дети дорог.

      Разве может быть ревность тупее, чем ревность ко щенкам, тем более, когда ты сам — главный щенок группы?       Собираясь на это интервью, Сынмин предполагал, что, оказавшись среди дальней родни, будет чувствовать себя комфортно, хорошо и сможет вволю натискаться. Вот только всё пошло не по плану.       Он мог простить измену улюлюкающему с щенками Хёнджину. Он мог простить чухающего за ушами бегающих щеночков Чонина. Да даже Феликса, который привлекал этих комков милоты всякими игрушками, а потом мял их своими маленькими ручками.       Но он точно не мог простить Чана. Как удар ниже пояса наблюдать за тем, как лидер только что слюни не пускает, разглядывая щенят, заигрывает с ними, разговаривает и светится счастьем, как если бы они выиграли премию мира. У Сынмина резко упало настроение, зато поднялись до максимума столбики зависти и ревности.       Чан радовался, как дитё малое: тискал, гладил, щекотил, игрался, словом — отрывался в своё удовольствие. Когда к нему на руки запрыгнул черный щеночек, и Чан стал чухать его за ушком, то у Сынмина ухо зачесалось от желания, чтобы с ним сделали так же, но увы. Всё внимание было отдано его дальней родне, которую он уже и не рад видеть.       Интервью закончилось, а расписание продолжилось, потом перелёты, возвращение в общежитие.       За всё время Сынмин насчитал около двадцати моментов, когда его могли зажать и начать тискать, но этого не случилось. Ни одной попытки. Словно он перестал существовать.       Хорошо, пусть он обычно не показывает, что ему нравятся объятия и всячески от них отбивается, но это не повод вот так резко бросать! С каждым днём Сынмин становится нервознее, зыркает из-за челки на Чана и ждёт, когда уже его величество Лидер, наконец, соизволит обратить внимание и на настоящего щенка группы. Но время идёт, а внимание на настоящего щенка группы обращают все, кроме лидера. Сынмин злится. С ситуации, с чертового интервью, с собак и с того, что то, от чего он всегда так открещивался, теперь ему стало жизненно необходимо.       В выходной день группа не разъезжается, а остаётся в общежитии старших. Сынмин не может найти себе дела, слоняясь по комнатам без видимого желания что-то делать. Он отказывает Чонину в походе в магазин, а Хёнджину в прогулке, сбегает от Чанбина, когда тот зовёт его на тренировку. Рычит, огрызается и не даёт себя гладить. Нагладились уже, он сыт по горло.       Как полагается в выходной, Чан сидит в своей комнате и занимается делами, пока Сынмин вышагивает по гостиной и пинает мягкий ворс ковра, не заслуживающий такого отношения к себе. Феликс молча наблюдает за ним с дивана, но не вмешивается, предпочитая выбрать себе фильм и насладиться просмотром в одиночестве, где никто не будет орать в уши и просыпать на тебя снэки.       Сынмин же выходит в коридор, меряет его длину шагами, маяча у заветной двери. Ревность настолько разъела душевное равновесие, что ему остался шаг, он сорвется и сам побежит обниматься. Его гордость будет втоплена в грязь.       В конце концов, не выдерживает и без стука заходит в комнату лидера. Чан в привычном виде — сидит, сгорбившись за столом, перед ним ноутбук, высокий стакан с чаем, на голове наушники. На вошедшего внимание не обращает — участники частенько пользуются его комнатой, как комнатой отдыха от остальных.       Сынмин молча ходит за его спиной напряженными пружинистыми шагами, пока Чан, наконец, вопросительно на него не оглядывается. Сынмин останавливается, но молчит, а лидер ждать не привык, поэтому через минуту оборачивается к экрану. Сынмин стремительно вылетает из комнаты, негодуя на себя, на Чана, но больше на щенков! Во всем виноваты они!       Маневр повторяется ещё пару раз: попинать ковер в гостиной, поймав взволнованный взгляд скошенных глаз Феликса, померять коридор шагами, ворваться в лидерскую комнату и темным грозовым облаком ходить за спиной Чана, привлекая к себе внимание.       На второй раз Чан отодвигает наушник и спрашивает:       — Сынмин, что-то случилось?       Сынмин в ответ зло вспыхивает, фыркает и выскакивает из комнаты с громким топотом. Кажется, его стратегия терпит фиаско.       На некоторое время оставляет эту затею, даже садится на диван к Феликсу, чтобы посмотреть фильм, но как только тот заканчивается, как он быстро вскакивает и прямиком идёт в комнату Чана. Вот сейчас он ему готов сказать, и скажет. Точно скажет. И скорее всего нагрубит.       — Сынмин, ртом пожалуйста, — устало и со злым рычанием просит Чан, заметив беснующегося Сынмина позади себя, — чего ты хочешь?       Рот открывается, чтобы попросить себя обнять, но как только лидер оборачивается и смотрит на него в упор, то сразу захлопывается, а Сынмин с яростным рыком топает ногой и вылетает из комнаты, напоследок громко хлопнув дверью.       Это невозможно!       Больше в лидерскую комнату он носа не показывает. Больно надо. Раньше же жил без обнимашек и сейчас проживет эту грустную и безрадостную жизнь. Ему же лучше! Коридор измерен шагами вдоль и поперек, и только потом грустный, опустошенный и смирившийся Сынмин заползает в гостиную к Феликсу и подваливается к нему под бок. Вот уж кому не нужны слова, просто сядь рядом и тебя сразу сграбастают в объятия.       Не отрывая глаз от экрана, где супергерой надирал зад суперзлодей, Феликс действительно сразу же протягивает руку и пальцами ласкает затылок — Сынмин льнёт, как пёс, соскучившийся по нежности. А потом и вовсе полностью обнимает вокалиста, запирая его руками и ногами: то ли обнимает, то ли использует, как подушку. Сынмин рад обоим вариантам. Да не лидерские объятия, но и не дешевый суррогат.       Феликс мягкий, теплый и заботливый - с ним приятно.       Постепенно присоединяются остальные участники. Сидя в кольце феликсовых рук, Сынмин радуется, что пришёл сюда первым и эта бесплатная обнимательная помощь досталась ему, а не другому человеку.       Ближе к концу фильма из своей комнаты выходит Чан, который идёт вроде как на кухню, но резко меняет траекторию и нападает на затаившегося перед развязкой сюжета Хёнджина, начиная его щекотить и обнимать. Тот верещит до ужаса громко (все шикают на них) и бьёт Чана по рука в просьбе отстать и дать досмотреть нормально. Чан смеётся, Сынмин хмурится прожигая их взглядом.       Ему обидно, что тискают не его.       Ему обидно, что он не может этого попросить.       В конце концов Хёнджин сдается и тряпичной куклой разваливается, позволяя делать со своим телом, что угодно. Чан заигрывает с ним, как со щенком, и смеётся, когда Хёнджин фырчит или вздрагивает от щекотки.       Вот только щенок здесь один. И с ним не играют.       Фильм заканчивается. Сынмин резко выпутывается из объятий Феликса, бросает гневный взгляд на заставших Чана и Хёнджина, зачем-то показывает им язык и, развернувшись на пятках, громко топает в прихожую.       — Я домой!       Стоило, конечно, подождать своих и всем вместе пойти, но Сынмин не может и не хочет ждать. Сами дойдут — не маленькие. Каждым шагом хочется проломить пол под собой и упасть.       Он слышит тревожные перешептывания, пока надевает обувь, скорее всего снова обсуждают, какой он странный и дерганный — ничего нового. На лестнице его нагоняет Чан.       — Сынмин, у тебя всё хорошо? — перегнувшись через перила, спрашивает лидер. Между бровями морщинка, которая всегда появляется, когда он о чем-то сильно задумывается.       — Отлично, — сердито отзывается Сынмин, упрямо спускаясь вниз. Лидер не отстаёт.       — Мы слишком тебя допекаем в последнее время?       — Всё отлично.       — Сынмин! — терпением порой Чан тоже не обладал. Парень вздрагивает и разворачивается, угрюмо взирая на лидера, что стоит на нескольких ступеньках выше, — просто скажи, что не так. Ртом. Я не умею читать мысли.       «А стоило бы», — гневно думает Сынмин, сжимая кулаки. Выглядит жалким даже в своих глазах, что говорить, про глаза напротив.       — Итак, — медленно расстягивает слово Чан, спускаясь на ступень ниже, — что не так?       — Я — щенок! — выпаливает Сынмин, думая, что этим будет всё понятно, но Чан удивляется. — а Хёнджин нет!       — И? — пока что нить претензий непонятна.       — Ты перестал меня обнимать из-за щенков? — зло спрашивает Сынмин, щёки горят сердитым румянцем, гордость тлеет последним ярким огнём в груди, исчезая во вспышке стыда. Вот так проколоться, что нравиться обниматься, когда всю дорогу доказывал обратное. Его репутация потеряна.       — Ээ... нет? — Чан чешет нос и ставит руки в бока. Он всё еще не понимает, — мы были уставшие после перелётов, расписание разное, да и ты не в духе в последнее время, поэтому и не лез, чтобы больше не разозлить. Ты же вечно ругаешься, когда я слишком навязчивый.       А подумать, что он "не в духе" потому, что его как раз не обнимают, было трудно? А подумать, что Сынмину тоже хочется побыть щеночком в заботливых руках и реагировать на ласку, тоже было трудно?       — И что? — с вызовом смотрит ему в глаза Сынмин, — совсем про меня забыть теперь? Затискал этих щенков до потери пульса, теперь остальных тискаешь, а я в стороне!       — Сынмин-аа, — кажется, теперь до Чана доходит. Его рот растягивается в теплой улыбке, а взгляд светится лукавством, как пощечина по лицу, честное слово. — тебя обнять?       — Нет, — рявкает Сынмин, поворачивается и продолжает путь. Его немного потряхивает.       Чан настигает его на последней ступеньке, подхватывает и тискает, что-то лопоча на своём дедовско-детском языке. Несмотря на злость, Сынмин облегчено выдыхает. Но лицо не теряет.       — Яй! Отпусти меня! — вяло бьёт по рукам.       — Мой щеночек по мне соскучилсяяя! — меж тем фальцетом пищит Чан, тиская Сынмина, как игрушку.       — Ничего я не соскучился, — ворчливо отзывается тот, но больше никаких действий по остановке тисканья не принимает.       Действительно соскучился, но вслух не признается. Никогда и ни за что. Чан треплет его щеки, щипает нос, перемежая это с такими восклицаниями как «айгу», «милашка», «щеночек», и — главное — обнимает.       Если в объятиях Феликса мягко и приятно, то в объятиях Чана ещё к тому же тепло и присутствует чувство безопасности, то, что нужно для стабильного существования Ким Сынмина в этой группе и жизни.       — Обещаю, обнимать тебя каждый день по несколько раз, — клятвенно заявляет Чан и смеётся с ужаса, охватившего глаза Сынмина. Нет, он, конечно, рад, что его будут снова обнимать, но главное не перебарщивать.       Столбики ревности и зависти постепенно снижаются до нуля, поднимая вверх столбики защиты, ощущения себя нужным и радости.