И я говорю тебе... Здравствуй

Спустя месяц... ... – Согласны ли вы... – прозвучал монотонный голос регистратора. Получив согласие обеих сторон, раздалось дежурное "Объявляю вас мужем и женой. Жених, можете поцеловать невесту". Хакимов сухо поцеловал Наталью, ещё пару минут не отстраняясь от лица юной красавицы. Гости аплодировали, выкрикивали "Горько!", и Дмитрию было действительно горько, но не из-за обычая. Сердце предательски ломало рёбра, в лёгкие перестал поступать воздух. Это хоронили искренние чувства. И двух нелюбимых повязали браком. Спустя некоторое время Дмитрий отошёл в сторону, схватившись за голову. Невеста мило беседовала с гостями, принимала поздравления. А он чувствовал себя чужим здесь. Всё вокруг менялось, как картинка в калейдоскопе. Он ненавидел себя за мысли. Для чего всё начиналось и чем закончится? Он пришёл к тому, чего так боялся – обыденность. Достав из кармана брюк телефон, мужчина перевёл взгляд на дисплей. Множество сообщений. В стёклах очков отображался экран с текстом, какие-то поздравления. Неуверенной рукой Хакимов набрал знакомый номер. "Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Оставьте сообщение после сигнала": – Глеб, где ты находишься? Ты нужен здесь, нужен мне, – едва слышно произнёс Дмитрий, нажав тут же кнопку отбоя. За спиной стояла невеста. – Дима, разве ты не рад? Сегодня такой праздник. Наш день, Дима.. – с улыбкой произнесла Наталья, но в ответ получила лишь холодный колкий взгляд. – Это фикция, сама это понимаешь. Я полагаю, ты не настолько глупа. Я тебя не люблю, – сухо ответил он, вновь отвернувшись. Он предал свой выбор, чувствовал себя ничтожеством, но врать дальше смысла не было. Влюбленность прошла, а отказаться от своих слов и обещаний не позволяли ни воспитание, ни статус. Синие глаза накрыла пелена, лицо словно исказилось в жуткой гримасе и девушка разрыдалась, к большому удивлению, присутствующие на это не отреагировали. – З-зачем?.. – сорвалось с дрожащих губ, – Зачем ты обманул меня? – Я не обманывал. Ты действительно мне нравишься. Но это была всего-навсего лишь влюбленность. Прости, – это жалкое "прости" встало поперёк горла. Хакимов обернулся, обнимая девушку и тут же целуя её в губы, – Я пошутил, милая. Я пошутил, – он натянуто улыбнулся. Окончательно запутался, где и кому он врал. Себе или ей. Наташа злобно смотрела на него, но не смогла сдержать улыбки и слёз, глядя в любимые глаза. – Ты правда меня любишь? И мы вместе навсегда? – она с надеждой смотрела на мужчину. Дмитрий лишь кивнул, сразу же отводя взгляд... В эту самую минуту, как и пару лет назад, Глеб шёл один по обшарпанному коридору общежития, изредка на пути ему встречались обитатели этого места. Нигде не застав Вадима, он решил, что единственным местом, где может укрыться его брат ото всех, будет эта тесная комнатушка с тусклой лампой, в холодных тонах. Здесь всё оставалось неизменным с того момента, как Вадим съехал отсюда. Ища что-либо, хоть какую-то зацепку, мужчина посмотрел на стол и вздрогнул. Стояла фотография Вадима с траурной лентой. Рядом с рамкой лежало письмо в конверте, на котором размашистым, таким родным почерком было написано "Глебушке". Младший Самойлов на ватных ногах подошёл к столу, хватая и разрывая конверт, тут же разворачивая письмо и принимаясь читать, впиваясь жадно в каждое слово. По мере чтения его глаза наполнялись слезами, а сам он сжимался в комок, нервно дрожа. "Здравствуй, Глебушка. Мой милый, самый любимый. Прости, что так вышло. Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Я обещал не уходить так рано. Но не сдержал слово. Прости мне этот поступок. Но ты же помнишь, что я всегда рядом с тобой. В любое время. Я до сих пор вспоминаю, как нам было хорошо с тобой. Безумно хорошо..." – читал Глеб, сидя на полу, отхлебывая из фляжки коньяк. В один момент его взгляд стал пустым, заныло сердце, выпитое ударило в голову, давая о себе знать. Не без труда он всё-таки дочитал послание брата: "... если надумаешь что-то сделать с собой, то вспомни о моей последней просьбе. Я тебя люблю, Глебушка. Целую, Пока...". Вот и всё. Закончилась история, длиною в тридцать лет. К горлу младшего Самойлова подступил ком. Мужчина рыдал, схватившись за голову, крушил всё вокруг, кричал. На шум сбегались соседи, из любопытства заглядывая в узкую щель между дверью и косяком, наблюдая за происходящим. В вальсе кружились клочья письма, они медленно разлетелись по всей комнате. Лишь Вадим продолжал добродушно улыбаться с фотографии, его карие глаза так же блестели. Успокоившись спустя какое-то время, Глеб принялся собирать обрывки письма, всё ещё подрагивая. – Сука ты, Вадик, сука.. Ненавижу... Ты обещал. Обещал быть со мной до конца, а сам ушёл, – словно в бреду шептал младший Самойлов. Он сидел на полу, привалившись к стене. Чья-то холодная, но мягкая рука коснулась его плеча и в воздухе раздалось звонкое "И я говорю тебе здравствуйте...".. По вечерней Москве, под залпы салютов, пронёсся свадебный кортеж. Счастливые, но в то же время самые печальные, молодежны вновь целовались под крики гостей торжества. Среди этих криков раздавался самый звонкий и немой, похожий больше на детский плач. Раздавался из глубины мегаполиса, в микромире, оплакивая бессмертную душу... "Когда-нибудь непринужденно Ты скажешь: «Идем со мной». Я улыбнусь свободно. Я закончил свой бой!" "Мать, твою мать, твою мать... Кто бы там ни был, ему на нас плевать..."