ИДЕАЛИСТ

Если бы еще существовал подобный институт, Стив бы, наверно, подал в отставку, но, по факту, он просто уведомил Фьюри, что выходит из игры. Больше всех жалел об этом, внезапно, кажется, Рамлоу. Долго пытался отговорить, переубедить Стива, чем-то соблазнить его остаться. Стив только отрицательно качал на все его слова головой, а потом крепко сжал вспухшую от страшных ожоговых рубцов руку и просто сказал: – Брок, ты со всем справишься. Я знаю. И они с Баки уехали далеко на Север. В глухие леса. Нашли себе место. Оформили документы, закупили инструмент и стройматериалы. Все лето спали в туристической палатке и строили себе дом. Баки посмеивался, чесал покусанные комарами ноги и ныл, что Стив невозможно занудный, все можно было сделать куда быстрее и проще. Но послушно копал вместе с ним колодец, и дренажную яму, и правильной глубины подпол. До мозга костей городские парни, они работали также согласно и споро, как и сражались: вбивали столбы, укрепляя фундамент, строгали, рубили, колотили. По книжке складывали печку. Собирали стены и фасад согласно до малейших деталей выверенному Стивом чертежу. Забивали гвозди. Ели тушенку и регулярно приносимую Баки свежую дичь или рыбу. Смывали с себя грязь в озере. Кормили мошкару своей суперсолдатской кровью. Ночами, вымотанные до крайности, лениво целовались и неспешно занимались любовью в палатке. Стив старался не думать ни о чем, кроме того, что надо будет сделать завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. Баки же просто иногда прижимался к нему, растерянный и виноватый. Стив чувствовал, что он хочет о чем-то поговорить с ним. Но спешить было некуда. У них теперь было все время мира. Иногда он видел, как Баки замирал посреди того, что он делал. Тогда Стив тоже замирал, ловя себя на том, что подсознательно ждет, что сейчас тот стрельнет глазами по сторонам, пытаясь понять, где он и что происходит, найдет взглядом Стива, расслабится. Но ничего не происходило. И Стив брался за работу с удвоенной, утроенной злостью. Он ощущал себя предателем по отношению к Баки за то, что искал в нем черты Солдата. И ощущал себя предателем по отношению к Солдату – другому Баки – за то, что навел его на мысли о том, что любит и ценит его меньше, или не любит вообще. Ощущать себя предателем было просто ужасно. В такие моменты Стиву хотелось просто уйти в лес и долбить там кулаками какое-нибудь особенно большое и твердое дерево. Очень-очень долго. Обычно ему удавалось направить свои силы в работу. За все время пострадало не более полудюжины старых дубов. В первую ночь, когда они решили ночевать под собственной крышей и даже устроили себе из этого небольшой праздник, сидя с тарелками прямо на полу, Баки вдруг тихо спросил, не поднимая глаз: – Как думаешь, ему бы понравилось здесь? – Надеюсь, – тихо ответил Стив, не зная, что еще тут можно сказать. – Надеюсь, – в тон ему повторил Баки и нахохлился. Какое-то время они ели в молчании. На улице начался дождь, с каждой минутой становившийся все сильнее. Капли стучали по крыше, сбегали по стеклу окон длинными, блестящими в темноте дорожками. – Я тебя обманул, – вдруг вскинув голову, сказал Баки. – Стив, я тебе соврал. – Когда? – растерялся Стив. – Все время. Ну, может, не врал. Но не говорил. Подожди, дай мне минуту набраться смелости. Мне и сейчас нелегко, – Баки снова отвел взгляд. Отставил в сторону тарелку с недоеденным смутным подобием рагу. – Я – это я, я клянусь тебе. Чем хочешь клянусь, Стиви. Я знаю себя. Я всегда был собой, сколько я себя помню. Себя и тебя. Я помню, как мы малышами бросались друг в друга грязью, и как потом меня выпороли за испорченную одежду. И я сбежал к тебе, а ты сидел, бледный, на ступенях и чуть не плакал от того, что сказала тебе Сара. И я видел, что тебе досталось хуже, чем мне, хотя тебя и пальцем никто не тронул, чтоб не убить ненароком. Я очень хорошо помню, какими хитрыми глазами смотрела на меня Ребекка, когда я стал отпрашиваться ночевать у тебя. Но она никому ни слова ведь не сказала. Я помню, как пришла телеграмма о том, что твоей мамы не стало. И как долго ты потом не хотел принимать никакой помощи, будто голодная гордость могла защитить тебя от боли. Или хоть что-то исправить. Стив коротко выдохнул. И сам закрыл глаза. А потом почувствовал, как стальные пальцы удивительно мягко сжались на его колене. – Да, ты всегда был рядом со мной. – Да, как же иначе, – просто ответил Баки. – А потом началась война. И я был таким юным и глупым. Мне нравилась форма, нравилось ощущать, что делаю что-то важное. Но, понимаешь, по большому счету, у меня ведь не было выбора, и я просто искал положительные моменты в происходящем. Но я никогда не был таким сознательным, как ты, я не хотел на войну. Теперь уже Стив положил свою руку поверх его. Баки поднял голову и улыбнулся. – Я прекрасно помню, как ты спас меня из Аззано. Такой невозможный и… большой. И в то же время, наконец, правильный. Ты, прям, как бабочка, расправил крылья тогда. И все стали слушать тебя, и все перед тобою склонялись. И я… я тоже, как всегда, – Баки перевернул свою руку ладонью вверх, и их пальцы сами собой переплелись. – И ты мне ответил. Стиви, я помню, как ты пах, как дышал, когда мы впервые переспали. – Одно движение, плавное, кошачье, и Баки поднял их переплетенные руки к своему лицу и поцеловал пальцы Стива. Потом нахмурился и прижался к ним лбом. – Знаешь, Стиви, мне было так плохо в то время. Я держался только благодаря тебе. И только ради тебя. Чтобы не быть… недостойным. Нет, помолчи, – оборвал Баки его возражения. – Если бы ты знал, как я трусил перед тем поездом. Как никогда в жизни. Стиви… но, потом я упал. И… – Баки выпрямил плечи и осторожно отпустил руку Стива. Сглотнул и посмотрел прямо и… обреченно. – Я помню, как падал, но не как… упал, понимаешь? Стив. Меня словно не стало с того момента. Я очнулся уже на борту ЩИТа, среди чужих людей, говорящих о вещах, о которых я ничего не знал, – Баки коротко усмехнулся и помотал головой. – Я отвечал наугад, интуитивно стрелял из незнакомого оружия, которое знали мои руки, но не я сам. Я притворялся тем угрюмым, но явно страшным в бою чуваком, которого все во мне видели. Слава богу, рядом был ты. Ты был единственным, что имело смысл, Стив. Единственным, что я знал. И ты относился ко мне так же, как и всегда. И даже, куда… бережнее, нежнее. – На борту ЩИТа? – глухо повторил Стив и спросил: – Когда именно это началось? – В прошлом августе, – глядя ему прямо в глаза, признал Баки и горько улыбнулся. – Ты уже сам понял, да? К чему я веду. С той базы в Оймяконе ты забрал не меня. Стив молча зарылся обеими пятернями в свои отросшие волосы. – Стив, я не сказал тебе. Хотел сначала понять, что происходит. И… я возникал и пропадал снова, – Баки хмыкнул. – Это было так страшно. Дико. Я видел себя в зеркале и не узнавал. Рука эта железная со звездой. Тяжеленная, но рабочая. Мои собственные волосы, длинные, как у агента Картер. И твои люди вокруг... Когда я первый раз увидел Рамлоу, подумал, какой горячий мужик, и не помню, что хотел спросить у него, но Джек заступил мне дорогу и так хмуро поинтересовался: «Чего тебе от него надо, Зимний?», как будто я у Брока последний кусок хлеба отнять собирался. Наташа опять же… она говорила со мной по-русски, а я даже не сразу заметил, что это другой язык. Я понимал все слова, но не сами темы. И она все время делала такой вид, как будто у нас с ней есть какие-то общие секреты, а я понятия не имел, что у меня общего с шикарной русской шпионкой, которая ходит в комбинезоне в облипочку как в самой скучной ежедневной одежде. – Бак, пожалуйста, помолчи минутку, – попросил Стив, чувствуя, что Баки в извечной своей манере пытается перевести то, что началось, как признание, в разряд шуточек и анекдотов. А Стив сейчас просто не мог. Ему нужно было сначала уложить в голове то, что Баки сказал раньше. То, о чем он давно догадался и сам, но услышать это вот так все равно было тяжело. «С той базы в Оймяконе ты забрал не меня». Полгода он целовал, обнимал и любил Баки – «Зимнего Солдата», – не признавая и не желая видеть, насколько тот все еще был Солдатом. Но как он мог сравнить? Он всегда видел в нем только Баки. Он всегда всем сердцем любил одного только Баки. – Прости, Стив, – совсем тихо и снова так отчаянно прошептал Баки. – Прости, что молчал. – Бак… – Прости. Я слышал, как бойцы называли меня «Зимним Солдатом», а потом я, ну, ты знаешь, я быстро разбираюсь в технике. Я нашел в твоем компьютере записи с этой меткой. Стив… Баки весь сжался, пытаясь что-то сказать и не находя слов. – Не надо, Баки. Ты здесь ни в чем не виноват, – попытался успокоить его Стив. – Нет. Я же вижу, как ты ищешь его во мне. Я же не слепой, Стив. Я давно все знаю, – Баки поджал колени к груди, обнял их обеими руками, спрятал в них лицо, в эти мгновения так жутко похожий на свою вторую половину в их последний вечер вдвоем. – Стив, я надеялся, меня будет тебе достаточно. Но я же вижу, что ты любишь его. – Вы оба – одно и тоже. И я люблю тебя целиком. Бак, это я… виноват. Перед вами обоими, – Стив подался к нему, взял его руки, привычно сжал их в своих ладонях. – Когда я увидел тебя в той клетке, это был ты. Никто меня в этом не переубедит. Я знаю тебя, ты самый родной мой человек. Я узнаю тебя любым. Там ты был в ужасном состоянии, и физически, и, теперь я это понимаю, внутри. Бак, но это был ты, – Стив прижал его руки к своей груди. – Я плохо тогда соображал от радости, но теперь я практически уверен, что ты не вспомнил меня тогда. Ты даже не знал, можешь ли доверять мне. Но ты доверился. Бак! И потом ты вспоминал, и телом, и головой. Ты расцветал, Баки. Но я сказал одну вещь… честное слово, Бак, я не имел в виду, что в ГИДРе тебя сделали кем-то другим. А прозвучало так. Я говорил в твою защиту, а в итоге сильно ранил тебя. И даже и не понял, насколько сильно. Баки тихо подвинулся к нему и обнял его. – Баки, у Старка была запись, где на Солдата притравливали кадетов. И он убил нескольких. Старк давил на то, что это дети, и так разозлил меня, что я сказал, что мой Баки не стал бы убивать детей. Я имел в виду, что не считаю их детьми, а вышло так, будто Солдат – это не ты. А на записи был ты. Я видел, что это ты. Я не имел в виду, что Солдат – это не ты. Что он хуже. Но ты… очевидно, услышал другое. Понимаешь, Баки. Ты всегда был собой. Но я тебя… разделил. Распластал на два человека: до и после. Баки слушал молча, очень внимательно. – Я не знал, что такое вообще возможно: разделить память одного человека и сделать двоих. Баки, ты же знаешь, что я люблю тебя. Люблю тебя всего. До и после. Навсегда. Всего в целом. Для меня ты – это ты. Нет никакого «он», нет «Солдата». Есть ты. И я не представляю, что сделать и что сказать, чтобы ты снова стал целым. Прости, что на тебя это взваливаю. Бак, я люблю тебя. Железная ладонь осторожно погладила его склоненную голову по затылку, и когда Стив поднял глаза, Баки очень спокойно сказал: – Зато я знаю, Стиви. У меня есть одна мысль. Я попробую позвать его. – Просто позвать? – Я думаю, он стал говорить со мной на каком-то моменте. Стал говорить и позвал меня. Теперь я позову его. – Баки выгнул бровь и дерзко спросил: – Чем я хуже? Я тоже смогу. – Баки, ты… – «чудесный?», у Стива просто не было слов, чтобы описать свою благодарность за то, что он понимает. – Не хочу всю оставшуюся жизнь думать, что мы прикопали его на заднем дворе, – с грустной улыбкой произнес Баки. – И, знаешь, это круто – знать, что тебя любят даже Зимним Солдатом. Что ты узнаешь и будешь любить меня, несмотря ни на что. Это действительно очень круто. Хотя, наверно, просто ты такой, Стиви. – Нет, это просто ты такой, Баки, – Стив притянул его к себе и нежно поцеловал. – Вообще-то я собирался сказать, что ты один такой близорукий осел, – засмеялся Баки ему в губы. – Не ври. Я уже все слышал, – перебил его Стив и крепко обнял. Если Баки был в силах разделить себя пополам... Кто, как не он сам, мог все и исправить? – Люблю тебя, люблю, всего целиком. Они впервые спали под собственной крышей с ощущением надежды, что все исправят. И дождь стучался им в окна. На следующий день Стив стал делать мебель. На следующий день Баки стал ходить на озеро и делать мостки. Несколько раз Стив предлагал ему помощь, но Баки упрямо отказывался. Когда однажды с озера вернулся другой Баки, Стив сразу понял, что он другой. Он шел по протоптанной ими самими тропинке, то и дело оглядываясь по сторонам, оценивая рельефы ландшафта, преимущества и недостатки выбранного ими места для дома. Шагал так же пружиняще и легко, как Баки, но при этом будто весил килограмм на сорок больше. Когда однажды с озера вернулся другой Баки, Стив в голос хотел закричать от счастья. Забыл, как собирался вести себя при встрече, просто бросился навстречу, схватил за плечи, крепко прижал к себе. И почувствовал, как его немного несмело обняли в ответ. Голос Баки, когда он заговорил, прозвучал хрипло и низко, с откровенным недоверием: – Я действительно совершенно разучился сосать яйца? Стив бы, наверное, смутился, если бы это не было так нелепо. Если бы этот почти угрюмый вопрос не подтвердил его догадку: – Господи, тебе удалось. Родной мой, как же я счастлив! Другой Баки, прежний Баки, его Баки с морщинками у глаз, в которых больше не было обреченности и отчаяния, посмотрел на него тепло и очень нежно. – Хорошо, – тихо сказал он и нахмурился. – Хотя использовать для этого код было пиздецки. Баки, который не провел семьдесят лет в плену, не имел обыкновения выражать свои мысли матом. Стив засмеялся, чувствуя, что еще чуть-чуть, и расплачется от нахлынувших чувств, а потом крепко и очень просто поцеловал его в губы. И спросил, потому что это было важно. Потому что он не мог и не хотел, и не собирался больше никогда считать Баки «Солдатом». – Как ты хочешь, чтобы я тебя называл? – Меня зовут Баки, – ответил тот, почти что бросая вызов, и прямо посмотрел Стиву в глаза. – Да, конечно, – едва справляясь с собственным горлом, ответил Стив и снова, не удержавшись, обнял его. – Спасибо за то, что вернулся. – Можно подумать, мне оставили выбор, – хмыкнул Баки и спросил: – Ну, покажешь мне дом? – Конечно, Баки, наш дом. Добро пожаловать, – Стив провел его по лестнице в десять ступеней на широкую террасу-крыльцо, открыл перед Баки дверь, которую они всего две недели назад доделывали и вешали вдвоем. – Тут гостиная. Она задумывалась максимально просторной. – Девять окон. Два входа, – оценил Баки. – Дополнительные колонны в качестве опор. – Стены из целиковых бревен. Зимой будет холодно, – сказал Стив. – Туалет при этом снаружи. Мне Баки рассказал. – Даже здесь нашел, кому нажаловаться, – проворчал Стив, не переставая улыбаться. – Зато пахнуть не будет. – Разберемся, – заверил его Баки так, будто хотел успокоить. – До зимы еще не близко, можно навес до туалета построить. – Назовем его «галерея», – с облегчением засмеялся Стив. – Назовем его «скоростной тоннель», – фыркнул Баки и спросил. – В кухне газ? Стив кивнул, не в силах налюбоваться экономной мощью его движений. Надежной правильностью его присутствия. – Наверх только одна лестница? – Вторая внутри. Веревочная. При необходимости, ее можно спустить из окна. – Хочу посмотреть второй этаж, – сказал Баки и, втянув ноздрями воздух, добавил: – Пахнет вкусно. Свежим деревом. И едой. – Осмотришься и поедим, – улыбнулся Стив. – Сегодня готовлю я. Баки явно хотел что-то сказать, но сдержал себя и молча направился к лестнице. На втором этаже были две пустые комнаты под гостевые спальни и единственная с самодельной мебелью – их. При виде широченной кровати, застеленной полным комплектом белого постельного белья, Баки коротко, жадно выдохнул, наклонился, погладил одеяло. – Это здесь… ты его любишь? – совсем тихо спросил он. Стив взял его за плечи и развернул к себе: – Нет. Здесь мы любим друг друга. Понимаешь, ты… ты и я, – Стив запнулся, а потом с убежденностью продолжил. – Мы с тобой любим друг друга повсюду. Мы любим друг друга с детства. Всегда. А на постели мы занимаемся любовью. Баки молчал. Не говорил ничего. Смотрел с сомнением и с надеждой. – Бак. Пожалуйста. Говори со мной, – попросил Стив. – Я хочу понимать тебя. Я так… ты не представляешь, как я боюсь опять ошибиться. Говори со мной, Баки. – Я… – Баки явно боролся с собой, чтобы не отвести взгляда. Быстро нервно облизнул губы, потер шею. – Я не знаю, сколько пробуду таким. – Стив сглотнул, еще не придумав, что можно на это ответить. Но тут Баки сказал: – Хочу успеть поесть и заняться с тобой любовью. Несколько раз. Если получится, потом еще поесть. И осмотреть территорию. Так можно? – Конечно, Бак, – спокойно ответил Стив. – Сначала еда, верно? Пошли в кухню. И говори мне, пожалуйста, обо всем, что думаешь. Баки кивнул и сказал: – На мой взгляд, в спальне многовато окон. Слишком светло. И зимой будет холодно. Есть предложение сделать ставни. – Я об этом не подумал. Ладно, сделаем ставни, – согласно кивнул Стив. На первых ступенях лестницы он обернулся и вдруг крепко обнял Баки обеими руками за талию. – Прости меня, Бак, пожалуйста. Ты очень мне нужен. Весь целиком. Не бросай меня. Я прошу. Пожалуйста, прости меня, Баки. Мне тебя очень не хватало. Баки сначала застыл, почти испуганно напрягся под его руками, потом положил руки Стиву на плечи, наклонился и подул ему в макушку: – Я знал, что я сильно лучше в сексе, – торжествующе сказал он. – Я лучше! У Стива плечи задрожали от смеха. – Баки, я совсем не о том. Ну да не важно. Я люблю тебя очень-очень. Я люблю тебя, понимаешь? Это больше, чем просто секс. Это в сердце. Стоя двумя ступенями ниже, Стив снизу вверх посмотрел в лицо Баки, и тот вдруг погладил его по щеке и сказал: – Конечно, я понимаю, Стиви. Я не тупой, – он помолчал. Потом еще пошуршал его по щеке и добавил: – Не могу решить, нравится мне твоя борода или нет. Скажи, ты просто так вдруг забросил бриться или это должно что-то значить? Они ели макароны с тушенкой, на скорую руку сварганенные Стивом, все проще и легче болтая про все подряд. Потом просто молча пили горячий крепкий чай. – Пойдем? – спросил Баки. – Уже можно? Будем заниматься любовью? – Конечно, – кивнул Стив и повел его наверх. – Обещай, что будешь делать только то, что правда захочешь? Не надо пытаться впечатлить меня своими умениями. Я помню, что ты крут. Я хочу тоже делать тебе приятно. Баки обдумал его предложение и решительно кивнул. Они занимались любовью полночи. И Баки с самого начала не был зажат и, даже уступив Стиву вести во всем, откликался на прикосновения легко и охотно, и смотрел при этом так любопытно и ласково, что Стив буквально захлебывался от затапливающей его нежности. Его Баки с морщинками у глаз, Баки, которого они нашли в клетке на брошенной базе, мягко выдыхал, дрожал и прогибался вслед за его руками, тянулся губами навстречу губам. Жадно и очень внимательно слушал все, что Стив говорил ему в мгновения близости. Обнимал всем собой и отдавался охотно и доверчиво. Всем собой. Без вопросов и без стыда откликаясь на предложение Стива кончить, как только ему захочется. А после он задумчиво трогал подушки и простынь, собирал в руках одеяло и нюхал пододеяльник. Расслабленный и мягкий. Не избалованный хорошей жизнью и любознательный до всего нового. Потом они еще раз поели. Немного поспали и снова занялись любовью. Баки не исчезал почти две недели. Потом как-то утром в постели со Стивом проснулся тот же Баки, что ходил колдовать на озеро. – У меня получилось! – сразу же сказал он. – Да, родной, – улыбнулся Стив и поцеловал его в нос. А потом сказал: – Спасибо тебе. Дом ты одобрил. И мы сделали ставни. А еще ты написал себе письма. – Дай посмотреть! – тут же подскочил Баки в кровати. Баки читал их быстро и жадно. Потом только фыркнул: – Он что, думает, я совсем не умею о тебе заботиться? Да я делал это, когда его еще и на свете не было. – Напиши ответ, – посоветовал Стив. – Это же ты предложил, чтобы вы обменивались письмами. – Я напишу. Все напишу, – заворчал Баки, наконец, вылезая из кровати и начиная одеваться. – Сейчас поем, а потом напишу ему, что я думаю. – Я люблю тебя, Баки, – в спину ему сказал Стив. – Я тоже тебя люблю, – обернувшись, просто ответил тот. Они менялись то с большими интервалами, то по нескольку раз в день. Они писали друг другу письма, половину из которых, как быстро заметил Стив, скоро стали составлять рецепты, что приготовить, и очень интимные советы. Они прикалывались над ним. Иногда не давая ему понять, с кем из них он сейчас общался. Стив не возражал, что они смеются над ним. Он по нескольку раз в день при любой возможности признавался Баки в любви. Кончилась осень, наступила зима. Леса вокруг засыпало снегом. Они топили печь, прогревали дом. Откапывали дорожку к туалету и к колодцу. Ходили охотиться (охотился больше Баки), готовили, читали книги. Вырезали всякую мелочь из дерева. Разговаривали обо всем на свете. Целовались. Занимались любовью. Раз в неделю они ездили в крошечный городок у железнодорожной станции закупать продукты. Если их там и узнавали, то предпочитали не подавать виду. С подачи аптекаря их там звали «косматыми голубками», и, похоже, никого это особо не напрягало. Тот же аптекарь и вовсе, кажется, завел под них отдельную статью доходов, ящиками закупая для них анальную смазку и всегда очень вежливо интересуясь, что понравилось больше, что меньше. Стив вечно выскакивал из аптеки поржать на улице, пока Баки на полном серьезе торговался с хозяином и выбивал им скидки. Они возвращались к себе, разбирали покупки. Готовили, ели, разговаривали, занимались любовью. Баки научился отлично ставить силки на зайцев, и Стива к середине зимы уже подташнивало от зайчатины. Они выделывали шкурки, которые большей частью продавали потом скупщику в городке у станции. К тому же Баки на чистом наитии сам сшил из них шапку, получившуюся так удачно, что он подарил ее Стиву. А потом долго мучился со второй, для себя, потому что, что он ни делал, сколько ни перекраивал, у него все равно выходил меховой колпак. – Зато ты теперь совсем как Робинзон Крузо, – посмеивался над ним Стив и отказывался меняться шапками. Они брали в городе книги. Там не было библиотеки как таковой, но были два стеллажа в магазине у станции, где люди обменивались книгами. Про Робинзона Крузо они там не нашли, но разжились Майн Ридом и Кервудом. Обычно Стив читал вслух, стараясь не обращать внимания на то, что Баки иногда забегал вперед, если помнил книгу, или же, наоборот, возмущался и переживал, как ребенок, над перипетиями сюжета, если не помнил. Весна пришла ранняя и теплая. В апреле все уже густо цвело и лес дрожал от пения птиц. В апреле Баки задумался о посадке фруктовых деревьев морозостойких пород. А потом вечером, когда Стив раздевался, а Баки уже сидел в постели, он сказал: – Стиви, ведь скоро Пасха. – Наверно, – спокойно ответил Стив. – В следующий раз спросим на станции точные даты. Думаешь приготовить что-то особенное? Я не очень помню, что полагается есть на Пасху. – Я сейчас не об этом. Тебя послушать, так я кроме еды ни о чем и думать не могу, – Баки сердито замотал головой, потом очень серьезно посмотрел на Стива. – Стиви, я помню, как ты удивился, когда увидел, как моя семья празднует Пейсах. Сара была тогда на дежурстве, ты ночевал у нас, потому что мы были совсем маленькие. А это был Пейсах. – Я не помню, – честно признал Стив. Хотя неправда. Очень смутно он помнил, как Винифред, мама Баки, накрывая большой стол, заранее инструктировала Стива и смешно наряженного Баки в маленькой шапочке, что, пока дедушка будет читать молитвы, надо сидеть смирно и выглядеть приличными. Наверное, это и был Пейсах. – Я помню это, но еще я помню, как в Советской ГИДРе бойцы... в общем, понимаешь, Стив, ни советская власть, ни ГИДРА не одобряли всей этой пасхальной дребедени. Но я помню, как бойцы варили яйца в луковой шелухе, чтобы они становились темно-красными, как из дерева. А потом через три дня они ели эти яйца с солью и целовались в щеки по три раза. Не говоря ничего. Это тоже была Пасха, – Баки посмотрел на обе свои ладони, будто взвешивая в них два эти воспоминания, потом поднял глаза на Стива. – Понимаешь, я помню и то, и другое. Одновременно. Стив молча сел рядом с ним и уткнулся лбом в его плечо. В нужный день они покрасили яйца в луковой шелухе и потом трижды поцеловались в щеки, прежде чем съесть их. Потом, в мае, их три недели полоскали страшные грозы. За которыми пришла почти нестерпимая жара. А следом за ней к ним приехали Брок Рамлоу и Джек Роллинз. И заняли вдвоем одну гостевую спальню. Брок снова долго уговаривал Стива вернуться. Уговаривал, пока разделывали на террасе молодого самца косули, добытого Баки. Уговаривал, пока потом отмывали пол. Уговаривал, когда ели. Потом махнул рукой и пошел с Джеком купаться. Стив нашел Баки на втором этаже, сидевшим, свесив ноги наружу из окна, с чашкой остывшего кофе в руке. – Вот ты где, – сказал он. – Что у нас интересного? Баки кружкой показал в сторону озера. Стив обнял его за плечи и проследил направление. Там в высокой траве лежал Джек. Лежал вниз лицом, выделяясь в пышной зелени своей бледной кожей. На спине его, оливковый от природы и багровый от ожоговых рубцов, лежал Брок. Его поджарые ягодицы плавно, неторопливо двигались. Джек под ним не шевелился вообще. Ветер качал траву. По озеру бежала мелкая рябь. Брок медленно, полусонно имел Джека. Их головы соприкасались. Зрелище завораживало. – Думаю, он счастлив, – тихо сказал Баки. Стив не стал спрашивать, о ком именно речь. – Они заслуживают друг друга. Баки коротко тихо фыркнул. А потом вдруг спросил: – Стив, а ты счастлив? Со мной? «Что делает тебя счастливым?» – прозвучал в его памяти голос Сэма. И теперь он точно знал ответ. – Конечно, Баки, – просто ответил Стив. – Ты и делаешь меня счастливым.