***
Ему отчего-то не спалось. Мягкая подушка, в которую погружалась уставшая голова, отчего-то казалась ужасно неудобной, а вымотанное после игры с ребятами тело отказывалось засыпать, какую бы удобнейшую позу он не принимал. Было душно. Одеяло, словно огромный питон, обвивало его и потихоньку сдавливало в своих смертельных объятиях, а в голову лезли ну совершенно ненужные сейчас мысли. Веки хоть и были тяжёлыми, но закрываться не хотели, а привыкшие к темноте глаза с любопытством разглядывали убранство комнаты, будто бы видя её впервые в жизни. Джафар буквально всем своим существом ощущал собственную сонливость, ему даже казалось, что вот она, протяни руку и почувствуешь зыбкую негу, плавающую рядом с кроватью. Но сон отчего-то к нему не шёл ни в какую, сколько бы часов он не лежал, мученически глядя в потолок, чувствуя, как ломит глаза. Раньше он пару раз испытывал подобную проблему в виде бессонницы. Но то было ещё во времена его жизни в доме, когда любой шорох из коридора мог оказаться спасительным сигналом от отчима. Даже сейчас по спине пробегал холодок, стоило ему вспомнить тяжёлые шаги хозяина дома и пьяное, но не менее яростное: «Джафа-а-ар…» Уже от собственного имени, сказанного отчимом, была отчётливо слышна угроза расправы. Внутри всё замирало, когда он слышал его. Имя словно было знаком, что отчим достиг наивысшей точки кипения, как красный цвет светофора. Глядя на полоски падающего из окна серебристого света, Джафар неожиданно понял, что лежать вот так и пытаться заснуть бесполезно. Поэтому, решив не тратить время зря, он откинул одеяло к стене, свесился с кровати, чтобы разглядеть прячущиеся во тьме мягкие тапочки, и поднялся, потягиваясь. Лёгкую сонливость, которую он по крупицам собирал часами после отбоя, как рукой сняло, что не могло не разозлить и без того раздражённого Джафара. Не включая свет, он покинул комнату и спустился на первый этаж. Ночью уютный домик семьи Сина хоть и становился чуть более пугающим, но каким-то образом умудрялся оставаться всё таким же уютным. А витающий в воздухе аромат извечной выпечки Эслы стал капельку слабее, так как мучающийся от жары Бадр каждую ночь открывал окна на первом этаже на проветривание. Джафару было занимательно подмечать такие маленькие и вроде бы ненужные для него привычки его новой семьи. Пусть и что-то такое незначительное, но он был счастлив, что узнаёт о ней с каждым разом чуть больше. Синдбад наверняка рассмеялся, если бы узнал о своеобразной чуткости Джафара, но даже так всё равно бы улыбнулся и растрепал ему волосы в знак одобрения. Хотя прекрасно знал, что всегда аккуратный Джафар подобной привычки терпеть не может. Невольно улыбнувшись, он прошествовал из гостиной на кухню, сердце всего их дома. Здесь целиком и полностью хозяйничала Эсла и ни в какую не позволяла мужчинам подступиться к плите или холодильнику. К первой было нельзя подойти, потому что хозяйка боялась за сохранность кухни, а к последнему… Ну, что Бадр, что Син были страшными обжорами, поэтому Эсла не могла не волноваться за здоровье своих «детей». Поэтому холодильник стал запретной зоной для мужской половины дома. Почти. У Джафара, например, было особое разрешение, ведь Эсла готова была пичкать его едой постоянно. В отличие от Сина или Бадра, он ел мало, что было словно красной тряпкой для извечно беспокоющейся о нём Эслы. Так что теперь Бадр с Сином строят ему умоляющие глаза, когда им требуется какая-нибудь вкуснятина из холодильника. Джафару только и требуется, что тихонечко сказать на территории кухни, чего он хочет, и перед ним это появится, и даже больше. Он медленно присел на свой собственный стул, который официально появился у него дома, как и множество других мелких вещей, которые безостановочно грели его тело и душу изнутри — вроде собственной зубной щётки, комнаты, мобильника, полочки в гостиной, висящих на стене картин его авторства… От этого… Щемило сердце. И он не мог понять, почему, ведь ему стоило радоваться. Джафар обессиленно откинулся на спинку стула и задумчиво уставился на полку с пряностями, на которой сидели небольшие самодельные куклы каких-то причудливых существ, которых, по словам Эслы, ей в подарок сделал маленький Синдбад ещё в начальной школе. Джафару эти куклы почему-то очень нравились. Наверное, мысль о том, что они были сделаны наивным маленьким Сином, который тогда даже не подозревал о том, что ждёт его в будущем, тронула его, и куклы стали своего рода приятной ассоциацией с детством Синдбада. Когда он держал их, казалось, что он становится ближе к своей новой семье и Сину в частности. Вся его новая жизнь была ужасно непривычна. Желание Эслы накормить его, наставительные советы Бадра, готовность Сина всегда выслушать и общее беспокойство о нём в первое время довольно сильно напрягали. Ну не был он готов к столь кардинальным переменам в своей серой повседневности. Сейчас, безусловно, стало гораздо легче. Не зря говорят, что к хорошему быстро привыкаешь. Хотя Джафар всё равно не мог заставить себя рассказать о всех затаённых переживаниях и страхах. По всей видимости, на это уйдёт гораздо больше времени. Хотя, вполне возможно, что внутри него глубоко пустила корни мысль: «А вдруг они меня возненавидят, если узнают, какой я грязный? И выгонят?» Или: «Не буду ли я надоедать им, если расскажу о своих проблемах?» Сколько бы он не пытался, а выкинуть её из головы он не мог. — Джафар? — сбоку раздался тихий голос, в котором едва заметно сквозил… Страх? Беспокойство? На самом деле, не находи он в людях подвоха, никогда бы не расслышал эту тонкую нотку. — Почему в темноте сидишь? Джафар растерянно перевёл взгляд на вход в кухню. В чёрной арке стояла маленькая фигурка, тянувшаяся к выключателю. Уже через мгновение яркий свет неприятно резанул по привыкшим к темноте глазам. У выключателя находилась Эсла, одетая в домашний халат, который она обычно носила поверх пижамы. Женщина ласково улыбнулась, заметив, как сощурился Джафар, и прошла к холодильнику, достав оттуда небольшие пирожные на подносе. Затем она налила воды в чайник и включила его. — Это будет нашим небольшим секретом, — Эсла шутливо ему подмигнула и, присев на стул напротив, откусила кусочек от пирожного. Джафар поражённо наблюдал, как постепенно исчезали пирожные. Через некоторое время рядом со сладостью появилась чашка с чаем. Невольно вспомнилось, как буквально на этой неделе Эсла ругала Синдбада за съеденный торт. Тогда ему даже в голову не пришло сомневаться в вине Сина. Сейчас же его уверенность сильно пошатнулась. Удивительно, чего только не узнаешь, если погулять по дому ночью. — Ого, — очень информативно прокомментировал картину перед собой Джафар, а затем улыбнулся и тоже протянул руку к пирожному. Эсла, заметив это, пододвинула тарелку ближе к середине стола, чтобы Джафару было удобнее, а затем поднялась, чтобы налить и ему чая тоже. На пару минут на кухне воцарилась тишина, прерываемая только стуком чашек о столешницу. Джафар заинтересованно наблюдал за задумывавшейся Эслой. Кажется, женщина была чем-то серьёзно обеспокоена. Такое выражения лица в последний раз он видел, когда только появился здесь. Ему до сих пор было неловко вспоминать первые свои дни пребывания, ведь вёл он себя, как дикий щенок. Столько жалостливых взглядов на себе он ещё никогда не чувствовал. Невольно вспомнились наставления психолога — о том, что ему стоит проявлять внимание к своему новому окружению и, в первую очередь, семье. Не бояться что-то спрашивать, беспокоиться, полагаться. В общем и целом, ему следовало делать всё то, чего он никогда до этого не делал, а если и делал, то совершенно случайно. Естественно, что Джафар не мог так сразу переключиться на новую линию поведения. Но Эсла выглядела так… Больно, что ли. Словно её что-то терзало в глубине души. Джафар не был глупым ребёнком, он скорее перегонял свой возраст лет на двадцать, поэтому от него не могли укрыться едва заметные морщинки между бровей и взгляд, полный какой-то муки. К тому же Эсла не была человеком, привыкшим всё держать в себе — не та атмосфера, да и жизнь в целом. Читать её было легче раскрытой книги с огромным шрифтом. — Что-то не так? — наконец приняв решение, всё-таки уточнил Джафар. Он не хотел, чтобы Эсла так или иначе страдала, особенно если виной её мучений был он сам. Не дорос ещё до подобной привилегии. — Что? — женщина едва заметно вздрогнула, но мгновенно взяла себя в руки. Морщинки исчезли, глаза ожили, заблестели и удивлённо остановились на нём. Не будь Джафар уверен в её прошлом портрете, то, наверное, даже проникся бы. Но, увы, он видел. — Вы выглядите обеспокоенной, — решил раскрыть все свои карты Джафар, в очередной раз руководствуясь советами психолога. Будь честен, искренен. Наверное, самая сложность для него — не врать. — Я… — по какой-то неведомой причине Эсла стала выглядеть ещё несчастней, словно кто-то с размаху разбил маску улыбчивости. От мысли, что сделал это именно он, внутри всё перевернулось. Женщина махнула рукой, словно сдаваясь. — Ты прав. Ты совершенно прав, — Эсла поникла, будто бы в ней что-то сломалось или сели батарейки. От возникших ассоциаций захотелось ударить самого себя. Женщина вздохнула, и только спустя пару секунд вновь заговорила ломким голосом. — Просто… Я не понимаю. Я вообще не понимаю тебя, Джафар. Ты… Хороший ребёнок, переживший такие страшные вещи, я понимаю, но я больше так не могу, — с каждым сказанным словом речь Эслы становилась сбивчивей и тише. И одновременно с этим Джафар отчётливее слышал собственный стук сердца. Воронка отчаяния, которая всё время пребывания здесь маячила где-то на периферии, подобралась вплотную, начиная поглощать его, взбираться по ногам, тянуть свои щупальца к нему, захватывая, обездвиживая. Медленно затягивая в свой омут, из которого Джафар никогда не выберется. Страшно. Да, ему было страшно до потери пульса. Он умрёт одиноким в возрасте шестнадцати лет, его тело найдут опухшим в реке за городом. Никто его не опознает, его прах никогда не будет захоронен или развеян по ветру. Никто так и не узнает, отчего молодой и здоровый старшеклассник решил закончить таким образом. — Порой тебя так трудно понять, — единственное, что смог расслышать уже мысленно утонувший Джафар из потока слов Эслы, и то только потому что это была последняя её фраза. — Ты постоянно молчишь, обращаешься ко мне на «вы», не открываешься, оставляя всё беспокойство внутри себя, — женщина наконец подняла на него полный вины взгляд. — Я знаю, тому есть причина. Но я не привыкла. Ты видел Сина и Бадра? Они такие открытые, так ярко показывают свои эмоции, пусть порой и ведут себя, как малые дети. Я… — она подавилась воздухом и покачала головой. — Нет, всё не то. Джафар, — она резко протянула руки и накрыла его ладони вместе с чашкой. Он вздрогнул, совершенно не ожидая подобных действий. — Я люблю тебя. Что-то громко лопнуло, он мог поклясться, что услышал этот странный звук у себя голове. Стало жарко — так жарко, словно его, одетого в горнолыжку, вытолкнули на улицу в плюс сорок — и одновременно плохо. Джафар решил бы, что это солнечный или тепловой удар, да только он сидел посреди ночи в прохладной гостиной. Зрение поплыло. Слёзы. Господи, кажется, у него только на семейство Синдбада отсутствовал иммунитет. Или это они такие особенные, кто знает. В последнее хотелось верить больше. Эсла поднялась и быстро обошла стол, крепко прижимая его к своей груди. Совершенно не соображая, что делает, и действуя скорее на эмоциях, Джафар обхватил женщину за талию и сморгнул влагу. Пахло гелем для душа с ароматом фиалок и немного — сладостями и жасминовым чаем. Его гладили по спине и голове, отчего вспомнился его срыв в объятиях Сина, когда тот не отказался от него. Они и правда были одной семьёй. — У меня, — сдавленно начал Джафар, млея от ласки. Как мало, оказывается, надо для счастья. Эсла осторожно заглянула ему в лицо. — Никогда не было человека, которому я мог довериться. Потом появился Син, и моя жизнь перевернулась кверху ногами. Знаете, будь у меня мама… — лицо женщины скривилось в гримасе какой-то боли и жалости. — Это были бы вы… Ты. Руки замерли. Эсла поражённо смотрела прямо ему в глаза, явно не веря в услышанное. Но затем она улыбнулась так ярко и нежно, отчего в груди защемило. Она кивнула, и вновь продолжила гладить его по спине и волосам, успокаивая. Джафар смущённо уткнулся ей в грудь. Он никогда до этого, не считая разве что некоторых моментов с Сином, не откровенничал. Это пугало и радовало одновременно. А ещё ему пришлось быстро учиться притворяться глухим — чтобы не слышать, как тихонько всхлипывает Эсла. — Я рада, — наконец прервала затянувшуюся тишину женщина. — Знаешь, Джафар, — она вновь заглянула в лицо, вытирая слёзы с его щёк. — Я бы хотела, чтобы такой человек, как ты, всегда был рядом с Синдбадом, — она наклонилась и тепло поцеловала его в лоб, предварительно отодвинув чёлку. По телу пробежала стая мурашек. Джафару казалось, что внутри него кто-то надул воздушный шарик. Хотелось летать и пищать от восторга. А затем Эсла прошептала, усиливая эффект, добивая: — Мы все тебя любим, слышишь? Они помолчали, наслаждаясь теплом друг друга. Семья. Вот слово, которое вертелось на языке Джафара — нечто тёплое, полное восторга и нежности. Хотелось обнимать Эслу, как плюшевого медвежонка, и до потери сознания вдыхать её аромат, идущий от тела и волос. Хотелось плюнуть на время и пойти обнимать Бадра и Сина, смеяться над их ошалевшими сонными физиономиями, наслаждаться ответными объятиями. Семья. — И это взаимно, Эсла.***
Шуршание карандаша — вот какой был единственный звук, чётко слышимый в пустом клубе искусств. Солнечный свет лениво проникал сквозь жалюзи, шалью падая на мольберты и заготовленный кем-то гипс. В коридоре периодически пробегали спешащие домой ученики, последний звонок проигрался полчаса назад. Кажется, кто-то заходил забрать тубус с заготовками, чтобы доделать дома — это всё, что он понял, прежде чем раздвижные двери встали на место. Джафару было глубоко всё равно. Его сосредоточенность достигла высшего уровня, что случалось даже с ним крайне редко. Глаза следили за вырисовывавшейся линией лица, глаз, волос. Не то, всё не то! Стереть, надавить, провести линию по диагонали, изогнуть, растушить, подстрогать карандаш до острого кончика, провести едва заметно по новой, закрасить и вновь — стереть, стереть, стереть! Джафар обессиленно откатился от мольберта и неутешительно посмотрел на свою работу. Оттуда на него смотрела немного кривоватое подобие Синдбада — нет, серьёзно, увидь Син себя, то наверняка бы согнулся пополам от смеха. Ну, а что поделать-то? Джафар не рисовал до этого портреты — навыки есть, но по большому счёту он рисовал с натуры, для него было гораздо легче равняться на модель. В данном случае с моделью был явный пролёт — хотелось сделать Синдбаду подарок, желательно сюрприз. Он впервые поймал себя на недопустимой для художника мысли — испортить неудавшуюся зарисовку, поэтому тут же себя в ужасе отдёрнул. Но что делать? Джафар никогда не был дураком, прекрасно понимал, что нарисовать Сина без самого Синдбада ему не удастся, слишком привык полагаться на оригинал. Идея пытаться пересилить себя и потратить дни на рисунок без помощи привлекательной не казалась. — Джафар, ты сегодня надолго? — главная фигура его мыслей, словно чуя, раздвинула двери в клуб и заинтересованно принялась следить за ним взглядом. Интересно, станут очевидными его замыслы, если он попросит у Сина разрешение на фотку прямо сейчас? — Не думаю, что я скоро… — Джафар вновь перевёл скептический взгляд на портрет и едва не взвыл в голос, настолько тот был ужасен. Захотелось отыграться на Синдбаде, ведь именно тот был виноват в этой заранее провальной идее. Ну, так было выгоднее думать. — Очередной шедевр? — Син вошёл в класс и направился прямо к нему. — Не смей! — ужаснулся Джафар, вскакивая на ноги, и едва не свалился вместе с мольбертом, запнувшись. Вернее, он-то всё-таки свалился — прямо на опешившего от его выкрутасов парня. А ещё с этого угла Синдбаду стало прекрасно видно кривой набросок. Захотелось убиться. Например, выпрыгнув в окно. Огорчало лишь то, что клуб находился на первом этаже, и максимум, что мог получить Джафар, это ссадина. Поняв, что ему не светит желанного небытия, он тихонечко пробормотал: — Не смотри, он ужасен. — Ты… — округлившиеся глаза Синдбада отчётливо передавали все его мысли по поводу сложившейся ситуации, но парень каким-то образом умудрился тактично промолчать. Ну давай, смейся, какое позорище. Это ведь так легко — нарисовать качественный портрет. И плевать, что Джафар их вообще до этого не рисовал ни разу. Не приходилось как-то, да и не хотелось. Именно поэтому сейчас для него портрет Сина был чем-то важным и дорогим, если так можно было вообще выразиться. Попытка начать что-то новое, как это сделал для него Синдбад. Вслух бы Джафар никогда этого не сказал. Вместо этого Син всё также молча разглядывал набросок. Затем неожиданно выпрямился, усадил ошарашенного Джафара перед мольбертом, а сам пододвинул один из чужих стульев, устраиваясь напротив. На его вопросительный взгляд тот только ухмыльнулся: — Тебе ведь непривычно без… Как это назвать? Того, что можно срисовать. А это же портрет… — чувствовалось, что в данной сфере Син плавал похлеще, чем в математике. — Короче, вот он я, говори, чего делать. Пару мгновений Джафар без мыслей смотрел на улыбающегося третьегодку, а затем очнулся. Кажется, его в очередной раз поняли так, как нужно, и даже больше. Синдбад каким-то непостижимым образом догадался обо всём и ни слова не сказал по поводу неудачного наброска. Улыбнувшись в ответ, он взял в руки карандаш и сосредоточился на том, чтобы усадить Сина, как надо. Справившись с этой несложной задачей, Джафар принялся рисовать. К чести Синдбада, тот совершенно не двигался, прожигая в Джафаре дыру своими янтарными глазами. Он был уверен, что через пару десятков минут Син не выдержит и взвоет, но тот сидел всё также идеально. Придраться было не к чему в течение последующих часов: начиная от переноса на холст и кончая накладыванием цвета. Вообще, будь у Джафара этот портрет не первым, то управились бы они гораздо быстрее, но даже так получилось довольно неплохо. Он не любил себя хвалить в искусстве, считая это лишним, но даже здесь был вынужден признать, что для первого раза получилось отлично. Хотя, конечно, это не помешало ему придраться к самому себе в некоторых аспектах по ходу самого процесса. Над портретом Джафар трясся сильнее, чем над самыми своими любимыми пейзажами. Он уже давно решил для себя, что портрет перед ним — не просто обычный портрет. Это его чувства, скрытые желания. На портрете был не абы кто, а Син. Человек, который перевернул его жизнь, изменил её раз и навсегда. Это был его пропуск в новый мир, его эмоции, страхи, надежды. Возможно даже… Признание? Джафар потерянно уставился на получившуюся работу и медленно опустил кисть. С холста на него смотрел человек, ставший для него абсолютно всем. Парень, без которого мир опять станет серым и опасным, таким страшным. Как бы всё закончилось, не пожелай прошлогодней весной Синдбад подружиться с ним? Даже в самых ужасных кошмарах Джафар представить не мог такой исход. Верно, это был не просто портрет. Это был его билет, часть души — человек, который пробудил в нём столько чувств, о которых Джафар ранее даже не подозревал: начиная желанием жить и заканчивая… Щёки вспыхнули, и он быстро укрылся за мольбертом, чтобы Синдбад ничего не заметил. Но вездесущие янтарные глаза смотрели на него с портрета — живые, смеющиеся и манящие за собой прямо в бездну. Господи, он любит Сина. Той самой любовью, которая должна быть между парнем и девушкой. И, чёрт возьми, даже так он не собирался отказываться от своих слов: Джафар любил этого оболтуса. Отчего-то осознание этой мысли вспыхнуло так ярко и отчётливо, что ему даже показалось, будто оно всю жизнь с момента его рождения было с ним. Принять оказалось тоже просто — как отказаться от части собственной души? Осталось только скрыть эти чувства от Синдбада, что было сделать довольно-таки сложно.***
Джафар задумчиво перебирал заполненные учениками анкеты по просьбе учителя. Листы бумаги были приятно-холодными и гладкими, что помогало ему невольно успокоиться и абстрагироваться от окружающего мира, спрятавшись в своём собственном мирке, куда никто, кроме него, не мог добраться. Раньше это ни раз спасло его от тяжёлых будней, но после ареста отчима необходимость иметь подобное потайное местечко отпала, ведь стоило ему зайти в свою комнату в доме Эслы и Бадра, как он тут же чувствовал себя в безопасности. Правда, периодически в его комнату вламывался Синдбад, нарушая устоявшееся спокойствие своими выходками и вытаскивая Джафара в опасный внешний мир. Но это не плохо. Ведь рядом с Сином Джафар хоть и испытывал странные чувства, зато ощущение складывалось такое, словно он до сих пор в комнате, в безопасности, в своём маленьком мирке. Ведь Синдбад уже давно стал его неотъемлемой частью. На губах невольно появилась усмешка. Это было странно: испытывать к Сину смущение и одновременно считать его кем-то большим, чем просто возлюбленным — словно тот был и его лучшим другом, и старшим братом, и наставником в одном флаконе. Когда он в последний раз уходил в себя — туда, куда даже Синдбад не в состоянии добраться? Кажется, это случалось первые пару дней после ареста отчима — когда Эсла запретила его напрягать и не пускала Сина к нему в комнату. Но позже он выздоровел, и времени на то, чтобы уйти в себя, уже не хватало. Точнее, ему уже просто не давали. Самое смешное было то, что вина за его нынешнее состояние лежит именно на Синдбаде — человеке, который всегда удерживал его от этого. Джафар слишком резко выдернул классный журнал из-под идеально сложенных анкет, тем самым заставляя листки исписанной синей пастой бумаги разлететься в радиусе двух метров. Теперь работы придётся делать в два раза больше, причём из-за собственной неуклюжести. Син бы засмеял, если бы увидел. Джафар рассеянно посмотрел на устланный анкетами пол и тихо застонал, опускаясь на корточки и начиная собирать разбросанные по собственной же глупости листки. Стоило управиться со всем этим побыстрее, чтобы встретить Синдбада после церемонии награждения и не получить за выходку от учителя. Учебный год официально закончился. Отчего-то Джафару казалось, будто бы это время пролетело незаметно, хотя он был точно уверен, что этот год, наверное, был самым тяжёлым в его жизни. Это было странно, ведь по сути две её трети были полны ежедневного насилия. Но дело было не в этом. Ещё ни разу до этого Джафар не испытывал столько эмоций: плохих и хороших, мучительных и невероятных. Нынешняя его жизнь напоминала ему сказку, которую когда-то в детстве читала ему мама. Заново симметрично разложив анкеты, он огляделся и удовлетворённо кивнул: судя по крикам снаружи, церемония закрытия подошла к концу. Вообще, Джафар тоже должен был на ней присутствовать, чтобы помогать студсовету, но его перехватил классный руководитель с «очень важным» делом. Выйдя из светлого класса в длинный, забитый шкафами, стульями и прочими вещами коридор, Джафар закрыл за собой двери и побежал в сторону лестницы. Если бы его увидел кто-нибудь из дисциплинарного комитета, то точно бы голову открутил. И не спасёт, что он здесь стал, по сути, главным, только больше попадёт. Быстренько сбежав по ступенькам и подозрительно оглядываясь по сторонам, Джафар добрался до выхода. Где-то здесь они с Сином договаривались встретиться. К сожалению, Синдбада в поле зрения не оказалось, только писк перевозбуждённых девушек слышался где-то за углом. Джафар даже собрался было отправиться на поиски, но его под руку схватил материализовавшийся из ниоткуда Шарркан. — Вот ты где, мы уже всю школу по третьему кругу обошли. Куда пропал перед самой церемонией закрытия? Видел бы ты растерянное выражение лица Сина, просто умора! — Амун Ра, как всегда ослепительно улыбающийся, забросил ему руку на плечи и привлёк поближе к себе. С другой стороны появилась величественная фигура Масрура. Парень слегка кивнул ему в знак приветствия и покосился на смуглое предплечье, лежащее на его шее. Джафар едва сдержался, чтобы не фыркнуть — неразлучная парочка даже на выпускной пришла вместе. Невольно он задался вопросом, как Шарркану вообще удаётся уговаривать Масрура сходить куда-нибудь — на легковерного и сговорчивого тот похож не был. — Учитель попросил помочь с рассортировкой тестов для сдачи в архив. — А ты, как всегда, не смог отказать, — Шарркан хитро подмигнул ему и покрепче его обнял. — Президент, ты ведь будешь прикрывать меня, если я неожиданно просплю в следующем году? — При всём моём желании, Шарркан, это не в моей компетенции. С этим вопросом обратись к главе дисциплинарного комитета. Надеюсь, ты вернёшься в добром здравии. — Ой, да ладно тебе, — Амун Ра мгновенно убрал свою руку с плеча Джафара и обернулся к Масруру. — Нет, ты слышал вообще? Это была завуалированная угроза, кошмар. А я так сильно хотел рассказать ему, где находится Син, но сейчас я обиделся… Джафар мгновенно встрепенулся, стоило ему услышать имя объекта своих поисков, и, слабо скрывая радость, обратился к кривляющемуся Шарркану, который от обиженного тона почти сразу перешёл к игривому, как это всегда и бывало в присутствии Масрура. Незаметно закатив глаза на довольно неплохо скрываемый, но всё же флирт, Джафар вклинился между друзьями и выжидающе уставился на ухмыляющегося в ответ Амун Ра. — Ты знаешь, где он? — Нет, блин, просто с языка сорвалось, должен же я хоть чуть-чуть привлечь к себе твоё драгоценное внимание… — Он у парадного входа, — вклинился низкий голос Масрура в болтовню раззадорившегося Шарркана, чем несказанно облегчил Джафару задачу. Он благодарно улыбнулся, зато его парень мгновенно затих и обиженно надулся, избегая смотреть куда-либо, кроме асфальта и неба. Шарркану явно пришлось не по вкусу такое своеволие. — Даже если и так, — всё ещё не глядя на них, Шарркан криво улыбнулся. — Он в окружении своего фан-клуба, и я не думаю, что в ближайшее будущее Сину удастся спастись. Джафар на автомате глянул на утвердительно кивнувшего Масрура и раздражённо цокнул. Уж раз Масрур подтвердил подобное заявление, то всё действительно плохо. Но в целом это не удивительно — любимый сенпай ведь выпускался, все девушки в округе сбежались попрощаться, небось. Он уже начал впадать в депрессию, но заметивший это Шарркан подмигнул ему и подбадривающе взъерошил волосы. Джафар шикнул, но промолчал, непонимающе уставившись на друга. — Если ты попросишь, то я с друзьями-сенпаями из баскетбольного клуба могу устроить прощальную раздачу пуговиц выпускников на заказ. Ну, знаешь, — зелёные глаза стали хитрющими, словно у лисицы. — Чтобы избавиться от конкурентов. Сначала совершенно ничего не понявший, Джафар почувствовал, как радостно забилось сердце. Плевать, как там Амун Ра устроит свой однодневный бизнес, но если уж это привлечёт внимание поклонниц, то даже со своего поста Джафар готов был закрыть на подобную вольность глаза. Видимо, что-то в выражении его лица выдало все его мысли с потрохами, потому что Шарркан мгновенно перестал строить из себя обиженного и, подхватив молчавшего Масрура под руку, потащил его в сторону главной площади. Последнее, что Джафар увидел прежде, чем друзья скрылись за углом, был знак победы, который Шарркан показал ему пальцами. Как же он обожал этих идиотов. Отправившись в противоположную сторону, Джафар уже спустя минуту наткнулся на толпу девушек, бегущих в направление, куда ушли Шарркан с Масруром. Он слегка улыбнулся и поспешил на выход. К большой радости, Синдбад, облачённый в идеально сидящую форму, в самом деле стоял у раздвижных ворот и приветливо махал ему аттестатом. Совершенно один. Джафар улыбнулся в ответ и спокойным шагом подошёл вплотную. — Поздравляю с выпуском, Син. — Спасибо. Тебя тоже, — парень оторвался от ограды и шутливо ударил его в плечо, притягивая к себе в захват. — Теперь мне стоит называть вас «президент»? — Будто ты стал бы, — только и фыркнул Джафар под звонкий смех Синдбада. — И вообще, ты уже выпустился, так что такой награды не удосужишься. Зато я искренне удивлён, куда делась вся та орда визжащих школьниц со всей округи вместе со скорбными всхлипами и пожеланиями. — Господин президент, вы так жестоки, — его оттолкнули, предварительно состроив страдальческую мину, которая мгновенно сменилась на озадаченную. — Сам без понятия, минуту назад здесь было не протолкнуться. Похоже, Шарркан и Масрур меня прикрыли. Ну, по крайней мере, Шарркан. У Масрура не осталось выбора, полагаю, — Син, ты даже не представляешь, насколько сейчас прав. — Но мне как-то всё равно, я бы с большим удовольствием угостил нашего президента домашней выпечкой и чаем. — Это и мой дом тоже вообще-то, — не глядя на устроенное специально для него шоу, Джафар вышел за пределы школьной территории. Хотелось смеяться, словно ребёнку. А затем он растерянно нахмурился. — Син, ты где пропал? — Я здесь! — на него налетели всей тушей. На секунду он даже полностью уверовал, что окажется под колёсами проезжающей мимо машины, но сильные руки не дали улететь дальше положенного. На макушку лёг острый подбородок. Промелькнуло детское желание боднуть. — Просто так приятно слышать, как ты говоришь это. Джафар даже растерялся, не сообразив, о чём идёт речь. А потом догадался: дом. Он наконец-то перестал выделываться и назвал всё своими именами. После того разговора с Эслой сделать нечто подобное оказалось очень легко. С того дня он вообще стал всячески рассказывать женщине о своих идеях и переживаниях, в один миг поняв, насколько же это было приятно — осознавать, что есть тот, кто тебя выслушает. До этого даже с Синдбадом так думать у него не получалось. Он даже пару раз случайно назвал Эслу мамой. Один раз тихо, успев вовремя спохватиться, а второй оказался катастрофой — на кухне, громко и при всех. Причём сказано это было как бы между прочим, словно Джафар всю жизнь считал женщину своей матерью. На него тогда так все уставились, он был искренне удивлён, когда позже не обнаружил у себя три лишние дырки в теле. А Эсла ещё и за сердце схватилась, осев на стул. — Ага, — он усмехнулся в ответ. — Домой? — Жду не дождусь. Мама небось целый пир устроила, — Синдбад наконец перестал использовать его макушку как подставку и потянул Джафара в сторону зебры. — Это же надо: сразу целых две радости! Новый президент и без пяти минут выпускник. Сакура уже вовсю цвела: нежные розовые и белые лепестки плавно кружились в воздухе, вычерчивая невидимые человеческому глазу узоры. Порою порыв ветра сносил лепесточки куда-то в сторону, на сияющую от солнца траву или какому-нибудь пешеходу прямо на волосы. Так лепестки начинали своё путешествие. Если повезёт, то ветер подхватит их где-нибудь на берегу моря или в просторах парка, если нет, то их пригвоздит к земле неосторожный ботинок или тяжёлая машина. Символ быстротечности и хрупкости жизни. Джафар неожиданно понял, что в этом мире он был точно таким же крошечным лепестком — лечащим неизвестно куда, незнающим свою судьбу. Ведомый только окружающими его лепестками. Синдбад в его представлении больше походил на ветер — человек, в чьих руках сейчас была хрупкая чужая душа. Ветер, что высушил мокрый грязный асфальт и поднял хилый неброский лепесток обратно в небеса, навстречу просторам. Оставалось надеяться, что его порывы всё также будут окружать маленькую частичку вишнёвого цветка, пока однажды не принесёт его в ручеёк или дупло, чтобы наконец позволить продолжить жить самостоятельно или же умереть. Ровно год назад Джафар нашёл свой ветер в парке неподалёку, и с тех пор маленький смерч кружил его в странном танце чувств и порывов: жить, творить, пытаться, наслаждаться… Если прямо сейчас он откроет свой грех, то что скажет ему Синдбад? Порывы ветра исчезнут, и лепесток окажется в ближайшей луже? — Красиво, а? — его ткнули локтём в бок и указали на верхушки многочисленной розовой сакуры. Они стояли посередине наземного перехода и видели весь окружающий их мир маленьким и таким прекрасно-обманчивым. — Да, — стало грустно. Неужели максимум, что может ожидать Джафара, это слив в канализацию? Как-то нечестно. Ненадолго повисла тишина. Синдбад отчего-то замер, облокотившись на перила, и выглядел задумчивым. Даже серьёзным. Таким в последний раз Джафар видел его в ночь после победы на зимнем чемпионате, когда они шли из метро домой. — Син? — на него перевели какой-то мутный взгляд. А затем парень тряхнул головой и выпрямился, повиснув на руках и стоя на носочках. Глаза были полны какой-то решимости, какая всегда бывала у Синдбада перед игрой. — Ты возненавидишь меня после того, что я скажу, — брови невольно поползли кверху, прячась за отросшей чёлкой. Неужели этот идиот уже умудрился что-то натворить? Мог бы и промолчать, Джафар может и не заметил бы. Син опустил глаз на проезжающие под ними автомобили. — Но я всё равно скажу. — Син, если это не касается моих холстов и учёбы, то обещаю, я закрою глаза, — портить так хорошо начавшийся день не хотелось. Джафар даже на уступки пошёл. — А? — парень выглядел весьма озадаченным. Явно не ожидал такого подарка судьбы. — Что? Да я не об этом… — он отвернулся и, Джафар бы готов поклясться, покраснел! — В общем. Ну, — послышались какие-то непереводимые звуки. — Ты должен догадаться. То есть, ты же всегда такой умный, не заставляй говорить меня вслух. Янтарные глаза смотрели на него почти умоляюще. Джафару даже на секунду захотелось позволить самому себе помочь, но у него даже примерных мыслей по поводу творящегося здесь безумия не было. Так что в ответ на взгляд, полный мольбы, он мог только недоумённо пожать плечами. Синдбад соизволил-таки отпустить перила и встал прямо напротив него. Он всегда был такой огромный? — Я… Ты… — судя по сказанным словам, Син нашёл хорошее место, дабы поупражняться в местоимениях. Странно, вроде недавно экзамен писал, должно было выше крыши хватить. Или это были как раз излишки недавней зубрёжки? — Да блин! — лицо парня залилось ярким румянцем, даже кончики ушей вспыхнули. Джафару только и оставалось, что округлить глаза в удивлении. Наконец, он что-то тихо пробормотал: — Т… …е …ра…ся. — Чего? — не расслышав ни слова из-за шума, доносящегося с дороги, переспросил Джафар. — Ты не мог бы сказать погромче? Здесь слишком шумно. — Ты… не… …вишься, — с каждым сказанным словом Синдбад вёл себя всё страннее. — Да Син, чёрт возьми, ты можешь нормально говорить? Что за детский сад?! — взбесился Джафар, ненавидящий, когда Синдбад начинал вести себя как дитя малолетнее без видимой на то причины. — Ты мне нравишься! — явно сорвавшись, заорал Син, да так громко, что прохожие на улице под ними заозирались в поисках источника крика. Джафар же в свою очередь остолбенел, совершенно не ожидавший такого. — И не как друг или брат, или что тебе там ещё на ум может прийти? А в плане свиданий, поцелуев и прочего… — принялся тут же пристыженно мямлить Синдбад, как-то рассеянно взмахивая руками в воздухе. Джафар продолжал молча глядеть на продолжающего что-то бубнить парня и чувствовал, как в груди вовсю пляшет сердце. Почему-то уголки губ так и норовили подняться, хоть он и всеми силами не хотел этого, а на глаза навернулись слёзы без причины. Ему теперь ещё и от радости плакать, что ли? Закрыв ненадолго глаза и тяжело втянув воздух, чтобы не расхохотаться в голос, Джафар вновь посмотрел на мечущегося уже от ужаса Синдбада, до которого, видимо, дошло, что он только что сказал, так как его заверения в любви до гроба сменились на «ничего не слышал, хорошо, забудь, это глюк». Стало только смешнее и, не выдержав, он всё-таки громко рассмеялся до слёз, отвернувшись и согнувшись пополам в обнимку со столбом. — Ну чего ты смеёшься, я тут признаюсь вообще-то! — заметив его состояние, едва ли не взвизгнул Син, хватаясь за голову и метаясь туда-обратно по переходу. — Джафар! Ну хватит! — Прости, я не могу, — сквозь смех и слёзы выдавил наконец Джафар, чувствуя, как протестующе вздрагивает грудная клетка и ноет живот. — Просто это так комично, гл… — он опять сорвался на смех, заметив, как Синдбад облокотился на перила, стыдливо пряча голову в руках. — Главный жиголо нашей школы — ты! — даже признаться толком не может! Ма-а-ма… — Это мой первый раз! — принялся оправдываться парень, но его прервал новый приступ смеха у Джафара. — Ой, да ну тебя, — только и махнул рукой Син, сквозь пальцы другой глядя на не прекращающего хохотать Джафара. Судя по количеству румянца, «жиголо» уже успел десять раз сгореть от стыда, а если судить по шаловливой улыбке, то Синдбад тоже развеселился. — Я серьёзно хотел предложить тебе встречаться, между прочим, но ты всё испортил. Едва отсмеявшись, Джафар выпрямился и посмотрел прямо на Синдбада, облокачивающегося на перила и широко ухмыляющегося. Всё волнение и смущение пропало, в голове было приятно пусто и прохладно, как это часто бывало после долгого смеха. Приятно ныл живот. Зато осталось сильное предвкушение. Он даже улыбнулся в ответ на подозрительный взгляд и наконец миролюбиво сказал: — Если тебя это успокоит — я тоже тебя люблю. И был бы не против. Лицо у Сина сделалось какое-то обиженное. Чувствовалось, тот был готов выдержать тонну шуточек по поводу новоявленной ориентации, но получил хороший пинок под зад. Ну, Джафар на то и Джафар, чтобы удивлять. — Придурок, — только и высказался на этот счёт Синдбад, наконец отрываясь от перил и вплотную подходя к Джафару. Притянул к себе огромной лапой и так и замер. Он усмехнулся и поудобнее устроился в объятиях. Всё у них не так, как у всех нормальных людей. — Кто бы говорил. Даже признаться нормально не смог, бездарь, — безобидно фыркнул Джафар куда-то в область ключицы. Сверху послышался тяжёлый вздох, но никаких действий предпринимать Синдбад не стал. Подождав ещё немного, Джафар всё-таки не выдержал: — Чтобы поцеловал, тебе тоже сказать надо? — Я не хотел торопить события! — отбрехался Син, но мгновенно оттянул его за плечи. — Только мне достался такой умник? — Обрадую тебя: это я такой уникальный, — ещё шире ухмыльнулся Джафар, чувствуя на себе изучающий взгляд Сина. Тот в ответ только покачал головой, но притянул к себе и поцеловал, да так, что у него захватило дыхание.Кажется, ветерок ещё не скоро позволит лепестку упасть на землю…