***
Мадара закрыл за собой дверь в спальню и последовал за сородичем. Обито неловко шаркал вниз по лестнице. Уже которые тапочки на его лапищах разошлись по швам и держались на честном слове и угрозах хозяина. Мадара силился вспомнить, что они идут делать: завтракать, обедать или ужинать. Ночными обжорствами Мадара предпочитал заниматься в одиночестве. — Кстати, Обито, а что ты жуёшь? — Учиха-древний не мог видеть лицо впереди идущего. — Ничего, — резко гаркнул Тоби, которого этот вопрос почему-то сильно смутил и заставил тревожиться. Учиха проглотил наконец хорошенько уже пережёванную бумажку и поспешил перевести тему. — У него реально странный взгляд. Ты знаешь, такой заплывший будто. Будто он не в себе. Да и не здесь. Не в этом измерении. Хотя техникой Камуи он и не владеет. Мадара потряс головой: — Я не понял, ты про кого? — Про Итачи! Мы же к нему идём. — Зачем? И он мои журналы потырил?! Обито остановился у подножия лестницы и щёлкнул пальцами перед носом Мадары: — Старик, очнись! Мы же собирались на кухню! Хавчика отведать! — А, точно, — Мадара треснул себя по лбу, после чего почувствовал прилив бодрости. — Мы же идём завтракать! Обито, а за ним и Мадара, перевёл взгляд красных глаз на настенные часы. Три тридцать. Никто не мог точно сказать: три тридцать чего? Дня или ночи? Из кухни послышалось неразборчивое бормотание. Никто не видел, что происходит на кухне из-за неудобного угла. Лишь свет от люстры, ритмично мигавший, показывался из дверного проёма. Обито отшатнулся назад, чувствуя, как дрожат поджилки. — Жуть какая-то. — Угу. — Есть охота. — Ага. — Пойдёшь первым? — Ох, Обито, ты знаешь, — Мадара нервно хихикнул. Глаза его забегали. — Я всегда во всём первый. Мне даже как-то неловко, что другим не достаётся возможности побыть впереди. Так что... — Всё с тобой понятно. Обито двинулся в сторону кухни неуверенной походкой. Первым, что увидел Учиха, стал стол, накрытый тарелками с печеньем и пирожными. А вторым... — Господи, да что здесь происходит?! За барной стойкой стояло, страшно сгорбившись, неопознаваемое существо. Повёрнуто оно было к вошедшему Обито и боязливо выглядывающему из-за сильного плеча Мадаре спиной — дрожащей и кривой. Оголённые лопатки и выступающие позвонки ходили под разгорячённой кожей ходуном, словно существу стреляло в поясницу. Под выступающими рёбрами и на шее сходились и завязывались в аккуратные бантики ленточки фартука. На крик Обито существо дёрнулось и медленно повернулось. Мадара испуганно взвизгнул и почувствовал, как по щекам прокатились несколько горячих слезинок, а по спине напротив сбежала холодная капля пота и скрылась за резинкой трусов. Казалось, существо прямо сейчас выпучит огромные, непропорциональные голове глаза и захрипит: «Мерзкие хоббитцы, не троньте мою пре-е-еле-е-есть!» Существо развернулось к вошедшим окончательно и оказалось сгорбленным, стоящим в пижамных штанах и фартуке, держащим кружку кофе в мертвенно белой руке Итачи. Брат Саске перевёл взгляд на Мадару и подмигнул тому, отчего Учихе-древнему даже показалось, будто где-то в соседней комнате или за окном кто-то играет чудовищную мелодию на орга́не. — Присаживайтесь... За стол... — Итачи поднёс кружку к тонким губам, облизнул фарфоровый край и откусил его. Хорошенько прожевав его, акацушник расплылся в улыбке. — Не бойтесь... После слов Итачи страх заполнил собой всё пространство кухни и всё тело Мадары, прогнав душу Учихи далеко в пятки. — Мы же не отравимся твоими печеньками? — протянул с сомнением Обито. Итачи вновь расплылся в улыбке, что было совершенно его возвышенно-безразличному темпераменту не свойственно. — Конечно, не отравитесь... — «ещё как отравитесь» таким голосом звучало бы естественнее. Обито принюхался и, решив, что если что Сакура его откачает, да и вообще у него пол тела из клеток Хаширамы, уселся за стол, потянув с собой на соседний стул и Мадару. Тарелка с пирогом стояла прямо напротив лохматого Учихи. Мадара вгляделся в странные узоры из земляничного джема. Чувство дежавю никак не покидало его. Ему даже казалось, что пирог гипнотизирует его. Учиха потряс головой и поднял неуверенный взгляд на припавшего к барной стойке Итачи: — Это..? Брат Саске вновь медленно улыбнулся и подошёл к столу: — Это моё лучшее творение. Я назвал его «Глаз луны». Обито приподнял левую бровь: — Ты начал давать названия своим блюдам? — Я начал давать имена своим блюдам. — О. Миленько. Итачи, не спеша, подплыл к другой части стола и поднял тарелку с кексами, обсыпленными сахарной пудрой, выставляя их на всеобщее обозрение: — Их я назвал «Белыми клонами Зецу». А их, — Итачи указал на политые шоколадом кексы, — «Чёрными зецу». — А что это за странные пирожные, похожие на фаршированные малиной гранаты? — Это «Плод дерева чакры». А рядом с ним «Хвостатые ватрушки». Девять штук. — Ммм... Как... — уголок рта Мадары нервно подпрыгнул, — аппетитно. Даже не знаю, с чего бы начать. Итачи подвинул к Мадаре узорчатую тарелку, на коей возлежали две вытянутые заварные улитки, украшенные маленькими ягодками красной и чёрной смородины. — Я бы рекомендовал тебе начать с этого, — Итачи перестал улыбаться и уставился мрачным, тёмным взглядом куда-то поверх макушки Мадары. — Имя им — «Глаза брата». Мадара покрылся холодным потом и вжался в спинку стула. Обито хотел было разрядить обстановку, но осёкся: — Как мил... Как ми... Как меня сейчас мурашки одолевают, Итачи, ты бы зна... — Знаю, — резко оборвал речь родственника Итачи и вновь зловеще улыбнулся. Звон мобильника Саске отвлёк Итачи от психологических пыток над родственниками. Обито выдохнул так сильно, что чуть случайно не выплюнул улику, которую так долго пытался проглотить. Итачи сузил глаза и прошаркал к барной стойке, на которой его брат-параноик (не без причины) так безответственно и неосторожно забыл свой второй мозг. Учиха-кофеман посомневался несколько секунд и всё-таки свайпнул вправо, принимая вызов. — Алоу? — Итачи почему-то ответил голосом официанта из до безобразия дорогущего и элитного РеСтОУранА. — Алё! Алё! — голос Сакуры был по обычаю гневным и негодующим, словно лишь расстояние и стыд перед людьми отделяли её от прямого пути в тюремную камеру, заранее любовно согретую мужем. — Сакура, это Итачи. — Что там у вас происходит?! — Ээ... Кофепитие, — Учиха оглянулся на сидевших за столом Обито и Мадару и, увидев чашки красного чая в их руках, отвернулся от отвратительной картины. — Саске спит, — добавил Итачи, припоминая, чей телефон держит. — Я не о том! Я спрашиваю, что у вас там творится! Ко мне в больницу пришёл Отоме, убитый... горем! — Господи боже мой, Сакура, выражайся помягче. Так мне жить не долго останется! — Итачи схватился за сердце, лихорадочно бьющееся ещё с десятой кружки кофе. Что уж говорить про сейчас. — Почему он так... горевал? Сакура громко выдохнула в трубку. Итачи готов был поклясться, что прямо сейчас жена его брата массирует виски, пытаясь успокоиться. — Я принимала пациентов. Ко мне по живой очереди пришёл Отоме, заплаканный, даже не так, зарёванный, с пустыми глазами, полными отчаяния и боли — ну прямо Саске в годы юности. Я аж понастальгировала. Спрашиваю: «Сынок, почему ты так близок к пробуждению шарингана?» Он на меня взгляд свой страшный переводит, а я уже и сама начинаю понимать, что что-то не так. А именно — где же Оками? Они же по-отдельности не функционируют! Они мыться-то раздельно вот-вот только начали. Он мне и говорит мрачным и бесцветным голосом (ну весь в отца, весь в отца!).... — Говорит? — Ну не говорит, а пишет. В блокноте. Мрачно и бесцветно. Ручка просто писать перестала... — Говорит-то что? — Говорит... Говорит... — голос Сакуры совсем сел. — Мама, — Отоме опустил плечи и низким голосом продолжил, — у меня разъединение личностей. —«Господи, — Сакура облегчённо выдохнула, — это всего лишь самодиагностика». — А ещё... Кризис детского возраста Учих... — «О боже, а что если это ипохондрия?!» — ... у Оками. А у меня кризиса детского возраста Учих нет. А ведь мы всё должны делать вместе! И быть больными на голову тоже! — Отоме, погоди, при чём здесь Оками? — Сакура присела на корточки перед сыном и попыталась заглянуть тому в глаза, надеясь, что не утонет во мраке тёмных с красными прожилками очей. В коридоре ещё по меньшей мере три десятка пациентов ожидают осмотра. — Оками, она... Бросила меня. — Что?! Что значит «бросила»?! — Она обиделась на дядю Обито за что-то. Она не сказала за что. Это как-то связано с тем, что она не смогла одолеть его. Поэтому она сказала, что деревня и семья её ограничивают и, лишь разорвав все эти ненужные связи, она сможет стать лучше. Перед тем, как разорвать мою нежную, невинную душу в клочья, она сказала, что отправляется искать силу. У неё точно кризис детского возраста Учих! А у меня разъединение личностей! И я страдаю! Так страдаю! Думаю, у меня такими темпами скоро глаза покраснеют! — Вот я и спрашиваю: что у вас там творится?! Чем Обито уже успел обидеть мою доченьку?! Быстро разберитесь со всем и верните мою Оками домой! Отбой! Итачи отнял мобилу брата от уха и вопросительно-недовольно уставился на сородича. Впервые не на Мадару. Учиха-древний даже почувствовал себя неловко. Обито, набив полный рот «Чёрных Зецу», столь пристально вглядывался в тарелку, будто бы ожидал, что та откроет ему все тайны глупого Какаши. Однако Итачи пресёк его чаяния. — Обито, я знаю, что камень тебе на лицо, а не на ухо упал. Так что не притворяйся глухим, я по громкой связи говорил. Сознавайся, что за конфету ты у ребёнка отобрал. В Мадаре, всё это время сидящем в сторонке (новая для него роль!), по такому поводу даже аппетит проснулся, и тот, отхапав кусок от «Глаз брата», приготовился слушать чужие оправдания (и это тоже для него в новинку!). — Я... — Обито проглотил разом всё, что держал во рту, и шумно отхлебнул чайку. — Я ведь не специально! И поведал Обито сородичам, как совершенно случайно узнал, что Оками ведёт дневник. Испытывая неуёмный интерес и любопытство, Обито (так же случайно!) устроил слежку за племяшкой и узнал пароль от замка на дневнике. Не преследуя никаких корыстных и эгоистичных умыслов (что вы!), он, когда двойняшек не было в комнате, открыл замок (продолжаем держать в голове — совершенно случайно) и принялся листать дневник (да, чужой, но только лишь из благих побуждений! У Обито вообще других побуждений не бывает. Только если его будит Мадара...) Погрузившись в чтение записей о глубоко личном племянницы (Обито и сам не понял, как это произошло), Учиха прозевал возвращение в комнату хозяйки. И комнаты, и дневника, и, вероятно, с этого момента судьбы Обито. Обвинённый громким высоким голосом в нарушении личных границ Обито запаниковал. Понимая, что при раскрытии всей правды пиз... скалкой он получит от всех Учих, включая Черномырдинку, Обито поднял дневник над собой и принялся убегать от малявки. Оками, уже готовая разреветься и сжечь никчёмного дядьку в пламени аматерасу (Обито не сомневался в её таланте и упорстве), пригрозила тем, что позовёт взрослых. Обито, не долго думая, вырвал последний заполненный лист дневника, полнящийся подозрениями в сторону странного в последнее время блудного дяди. Со словами: «Да вот твой дневник! На! Больно надо! Хватит ныть», — Обито бросил ворованное (случайно и молчаливо одолженное лишь из интереса и вообще временно) Оками и скрылся в коридоре. От улики он избавился самым быстрым и надёжным способом — он её съел («А где же привычка в любых непонятных ситуациях использовать катон?» — спросите вы автора. — «А вот не знаю», — ответит вам автор). — Тц. Всё с тобой понятно, — Итачи осуждающе поджал губы. — Ну ты даёшь конечно, Обито, — Мадара, продолжая поражаться самому себе, облокотился о спинку стула и отхлебнул чая. Ему бы шаль, очки и строгий взгляд — вот и недовольная поведением внука бабуська (автор пишет это в двух больших шарфах, очках и со сосредоточенным, почти строгим взглядом)))). Учиха-древний ещё какое-то время поупивался своей открывшейся благовоспитанностью и решил привнести в этот мир ещё капельку добра. Мадара наклонился к провинившемуся и прошептал: — Тебя если Итачи или Сакура решат скалкой побить, ты руки кухонными полотенцами обмотай, чтобы не так больно было. Должно помочь. Я сам эту скалку покупал. Она из липы. Это мягкое дерево. — Спасибо, дед. — Ещё раз назовёшь меня дедом, и про этот лайфхак я расскажу Итачи и Сакуре. — Понял, понял, я же не дурак Какаши. — И кончай звать Какаши дураком. Прервало их тайную беседу «Ох-хо-хо» Учихи-кофемана: — Ох, Саске, как опрометчиво с твоей стороны было не поставить блокировку на телефон. Почему ты вообще хранишь это в галерее? Если бы я не знал, что ты не понимаешь сам концепт и причины измен, я бы заподозрил тебя в неверности. Мадара поражённо выгнул брови: — Я смотрю, нарушение личных границ — это семейное. Брови Учихи-древнего изогнулись теперь уже в другую сторону и совсем под немыслимым углом. — «Я что, превратился в Итачи?» В следующую секунду Мадара уже был в ванной комнате и нервно разглядывал лицо на предмет старческих морщин. Проделка Обито не осталась безнаказанной: незаметно подсыпанный перец в чай и склизкий порченый изюм в пирожных могут изничтожить настроение своей неожиданностью больше, чем удар чидори. Сильно портить физиономию скалкой ему не стали. Во-первых, пластическая хирургия — вещь дорогая, и грех — выбрасывать деньги за неё на ветер. Во-вторых, этой физиономии ещё нужно было идти и высматривать маленькую детскую фигурку, а потом перед маленькой детской фигуркой пытаться состроить искренне сожалеющее выражение. Таким образом, Обито выудили за порванный рукав из дома и наказали без Оками не возвращаться. Как выяснилось, Оками была шустрым ребёнком и уже успела покинуть деревню. К счастью, в том направлении, которое указали свидели побега маленькой Учихи, был город, более-менее знакомый Обито. Ну, как знакомый? Для него была составлена подробная навигационная карта, поясняющая каждый пенёк и песочный кулич, так что прошерстить город для Обито не составило бы большого труда. Город, популярный среди обывателей как место отдыха и развлечений, носил звучное название Праздничный. Построен он был вокруг ликёро-водочного завода. И хотя завод давно был разрушен (историки и по сей день спорят, что это было или кто: бомба хвостатого, буйный Эй или коррупция), он по-прежнему притягивал к себе людей и создавал вокруг себя атмосферу веселья и беззаботности. У самых ворот города кто-то уже поиздевался над приветственной вывеской «Добро пожаловать к нам в Праздничный, дорогие приезжие!», выложив из её букв «Пора пожаловать нам денег, рожи!» Фонарики, мишура, игрушки и сверкающий дождик украшали собой абсолютно всё, до чего дотянулись ловкие руки местных жителей. Даже в лужах на незаасфальтированной дороге были намешаны блёстки. Запах косметики витал в воздухе. Обито мог поклясться, что чувствует кожей маленькие частички теней для век, свободно летающие по городу. — «Так вот, что было бы, если бы владения Мадары не ограничивались его комнатой, а распространялись на всё деревню. Я выйду из этого места с толстым слоем макияжа на лице, даже если буду просто стоять на месте». Где-то рядом с Обито раздался крик. — Мой бар! Что стало с моим баром! — Бедняге, похоже, не повезло. — Что же мне теперь делать! — мужчина лет пятидесяти пяти ошалело смотрел на своё владение. — Что с вашим баром? — Я лишился всех припасов алкоголя, что у меня были! Помещение всё в конфетти! Гирлянды трещат током! А в динамиках так громко бьют биты, что я даже не могу подойти к ним! Обито обратил взгляд на дверь. Точнее на то место, где она должна была быть. — Вас что, ограбили? — Да. Нет. Грабители за всё заплатили. Мой новый бар окупился за одну ночь. — Тогда почему вы кричите? — А как мне не кричать? Что же мне теперь делать с таким счастьем? Что делать-то?! — Снимать трусы и бегать. — Думаете? А это вариант. — Лучше найдите грабителей и поблагодарите их. Я не знаю, нужно ли для этого вызывать полицию? Они, наверное, уже далеко убежали, и сами вы их не найдёте. — Да куда там! Они в баре моего приятеля. Охранники моего заведения, восхищённые шармом грабителей, вынесли их на руках как фараонов и пошли тусить с ними. — Шармом? — Они были весьма очаровательны. Тот, который помоложе, особенно. Он ещё так хорошо танцевал на шесте. Я не мог оторвать глаз. — Как интересно. Что же это? Какой город — такие и грабители? — Они не местные. Они периодически заглядывают в разные города и селения и устраивают громкие и незабываемые шествия, круша всё на своём пути. — Чёрт, кажется, они знаменитости. — Ещё какие! — Но почему же я никогда о них не слышал? — Не знаю. Быть может, вам камень на ухо упал. — Так кто же они?.. — Они? О-о-о! Они... Молния рассекла безоблачное небо и ударила в какую-то металлическую халабуду, после чего та засверкала и запела притягательной (Обито бы даже сказал — провакационной) песней какой-то иностранной певицы. Толпа в баре в паре кварталов от них заверещала. — Что-что вы сказали? — Я говорю: они бессмертные опустошители! — Бессмертные опустошители? Хидан и Какузу? — Кто-то ещё помнит Хидана и Какузу? Да никто не помнит Хидана и Какузу! Все знают про бессмертных опустошителей Цунаде и Какаши, чьи печени не страшатся ни убойной дозы этанола, ни цирроза, ни пропавшего шампанского. А про стыд уж и говорить не стоит. — Глупый... Какаши?..***
— Господин Седьмой Хокаге! Я могла ещё, пусть и с трудом, скажем мягко, принимать, что госпожа Пятая и господин Шестой используют аллергию на документы и благотворительство в качестве отговорок, чтобы не посещать собрания всех каге... — У них там наоборот. Я имею ввиду аллергию и... — Неважно! Сегодня у нас совещание по зуму. Они могли бы подключиться, даже лёжа в своих мягких и тёплых постелях. — Ого! Я бы никогда не осмелился назвать берлогу Какаши-сенсея из одеял, подушек и собак постелью. — Неважно! О чём я говорила? А, об отговорках. Так вот, ваше объяснение не идёт ни в какие рамки! Это ж надо было такое придумать! Где-то в сторонке монитора не сдержал смешка Эй, которого почему-то объяснение Наруто нисколько не удивило. Почему же? — Мизукаге-сама, — Наруто откинулся на спинку стула и накрыл голову руками. Узумаки уже и не знал, как так повторить, чтобы ему поверили. Да как бы он такое выдумал? Его голова такого бы точно не придумала. — Я же говорю. Каждый год тридцать первого декабря Какаши-сенсей и бабуля Цунаде шлют всех в баню и отправляются разорять пабы, бары и клубы встретившихся им (на кривой и извилистой дороге жизни Какаши-сенсея, видимо) городов. После чего мне приходят в бланках для жалоб благодарности от жителей этих городов. В СМИ развергается скандал, после которого я мечтаю провалиться сквозь землю или хотя бы запереться в старой клетке Курамы в глубинке моего сознания и никогда оттуда не выходить. Вот он опять ржёт надо мной! Заткнись, Курама, и без тебя тошно! Ну скажите мне, как я такое мог придумать? — Госпожа Мизукаге, — Гаара, как всегда спокойный и учтивый, обратился к рассвирепевший Мей, — неужели вы не слышали о бессмертных опустошителях Цунаде и Какаши? Фотки с танцами Какаши-сенсея облетают весь интернет не менее четырёх раз в год. Этим фоткам даже группы и каналы в соцсетях посвящают. Просто в этот раз «фестиваль» выпал на время нашего собрания. Так бы, в этом вам даже не стоит сомневаться, они бы снова отсутствовали на собрании по причине благотворительности и аллергии на документы. В правом верхнем окошке зума сдерживала хохот и стучала по столу Куроцучи: — Ха-ха! Быстрее, быстрее! Я сейчас выведу на экран новости! Это нужно видеть! Действующая Цучикаге вывела на экран прямой эфир из города Праздничного. — Мы пробираемся через толпу пребывающих в состоянии эйфории зрителей. Здесь пока мало что можно разглядеть. Всё такое цветное и вырвиглазное. Да ещё и люди в баре поднимают вверх руки и прыгают. Помещение будто вращается. Боже, мой вестибулярный аппарат. Где же сцена? Она тут явно есть. Наш высокий оператор подсказывает, что Ру и Джулс прямо по курсу. Ох, кажется, я что-то вижу! Джуго, быстрее делай эксклюзивные фотки! И меня тоже на их фоне давай. Получилось? Отлично. Отредактируешь потом мои скулы. Дорогие зрители, а вот и виновники праздника! Госпожа Пятая сейчас, насколько я могу судить, выполняет роль охранницы и принимает пожертвования от восторгающихся зрителей. Интересно, на что собираем? На рубашку господину Шестому или на то, чтобы господин Шестой не мучил народ и стянул уже штаны? Я голосую за второе. Ой, кажется, наш оператор что-то мне подсказывает. Что? Мне стоит заткнуться? Ну уж нет. Вы только поглядите на эти движения! Какие пластичные и манящие! Какаши-сан явно профессионал в этом деле. Впрочем Какаши-сан — ас во всех делах. Ох, какие изгибы ног! Ах, какая талия! Не знаю, как вы, дорогие зрители, а я бы без раздумий взяла такого мужчину в жёны! Посмотрите, как он будто бы скромно и стеснительно оглаживает свои плечи, а потом прогинается, держась за шест! Кто из вас сможет такое повторить! Что-что, мой навязчивый оператор? У нас рейтинг 12+? Так поставьте 16+ или 18+. Что, вам сложно что ли? А вообще жадность это какая-то — скрывать от подростков такую красоту. О боже, лунная походка! Интересно, у кого господин Шестой такому научился? Возможно, господин Седьмой и его жена Хината принесли эти знания с луны и передали их сенсею. Какая грация! Какая грация! Какие мышцы! Что, погодите, он без маски? Ах, жаль, мы видим только спину. И не снять никак даже нашему высокому всезнайке-оператору. А я думаю, чего это с другой стороны сцены люди выглядят ещё счастливее нас. — Наруто, к тебе можно? — Нет! — Как это нет? — Саске выбил дверь. — Мне хоть куда можно. Наруто оторвался от просмотра новостей и ткнул на кнопку отключения микрофона. Учиха недовольно поморщился. — Оторвал меня. От дел важных. Говорил: «Саске, выручай. Притворись типа ты Какаши-сенсей. Моим клонам нельзя, они могут случайно ляпнуть «даттебаё». Да Сакуру с собой прихвати. Потому как хорошо бы, чтоб и Цунаде-сама в зуме засветилась». — Это... Уже не нужно. — Не мог раньше позвонить и сказать? Или хотя бы смску кинуть? Я сюда еле добрался. Спина болит, еле хожу. — А что случилось? Твой предок накосячил, а ты между ним и летящей скалкой встал? — Да не. Этого уже давно, слава Ками, не было. Сезонное. Всегда чуть холод, спина болит. И шея. — Старость? — Ты это, полегче! Это всё он. Райкаге. Со своей ломающей хребет техникой. Со своим чёртовым лайнер бабл... бубл... бибер... лямбда бусти... бум... — Лайджер бом, — подсказал отдалённо знакомый Саске голос из динамика. Узумаки со смущением понял, что микрофон он не отключил. — Да, точно! Спасибо, смутно знакомый голос. Так вот, у меня из-за этого Райкаге боли в спине и шее, чуть что. А зимой я и вовсе несколько недель страдаю. Иногда даже дней пять с постели встать не могу. Где-то в Кумогакуре один бывший Райкаге блаженно улыбнулся, зная, что его укороченная не без помощи одного Учихи рука отомщена. В коридоре вновь послышались крики. — Пропустите! — Женщина, куда вы ломитесь?! У вас что, дети некормленые? — Хуже. У меня я некормленая. Обед всего сорок минут. С дороги, говорю! Саске расплылся в нежной улыбке и повернулся к дверному проёму: — Сакура-а-а... Разъярённая розоволосая и красноликая девушка с разочарованием поняла, что дверь в кабинет Хокаге уже выбита, и немного снять напряжение не получится. — Ох, нет ему веры, нет ему веры. Облажается он. Недаром он так на Мадару похож. Наруто! Сакура привычно смела всё с чужого стола и ткнула пальцем в тусклого и кислого как рассвет понедельника Узумаки. Тот лишь чудом успел прижать к себе ноутбук с микрофоном и теперь взирал на бывшую сокомандницу, не понимая, в чём с ней соглашаться и где поддакивать, чтобы не били. Саске сонно приподнял бровь и спросил: — Милая, что случилось? Кто из моих родственников уже успел испортить тебе... Ну, какое бы доброе время суток сейчас ни было, кто тебе его испортил? — А ты сам догадайся, милый. — Мадара, — самый очевидный вариант. — Да вот нет, — Сакура сложила руки на груди и села на стол Хокаге. — Его недовоспитанник. — Обито? — скромно предположил Наруто, уже давно позабывший про каге в своём мониторе и начавший копаться в ящиках с раменом после слова «обед» из уст Сакуры. — Этот, — кивнула Сакура. — Как мне рассказал Итачи, Обито уже успел покапаться в личных вещах Оками, и теперь наша милая девочка ушла из деревни искать силу. А Отоме, наш милый мальчик, остался один одинёшенька. Он утверждает, что у него разъединение личностей, и я склонна ему верить. — Мда... Натворил он делов, — вздохнул Саске. На самом деле часть его души, пусть маленькая, но удаленькая, гордилась дочерью, которая так рано смогла соблюсти главную традицию Учих — свалить из деревни. Сакура слезла со стола и снова ткнула пальцем в Хокаге: — Ты. Должен помочь. Отправить подмогу. Он растяпа, и один не справится. Наруто, понимая, что отказ не принимается (ладно-ладно, он даже не решился бы сказать что-то помимо «так точно, Сакура-чан»), заклацал по клавиатуре, открывая списки свободных шиноби. — Та-а-ак. Генины тебе подойдут? Сакура отрицательно повертела головой. — Нет? Эмм, есть у меня свободные чунины. А? Сакура раздражённо ударила по столу: — Джонинов мне подавай. Лучше, чтоб уровня Хокаге. Моих детей учили играть в прятки члены Акацки. — Сакура, у меня джонины все либо заняты, либо на пенсии давно, либо слегли с недосыпом. Ты и сама должна об этом знать, ты же глав врач. Я не знаю, отправь вон Саске. Учиха неловко улыбнулся: — Слушайте, я бы и сам рад рвануть на поиски. Честное слово. Но у меня спина болит. Одно смелое движение, и заклинит. Придётся поисковый отряд с носилками и за мной отправлять. Сакура выдохнула через раздутые ноздри и наигранно сладким голосом обратилась к Наруто: — Скажи своему лучшему другу, чтобы он больше не искал свои распрекрасные созвездия в порыве романтического настроения, стоя светлой ночью на веранде в одних трусах. Узумаки сощурил глаза, чувствуя себя не в своей тарелке, но всё же сказал: — Саске, э-э, ты слышал. Узумаки принялся снова клацать по клавишам: — Так, кажется, всё-таки есть свободные джонины. Ино и Сай. Сакура с нечитаемым лицом повернулась к Саске, а потом расплылась в убийственной улыбке, говорящей: «Даже не думайте, что я чему-то рада». Муж девушки отвёл взгляд в сторону. Из уст его вырвался нервный смешок. Наруто подозрительно сощурился. — Сакура-чан. Я-я должен ещё что-то сказать своему лучшему другу? Розоволосая упёрла руки в боки. — Да уж будь добр. Скажи... Почти две недели назад паранойя Саске достигла своего пика. Помешавшись на идее, что Сараде в этом возрасте уже может кто-то начать нравиться, а Саске о потенциальных ухажёрах ни сном ни духом, Учиха принял решение о слежке за этими самыми потенциальными ухажёрами. И начал Саске с самого, на его взгляд, вероятного. Ино, проходившая мимо спальни сына, мельком глянула в щёлку проверить, смог ли тот заснуть. Яманака кивнула себе и тихонько пошаркала дальше по коридору. Однако вдруг девушка застыла на месте. Сознание после того, как она отошла от комнаты, показало картинку из комнаты заново и прошептало: «Маманя, а тебя ничего не смутило?» Яманака лунной походкой двинулась назад и снова заглянула в комнату. Всматриваясь в глубину команды, она пытылась определиться: «Это я сошла с ума или он?» Сай встретил жену лёгкой улыбкой и приподнятой бровью. — Ино? Что-то случилось? — Саинька, кажется, я схожу с ума. Я зашла в комнату Иноджина, и мне померещилось, будто на подоконнике сидит Саске и наблюдает за сном нашего сына. — Ино, ты сошла с ума, — с нежной улыбкой успокоил жену Сай. — Ох, Сай, ты всё-таки сходи тоже загляни Иноджину в комнату. Ну, чтобы мы точно знали, кого вести к психиатру, а кого нет. — Хорошо! Сай вернулся через минуту, бледнее обычного. И даже вечная раздражающая улыбка стекла с его лица холодным потом страха. — Саинька? — Иночка. Либо к психиатру мы с тобой пойдём вместе. Либо... — Ну? Не тяни меня за мой роскошный хвост, милый! Либо что?!. — Либо Саске и правда следит за нашим сыном. — Аааа!!! О Господи, Сай! Что же нам делать? У ребёнка невменяемые родители! — Ино, не плачь. Главное, что мы его любим. — Да, ты прав, Саинька, любовь — это главное! — К тому же, я подозреваю, что мы с тобой на самом деле в своём уме. — Конечно, в своём. Я бы заметила, если бы использовала свою технику. — Я имею в виду, что, вероятнее всего, Саске, сидящий на подоконнике с камерой и блокнотом, реальный. — Но, Саинька, почему он там... сидит? Сай тяжело вздохнул и приобнял жену: — Ино, я думаю, нас подозревают в государственной измене, поэтому отправили Саске следить за нашим сыном, ведь он самая большая ценность, которая у нас есть. Ино нисколько не смутили слова неспавшего несколько ночей мужа, и она сказала: — Логично. — Нет, ты понимаешь, какая у моей подруги была истерика? Их чуть инфаркт не сразил! Этих первоклассных джонинов! Они до сих пор отходят! Саске попытался оправдаться: — Да, это было немного... — По-идиотски? Отвратительно? Бесстыдно? Ужасно? Не по-дружески? — Немного несвоевременно. — Несвоевременно? То есть вины своей ты не признаёшь? — Зато теперь я могу сказать три вещи. Во-первых, Иноджин не поливает свой кактус на подоконнике. Он скоро умрёт такими темпами. Во-вторых, у него классный стиль в рисовании, прям зачёт. В-третьих, я не против того, чтобы он встречался с Сарадой. Парень хороший, красивый, талантливый, понимающий, в меру спокойный, упорный, не капризный. Родителям респект, хорошо воспитали. В общем, мне Иноджин нравится. Наруто замахал руками на манер вентилятора, дабы прогнать исходящую от Сакуры гнетущую атмосферу. — Так, так, не надо нервничать, пожалуйста! Сейчас я позвоню Шикамару, и он со всем разберётся. Такс-с... Узумаки повертел головой в поисках телефона, но кроме хандроза у себя ничего не обнаружил. Тогда джинчурики вспомнил про ноутбук у себя в руках, который он так отчаянно прижимал к груди. Распахнув его, Узумаки понял, что совещание всё ещё идёт. Ну как идёт? Каге продолжают увлечённо смотреть прямой эфир из Праздничного. Наруто на сей раз действительно отключил микрофон и у каге, и у себя в этой видеовстрече, а затем открыл новое окошко и позвонил Шикамару. Нара витал в облаках весь свой положенный по расписанию обед. В голове он переваривал события прошедшего утра и искал слова, с которыми он попробует вечером попроситься домой. — Ты меня не любишь! — разбитая тарелка. — Люблю. — Не ценишь! — разбитая тарелка. — Ценю. — Не уважаешь! — разбитая тарелка. — Уважаю. — Ты меня просто боишься! — А вот это уже правда... — ЧТО?!!! — Ой... Я не это хотел сказать. (Т_Т) Не боюсь, не боюсь. — Не боишься? — Или боюсь. Или нет. — Так боишься или нет?! — Я боюсь, но не боюсь, но боюсь... А какой правильный ответ? — «Тум-турум турум, тум-турум турум!» — Ась? — Шикамару вынырнул из ещё совсем свежих воспоминаний и ответил на звонок. — Ага. Ага. Мгм. Угу. Понял. Ясно. Ок. Ща. Эх. Знаю, кому позвонить. Давай, до связи.***
Между старыми друзьями и по совместительству старыми врагами повисло напряжение (сексуальное — хотелось бы сказать. ХОТЕЛОСЬ БЫ). Обито сжимал в руке чужую куртку, не представляя, что с ней делать. Какаши (вновь в маске) глядел на товарища очень спокойным и немного мутным взглядом. В руке у Хатаке был воротник распашонки Цунаде, в которой сама старушка качалась как в гамаке. — Какаши. — Обито. — Какпх-а-аш-ши-ы, тепхе было на «и-ы», а не на «о-о», — подала голос всё-таки живая Цунаде. Обито в который раз неверяще оглядел старого знакомого (а знаком ли с ним Обито вообще? Сейчас он сильно в этом сомневался). Босые ноги. Обито был свидетелем того, как улетевшие со сцены в толпу кеды унесла какая-то непонятная дама. Обтягивающие тёмные джинсы. Обтягивающие — это слабо сказано! Футболку унёс уже какой-то непонятный мужчина. — На вот, твоя куртка, — Учиха***
— Чёрт, как же я хочу туда... — Я тоже хочу... Но мы туда уже не пролезем... — Печалька... — Это эйджизм. — Ага. А ещё дискриминация по росту и обхвату попы. К счастью шиноби, на пути ушедшей за силой Оками встретилась детская коробка с препятствиями и шариками. И пока Какаши и Обито грустными и обиженными глазами взирали на уже недоступное им детское развлечение, а Цунаде тряслась над блевотным мешочком, маленькая Учиха со смехом и весёлым визгом толкала и пинала незнакомых детей. Учихи всем кланом рукоплескали родной кровинушке. Отоме радовался «объединению личностей» у себя и концу кризиса детского возраста Учих у сестры (рекордно и чудесно быстрому). Саске с усмешкой листал ленту: — А вот и фоточки с видосиками танцев Какаши-сенсея. — О, уже подъехали? — Сакура приникла к мужу, присоединяясь к разглядыванию феерических телодвижений учителя. А Наруто, недовольная голова которого ворчала из телефона Какаши, восторга товарищей не разделял: — Какаши-сенсей! Ну, как вам не стыдно! Вы же публичный человек! — Ох, пожалей меня старого-больного. Мне ведь помирать уже скоро. — Какаши-сенсей, вы, сколько я вас знаю, всё на тот свет собираетесь, собираетесь да никак не соберётесь. Зато в клуб каждую неделю бегаете! На своих старых и больных ногах! Итачи поморщился на такое заявление. — Эй, мы тут всё-таки не старпёры, — старший сын Фугаку обернулся на Мадару, который ещё не завёл тесную дружбу с соцсетями и не совсем понимал, что за фотки Какаши они тут обсуждают. — «Мы» — это я. Я говорю о себе «мы». — О, я смотрел фильм, где к чуваку приклеился паразитирующий пришелец. Они потом тоже о себе говорили «мы». — Мне это знакомо. — К тебе тоже приклеился пришелец-паразит? — А ты разве не видишь, какой он тощий, зелёный и иссохший? Понятное дело, у него глисты! — Мадара ничего не понял. — Да хоть глисты! У меня по крайней мере нет лица лучшего друга на сиське! — Это потому что у тебя нет лучшего друга! — Успокойтесь вы. Ладно тебе, усуратонкачи, — Саске пожал плечами и сохранил себе ещё с десяток фото. — Твой учитель красивее и талантливее тебя. Просто признай это и перестань завидовать. — Да я не!.. — А что думаешь ты, мой больной лучик солнца? — обратился Какаши к старому другу. Обито, не зная, что обращаются к нему, проигнорировал милое прозвище, какие Какаши давал всем подряд. Впрочем у Обито будет ещё много времени, чтобы узнать о привычках своего прекрасного друга и врага.