Свет — это всё, что у нас есть… А если мы во тьме?
«Выбраться.» С самого первого мгновения в туннеле, когда Иккинг ещё осознавал свои действия и думал о каком-то там, совершенно не казавшемся теперь важном, долге перед тем неизвестным, эта мысль прочно засела у Иккинга в голове, вцепилась в его силу воли и двигала вперёд. Иначе бы он не знал, что ему делать. Сначала Иккинг пытался сохранять самообладание и рассудок. Он шёл. Это было единственное, что оставалось в этом неизвестном прежде месте. Глаза Иккинга не видели вообще ничего, и тот не понимал — это настолько темно в туннеле или он совсем ничего не видит? Решив пока не уделять этому времени, он двинулся вперёд, практически на ощупь. Земля под ним поначалу была довольно ровной, но потом… В первый раз Иккинг едва не упал на двадцатый шаг. Ему показалось, что под его ногами начала расти бездна — но пока это была всего лишь небольшая яма под его правой ногой. Иккинг немного замедлился, стал аккуратнее переставлять протез, окончательно начавший приходить в негодность. Мелких камешков, кусочков земли и просто ухабов становилось больше с каждым шагом, словно они со временем начинали двоиться и троиться. А ведь это было только начало — что будет дальше, Иккингу и представить было боязно… Делая всё меньше и меньше шагов с каждой сотней ударов эталонного ритма, Иккинг начал по-настоящему бояться. В голове стало шуметь, будто там разразился могучий шторм, а кандалы на правой ноге, на которые крепилась цепь, теперь так неимоверно натирали, словно кто-то решил разорвать кожу до кости и потом посыпать открытую рану солью. Сил Иккингу уже не хватало даже на контроль своего тела. Его руки повисли безвольными тряпками, ноги едва держали казавшуюся тяжелее самого тяжёлого дракона палочку Иккингова тела… — Ты один. «Кто это говорит?» — подумал Иккинг. Он настолько устал, что не отнёсся к голосу со всей серьёзностью. И осторожностью. — Ты не волнуешься… Это радует. — продолжил неизвестный неуверенным, казалось бы, голосом, но при этом нисколечки не обращая на заданный ему вопрос внимания. Иккинг остановился. Он подумал, что голос ему лишь почудился от усталости… Но тот снова заговорил. — Я не иллюзия. Вернее, для тебя не иллюзия. Остальные меня бы просто не услышали. «Ты внутри меня?» — подумал Иккинг с лёгким недоумением. — Конечно. Тебе даже не надо говорить, достаточно думать. Я это услышу. «Но кто ты?» — Хороший вопрос. И в то же время не очень своевременный в нынешней ситуации. Хотя времени у нас… Пока не знаю сколько. «И всё-таки знать это мне надо.» — настаивал Иккинг. — Я — бедный пришелец в твоей голове, но при этом и её главная, неотъемлемая часть. Жалкий и в то же время могучий… «Как мне тебя звать?» — Зови меня внутренним голосом. Но я к тебе не представляться пришёл, увы. «А что же заставило тебя обратиться ко мне?» — Боль. Всепоглощающая боль. Тяжесть одиночества. Холод. Страх и неопределённость. «Всё будет хорошо…» — ответил на эту загадочную и произнесённую с неимоверной тоской реплику Иккинг, но попутно подумал, верит ли он сам в это… — Не обманывай меня! — закричал вдруг голос. — Слишком много боли! Слишком много я страдал за последнее время! Ты не помнишь, ЧТО было до того, как ты попал в темницу! Твоё тело ослабло и многого больше никогда не сможет! «Не паникуй, » — попытался успокоить свой внутренний голос Иккинг, — «мы обязательно выберемся…» — Лжёшь! Не лги самому себе! Ты даже не можешь посмотреть на себя, чтобы увидеть, во что превратилось твоё тело и есть ли оно вообще! «В каком смысле… Стой, стой — как это: есть ли оно вообще?» — После того, что они с тобой делали, я не могу понять, где я — в реальности или в бесконечно растянувшемся последнем мгновении нашей с тобой жизни? Это невыносимо — не осознавать реальность! И поверь, из мною названных для тебя предпочтительней второй вариант! «Но почему? Что со мной?..» — Нет! Слишком больно! Я не хочу вспоминать! Мне больно, одиноко и страшно! Иккинг задумался. Неужели он настолько сильно страдал, что умудрился об этом забыть? Неужели всё произошедшее было настолько ужасно, что «внутренний голос» даже говорить об этом не хочет?.. И тогда Иккинг решил дать внутреннему голосу высказаться. «И что ты предлагаешь? Остановиться?» — Да! Остановись! — почти торжествующе воскликнул голос. — Я больше не хочу, ничто в твоём теле не хочет продолжать! «Безумие!» — ответил Иккинг с негодованием. — Разумная необходимость! «Нет! Я ещё хочу жить! Я хочу увидеть Астрид, Беззубика, отца.» — А они ещё есть в этом мире? «Не верю тебе!» — Иккинг схватился за голову и… Не почувствовал ничего. «Волосы! Где мои волосы?» — Их нет! Ничего нет! Мы в иллюзии! — продолжил настаивать голос со своей нервозной интонацией. «Не верю!» — настаивал в ответ Иккинг и продолжил идти. В этот момент внутренний голос нервно засмеялся… И Иккинг остановился. Он попытался снова пойти… Но все руки и ноги словно были закованы в цепи. «Что? Как?» — Я могу тебя подчинить в любой момент! Ты сам не понимаешь, какой я, твоё подсознание, обладаю над тобой властью! «Подсознание?» — Все твои страхи, все твои мучения, все твои радости я принимаю на себя! Они питают меня, они рушат меня изнутри и возрождают снова, без меня ты ничто! Иккинг начал понимать, какую ошибку он допустил, дав этому напуганному существу внутри себя шанс говорить. Оно явно не понимало, что говорило, и… — Я тебя слышу! — отозвалось подсознание. — Я всё внутри тебя слышу! Иккинг вынужден был замолчать. Даже думать теперь было нельзя без контроля со стороны этого нечто. Оставалось только побороть его. — И снова — только ты подумал, я уже всё знаю… Какой же ты скучный. Да ещё и один. «Один? Что ты хочешь этим сказать?» — Ты мне не нужен! Ты всё равно мёртв, дай и остальным умереть спокойно. «Остальным?» — О да… Здесь много соседей, но они так прочно вросли в твоё ныне мёртвое тело и сознание, что с ними общаться невозможно совершенно, а я так одинок… Что ж, прощай. В этот момент голова Иккинга словно врезалась в скалу. Поразившая её боль была настолько сильна, что Иккингу хотелось буквально раскроить себе череп. Внутри словно взорвался шар раскалённой плазмы. Одна за другой части его сознания отделялись и в неистовстве сталкивались, врезались в череп, рвали извилины… Полный хаос. Иккинг схватился за голову и упал на землю с диким, как его ещё обострённому слуху казалось, грохотом. Молнии сверкали перед его глазами, хотя в туннеле было по-прежнему темно; волны кипящего разума Иккинга бились о скалы его черепа; чувства разрывали ткань мыслей на части, не оставляя целой ни единую нить. Некогда могучий столп разума Иккинга упал вместе со своим обладателем. Все чувства расплескались в этом океане. Любовь, честность, храбрость погрузились всей своей тяжестью на самое дно, задыхаясь и сгорая; паранойя, недоверие, злоба и отчаяние терялись в облаках, зажариваясь в раскалённом паре, исходящего от горячего разума; зрение, слух, осязание — находились между одним адом и другим, получая сразу с двух сторон. А подсознание смотрело и даже наслаждалось… — Стой! — раздался в голове Иккинга ещё один голос, усталый, но твёрдый, словно гранит. — Воля? — удивилось подсознание, явно не ожидавшее такого гостя. — Тебя не звали! Ты лишь задерживаешь меня в этом бесконечном сне! — А ты только сокрушаешься об одиночестве, когда надо бороться до конца. — устало, но всё ещё напористо ответила воля. — Бороться не за что, одумайся! Воля в ответ лишь набросилась на внутренний голос всей своей оставшейся силой. Завязался ожесточённый бой. Воля перехватывала и теряла контроль над разрозненными остатками разума Иккинга так же быстро, как подсознание — теряло и возвращало. Подсознание усыпляло отдельные чувства — воля их пробуждала, и круг этот мог бы длиться вечно… Сознание Иккинга чувствовало всё это. Оно сопротивлялось всем, пытаясь вернуть чувства под свой контроль, но боль лишь усиливалась. Руки всё сильнее сжимали голову… Пока сознание не начало погружаться в тяжёлый сон. В последний миг своего нормального функционирования сознание заметило, что воля начинает побеждать…***
Тело проснулось. Безумная бойня вчерашнего дня всё ещё отзывалась звоном в голове. Раздробленные части сознания без какого-либо порядка были разбросаны по закуткам, сломленные и отторгнутые разумом, но не подчиняющиеся подсознанию. Воля одержала пиррову победу. Да и та была временной. Теперь ей пришлось с огромным усилием поднять тело. Ноги с трудом выпрямлялись, руки неистово дрожали, кровь била в виски. Воля, добравшись до начала всех конечностей, подчинила их себе, пытаясь лишь легонько двигать. На большее гниющие разум и тело были сейчас не способны… Иккинг, ну или то, что от него осталось после прошедшей битвы, боялся в тот момент не то что сделать первые шаги — подумать о них. Для всех остатков его разума, даже для воли, это стало вдруг сродни первому полёту на драконе… Только страшнее. Тогда Иккингу было всего пятнадцать, и им двигало чистое любопытство, а сейчас… Нет. Он и сейчас был молод, конечно, всего-то девятнадцать, вот только им уже не двигало ничего. Да и почти нечему было. Все чувства, все ощущения, кроме равновесия, по прихоти подсознания отключились в один момент. Мозг не получал никакой иной информации. Лишь иногда проскакивал некий внутренний механизм ритма, отсчитывавший очередную сотню эталонных ударов, да временно победившая воля с упёртостью осла двигала тело. Сам Иккинг, словно погрузившийся в сон, лишь изредка подавал голос… И в этом голосе читался ужас. Если раньше он хотя бы ощущал каждый шаг, слышал скрип протеза и грохот цепи… То теперь всё поглотила вечная ночь. Ночь света, ночь звука. Она безраздельно царила в этом туннеле. Ни малейшего лучика. Ни малейшего треска, шёпота или даже намёка на их скорейшее появление. Подсознание Иккинга — тот самый внутренний, буквально утробный голос, разрушитель, «освободивший» и почти сразу подавивший все остальные проявления разума — противилось движению. Оно буквально в штыки принимало любую попытку силы воли делать очередной шаг, толкать тело Иккинга вперёд. Вот он делает один маленький шаг, но что впереди — земля, камень, яма? Может там ночное небо из тысяч мельчайших чёрных нитей, сошедшихся в едином танце с взглядами богов и из безграничной мощью? Или столь же чёрная и столь же безграничная пустота, в которую сознание упадёт и будет падать до самого Рагнарёка, а то и дольше?.. Холод тоже царил дикий. Кожа, казалось, не чувствовала его, и сам Иккинг не замерзал, однако тело дрожало так, что даже шевелить пальцами было трудно. Что уж говорить про шаг. Подсознание Иккинга упорно твердило, что та нога, что у него есть — это фантомная боль, омертвевшая рана на его чувствах, которую он должен отпустить и остановиться… Застыть. Но воля снова двигала его вперёд. Ещё один шаг. Левой ногой. Внутри Иккинга никто не почувствовал его, но вдруг проснулся слух — и все разрозненные части некогда единого мозга услышали этот протяжный и в то же время мгновенный шорох, громкий как дыхание мыши-полёвки и тихий как рёв ночной фурии при заходе на атаку… Снова обострились все оставшиеся чувства, снова слух просил малейшей вибрации, снова ноги просились в бег… Но голос из головы снова требовал остановки, и тело подчинялось. Ему снова было больно. «Со мной всё-таки что-то сделали…» — на мгновение проснулся сам Иккинг внутри себя, но так же быстро канул в небытие под давлением наплывшей волны пугающих ощущений. Всё снова распалось на тысячи мельчайших осколков. Воля снова подавила паникующий внутренний голос, собрала остатки сил Иккингова тела и двинула это тело во всепоглощающую темноту. Снова шаг. Те первые шаги казались уже лёгкой прогулкой. Полное отсутствие ощущений и апатия тела и разума сменялись ударами тысяч раскалённых клинков в самые недоступные, а оттого ещё более уязвимые места плоти и души. Подсознательный голос вновь и вновь начинал паниковать и просить остановиться. Жалобно просил о пощаде. Угрожал задушить разум и окончательно свести самого себя с ума. Начинал в отчаянии умолять. Но воля вновь и вновь заставляла гниющий мозг двигать тело — по клеточке, но двигать. Нога Иккинга повисла над очередной — или той же, что и всегда? — пустотой. Голос подсознания вновь и вновь пытался остановить этот казавшийся вечным и мгновенным шаг. Его настойчивости можно было бы позавидовать, не упирайся она в огромную глыбу воли, даже уже не Иккинга — это тоже было что-то подсознательное, словно передающееся от отца к сыну. И что-то ещё не проявлявшееся доселе в полной мере… Но вот подсознанию удалось — остановить одну, незначительную клеточку левой ноги. Один миг — и клеточка остановила другую, такую же незначительную, а та ещё одну… Как карты в карточном доме, эти уже краплёные клеточки, кусочки лакированной бумаги, составляющие гигантский дом Иккингова тела, останавливали другие клеточки, ткани, мышцы, кости… И вот тело Иккинга остановилось, уйдя из-под контроля воли. Но шаг был уже сделан… Пустота объяла Иккингово тело своими нежными щупальцами, приглашая к себе на бесконечно близкое дно. Полнейшая темнота перед и без того затуманенным взором не менялась ни на секунду, словно время остановило свой ритмичный ход и предоставило этот мир самому себе, наблюдая за реакцией последнего. Полёт в эту дыру в пространстве мог тянуться длиннее вечности… Раздался глухой звук удара, заставивший вздрогнуть всё оставшееся внутри тела от грохота, подобного грому Одина. Тело… Упало. Внутри Иккинговой головы сразу разразилась такая паника, словно Рагнарёк постучался к ним посреди ночи. Сознание Иккинга, проснувшись на миг, издало вопль отчаяния, близкий к предсмертному; подсознание торжествовало и неистовствовало в своём безумии, рождая и убивая один родной Иккингу образ за другим; остатки чувств метались по телу, не в силах понять источник раздражения. Полнейший хаос… И только воля была спокойна. Она поняла свою ошибку. Темнота вокруг неё не собиралась щадить никого. Трезво оценив ситуацию и положение тела, воля опять нашла то, что связывало её с руками. Вернув над ними контроль, воля приказала им упереться в землю и толкать. Посреди всего хаоса, творившегося в начинавшем окончательно распадаться разуме, руки едва слушались — левая вместо того, чтобы упереться, сжала кисть в кулак, однако тут же разжала от невероятной боли, а правая приказ выполнила, но поехала, и кисть проскользила по сухой земле, словно по льду, попутно окончательно добивая остатки кожи на ладонях. Воля не сдалась. Она снова скомандовала рукам, которые ещё не так давно будто сами собой в борьбе за жизнь раскидывали цепью, безвольно теперь лежащей рядом, стражу этой загадочной темницы, попытаться поднять тело. Пальцы дрожали и не слушались, суставы трещали, не вовремя начавший ощущаться холод сковывал кожу, а кровь на ладонях становилась густой, как смола — руки теперь были похожи на хлипкое дерево в крепкую зимнюю бурю. Но они раз за разом подчинялись командам и поднимались, поднимались, поднимались. Боль уже не воспринималась телом как что-то чуждое. В конце концов руки выпрямились и встали полностью. Терпкий запах застывшей крови и пота, уловленный неожиданно, буквально на мгновение пробудившимся обонянием, разнёсся по разуму Иккинга. Воля поняла, что чем быстрее встанет тело, тем дольше протянет и всё остальное — покой сейчас был подобен смерти. Воле удалось подтянуть правую ногу ближе к рукам, чтобы было легче встать… И тут подсознание оторвалось от своего торжества и взбунтовалось. В отчаянной попытке остановить волю оно оттолкнуло её от управления конечностями, подчинило левую ногу и начало её трясти, явно намереваясь стряхнуть не пойми на чём державшийся протез. Но Воля не сдалась. Отчаянная борьба возобновилась с новой силой. Снова закипел океан разума — чувства сливались и распадались, сталкивались и делились, а Воля и подсознание вновь и вновь наносили друг другу удар за ударом. Подсознание вызывало боли, буквально вынуждая руки Иккинга инстинктивно схватиться за голову от боли, и только Воля не позволяла им этого сделать. Подсознание требовало от рук почувствовать боль и упасть, но Воля снова не позволяла подсознанию влиять на руки… Подсознание начало уставать. Попыток подчинить остальное тело становилось всё меньше, Воля отбирала всё больше пространства… В конце концов подсознание, уставшее окончательно, рухнуло в бездну. Воля собрала остатки тела и смогла поднять его на ноги. Иккинга шатало. Голова всё ещё раскалывалась… Но сейчас это было не так важно — Воля победила. Теперь это была Его Воля. Воля Иккинга.