Возвращение

      В тесной церквушке Хоукинса, где собралась добрая половина школы, было жутко душно. Здесь были некоторые школьные учителя, практически все одноклассники Билли, его «экс-девушки», родственники и друзья семьи, и я со своими родителями.       Перед собравшимися, прямо возле пастора, стоял гроб. А в нём Билли. Вот я уже 10 минут нахожусь в этом помещении и мне все никак не хватает духу подойти к нему. Так страшно увидеть его побледневшее лицо, синие веки и остывшее тело. Но я всё-таки решилась.       На ватных ногах я подошла к его телу. На Билли был прекрасный черный костюм, ему даже бабочку завязали. Уверенна, что в этом наряде он должен был пойти на выпускной, а не на свои похороны. Руки сложены на груди. Всё лицо покрывали ссадины и царапины — вечное напоминание о причине его смерти. Мой дорогой Билли лежал вот здесь, в чертовом Хоукинсе, в гробу, вокруг куча людей, которых он презирал и недолюбливал при жизни. От этой обстановки мне хотелось материться вслух и очень громко.       Вообще, чем дольше я находилась в церкви, тем больше меня переполняла злость. Не скорбь, ни тягость утраты, а именно злость из-за того, что все эти люди пришли сюда. Они его совершенно не знали, не обращали на него и его проблемы никакого внимания, а теперь каждый считает своим долгом выразить свои глубочайшие соболезнования. Дикость.       Я аккуратно прикоснулась подушечками пальцев к его щеке и прошептала: «Я люблю тебя, Билли Харгров. Мне будет не хватать тебя всю оставшуюся жизнь».       Тем временем пастор попросил всех занять свои места, потому что с минуты на минуту должна начаться служба. Все будут провожать Билли в последний путь. Мне также пришлось занять своё место на скамейке в первом ряду, рядом со своими родителями, Макс и родителями Билли.       Оглянувшись по сторонам, я заметила Нэнси и Джонатана. — Дора, — они подошли ко мне, — мы очень сожалеем. — грустно сказала Нэнси. — Он очень много для тебя значил… — Да, спасибо, ребята. Спасибо. Присаживайтесь за нами. Не хочу, чтобы сюда уселся кто-то из его «друзей» или «боевых подруг».       Затем я услышала, как кучка девочек, во главе с Молли Вуд, шептались неподалеку от нас: — Мы с Билли были очень близки… — всхлипывала какая-то шатенка. — Он был таким сложным, но за это все его и любили. — при этом Молли обнимала её за плечи.       С одной стороны, мне от этих слов хотелось закатить глаза, а с другой — возможно, я напрасно злюсь на всех присутствующих. У меня же никогда не было монопольного права на то, чтобы любить Билли. Он зачастую небрежно, если можно так выразиться, обходился с девушками, и все это прекрасно знают, мог оскорбить чувства, но есть возможность, что какие-то девушки действительно были влюблены в него… В любом случае, мне с ними уже делить нечего, а главное — некого.       Началась служба и все быстро замолчали. Пастор сказал замечательную речь, на удивление. Затем вышел отец Билли. — Мой сын, Уильям, был непростым ребенком с тяжелым характером. Нам всегда было тяжело поладить. Я не знаю, чья это вина, но могу сказать только одно — теперь, когда его не стало, у меня будто сердце вырвали из груди. — у Нила выступили слёзы. — За этими ссорами мы потеряли наши отношения, отношения отца и сына, а теперь ничего уже не вернуть. Хочу только сказать всем присутствующим здесь родителям: любите своих детей, пока они у вас есть. — после этого он тяжело сошел с трибуны и сгорбившись направился на своё место.       Речь Нила поразила меня. Никогда бы не подумала, что он так может говорить о своем сыне, ведь при жизни Билли от него и слова доброго не слышал, одни упреки и побои. Лукавил он или нет — я не знаю и не могу сказать точно, но надеюсь, что Нил всё говорил от чистого сердца. — Думаю, — сказал пастор, — пришло время дать слово девушке Билли.       Эми и Сьюзен повернулись ко мне и улыбнулись сквозь слёзы. — Давай, солнышко, тебе нужно что-нибудь сказать. — шепнула Эми, взяв меня за руку.       Подойдя к трибуне и окинув взглядом всех собравшихся, я набрала побольше воздуха в легкие и начала: — Каждый человек хоть раз в жизни любил. И всем нам прекрасно запоминается наша первая любовь, которая остается в воспоминаниях навсегда. Моей же первой любовью был и есть Билли. Я никогда бы не могла подумать, что мы можем быть вместе. Слишком разные. Но это только на первый взгляд. Мне хватило одного вечера рядом с ним, чтобы понять, что я влюбилась в него по уши и просто так это не пройдет. Мы встретились с ним в Хоукинсе, в городе, в котором мы оказались совсем не по собственной воле, в городе, в котором нам всё казалось чужим и серым, но только до того момента, пока мы не стали встречаться. Он был для меня тем Билли, которого никто из вас не знает и не узнает никогда. Но самое главное, он подарил мне самые прекрасные 3 месяца в жизни, когда мы могли болтать часами напролет и говорить всё, что думаем или чувствуем. И я на всю жизнь оставлю у себя в сердце этот короткий период времени, когда, будучи подростками, мы наслаждались каждой секундой времени, проведенной вместе. — Спасибо, Дора, — сказал пастор, — это прекрасная речь. Присаживайся.       Усевшись на место, я расплакалась. В голове окончательно устаканилось то, что Билли нет. И чувство одиночества накрыло меня с головой. Даже приехав на кладбище, где куча людей вокруг меня собрались вокруг могилы, я чувствовала себя абсолютно брошенной. Слушая, как земля падает на крышку гроба, я с закрытыми глазами старалась удержать образ Билли в своей голове. Мне вдруг стало страшно, что если его сейчас закопают, то его лицо испариться из моей памяти, как это бывает, когда долго не видишь человека. И лишь когда уже его окончательно закопали я осмелилась открыть глаза. Очень многие плакали. Всем было тяжело.       От жуткой слабости хотелось просто рухнуть на землю, но отец вовремя поддержал меня за плечи, и мы начали двигаться к машине. А потом был дом. И моя комната. И джинсовка Билли, которая теперь ночует со мной рядом на подушке уже пару дней.