Царица 2. Сказка про тьму и свет.

Тьма сгущалась. Светлое, безоблачное небо над Империей Лукоморья заволокло сизыми, свинцовыми тучами. Тёмные пики уже не дворца – могущественного замка вздымаются над городом из которого, казалось, уже выжали все соки. То там, то тут вспыхивало огненное зарево. Люди прятались по подворотням, стараясь скрыться от вездесущих глаз зла, что свило своё гнездо в некогда светлом и прекрасном Лукоморье. В их трепещущих от страха сердцах всё ещё теплилась слабая надежда на спасение. Бесполезно. Всё бесполезно. Один за другим жарким, адским пламенем вспыхивали соломенные крыши изб, укрытые деревом землянки хоббитов, изящные, тонкостенные дома эльфов, века назад изгнанных из Чернолесья. Крики боли, дым, клубы чёрного едкого дыма, полыхающий огонь, стук конских копыт по каменным мостовым. Это ад. Ад, которому не видно конца. По улицам, во весь опор, не глядя, что на пути – упавший от усталости и измываний человек, или кусок горящего бревна из стены развалившегося дома, неслись чёрные, как сама ночь, всадники. Хотя, сравнивать их с ночью кощунственно – она по своему прекрасна, а в них не было ничего прекрасного или святого – они несли с собой дикий ужас, животный страх. Их было восемь – чёрных всадников, скрывающих лица за тёмными тканевыми масками, в которых были лишь прорези для глаз, в глубине которых иногда вспыхивали дьявольские алые огни. Их было восемь – по числу Чернобога. Его верные слуги, пропащие души, слишком чёрные даже для Нави. Никто точно не знал, что они сотворили при жизни, и почему сейчас обречены на это – существовать в виде призрака, духа, что не мог ни окончательно умереть и уйти в Ирий, ни остаться жить и воскреснуть. У них не было своей воли, не было разума. Пустые чёрные куклы, ими руководила только ненависть. Ненависть ко всему живому, к свету, к белому цвету. И сейчас они неслись по улицам города на гигантских вороных конях с горящим дьявольским фиолетовым светом глазами. Мечи-клейморы из такого же чёрного металла, выкованного в жерле проклятой горы в древние, незапамятные времена, сверкали в их руках, обтянутых тонкими серыми перчатками, обрушиваясь на головы людей, эльфов, хоббитов, магов, мавок – тех, кто уже был слишком слаб для того, чтобы бежать. И их бледные окровавленные тела падали вниз, прямо под окрашенные бардовым копыта вороных коней. Ровно восемь всадников спешили вон из города, неся за собой смерть, призванные найти того единственного, кто смог бы спасти этот погрязший во тьме мир и исполнить древнее пророчество Макоши... Те, кто спасся от мечей чёрных всадников, жалели о том, что не умерли сразу. Ибо они попадали в руки существ, ещё более ужасных, чем посланники Чернобога – от одного их вида сердца бедных людей грозились остановиться навсегда. Высокие, выше самого высокого из эльфов, ширококостые, с грубой толстой кожей, слишком высоко посаженными губами, что почти не прикрывали дёсны, с маленькими, словно чёрные жучки, глазами, они сеяли ужас одним своим видом, напрочь отбивая желание сопротивляться, цепляться за жизнь, надеяться на лучшее. Огры... Повелитель тьмы вернулся и его воинство начало просыпаться. Неприятно скаля острые жёлтые зубы, чудовища заковывали бывших жителей Лукоморья в тяжёлые цепи. Теперь их ждала тюрьма или каторга. Скорее последнее – Чернобогу нужна была рабочая сила. Сдалась и некогда верная царскому престолу армия. Умирать никто из солдат не хотел. А те, кто смел сопротивляться – поступали в распоряжение палачей, где те пытками вытягивали из них клятву верности. Воевода сдался без боя, без лишней робости предав верность, в которой не раз клялся Елене и всему царскому престолу. Ведь кто сильнее – тот и правит бал... Ибо воевода прекрасно понимал – бороться бесполезно, а умирать за просто так ему не хотелось. Тем более, он всегда считал себя выше многих – так почему бы сейчас не доказать это? Присоединившись к тому, кто намного сильнее... Чернобога, стоя на балконе замка, наблюдал за тем, как в подземелья и подвалы кузниц тянутся длинные вереницы жителей Лукоморья. Нет, не жителей, поправил он себя, усмехнувшись. Рабов. Как и любой сатрап, тёмный бог чувствовал своё превосходство над остальными, и теперь жаждал власти, чтобы подтвердить его. Тёмная сила значительно изменила чёрты лица Морока, сделав их более угловатыми, аристократичными. Как и полагалось богу, он был выше. Всех и во всём. Огонь зарева оставлял блики на его бледном, искажённом равнодушием лице. Ему было наплевать на их страдания. Чего стоят муки одного народа, если на кон поставлен весь мир! Внизу вспыхивали пожары, слышался стук копыт, мольбы о помощи. Чернобог не был Мороком. Вот в чём дело. Он не боялся разрушительной мощи алатыря, и не собирался ждать. Все, кто мог бы встать на его пути, будут неотвратимо уничтожены. — Я не видел ни одной сказки без старого доброго злодея... — усмехнулся он. — Пожалуй, пора написать наконец сказку, где старый добрый злодей победит... Задумчивым взглядом мужчина окинул тёмное, изредка вспыхивающее огнём небо. Пророчество Макоши – вот что не давало ему покоя. «Придёт время, когда неосторожное слово возрастёт в приговор и раскроет врата тьме. Весь мир погрязнет в ужасе и боли. Всё будет разрушено, время обратится вспять, подёрнется тёмной пеленой светлый Ирий, три мира сольются воедино. Великое зло, закованное Белбогом в недрах мира, восстанет. От этого не будет спасения. И тот, кто сделал это – лишится самого себя. Но, вопреки самой смерти, воскреснет тот, кому дано вернуть миру будущее. Воин, который будет рождён тьмой и поцелован светом. Он будет обладать всем миром и одновременно ничем. Он возьмёт легендарный меч и сразит им великое зло. Но цена за это будет слишком велика...» Воин, дитя тьмы, избранник света... Чернобог в злости сжал кулак. Бокал с бордовым вином треснул в его руках, разлетаясь осколками по каменному полу. Вино алыми струйками потекла по кисти, капая на пол. Он. До сих пор. Не нашёл его. И где он может быть, не представлял. Даже то, кто он такой – находилось за гранью понимания. Это просто выводило тёмного Бога из себя. Знать врага в лицо – одна из важнейших заповедей воина. Незнание напрягало и заставляло нервничать. Чернобог не знал, откуда ждать опасности и не был к ней готов. — Я вижу, у тебя всё не так гладко, как может показаться? — раздался ледяной женский голос и на балконе появилась Мара. Подойдя к перилам, она бросила взгляд вниз. Огонь сверкнул в её демонических ультрамариновых глазах. — Я ощущаю опасность. — голос Чернобога был густым, твёрдым, чистым, хорошо поставленным. Он звучал тихо, но его обладать и не хотел повышать его. — Ммм... — кивнув, Мара опустила глаза и подошла ближе. — Я ничего не чувствую. — Тебе и не нужно. — резко отзывается тот. — Убирайся. Сейчас я не хочу ни с кем говорить. — Как пожелаешь. — Невермора с видом оскорблённой гордости удалилась. Она была покорной слугой и не могла ничего возразить. Или не хотела... Кто там разберёт этого демона... В любом случае, во всей этой истории у Мары были свои цели... *** Лилиана, фея крёстная, с мрачным видом смотрела в окно. Катастрофа, что поглощала сказочный мир, ещё не добралась до мира людей. Но то, что конец всего мира был близок, было прекрасно заметно. Началось всё с того,что то там, то тут начали пропадать люди. Казалось бы, что тут такого – они пропадали всегда, но Лилиана точно знала, в чём дело – огры. Уж их-то она почувствует везде. О её догадках на совете и слышать не хотели. Василий предпочёл закрыть на всё глаза, делая вид, что ничего не происходит, а вместе с ним молчал и весь Сенат. Фея крёстная тихо скрипнула зубами, вспомнив самодовольную ухмылку барона Самеди, когда ей не удалось ничего добиться. Мышкин уже не крайний рубеж. Никто не желал понимать, что тёмные времена вернулись. — Если в сердце проросла тьма – её очень трудно искоренить. — тихо произнесла Ровена, злая колдунья, тихонько подойдя к фее сзади. Та печально кивнула, и белые, полностью седые волосы упали на лоб. — Печально то, что никто даже и не пытается. — тихо произнесла она. — В чём смысл защищать мир от тьмы, когда ты сам – тьма? — тихо спросила злая колдунья, встав рядом с Лилианой и так же задумчиво глядя в окно. — В этом нет смысла, Ровена... Ибо когда-нибудь тебе придётся пойти против самого себя... *** Тёмный лукоморский лес укрыт пеленой сумерек. Ночь медленно опускалась на землю, окрашивая кроны деревьев в тёмно-сапфировый. Среди густых кустов, пригинаясь к самой земле и стараясь не издавать лишнего звука, кто-то полз. Кто это, различить было очень трудно. То ли это мужчина, то ли женщина – растрёпанные лохматые волосы, грязная длиннополая рубаха. И в темноте ярко светился огромный рубиново-красный глаз. — Ну ничего, голубчики... — противно хихикая, просипело существо. — Силы у меня теперь достаточно... Теперь вы у меня все попляшите... Хи-хи-хи... Продолжая осторожно пробираться через густые заросли крапивы, оно исчезло во мраке. *** Высокая, ослепительно красивая женщина с пышными вьющимися каштановыми волосами сидела на корне огромного дуба. По её белым щекам текли слёзы. Пышные цветки в волосах вяли, лепестки осыпались на землю. Дикий виноград, что опутывал её фигуру, весь облетел, яркие ягоды почернели и сморщились. Глаза женщины, полные печальных слёз, стали серыми, как пасмурное предгрозовое небо. На её коленях лежало старинное зеркальце. Женщина провела пальцами по стеклу, её пухлые, аккуратно очерченные губы задрожали. — Как же вы там, без меня... — раздался в тишине её шёпот. Там, далеко, за лесами, у неё остались двое детей. Сын и дочь. Самые родные, самые любимые. И ей так трудно было осознавать, что именно из-за её гордости, непозволительной ошибки они отреклись от неё. И видеть, как они страдают, было было выше её материнских сил. Слёзы капали на пожухлую траву и та становилась ещё темнее, едва не осыпаясь прахом. Мать-Сыра Земля угасла в чёрной скорби. Она каждую минуту, каждую секунду ждала крика о помощи, готовая рвануться туда, помочь, спасти, снова укрыть их своим крылом. Богиня подняла заплаканное лицо к небу, слёзы сильнее покатились по впалым щекам. — За что?! — крик, казалось, был вырван из самой души. — Боже, отец мой, великий творец, ответь мне, ЗА ЧТО?! Она не получает ответа на свои вопросы. Он молчит, небо заволакивают тучи, раздаётся глухой гром, ударивший набатом в самое сознание. Женщина упала на колени, закрыв лицо руками. Боже... Она великая грешница! Её вина огромна! И ничто не могло её искупить. Её гордость, её чувство собственной важности заставили её детей отвернуться от неё, стать выше неё. Это было больно, ужасно. Богиня вскинула голову, вновь обратив взгляд в небо. — Я исправлю свою ошибку... — тихо и твёрдо произнесла она. — Я верну их... *** Так долог путь из тьмы на свет. Когда на жизнь надежды нет. Признать ошибки, и исправить, Хоть правда может горько ранить. Испить у Жницы яд вина, Ведь жизнь одна, и смерть одна. Кто догорел, тот вновь не вспыхнет, И не зажжёт надежды искры. Не сможет верить и любить. Вдруг оборвётся судеб нить, Оставив мир навеки с тьмой. Кто другом был – тот стал врагом...