еще, но Цицерон не расслышал.       – Ты тако-ой забавный…У меня комната в "Очаге и свече".       В ее голосе промелькнули бархатные нотки.       – И у меня комната в "Очаге и свече"!        Они двинулись дальше.       Цицерон проследовал за ними к таверне. Когда он вошел, дверь в комнату Слышащей захлопнулась. Он уселся на табурет у, вновь пустующей, стойки, намереваясь дождаться, когда мерзкий наемник пойдет к себе, чтобы разделаться с ним. Стянул перчатки и устало облокотился на столешницу, принявшись барабанить пальцами, чтобы заглушить бормотание в голове.       В таверну ввалилась парочка уже знакомых Цицерону нордов – один из них хотел устроить с ним драку недавно. Он натянул капюшон пониже. Разглагольствуя о "красноглазых крысах", они прошли наверх, не обратив на него внимания. Через некоторое время, позади него раздался стук каблуков.       "Надо же, мне думалось, ее весь вечер здесь не будет..."       – Здравствуй, заботливый брат.       Это был голос не хозяйки. Ему на плечо опустилась чья-то рука. Он, дернувшись, удивленно оглянулся. Позади него, соблазнительно улыбаясь, стояла Сюзанна. Цицерон натянуто усмехнулся, поведя плечом. Ему хотелось, чтобы она убрала руку. Она, словно, прочитала его мысли и отпустила его, заходя за стойку.       – Эльда ушла. Если хочешь чего-нибудь, скажи мне.       Ему хотелось выпить, но в свете того, что он собирался провернуть, этого делать не стоило.       – Нет, благодарю.       Сюзанна оперлась на стойку, разглядывая его.       – Нет настроения?       Из комнаты раздался какой-то шум и смех. Цицерон, скосил туда глаза и тут же, спохватившись, перевел взгляд обратно. От Сюзанны это не укрылось.       – Не поладили с сестрой?       – Немного.       Ему не хотелось разговаривать. Он скользнул взглядом по ее белой коже, которую в избытке открывал фасон ее платья, и опустил глаза. И этот взгляд тоже от нее не укрылся. Она наклонилась поближе.       – Так, зачем вы...       – Послушай, я не в настроении раз...       – Ладно, ладно. Я просто хочу сказать, что...Ммм, как я тебя не увижу, ты весь в переживаниях...Если ты хочешь немного улучшить свое настроение, хотя бы сегодня...       Она положила свою руку, теплую и мягкую, на его. От нее приятно пахло чем-то цветочным. Цицерон покосился на комнату. Потом медленно убрал руку и покачал головой.       – Как я уже сказал, у меня нет настроения...Ни для чего.       Сюзанна не обиделась. Она улыбнулась, нагнулась куда-то вниз, вытаскивая бутылку вина и ставя перед ним.       – Тогда попробую тебя утешить хоть так. Если что понадобиться – ты знаешь, куда идти.       Она взяла еще пару бутылок и ушла наверх. Цицерон задумчиво поводил пальцем по пыльной бутылке. Он приготовился ждать.       К его удивлению, долго ждать не пришлось. Не прошло и десяти минут, после того как он остался в одиночестве сидеть возле стойки, как четвертая дверь распахнулась, и наемник вывалился оттуда, будучи все еще пьяным и, к тому же, разозленным.       – Да что ты о себе...       Дверь захлопнулась перед его носом. Заскрежетал замок.       – Эй! – он постучал так, что дверь содрогнулась. Шипя и ругаясь, прижал руку к лицу и побрел по направлению к Цицерону. Навалился за стойку.       – Где эта...Какого даэдра ее вечно нет...– он подошел к окну, разглядывая себя в отражении. Со своего места Цицерон видел, что щека у него обожжена, борода с одной стороны, частично истлела.       – Вот же шалава...       Он распахнул дверь на улицу, впуская холодный ветер и кружащийся мелкий снег. Вернулся через минуту, прижимая кусок льда к щеке. Плюхнулся на жалобно скрипнувший табурет. Цицерон не сводил с него взгляда, повернувшись к нему всем корпусом, удивляясь, гадая, что произошло, и пытаясь решить, стоит ли его прирезать, или все же нет. Наемник посмотрел на него.       – Что пялишься, имперец?       Цицерон отвернулся и почесал бровь. Его сосед сменил руку, продолжая придерживать лед другой.       – Мфф...Грязная бретонская шлюха. Эта девка липла ко мне...Строила глазки...Сама привела к себе, а потом: "Я передумала"! Ха! Какой мужчина, по-твоему, просто возьмет и уйдет после такого?       Цицерон напрягся, водя и впиваясь ногтем большого пальца в подушечку указательного.       – А когда я не захотел, проклятая ведьма меня обожгла! И вытолкала, как какого-нибудь...Блохастого пса...Нет, ты посмотри, что она со мной сделала...       Он вновь подошел к окну, разглядывая мокрую, обожжённую щеку. Сплюнул на пол и, сердито топая, отправился наверх.       Цицерон хмыкнул. Ему стало немного легче. Он медленно провел рукой по гладкому стеклу бутыли, снизу вверх, и сомкнул пальцы на ее горлышке. Взял ее, поднялся, и отправился к себе.       Он выпил половину, прежде чем понял, что больше не может находиться в одиночестве. Шут никак не хотел замолкать. Он все пытался понять, почему ее интрижка с каким-то мужчиной оказала на него такой эффект. Он говорил себе, что дело в том, что она Слышащая, и должна вести себя с достоинством, но Шут насмехался над ним, спорил и никак не затыкался. Он подумал, не пойти ли наверх, но решил, что те норды не дадут ему спокойно провести вечер. Кроме того, Цицерон испытывал желание немедленно посмотреть на Слышащую: ему казалось, что тогда он, наконец, поймет, в чем дело. Эта навязчивая мысль крутилась у него в голове, кружилась в его сознании, подобно жужжащему комару. После недолгих размышлений, сдабриваемых кудахтаньем Шута и винными парами, он вскрыл замок четвертой комнаты и вошел внутрь. Сел на стул.       Слышащая спала поперек кровати, в одежде, плащ валялся тут же, рядом. Она вытянула ноги в сапогах – они находились на полу. Одна ее поднятая рука свешивалась с другого конца кровати, другая мирно лежала на животе. Цицерон разглядывал ее, сидя во мраке. Естественно, никаких ответов этот процесс не принес. Шут опять был занят тем, что пытался убедить его в ее намерении бежать из Братства. Цицерон пытался спорить, пытался игнорировать, пытался думать о чём-нибудь другом, переместил вещи на столике, чтобы они лежали по порядку. Со стороны кровати раздался долгий вздох, и он оглянулся туда. Слышащая пошевелилась, просыпаясь. Цицерон осознал, что щелкает пальцами, видимо уже какое-то время. Она потянулась, выгнувшись дугой. Упала обратно, повернула голову к нему, сделала движение рукой. Комнату озарил слабый свет, исходящий от голубоватого пламени, окутывавшего ее пальцы.       – Цицерон. – сипло заметила она.       Привстала на локтях, осторожно держа кисть подальше от покрывала, сделала круговое движение головой, разминая шею.       – Что ты тут делаешь? Что-то неприличное, глядя на мое спящее тело?       Цицерон, нахмурившись, возмущенно открыл рот. Она поморщилась, садясь, и потерла глаза свободной рукой.       – Зачем я спрашиваю, я же не хочу знать...       – Ничего я не делал!       Она бросила на него мрачный взгляд, встала, зажигая свечи.       – Я здесь потому, что нам нужно ехать. Мне нужно вернуться к Матери.       – М–гм. Поэтому ты сидишь тут, молча, в темноте и смотришь на меня...Ладно. Меня уже тошнит от этого города.       Она подошла ко второму стулу, взяла сумку и бросила ее на кровать, принимаясь рыться в ней, повернувшись к нему спиной. Ее платье было расшнуровано примерно до половины, обнажая освещенную медовым светом спину. Цицерон поспешно отвел взгляд.       Она, неожиданно, резко выпрямилась и повернулась к нему. Он вопросительно поднял бровь. Слышащая пожевала губу, посмотрела на него и отвернулась, принимаясь затягивать тесемки платья. Сделав только одно движение, она бросила их, вновь к нему поворачиваясь. Уперла руки в бока.       – Ммм…Я не хотел тебя пугать, извини? – предположил он, пытаясь прочитать в ее лице причину недовольства.       Она нервно облизала губы.       – Знаешь, что, – сердито начала она, взмахнув рукой, – я понимаю твое возмущение. Да, понимаю. На твоем месте я бы, наверное, чувствовала себя так же. Хоть мне и сложно представить себя на твоем месте. Но ты не думаешь, что свои претензии тебе надо выдвигать не мне?       Цицерон устало вздохнул, не сразу поняв, о чем она говорит.       – Как тебе такая идея – я скажу об этом Матери и передам тебе, что она скажет? Хотя я почти уверена, что она посмеется над этим.       Слышащая взяла со стола свои вещи, недоуменно взглянув на то, как они были аккуратно выложены, и убрала все в сумку. Цицерон не мог перестать смотреть на ее спину. Она вновь взялась за завязки. Опять бросила.       – А ты знаешь, что здесь принято надевать нижнюю рубаху под платье?...       – Кстати, Мать не сочла оскорблением то, что я пряталась в ее гробу. Тебе кажется, что ты понимаешь ее, кажется, что ты знаешь, чего она…Тебе кажется.       "Видишь! Ты просто допустишь это? Допустишь, чтобы она говорила тебе про то, что нужно Матери?..."       Цицерон вздохнул, пытаясь не давать себе разозлиться.       – И то, как ты повел себя в…       – Я же говорил тебе, быть осторожнее…       Она повернулась к нему, вскинув брови.       – А–а–а, так это была месть?       – Что? Нет.       Она подошла к нему, сложив руки на груди, и сверля его взглядом.       – А что это тогда было?       – Почему ты так занервничала, когда я спросил тебя про догматы? – вырвалось у него.       Она наклонилась к нему, опершись об стол, их лица оказались на одном уровне.       – Может потому, что ты безумец, который разговаривает сам с собой? Который, вместо того, чтобы освободить меня, начал меня третировать.       Он смотрел в ее глаза. Ее взгляд медленно опустился ниже, на его губы. Он сглотнул, задержав дыхание. На короткий миг, ему показалось…Но она моргнула, отстранилась, поворачиваясь к нему спиной. Свет гладил длинную впадину ее позвоночника.       – Или…Или, может, в этом и состоял твой план, м? Дождаться, пока Мясник меня поймает, и потом вызнавать ответы на свои параноидальные вопросы. Что ж, хитро! – она завела руки за спину. И тут же бросила тесемки, в возмущении взмахнув руками. – Меня, конечно, могли убить, но кого это волнует.       Он не мог поверить своим ушам. Нервно хихикнул.       – Ты обвиняешь меня? Меня?! В том, что, презрев все мои предостережения, попалась убийце, едва не поплатилась жизнью? Которую я тебе, между прочим, спас!       – Почему тогда ты меня не развязал сразу? Зачем ты…Что это вообще было?!       Он сам не знал, что на это ответить.       "Потому, что Цицерон – псих и без Дурака в голове! Хочет тобой обладать, а потом – покромсать!"       Цицерон поспешно уперся губами в костяшки пальцев.       Слышащая почти сложила свои вещи, но, видимо, возмущение было так велико, что она не могла сосредоточиться. Цицерон следил за тем, как она, вновь забыв про свое платье, ходит туда-сюда. Ему тоже становилось все сложнее концентрироваться.       –Ты собираешься одеться? Так и пойдем?       – И, знаешь, что? Я не хочу с тобой разговаривать...Может быть, тебе вообще не стоит выполнять контракты? Это явно как-то плохо на тебя влияет.       Цицерон, итак, был взбешен ее поведением, и произошедшим, и тем, что они потеряли день, и этим нордом. То, что она говорила сейчас, вообще не способствовало успокоению. Он мучился от непотухающего костра подозрений, в который регулярно подкидывал дров Шут, потешающийся над его муками неутоленных желаний. Он запрещал себе думать о ней в неподобающем ключе. И делать это было все труднее, не в последнюю очередь потому, что Слышащая даже не пыталась прекратить свои провокации. Все это его ужасно злило. С возрастающим раздражением он наблюдал за ее полуобнаженной спиной, уже не в силах сфокусироваться на ее болтовне потому, что она никак не могла дошнуровать свое дурацкое платье.       Она продолжала говорить что-то оскорбительное, то хватаясь за завязки, то вновь их бросая. Цицерон, не выдержав, встал, тихо подошел к ней сзади.       –…я даже не буду в следующий раз…–она запнулась, резко выпрямившись и издав шелестящее: "Ах!", отозвавшееся эхом желания, когда он взялся за завязки и сильно дернул, в три грубых движения, затянув шнуровку. Он быстро завязал тесемки, и вынужден был прикоснуться костяшками к ее прохладной спине, когда заправил все внутрь.       – Буду ждать снаружи. – бросил он, поспешно покидая комнату.       Он взял свою сумку и уселся на табурет возле стойки. Купил еду в дорогу у вернувшейся хозяйки. Он до сих пор чувствовал шелковистое касание на своей руке. Цицерон задумчиво прикоснулся пальцами к губам.                     До Данстара Слышащая взяла повозку. Они ехали, не глядя друг на друга, и периодически отряхиваясь от снега, который валил не переставая. Цицерон, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями и не давать воли Шуту, вынужден был прислушиваться к вознице, который, покончив с рассказом про достопримечательности Данстара, теперь жаловался на разбойников, которых, по его мнению, в последнее время развелось, как злокрысов, и в этом он усматривал вину империи, в целом, и императора, в частности. Цицерон кинул на него невеселый взгляд. Его совершенно не интересовала политика, разбойники его не пугали, да и их количество, по его мнению, было связано с нордским менталитетом, о котором он был невысокого мнения. В очередной раз отряхнувшись от снега, он задался вопросом, почему было не сделать повозки крытыми.       "Потому, что, видимо, такие чудеса конструкторской мысли нордам не подвластны..." – ответил сам себе. Он посмотрел на свою спутницу – она дремала сидя, закутавшись в плащ. За ее ресницы зацепилось несколько снежинок. Цицерон вздохнул. Беседы с возницей его не привлекали. Слышащая с ним не разговаривала с самого Виндхельма, и учитывая, что день уже клонился к закату, это был самый долгий бойкот за все время их нелегкого общения. Цицерон не мог припомнить, чтобы она вообще, когда-либо на него обижалась, до этой вылазки, исключая их первую встречу, и тем более, не было такого, чтобы она с ним не разговаривала. Он заскучал по ее болтовне. Ему хотелось пообщаться с ней, ну, или, хотя бы, попререкаться. На худой конец, он был совсем не против послушать, если бы она говорила с возницей – она всегда общалась со случайными попутчиками, если таковые попадались. Но она даже с ним не разговаривала. Прядь вывалилась из капюшона и свесилась ей на щеку. На ней немедленно начали оседать белые хлопья снега, ярко контрастируя с темными волосами.       Из-за непогоды, казалось, ночь пришла раньше. Цицерон, уставший сидеть, улегся на скамью, глядя на проплывающий мимо черный силуэт, который образовывали верхушки деревьев. Он несильно отличался от чернильного неба над ними, но, все же, пока что, был различим. Снег стал падать с меньшей интенсивностью. Прислушиваясь к бормотанию возницы, который все никак не мог забыть про разбойников, скрипу повозки и глухим размеренным шагам лошади, Цицерон тоскливо вспомнил про теплый Сиродил, потом про родное Убежище, потом про Чейндхольское, и от всего этого ему сделалось грустно и одиноко. Он закрыл глаза и задремал.       Ему снилось, как он полоснул Мясника по горлу, и из шеи того брызнула кровь, заливая ему глаза. Он проснулся от того, что неяркий свет бился об его закрытые веки. Цицерон подумал, что должно быть уже рассвет, а раз так, значит, они скоро прибудут на место. Он открыл глаза. Свет исходил от огня Слышащей, которая сидела, откинувшись и скрестив ноги, и смотрела на него.       – Надеюсь, ты не делаешь ничего неприличного, глядя на мое спящее тело? – негромко поинтересовался он, дернув уголками губ.       Она не ответила, отворачиваясь. Он посмотрел за тем, как голубоватые языки пламени лижут ее тонкие пальцы.       – Он теплый?       Она покачала головой.       – Не для меня.       – Почему ты не используешь шар света?       – Не умею.       Цицерон смотрел на нее, придумывая что бы еще сказать. Она, словно почувствовав его взгляд, сжала кулак, гася пламя, позволяя темноте укутать их. Возница сонно пробормотал что-то про то, что огонь привлекает волков. И разбойников. Цицерон вздохнул, отряхнулся от снега и перевернулся на спину, глядя в небо, усеянное звездами, виднеющимися в прорехах облаков.              Она не разговаривала с ним до конца поездки, потом все время, пока они шли в Убежище, и в самом Убежище тоже. Цицерон, тоскливо разобрав сумку, принялся за повседневные дела. Перво-наперво, он провел ритуал над останками Матери. Вопреки обыкновению, это не принесло ему обычного успокоения и почти не улучшило настроения.       Он занес запись об Мяснике в дневник, после недолгого колебания, решив не писать ничего о своих личных переживаниях, хоть и испытывал желание хоть каким-нибудь образом избавиться от них.       В общем зале сидели Бабетта и Назир. Цицерон приготовил себе еды и присоединился к ним за столом. Девочка улыбнулась ему. Она сидела, болтая ножками.       – Как прошло? Ты выполнял контракт.       – Да. Это был контракт на Мясника.       – Хм! – Назир с интересом отвлекся от своего вина. – Не тяни, рассказывай!       Цицерон поднял на них глаза, переводя взгляд с одного светившегося любопытством лица на другое.       – А...Слышащая еще не рассказывала?       – Я ее вообще еще не видел.       – Она только сказала, что ты выполнял контракт, и больше ничего. Была какая-то неразговорчивая.       – Ну так, кто был Мясником?       Цицерон порезал мясо на кусочки. Он быстро раздумывал, что стоит рассказывать, а что нет.       – Из тебя что, клещами тащить надо?       Он отложил нож и взглянул на Назира, испытывая прилив раздражения.       – Какой-то торговец редкостями, маг, по имени Каликсто. Много ли тебе это говорит?       – Как убил его?       Цицерон вернулся к своей тарелке, насаживая кусочек на вилку.       – Перерезал горло.       – И все? – в голосе Бабетты прозвучало разочарование. – Не особенно изобретательно. А зачем он убивал?       "Вот о чем стоило подумать в тот момент – об изобретательности."       – Пытался собрать свою мёртвую... Хмм...Жену, насколько я понял.       Назир рассмеялся.       – Какая глупость.       Цицерон, жуя, сделал неопределенный жест рукой и дернул бровью.       – А я всего лишь предал Бездне наемника. Но, надо отдать ему должное, он был огромный. Гора мышц. Хотел его отравить, да не срослось.       – Они все тут...Огромные...– хмыкнул Цицерон, вспомнив норда, которому подпалила лицо Слышащая.       – Эх...Я сидела тут одна, в основном: Олаф пришел и тут же ушел на следующий контракт. Нашла нового Лиса, но он не захотел со мной жить. Оказался слишком дикий. Пришлось его убить.       От Цицерона не укрылось промелькнувшее на лице редгарда облегчение. Он вернулся к своей тарелке.       – Ты засиделась здесь. Попроси Эвр отправить тебя на контракт.       – Кого отправить на контракт?       Цицерон поднял голову. В помещение незаметно вошла Слышащая. Она встала за спиной Назира и смерила Цицерона насмешливым взглядом. Похоже, запасы плохого настроения были истощены.       Бабетта обернулась на нее и подняла руку.       – Меня. Отправишь?       – Не вопрос.       Назир повторил свой рассказ про контракт, жалуясь, что все норды для него на одно лицо, особенно когда у них схожий цвет волос и имеется борода. Оказалось, он потерял целый день, выслеживая не того наемника. Слышащую это насмешило. Она села на стул, рядом с ним, небрежно положив локоть на спинку.       – У меня есть для вас история получше. Если, конечно, Цицерон еще не рассказал ее. – она вновь бросила на него лукавый взгляд.       Бабетта весело посмотрела на напрягшегося Цицерона.       – Не рассказал, он удивительно необщительный сегодня.       И Слышащая рассказала все, включая его первую попытку убийства Мясника, когда он наткнулся на него ночью на кладбище и собственное пленение.       – Что же ты не сказал, Цицерон? А ты молодец! Как ты ухитрился прийти вовремя?       – Страшно подумать, что бы было, если бы ты не появился. – Бабетта ужаснулась. – Ты решил его там подкараулить, верно?       – Нет...Служанка сказала мне, что Слышащая ушла с торговцем редкостями, я пошел к нему и нашел в его доме свой метательный нож. – нехотя признался он.       Ему казалось, где-то тут должен быть подвох.       –Сам Ситис повел тебя! – воскликнул Назир.       Бабетта повернулась к Слышащей, которая, с лукавой улыбкой на губах, сверлила его непонятным взглядом.       – Как же так, Иви! Это же ужасно опасно бродить в одиночестве в такое время. Тебе стоило брать с собой Цицерона.       – Ну, перед тем как мы с Каликсто познакомились, я и бродила с Цицероном. Пока он...– она, усмехаясь, опустила глаза на свою руку, которой водила по столу, рисуя невидимый узор. – Не взбесился и не обозвал меня шлюхой.        Она весело хлопнула по краю столешницы пальцами, улыбаясь ему, и поднялась, беря со стола бутылку. Повисла тишина. Бабетта и Назир молча уставились на него.       – Цицеро-о-он...       – Я не называл тебя шлюхой! – опешил Цицерон. – Я не называл ее шлюхой!       И мерзкая девчонка ушла, оставляя его на растерзание возмущенных членов Братства, оправдываться.       – Это правда?       – Если ты нападешь и на нее тоже, я точно тебя прикончу.       – Нет, не правда! Я не говорил этого, Назир! Мы просто поругались...И, между прочим, я с самого начала, как мы только прибыли, говорил ей не ходить в одиночестве, но она меня никогда не слушает...