Обычный жилой блок на Цитадели. Комнатушка семь на восемь, опустошенная, разоренная. Словно злая сила прошлась по ней, сломав и разбив всё, что можно, покрыв стены трещинами и царапинами.
Посреди беспорядка на коленях стоит турианец, опустивший голову. В его правой руке зажат пистолет, который он медленно подносит к виску.
«Если Ад существует, то это - врата в него».
Когда-то она сказала мне это, глядя на пылающую Цитадель. Но теперь я знаю, что такое Ад на самом деле. Каждый день, каждая секунда, которую я проживаю, каждое воспоминание, которое выжигает мой мозг, осознание того, насколько я был близко и насколько бессилен.
Воздух вокруг меня неподвижен и холоден. Как в аду, который описал один из земных поэтов. Самый нижний круг был предназначен для предателей и был холодной пустыней. Предатель. Вот кем я чувствовал себя. А холодная пустыня - это лучшее описание для моей души. Это Ад, и он вокруг меня. Он - часть меня.
Мрачного вида, больше похожий на собственную избитую окровавленную тень, Гаррус стоит перед Паллином.
- Послушай меня, Вакариан, просто остановись!
Да, что вы понимаете, Паллин? Она считала вас своим союзником, доверилась вам!!!
Несколько крепких бойцов Альянса выпивают в баре, сидя около стены. Один из них тушит окурок сигары о плазменную панель, на которой изображен пропагандистский плакат:
«Вступай в ряды вооруженных сил Альянса. Мы те, кто сражается».
Пафосные блестящие буковки, под которыми изображены женская фигура в полной броне и легко узнаваемый силуэт «Нормандии».
Бегущая строка черных символов, больше похожая на кривляющиеся фигурки:
«Обратитесь в ближайший вербовочный пункт для консультации с офицером-рекрутером».
Солдат сплевывает на пол.
- Видали, да? Из этой сучки сделали долбаную героиню. Символ, мать её.
- Эй, прекрати.
- А ты молчи, сопляк. Тебя не было на Торфане, тебя не было на Цитадели. Эта сука всегда приносила солдат в жертву, как скот на бойню, всегда оставалась в тылу и всегда была чистенькой! Всегда была героиней, пока другие подыхали в крови!
Я встаю, нарочито громко отодвинув стул, привлекая внимание этого подонка, подхожу к столу и сажусь на свободное место.
- Вы о ней?
Легкое движение головой в сторону плаката. Мне очень хочется, чтобы моя мимика не выдала меня: очень сложно дать выход гневу, если для людей ты выглядишь так, словно хочешь откусить им голову.
Хотя глотку этого ублюдка мне очень хочется перегрызть зубами, вырвать его глаза и заставить просить пощады, не у меня, а у неё.
Он явно не понимает, с кем связался.
- О ней, конечно. Коммандер, мать её, Шепард, «торфанский мясник». Никогда не слышал о такой сучке?
- А. Вот ты назвал её фамилию, и я сразу вспомнил. Помнится, мы с ней служили, на одном корабле.
Прежде чем он успевает среагировать, я бью своей латной перчаткой в грубом боксерском стиле людей. От удара в челюсть он прикусывает язык, виском влетая в панель, прямо в эмблему N7 на груди фигуры. Панель начинает мерцать, а я наношу второй удар, грубый свинг в переносицу, разбивающий кости его лица. До того, как его соседи бросаются на меня, я успеваю ещё раз ударить его прямым ударом под ребра и, дернув сложившееся тело, приложить его головой в кромку стола.
Сразу двое бросаются на меня, пытаясь замедлить, не нанося удары, а вот третий, схватив стул, уже замахивается им. Я успеваю выкрутить одному из солдат запястье и подставить его под удар. Раздается неприятный хруст, и, пока они разбираются между собой, я опрокидываю пострадавшего пинком на пол. Второй вцепился в мою правую руку, как варен в падаль, и мне остается лишь бить его в лицо левой, раз за разом. Алкоголь, от природы крепкий череп, отсутствие у меня пространства для нормального замаха - всё это помогает ему выдержать пять или шесть ударов металлокерамической пластины, прикрывающей внешнюю сторону когтей. Седьмой удар опрокидывает его на колени, но он всё так же упорно держит мою руку.
Я на секунду подумываю о том, чтобы пустить в ход когти, когда в мою грудь врезается десятикиллограмовая барная стойка в руках стокиллограмового бойца Альянса. Пока я лечу, или, точнее, пячусь, волоча за собой вцепившийся мне в лапу груз, в голове, кроме сигналов боли от спины и груди, вертятся посторонние мысли. Лишние мысли. Я думаю, почему не пускаю в ход когти, или почему бы мне просто не пристрелить этих ублюдков. Я ищу ответ на этот вопрос и не нахожу его, когда влетаю поясницей в столик, приложив бойца Альянса, висящего на моей руке, головой о стул. Только это помогает ему отпустить мою руку, а прежде чем мне удается выпрямиться, в меня влетает тот самый стул, который несколько секунд назад отбросил меня сюда.
После атаки на Цитадель системы климат контроля станции повреждены. В жилой зоне температура была около 4 градусов. В некоторых местах она была отрицательной. В одних районах идет нескончаемая морось, другие промерзли до ледяной корки на стенах.
Перед временным штабом СБЦ идет дождь. Настоящий ледяной дождь, серый от примесей. Я выхожу под него, не закрываясь, чувствуя, как капли текут по эпидермису, скапливаясь в углублениях воротника, затекают по горловине камзола, внутрь, разбегаясь по телу.
Я не чувствую холода от них, на фоне того, во что превратилась моя жизнь без тебя. Будь этот дождь из концентрированной кислоты, едва ли мне стало бы хуже.
«Дело закрыто, расследование заморожено», - стучит в голове надрывная констатация фактов, озвученная ВИ интерфейсом.
Обрывки чужих разговоров долетают до меня, словно из под водной толщи. Уходящая с работы смена, идущая на работу смена.
- Будем его искать?
- Нет, нет. Это уже не наше дело…
- А с ним что случилось?
- Это Вакариан. Забудь, что ты его видел.
- Тот самый Вакариан?
- Слушай! Забудь, тебе сказали….
- Поймали того парня?..
- Уже видел новичков с Земли?..
- Отдел внутренних расследований интересовался тобой.
- На предмет?
- Они говорили, что у тебя есть какие-то делишки с Харкином.
- С этим дерьмом? Они что, совсем еба…
- Во сколько закончим?
- В 21 по Цитадели.
- Эй, не хочешь дернуть пивка после работы?..
Пойти и напиться? А почему бы и нет?
Я иду по галерее, а воздух словно состоит из мороси, пропитанной пеплом.
Раньше это был оживленный тоннель, но во время битвы за Цитадель здесь, в давке и от попадания плазменной бомбы, погибло несколько тысяч живых существ. Пол и стены до сих пор покрыты копотью, откуда-то сверху из технических вентканалов постоянно капает мелкая водная взвесь, воняющая сажей.
Я останавливаюсь около одной из стен. От чудовищного жара она пошла волнами и складками. Вдоль пола выставлены фотографии, лежат цветы и подношения. В линиях стены мне видятся перекошенные лица, открытые рты, умоляюще сложенные руки. Шум Цитадели словно отступает на задний план, гуляющий по станции сквозняк превращается в крики умирающих. Вглядываясь, я словно вижу свое лицо среди этих линий. Они тянут ко мне свои руки, умоляя помочь. А я бессилен. Снова.
Я поспешно отворачиваюсь, закрыв глаза. Слишком долго не спал, это меня доконает.
Душевную боль, не сравнить с физической, её не остановить таблетками, к ней невозможно привыкнуть.
У этих людей, турианцев, азари, у них есть место, где погибли их близкие. Они могут прийти сюда и попробовать смириться с утратой. Кощунство думать о таком, но в какой-то степени им даже повезло.
Всё, что осталось у меня, это воспоминания о взрывающейся и сгорающей в атмосфере неизвестной планеты «Нормандии», которые навсегда отпечатались на внутренней стороне моих век. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу именно это.
И чувствую собственное бессилие.
Я открываю глаза, чувствую боль в груди, которая не заглушает душевной боли, я слышу стук крови в ушах, который не заглушает тревожной сирены «Нормандии» и судорожных вдохов последней передачи Шепард, пойманной в эфире.
Я не знаю, является ли окружающий меня холод настоящим или мое восприятие уже настолько искажено, что тактильные ощущения начали обманывать меня. Неважно.
Есть я, есть идущий ко мне солдат из числа дружков этого говоруна, который сейчас булькает и хрипит под столом у плаката. Давай, ещё шаг, я такой беззащитный, лежу, опрокинутый на стол, давай, иди! Попробуй меня добить.
Он подбирает стул, и в этот момент я вскакиваю. Удар металлокерамического наколенника в лицо, обычно этого достаточно, но этот солдат крепкий, его только разворачивает, едва не опрокинув. Кто-то из публики бара уже маячит в проходе, крича что-то.
- Наших бьют!
А, неважно. Солдат почти выпрямился, и я вынужден снова ударить его коленом под ребра, а затем подсечкой повалить на пол.
Сзади на меня кидается кто-то, и вместо того, чтобы пырнуть его гребнем в лицо, я наступаю на чью-то ногу, бью локтем в печень, раз, другой, третий. Хватка противника слабеет, и я бросаю его через свое бедро на все ещё пытающегося встать солдата.
Подбегают ещё люди, подбегает кроган-вышибала, подбегают бармен-турианец и двое дреллов-прохожих.
Не знаю, не помню, сколько это продолжается. По сравнению с Шепард, остальные смотрятся бледно. Люди не способны бить или держать удар защищенного броней турианца. Металлокерамика против незакаленной, неловкой плоти - предсказуемый итог. Турианец не способен избежать предсказуемых атак, стараясь схватить меня, он получает удар по воротнику, затем ребром кисти в горло и лбом летит в стойку. Дреллы - вообще случайные персонажи, и одного из них я вырубаю хлестким апперкотом. Кроган силен, одним из своих ударов он нокаутирует бойца, который меня держал. Хотя до Рекса он не дотягивает.
Как там учила Шепард?
Удар в глаза, раз. Удар плечом в подбородок два. Удар локтем в пах три. Удар или захват стопы, четыре. Прыгнуть, вставая, пять. Удар голенью в пах, прыжок с толчком шесть.
Вышибала теряет свой центр тяжести и кубарем влетает в барную стойку, проломив и её, и дверь подсобки. С полок падают бутылки, всё рушится.
Всё точно рушится: только я отвлекся, на секунду забыл о прошлом, и вот его осколки снова впиваются мне в душу.
Откуда-то возникают ещё люди, всё становится совсем хаотичным. Вот у меня в руке ножка стула. Вот у меня нет в руке ножки стула, она зажата в руках человека, которого я ткнул ей в пах.
А вот ещё одна ножка стула, она у меня перед глазами. Ей только что дали мне в челюсть, и я, кажется, сломал голень её владельцу.
Наконец, напав на меня настоящей кучей малой, они всё же смогли меня свалить. Мелькают руки и ноги перед глазами. Слышу ругань, треск собственных костей. Уже на рефлексах бью всё, что попадается под руку, метко пинаю чью-то голову.
Вот если бы они своими ударами вышибли из меня память?
Эта мысль заставляет меня выдохнуть (или она, или удар в печень). Тело продолжает сопротивляться, а я наконец-то понимаю, зачем я все это начал.
Мне просто захотелось, чтобы он прочувствовал боль. Даже не мою боль от утраты, а малую толику той боли, через которую она прошла, бесконечно малую часть той агонии, что вечно преследовала её.
«Чего я хочу», желания Гарруса Вакариана.
Стакан хороска, встать сейчас с этого заплеванного, загаженного пола. Чтобы климат-контроль станции наконец-то починили. Право на убийство и свою винтовку. Забвения и возможность заснуть. Изменить прошлое. Вернуть её. Увидеть её глаза, прямо здесь и сейчас.
Мрачного вида, больше похожий на собственную избитую окровавленную тень, я стою перед Паллином. В кабинете холодно, за окном идет настоящий снег. Снег на Цитадели. Эта станция теперь такая же тень самой себя. Темная, холодная, пустая.
Он что-то говорит.
- Духи, Вакариан, что угодно, кто угодно, но только не ты. Даже в её команде ты никогда не позволял себе ничего подобного. Массовая драка, три десятка пострадавших, семь из них серьезно... ты хоть понимаешь, что я говорю?
Семь? Я думал, их будет хотя бы десять. Может, не все зафиксировали свои травмы? Три десятка, почему так мало? Тогда, с Неподсудными, сколько их было? И она не била их, она убивала, жестко, быстро, эффективно.
Парадокс в том, что из-за этого на неё до сих пор существовало незакрытое уголовное дело, по которому она была обязана дать показания. Её статус СПЕКТРа был приостановлен в тот момент и…
Неважно, что каждый из Неподсудных был ублюдком, который убил сотрудника СБЦ и увековечил это в татуировке. По мнению Паллина, убийство плохих парней - это поступок, который должен быть предметом тщательного расследования. Ты защищался? Тогда невиновен. Ты вообразил себя крутым парнем, взял пистолет и просто так застрелил пару ублюдков, чья вина не доказана? Чем ты отличаешься от них? Более высоким моральным кодексом?
Паллин ограничен законом, он не отойдет от правил, никогда.
- Кем ты себя возомнил, Гаррус? Считаешь, что избить пару придурков - это правильно? Хорошо, а остальных ты за что избил? Под руку попались? Виноваты в том, что, пока ты грудью на пули, они на стульях сидели?
Паллин швыряет передо мной планшет с данными.
- Читай, читай. Тот, на которого ты напал, - герой Торфана, имеет две награды за ранения, клонированное легкое и награду за проявленную отвагу. Вернулся на действительную службу, когда геты напали на Иден Прайм. Получил там ранение и был отправлен в госпиталь сюда, на Цитадель, вернулся на службу и участвовал в Битве за Цитадель. Фрегат, на котором он находился, был подбит истребителями гетов во время прикрытия «Пути Предназначения», 90% личного состава погибло. Он возглавил выживших, которые эвакуировались с фрегата на шаттле, и успел здесь, на Цитадели, повоевать в доках, где был ещё раз ранен, хоть и легко.
Настоящий герой, ничего не скажешь. Бросаться грудью вперед на амбразуры, просто молодец. А что же тогда за языком не следил? Или, может, если не видит кого-то в первых рядах, то уже автоматически зачисляет его в ублюдки, а если ему ещё и приказы отдают…
- Сломал челюсть, осколки переносицы, вероятно, пробили стенку черепа, тяжелая черепно-мозговая травма…
- У него мозг есть?
- Заткнись. Вакариан, ты вообще меня слушаешь?
Паллин берёт меня пальцами за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза. Я языком провожу по зубам изнутри. Кажется два из них ощутимо шатаются. Источник кровавого привкуса у меня во рту они, или разбитые пластины? Неважно.
- Так ты её не вернешь. Так ты только всё разрушишь. Разрушишь всё созданное ей, понимаешь ты это или НЕТ?!!
Паллин резко выходит из себя.
- Я не могу сделать ничего в обход Совета, ты же мог бы что-то делать до того, как начал привлекать к себе внимание! Посмотрите на меня, я герой, я ищу свою подружку!
За эти слова мне хочется и вам сломать челюсть, директор Паллин.
- Смотрите, как ощерился. А всё так и есть. Шепард умела ждать, умела продумывать свои действия. Ты был кандидатом в СПЕКТРы, но теперь… Теперь это для тебя закрыто. Даже если Спаратус, Хэкетт и Андерсон замнут эту историю, то Удина, Тевос, Валерн - они этого не забудут. И хорошо, если они будут копать только под тебя, понимаешь ты это или нет!!! Ты поставил под угрозу всё, что она успела сделать!
Закон полного дерьма, всегда есть место, где оно будет глубже. В попытках заткнуть свою совесть, заглушить свою боль, загладить вину, я поставил всё созданное ей под угрозу. Герой-человек сплотила Иерархию и Альянс, герой-турианец разбил голову героя-человека, поставив этот союз под угрозу. Почему эти союзы такие хрупкие?
- Значит, так. Сейчас ты пишешь мне рапорт об отставке, и пишешь о том, что произошло. Потом сдаешь анализы и ждешь результатов. Хэкетт сказал, что солдаты уже отказались от разбирательства, остались гражданские дреллы и бармен с вышибалой. Если они пройдут, как соучастники или просто пострадавшие свидетели, считай, что отделался штрафом. Выплатишь его и покинь Цитадель. Проведай Палавен, ПРИВЕДИ СВОЮ ГОЛОВУ В ПОРЯДОК, ОФИЦЕР! Ты турианец, в конце-концов!!
И он отпустил меня. И я пришел в свою временную квартиру, поскольку прошлую снесло обломками кроганского дредноута. Мне было плохо, я рыдал, рычал и метался в этой клетке, где не было ничего, что помогло бы мне избавиться от этой боли, не было ничего. Или всё же было?
Я потерял всё: девушку, которую любил, друзей, погибших в огне той битвы или ушедших после гибели «Нормандии», самообладание. Духи! Даже возможность выспаться, даже винтовку, которую я калибровал под себя годами!
А что у меня осталось? Вот этот пистолет, лежащий среди обломков, бывших моими шкафом и кроватью, HMWPMP. Тогда, на Интай’Сеи, я взял его почти на рефлексах. Надежный, мощный, её дар на последнюю битву, последняя надежда. Я его не использовал, события развивались так стремительно, что я просто не успевал достать его из кобуры, а затем он был не нужен.
Он тяжелый, настоящий шедевр смертоубийства. Я приставляю его к виску... и жму на спуск.
В такие моменты жизнь должна мелькать перед глазами. Я же, напротив, не увидел ничего, кроме стремительно приближающегося пола.
Мне снилась Шепард. Она была мертва, несомненно, но я увидел её, как живую. Она провела своей рукой по моим мандибулам, прижавшись губами к надбровным пластинам.
- Ещё не пришло твое время, Гаррус.
Но почему? Что я могу сделать, что я должен сделать?!
Она поворачивается ко мне спиной, начиная уходить.
Постой! Не уходи!
- Я не могу. Не сдавайся, Гаррус. Сделай Галактику лучшим местом.
Но как? Ты, ты бы справилась, но что я могу сделать? Я простой солдат, мои попытки сделать что-то могли уже навредить тому, что сделала ты! Они променяли все твои поступки, на свои выгоды, они не способны изменить ничего!
Она останавливается и смотрит на меня, пронзительно зеленые её глаза, словно оружие, нацеленное мне в лоб.
- Спрашивай себя, сделал ли ты все, что мог сделать. Не стесняйся признаться в том, что ты не способен что-то сделать. Делай, то во что ты веришь. Делай то, что можешь, ищи!
Я открываю глаза, чувствуя каждую ссадину и каждую трещину в своем теле. На руке саданит ожог. На мандибулах с правой стороны, кажется, тоже ожог.
Гнилая скорлупа, что произошло?
Я смотрю на пистолет, который лежит у меня под рукой. Долго роюсь в обломках вещей, прежде чем нахожу диагностический планшет и подключаю его к оружию.
В логах значится неавторизованная попытка использовать оружие.
Неавторизованная попытка… Кто владелец этого пистолета?
Эйприл Шепард. Человек. Образец ДНК внесен.
Активирован механизм идентификации пользователя.
Вот оно что, любой, кто попробует использовать это оружие, не внеся свое ДНК в его базу, получит разряд электричества…
Запрокинув голову, я начинаю хохотать, как безумный.
Я не полетел на Палавен. Я всего лишь солдат, не такой, как она. Если я что-то и способен делать, так это устраивать проблемы. Мне нельзя действовать, оставаясь Гаррусом Вакарианом. Как я намерен действовать дальше?
Галактика - тёмное место, полное жестокости и несправедливости. Законы ограничивают и сковывают тех, кто пытается восстановить справедливость.
Тьма порождает монстров, таких, как Шепард. Но Шепард обуздала эту тьму и направила её на защиту: она защищала, до самого конца она защищала всех тех, кто верил в неё, тех, кто боялся её, тех, кто создал её, тех, кто не знал о ней, тех, кто ненавидел её.
Я стану тем, кем была она. Я скроюсь во тьме и установлю границу, которую буду охранять. Я буду тьмой, которая будет защищать эту Галактику.
