Жрец Ночи

Гарри вернулся в свою комнату спустя сутки. На миг помедлил на пороге: вещи Михаила уже успели унести, как это обычно и бывало. Правая часть комнаты была девственно пуста, и невольно приковывала к себе взгляд. На глаза сразу навернулись непрошеные слезы, но он усилием воли загнал их внутрь. Под ноги тут же бросился Туман — кот чувствовал настрой хозяина, и начал приветственно тереться под ноги, а потом, вцепившись в ногу, кажется, всеми когтями, начал тянуть мальчика в угол другого кота. Поттер-Рогозин перевел взгляд на лежак Балагура — кот Миши лежал без движения. — Балагур! Гарри бросился к самому боевому коту из всех котов Дома Ночи и присел перед ним на корточки. Гладя кота по длинной шерстке, парень понял, что животное на самом деле живо, даже изредка моргает, но дышит очень и очень медленно. — Что с тобой, Балагур? — испуганно спросил Рогозин. Туман, против обыкновения, начал отчаянно мяукать и тереться о безучастного кота, пытаясь его тыкать своим носом и лапой. Гарри, почему-то сразу все осознав, бережно поднял кота на руки. Балагур едва слышно мяукнул и прижался к гарриной груди. — Я тоже о нем грущу, — сказал Гарри вслух, целуя его в голову, а затем поднимаясь с корточек, и садясь на свою постель, — очень… Балагур еще сильнее заерзал на груди у мальчика, но даже не попытался вырваться из захвата Поттера-Рогозина. Мальчик, автоматически гладя его, заметил, что в красивой коричнево-рыжей шерсти что-то блестит. Внимательно вглядевшись в шерстинки, парень понял, что кот начал седеть. Туман, мяуча совсем жалобно, начал тереться об ноги хозяина. В глазах Гарри вскипели жгучие слезы, и он нечеловеческим усилием загнал их вовнутрь, положив Балагура на постель. Поттер-Рогозин бессильно сел на кровать, и его нервы тут же сдали — он закрыл лицо руками, и глухо зарыдал. *** Гарри не знал, сколько вот так он просидел, и даже не слышал — как открылась дверь и как к нему кто-то прошел. Кто-то отнял его руки от лица, и Гарри понял, что это пришли его друзья. Ольга безмолвно сжала его ладонь; Дарий был мрачен и открыто смотрел в мутное оконное стекло, а Настя просто вытирала текущие слезы с лица. Все были одеты во мрачные цвета — черный и серый. — Гарри, мы с тобой, — сказала Ольга, говоря тут за всех. — Ты не будешь переживать горе один… Гарри закивал, рукавом вытирая слезы, против его воли катящиеся из глаз. — Но и нам без тебя никак, Жрец, — сказал Дарий, — нам нужна твоя помощь… — Мишу нужно похоронить, — тихо произнесла Настя. — Без тебя невозможно с ним попрощаться… на погребальном костре… И Поттер-Рогозин знал, что это так. Первые их похороны прошли еще тогда, когда на их глазах умерла девочка с третьей ступени. Все просто тихо попрощались с ней, и ее тело сожгли на погребальном костре — как было и принято у них, у детей Ночи. А теперь — хоронили Жреца Ночи. Прощание с ним должно быть особенным… — Я тут кое-что нашел. Миша чувствовал, что отправится в загробный мир Никс, — и Гарри протянул им вскрытый конверт, снова вытирая набегающие слезы. — Это он оставил нам. Инструкции. Ольга взяла конверт, и вытащила из него смятый листок, явно засунутый впопыхах. — Он… знал… — едва не задохнулась от наступающих с новой силой слез Настя, и Дарий тут крепко прижал подругу к себе; они после смерти Миши стали друг другу ближе — и в эмоциональном плане, и в психологическом. — Все-все, — успокаивающе проговорил воин Эреба, гладя девушку по волосам. — Скорее всего — он чувствовал. А может — и Никс сказала… Гарри взглянул в угол, где был мольберт. Миша все-таки закончил их общий совместный портрет… *** Перед тем, как выйти из своей комнаты, чтобы проститься с Михаилом, лучшим другом, Гарри оглядел себя в зеркало. Почему-то нестерпимо захотелось подышать свежим воздухом, и мальчик, плюя на то, что его терпеливо ждут за дверью друзья, вышел на балкон, и вцепился в перила, вдыхая полной грудью свежий, зимний воздух, и пытаясь им отдышаться. Руки обожгло холодом металла и налипшего на перила снега и льда. На миг Поттеру-Рогозину захотелось, чтобы все в этом мире застыло кроме него, а, может, и он сам бы застыл — только бы не чувствовать эту дикую, разрывающую душу и сердце боль. Ему хотелось, чтобы вокруг была буря, мела метель и завывал ветер, но темная ночь была неестественно тиха. Руки сжали перила с такой силой, что хладный лед поранил своими острыми гранями ладони. Парень ойкнул, разжав пальцы, и вытянул руки перед собой, глядя на пораненные ладони. Теперь к снегу и льду на перилах прибавились и кровавые капли. Немного подышав, и кое-как приведя себя в относительный порядок, взяв в руки, Гарри ушел с балкона, пересек пустую комнату, которая теперь снова принадлежала ему, и распахнул входную дверь. Друзья безмолвно уставились на бледного как смерть друга, но ничего вслух не сказали. Гарри, закутавшись в свое теплое, зимнее, черное пальто, и набросив на голову капюшон, первым из всех, и твердым шагом пошел вниз по лестнице. Компания шла за ним, за его плечами. Они держали путь к храму Никс. Там будет проводиться церемония Погребения. — Гарри, у тебя кровь, — испуганно проговорила Настя, догоняя его и глядя на то, как из сжатых в кулак пальцев катятся кровавые капли, — дай… Где ты успел пораниться? Гарри на ходу дал подруге обработать его руки перекисью — она была у всех студентов всегда с собой, в специальных пузырьках «на экстренный случай», так как преподаватели боялись, что одна рана может нанести им серьезный вред, и без интереса наблюдал как перекись на его ладонях шипит и идет пузырьками, соприкасаясь с выступающей кровью. Руки противно щипало, но Рогозин в этот миг не чувствовал боли. — На балконе. В перила чересчур вцепился. — Отрывисто проговорил Гарри, наблюдая, как берсерк достает пластыри. Настя только покачала головой, залепливая ему кровавые отметины. В храм Никс все вошли вместе. *** Гарри не знал, сколько продолжалась церемония. Для него она стала тягучей, выматывающей, и невыносимо-медленной. Парень делал все по наитию, порой на автопилоте. Лица окружающих иногда смазывались в одно сплошное размытое пятно, а звуки отплывали от него, и мальчик не понимал их смысла. Кому это все, зачем? Все это бессмысленно. Когда к нему вернулось осознание происходящего, он обнаружил себя в толпе, которая двигалась к выходу из храма. Он взглянул на Ольгу, которая стояла подле его левой руки — вампиршу слегка едва видно трясло, и, судя по лицу, она явно теряла самообладание и контроль. Гарри ощутил даже отголосок зависти — она проявляет хоть какие-то эмоции, в то время, как он сам ничего сейчас не чувствует от боли. Мир — это большой холодильник… Замерзшие руки снова противно свело холодом. Пальцы едва гнулись, и Гарри был вынужден несколько раз сжать и разжать их, чтобы кровь снова начала поступать по сосудам и согреть. Сегодня прекрасная ночь. Полнолуние порадовало бы их чистым, безоблачным ночным небом, если бы не сложенный, красиво украшенный белыми цветами, пестрыми лентами и ветвями разных деревьев ритуальный костер — с носилками и телом на нем, закрытым вышитой белой тканью с узором из лун и звезд. Обычные ученики и учителя с телом уже попрощались. Остались только они четверо. Первым пошел прощаться Дарий, который снял с тела накидку. Воин Эреба постоял у тела, а затем, вытащив из ножен свой меч, вложил его в руки усопшего. Последний дар ученика Дома Эреба умершему ученику Дома Ночи. — Покойся с миром, — поклонился Дарий до земли, и пустил к пока еще не горевшему костру Ольгу. Та, кусая губы до крови, просто несколько минут безмолвно глядела на бездыханное тело. А потом быстро коснулась губами лба покойника. — Покойся в мире, — сухо проговорила вампирша, сглатывая. Настю не надо было просить о том, чтобы она подошла к телу. Девочка бросилась к нему сама, и горько зарыдала, рухнув на тело. Не с первой попытки, но ее, все еще судорожно всхлипывающую, с трудом увели под руки от погребального костра. Она не могла выговорить ни слова. Гарри, подняв подбородок, шагнул к трупу друга. Несколько минут зеленые глаза вглядывались в закрытые глаза покойника, отчаянно ища в нем хоть какие-то едва заметные признаки жизни и моля Никс о том, чтобы этот страшный сон закончился. Но их все не находил — не мог отыскать, и постепенно разум понимал страшную для него правду: Михаил мертв, и ничто в мире не сможет его вернуть. Как больно… Гарри коснулся своей рукой сжатых ледяных рук Михаила. В его глаз не было ни единой слезинки — они предательски оставались сухими. Точно клещами сдавило грудь, он не мог ни дышать, ни сказать что-либо о том, что Миша вернулся в родной дом… в Ночь… к богине Никс… Пока боль снова не ударила его острейшим кинжалом в самое сердце, Поттер-Рогозин нашел небрежно сброшенное погребальное покрывало, и закрыл им тело мертвого друга и отошел от костра. После он услышал несколько голосов, которые призвали силу Огня, и лежащее тело охватило жаркое пламя. Гарри тупо смотрел на то, как огонь пожирает все — и тело, и ткани, ленты, цветы и ветви деревьев, и внутри него все болело, почти разрывало от острой боли… Наверное, надо было что-то сказать… Поттер-Рогозин, не чувствуя собственных ног, упал в снег. Руки бессильно царапали сами собой сугроб, быстро докапав до промерзшей земли и спутанной травы, и с остервенением вцепились в нее. Душа просто разрывалась от боли, и он закричал, больше не в силах сдержаться, и как никогда в жизни — громко и больно. Кто-то бросился к нему из толпы, но Гарри, ослепший и оглохший от приступов боли, сначала не понимал, кто это. Потом понял. Мать. Она все-таки приехала. — Все кончилось, — Рогозина дрожащими руками гладила его по лицу, пытаясь привести в чувство; отблески горящего погребального костра тоже лежали у нее на лице, — все-все, сейчас станет легче… все… — Легче не станет, — хрипло проговорил Гарри, глядя на пламя. — Тише. Вставай. Давай. Гарри послушно встал, ведомый сильными и теплыми руками матери. Льдистая корка боли потери, что сковала его душу словно цепями, чуть оттаяла, чувствуя, что больно сейчас не только ему одному. Он не знал, куда вела его мать, он просто бездумно следовал за ней, не оглядываясь. — Тебе нужно выпить успокаивающее… — Я не буду пить эту дрянь! — взорвался тут же Поттер-Рогозин, останавливаясь, но и моментально стих, понимая, что сбрасывает весь свой негатив на ни в чем не повинную мать: — Прости… — Гарри, — покачала головой женщина так же как и он останавливаясь на дорожке, — тебе это нужно, — выделила полковник каждое слово голосом. — Тебе нужно успокоиться. Пойми… Гарри сжал губы. В некоторых случаях он был гораздо упрямее матери, и гнул свою линию до самого последнего. Сжав кулаки, он снова ощутил, как у него течет кровь из открывшихся порезов, а они сами горят огнем и чешутся. — Нет, — твердо сказал парень, встретившись с серо-голубыми глазами. Несколько минут бессловесно длилось их состязание воль, но никто друг другу так и не уступил. — Ладно, — пошла на попятную в итоге мать, — тогда пойдем в твою комнату… мне есть, что тебе сказать. *** Только опустившись на постель, мальчик понял, что готов отрубиться на мягкой подушке прямо сейчас. Но мать, против обыкновения — обычно она занимала стул, села рядом. Гарри тут же неосознанно коснулся на шее ленты Миши — последний подарок ему от друга, который он теперь носил не снимая. — Знаешь, — материнская рука легла поверх его ладоней, и тут же перевернула их вверх — чтобы посмотреть на его порезы, — тебе нужно уметь отпускать. Так будет лучше и тебе, и Мише — на том свете он чувствует, что ты мечешься, а помочь больше не может. Не держись за прошлое, смотри в будущее. Отпусти его… Да и твой друг вряд ли обрадовался, видя как каждый день льются твои слезы… Он бы наверняка не хотел, чтобы ты так сильно горевал по нему. — Наверное, — губы Гарри чуть дрогнули. — Мама, — быстро проговорил он, давя собственное подступающее к горлу рыдание, — зачем ты приехала? — Мне есть, что тебе сказать. Да и поддержать тебя хотела. Гарри устремил на нее внимательный взгляд. Почему-то сейчас грозная «товарищ полковник» выглядела так, будто бы совершила оплошность или промах. — Гарри, у нас грядет большое событие в семье. Вероятно, ты станешь в следующем году старшим братом. До с трудом думающего сегодня Гарри эта фраза доходила долго. Когда он понял, о чем говорит ему сейчас мать, в душе что-то перевернулось, и в холодном и льдистом мире начали распускаться цветы. — Правда? — у Рогозина-младшего даже сел голос, — я… стану старшим братом? — Да, — Рогозина горячо обняла его, — ты рад? — Очень, мам! — обрадованный сообщением Гарри сжал ее в крепких объятиях, — а когда это все случится? — Июль, — посчитала по пальцам мать, аккуратно распуская его руки вокруг самой себя. — Ориентировочно. — Вау, брат или сестра будут прямо как я… — сказал Гарри рассеянно, — круто. Женщина неловко ему улыбнулась. В было упавшим духом парне, заструилось тепло, и холод в сердце стал чуть оттаивать. Тут в комнату зашли коты — Туман, который теперь тенью следовал за Балагуром, и сам Балагур, которого парень теперь взял на опеку. Гарри не удивило то, что Туман, урча как трактор, сразу прыгнул к полковнику на колени, узнавая ее. Его удивило совсем другое — Балагур, который все еще разыскивал по школе и в разных уголках территории умершего Михаила, при этом жалобно мяуча, принюхался, неожиданно прыгнул следом за серым котом, отогнал его, и начал бодать полковника ушастой головой. Туман, явно удивленный собратом, даже не особо сопротивлялся когда прыгал с кровати обратно на пол. — Балагур, как ты себя ведешь?! — Гарри попытался его оттащить за шкирку от родной матери, но кот, неожиданно проявив гнев — зашипев и выгнув спину, едва его не оцарапал, прибавив бы к ранам на руках еще один сильно кровоточащий порез. Но пушистый кот затем все так же продолжил тереться о бок полковника, при этом ласково мяукая и урча. Рогозина, не очень понимая такого кошачьего поведения, позволила ему запрыгнуть на колени, и гладила по шерстке. Кот начал с новой силой тереться о пока невидный под пиджаком живот. — Наверное, — с интересом проговорил подросток, наблюдая за животным, — он что-то чувствует… Не зря он все пытается… — и Гарри кивнул на все так же странно ведущего себя кота. Галина Николаевна с удовольствием гладила животное. А Гарри неосознанно рассматривал их, и чувствовал, что в матери что-то сильно поменялось… *** Холодный ноябрь сменился не менее холодным декабрем, и впереди замаячили заманчивые перспективы на новогодние праздники. Гарри не чувствовал себя в состоянии чтобы веселиться, в отличие от студентов своей ступени, и сейчас больше всего предпочитал уединение и покой. Друзья ни звуком не обмолвились тем, что парень практически не разговаривал с ними, даже сторонился, предпочитая теперь тишь библиотеки или медиатеки, но все-таки поддерживали его как сами могли. Гарри и сам не знал — хочет ли он общаться или нет и слышать чужой смех, но исправно ходил на могилку Миши на их кладбище едва ли не каждый день. Ему казалось, что собственная боль потери на могиле чуть-чуть притуплялась, делалась легче, не давя на плечи как тяжелый груз. Только там, на могиле, он дышал спокойнее, иногда часами смотря в одну точку и механически теребя руками ленту на шее. Однажды он засиделся там почти что до самого рассвета. А было очень и очень холодно — где-то минус пятнадцать-семнадцать. Он с трудом встал, и тут же чуть было не упал в снег: наверное от резкого движения, организм не успел сработать, и его на краткий миг накрыла темнота — так ударила его уже ставшая привычной головная боль от перенапряжения и нервов. Но тут его подхватили. *** Когда темнота перед глазами отступила, а зрение прояснилось, Гарри увидел перед собой мальчика-подростка не старше самого себя. То, что это воин Эреба, не подлежало сомнению — темный, меховой плащ, что носили все парни и мужчины дома Эреба без исключения, был легко узнаваем. И это был дежурный по кладбищу — его тоже охраняли с тех пор, как строили дополнительный корпус и на территории появились обычные люди. — Жрец, — поклонился Гарри статный блондин с красными татуировками в виде наконечников стрел на лбу, узнавая гостя из Дома Ночи Никс, — вам не стоит быть здесь… да еще находясь в таком состоянии. Вы очень бледны. В голове Гарри бухал тяжелый молот, невольно заставляя пригибать голову к самой земле. Парень невольно схватился за могильную ограду — чтобы не упасть. — Спасибо, воин, — Поттер закрыл на миг свои глаза, чтобы черное — все в облаках и без звезд, ночное небо и белый снег перед глазами не менялись местами так часто, вызывая тошноту. — Но я не могу сюда не ходить… — Вас ведет за собой скорбь и уныние, Жрец Ночи. — неожиданно раздался тихий голос, и Гарри с неким потрясением поглядел на парня — у него порезался явно «не его» голос. — Не давайте себе пасть в бездну, так как этого слишком многие хотят… В карих глазах парня Гарри различил фигуру в черном, даже несмотря на то, что кладбище было мало освещено. «Никс! Никс говорит со мной через него!» — едва не ахнул парень, но чудом успел поприжать язык. Никс могла многое рассказать и предупредить. — Кто хочет? — затаив дыхание, спросил парень, моментально забывая обо всем на свете. Лицо неведомого воина Эреба тем временем искажалось в гримасе боли — вселение Никс, хоть и на короткий срок, было очень неприятно. — У тебя есть смертельные враги. Бойся… быть слабым… это уязвимость… Тут к парню с карими глазами резко вернулось его самообладание -Никс ушла. Гарри судорожно сглотнул. Последняя фраза богини звучала как суровый наказ. — Жрец, — неожиданно проговорил парень, — мое имя — Старк. — Приятно познакомиться, Старк, — мягко сказал Гарри, все еще пребывая в задумчивости от предостережения Никс. — Я из того потока, который учится позже всех, — сообщил Старк Гарри, — вы для нас — как маяк среди темных скал в океане. Вы — образец для подражания… — Я обычный студент Дома Ночи, каких сотни… — возразил ему Гарри, но парень отрицательно помотал головой: — Нет. Даже самые маленькие из нас видят вокруг вас ареол из искренних благословений богини. Вы необычайны… — Я не сильный, — вздохнув, сказал воину Эреба мальчик, — не такой уж я и хороший. Если бы ты только знал, сколько раз я бывал неправ и сколько ошибок наделал! Самое печальное, что я и сейчас их делаю. Постоянно. — Но вы — добрый, о Жрец. Я это чувствую. Вы хороший внутри, в глубине сердца, а это самое главное. — Надеюсь. Вернее, очень стараюсь быть таким. — Тогда окажите мне одну услугу, пожалуйста, — выдохнул Старк и, прежде чем Гарри успел его остановить, преодолел несколько разделявших их шагов. — Ты еще не завершил свое Превращение, но даже Сыны Эреба называют тебя жрецом. — Неожиданно Старк упал перед Поттером-Рогозиным на одно колено и, глядя тому в лицо, прижал к груди сжатый кулак. — Ч-ч-что ты делаешь? — оторопело глядя на него, спросил мальчик. — Присягаю вам. На протяжении столетий, воители делали так — вверяли себя, свое сердце, тело и душу своим Верховным жрецам и жрицам, давая клятву защищать их до последней капли крови. Я еще недолетка, но думаю, меня тоже можно считать воителем… — Я тоже еще недолетка, так что мы с тобой равны. — Голос Гарри задрожал, и он часто-часто захлопал ресницами, смаргивая непрошеные слезы. В него все еще верили, несмотря на то, что он опустил руки. — Принимаешь ли ты мою клятву, господин мой? — Старк, ты хоть понимаешь, что делаешь?! Рогозин знал, что такое клятва воителя. Давая такой обет, воин порой до конца своих дней служил Верховному жрецу, потому что разорвать такую клятву зачастую еще сложнее, чем пресловутое Запечатление. — Да. Я сделал выбор. Правильный выбор. Я выбрал добро, а не зло, свет, а не тьму. Вы принимаете мою клятву, господин? — повторил он слова клятвы. Гарри сглотнул, понимая, что, в общем-то, он одновременно и готов к этому, и не готов. Нужно было тщательней прислушаться к себе, но внутренний голос и ощущение того, что он поступает правильно, пришло практически сразу. — Да, Старк. Принимаю. — Твердо сказал Гарри. — Именем Никс я призываю тебя на службу Богине и мне, ибо, служа мне, ты служишь ей. Я принимаю твою клятву. Гарри неловко посмотрел в сторону могилы усопшего друга, и ему показалось что на мгновение теплый, легкий ветерок шаловливо дунул, откуда ни возьмись, и как бы обнял его, заключив в невидимый глазу кокон, поощряя и приободряя…