Resistant Soul

Рук очутился возле дверного проема, что вёл в его и его парня спальню. День давно перешёл в вечер, и золотые лучи солнца, которые медленно опускались за горизонт, сияли сквозь жалюзи, придавая комнате безмятежную и мечтательную обстановку. Это один из тех особенных моментов, что ты наверняка запоминаешь на всю жизнь. Тяжелый рабочий день окончен, и вот Рук возвращается домой целым и невредимым, как того и хотел его парень. Мягкий вздох счастья и удовлетворенности соскользнул с губ Рука, когда он увидел, что его парень предстает перед ним, как всегда красив и идеален. Он потащил Рук в спальню, которая грелась в золотом солнечном свете. Внутри было прохладно, почти холодно, но молодой помощник не возражал, ведь у него был любимый, чьё одно лишь присутствие согревало его сердце и душу. Рук ласково улыбнулся, чувствуя себя очень счастливым вернуться домой. Время от времени он боялся, что их любовь не будет продолжаться, потому что она настолько глубока и неконтролируема, что может произойти что-то ужасное, что разорвет их на части, но почему-то он просто знал, что их связь продлится, даже если они будут спорить немного дольше чем обычно, в основном из-за собаки, которую он еще не был готов принять. Какой должна быть порода? А у них есть деньги и время, чтобы позаботиться о собаке? Какую кличку они должны дать? Столько вопросов, а все без ответа. — Ты со мной? — спросил его парень, заключив Рука в свои любящие объятия. Рук любовно прикоснулся лбом ко лбу парня, хотел больше внимания. Он хотел, чтобы этот момент длился вечно. — Ты проснулся? — Да, я здесь, всё хорошо… Я просто так скучал по тебе, — пробормотал помощник, и ему почему-то казалось, что они не видели друг друга целую вечность. Рук почувствовал тепло его парня, и он жаждал большего, желая просто лежать рядом с ним: — Я так сильно тебя люблю… Рук закрыл глаза и не сопротивлялся, когда парень снял его рубашку через голову, обнажив его худощавую, но подкаченную верхнюю часть тела. Он чувствовал, как холодный воздух обволакивал его кожу, и это заставило его слегка дрожать. Руки парня блуждали по телу Рука, сминая тёплую кожу груди, также блуждая вдоль позвоночника. Казалось, словно он исследовал его тело впервые, изучая. Было нечто волнующее в этом, и Рук обнаружил, что хочет большего. Он хотел полностью отдаться на милость своему любовнику, который знал, как сделать его счастливым. Молодой человек чувствовал себя словно под кайфом от чего-нибудь, что он ранее конфисковал на работе; просто хотел отдаться этому сладостному ощущению. Он чувствовал себя таким спокойным и любимым, что ему становилось жаль, что они не могли просто взять и уединиться от мира и оставаться вместе навсегда. Родные руки перешли на его плечи и шею. Теперь было нечто собственническое в этом жесте, словно парень наслаждался тем, что ему принадлежит. Рук наклонился, желая поцеловать своего парня, но тот отвернулся, когда их губы почти соприкоснулись. — Пожалуйста… позволь, — он почти умолял, интимный голод становился все более невыносимым. — Я не хочу потерять тебя. Парень поддразнивал Рука невесомыми поцелуями, его губы почти ласкали чужие, но в конце концов ускользал, заставляя любовника гореть от жгучего желания. Рук крепко обнял своего возлюбленного и никогда не хотел отпускать его. Золотые лучи медленно краснели, слишком ярко-красные, непохожие на обычный солнечный свет. Внезапно он услышал вопль сирен за пределами дома, предупреждающие о неизбежной взрывной волны, что сметёт и сожжет все на своём пути. Рук почувствовал, как холодный ужас захватывает его сердце, когда он вдруг увидел Иакова, Джона и Веру, стоящих в затененных уголках комнаты. Они были мертвы, лишь тени себя самих. Они смотрели на него своими пустыми, мертвыми глазами, но почему-то он знал, что они приветствуют его в своей семье. «Сколь много грехов ты несёшь в себе, дитя?» Он чувствовал, как взрывная волна ударила по дому, вдребезги разбивая окна и вырывая рамы, но он крепко стоял в ожидании, когда его пожрет пламя и сгорит до пепла. — Он горит более болезненно, чем что-либо еще, не так ли? — прошептал Иосиф, когда тепло стало невыносимым. Вокруг них пылало всё вокруг. Рук хныкал от боли, но Иосиф даже не ощущал жару, в конце концов, он не был грешником и не горел. —  Грех похоти вызывает столько боли, уж я-то знаю. Он полностью поглощает твой разум, ослепляет его и преследует тебя каждую бодрствующую секунду. — Нет, нет, нет, не оставляй меня, — крикнул Рук, когда его парень превратился в обугленные останки, рассыпаясь в его руках. — Ты мне нужен. Он упал на колени и всхлипнул, хватаясь за голову. Эти сны слишком невыносимы. Он больше не мог верить в эти мечты. Иосиф торжественно смотрел на него, когда здание охватило пламя. — Не волнуйся, дитя, ты в конце концов освобождаешь свою душу, наполненную грехом, — тихо прошептал Иосиф, окруженный своими братьями и сестрой. — Я позабочусь об этом. *** Рук резко проснулся, вдыхая воздух, как он обычно делал, когда был свидетелем ужасного кошмара, и этот был одним из худших до сих пор. Сердце молодого человека билось о рёбра, и он быстро дышал, будучи на грани гипервентиляции. В его организме все ещё было немного блажи, и он чувствовал себя туманно и был словно оцепенен. На краю периферии зрения мелькали танцующие огни, но они начали быстро исчезать, даже если его зрение оставалось несколько размытым. «Еще один кошмар, вызванный блажью?» — думал Рук, воспоминания на грани галлюцинаций возвращались к нему. Он вспоминал, как набросился на Иосифа, который дал ему блажь, вероятно, чтобы подготовить его к тому наказанию, которое он якобы заслужил за своё упрямство и неповиновение. По-видимому, блажь, которую Иосиф дал ему, не была очень сильной, или же он развил устойчивость к этому веществу из-за постоянного воздействия в течение нескольких недель. «У меня постоянные кошмары, я не могу больше терпеть их», — подумал молодой человек, чувствуя себя абсолютно опустошенным из-за сна. Он смог удержать любовь всей своей жизни в своих объятиях, только чтобы наблюдать, как тот горит заживо, в то время как Иосиф наблюдал за ним со своей семьёй, шепча ему ужасные вещи. Это было похоже на яд для души Рука, истощая его от всей силы и воли. Блажь могла вызвать в голове такие прекрасные вещи, но эти сны и путешествия быстро портились, превращая чудесные и безмятежные сны во что-то гнилое и кошмарное. «Я так по нему скучаю. Хотел бы я просто повернуть время вспять и никогда не приезжать в это место. Я бы отдал всё, чтобы снова обнять его и сказать ему, как сильно я люблю его», — грустно подумал Рук, сожалея о том, что он не всегда говорил эти слова своему возлюбленному после долгого и трудного рабочего дня. Он больше никогда не скажет своей любви, как много он значил… нет, он все ещё много значит для него. Рук очнулся на коленях, его руки заведены за голову, связанные грубой белой веревкой. Его торс подвешен на крюке с потолка все теми же путами. Не только руки, но и лодыжки были связаны, серьезно ограничивая его движения. Глаза юноши расширились от ужаса, он дергал руками, но Иосиф всё сделал так, дабы он не сбежал. Его похититель убедился, что тот под его полным контролем. — Я вижу, ты вернулся из Эдема. На мгновение я подумал, не освободил ли Бог тебя от твоей смертной оболочки и пригласил ли тебя в его объятия, — сказал Иосиф, его голос далёк от его восприятия из-за наркотика. — Блажь может предложить минуту покоя даже для грешника, подобного тебе, но это не будет долго продолжаться, — продолжал мужчина, Рук едва ли мог разглядеть размытую фигуру у стены напротив. Молодой человек яростно моргнул, чтобы сосредоточить свое внимание, и когда ясность полностью вернулась к нему, он увидел Иосифа, сидящего на холодном полу с библией в руках. Однако взгляд помощника быстро перешел от книги к объекту, лежащему на полу рядом с Иосифом; свернутый черным бычьим хлыстом. Откуда он у Иосифа — не имеет значения. Является ли он мгновением юности Датча или из его коллекции, но и это имело мало смысла. Единственное, что действительно имело значение, было то, что он теперь у Иосифа, и он пойдёт в ход. «Да быть, блять, этого не может», — единственная мысль крутилась у Рука, и до него только дошло, что он не только связан, так ещё и без рубашки. — О ком ты мечтал? — тихо спросил Иосиф, закрывая большую книгу. Взгляд в его голубых глазах был торжественным и спокойным, но Рук видел в них намек на злобу. Лицо молодого человека слегка покраснело от мысли, что Иосиф его частично раздел, что и отразилось на его сне. А может это была галлюцинация? Тонкая грань между сном, реальностью и иллюзию начинала стираться, и ему это совсем не нравилось. «Я пытался поцеловать Иосифа? Я снова говорил во сне?»— спросил сам у себя Рук, чувствуя стыд и отвращение к самому себе. «Это было его тепло, которое я чувствовал? Которого я так жаждал?» Казалось, словно все больше и больше рычагов давления он предоставлял Иосифу, сам того не осознавая. В памяти Рука мгновенно вспыхнула фотография, которую он спрятал в одном из многочисленных карманов куртки, и молился, чтобы мужчина её не нашел. Это всё, что осталось от любви всей его жизни, он не мог потерять ее. Холодный воздух комнаты ласкал кожу Рука, и он не мог не дрожать, когда увидел, как Иосиф отложил книгу и вместо этого поднял свернутый темно-коричневый хлыст, прежде чем встать. Рук моментально протрезвел, как будто он никогда не принимал Блажи в своей жизни. Он знал, что его ждёт, все попытки освободиться были бесполезны. Шаги Иосифа эхом отозвались в холодном и пустом помещении, словно предвестник мира полного боли, что вот-вот грянет. Взгляд на его лице был спокойным, но мрачным, и хотя мужчину было трудно читать, его намерения были ясны как день. Он остановился прямо перед Руком, возвышаясь над ним. — Скажи мне, дитя, — тихо пробормотал Иосиф, подняв подбородок младшего помощника намотанным кожаным хлыстом. Рук невольно сглотнул от ощущения грубой кожи на своём подбородке, зная, какая последует жуткая боль на голой спине. — Знаешь ли ты, какая добродетель часто сочетается с грехом гордыни, с которым связана твоя душа? «Не отвечай ему, не давай ему ничего, он просто исказит слова и использует их против тебя», — сказал себе молодой помощник. Иосиф коснулся лица помощника, проводя по его виску и щеке. — Смирение, — объяснил он, голубые глаза изучают каждое изменение в выражении его пленника. — Добродетель, которой у тебя нет в помине, и которую ты не понимаешь. В своей гордыне ты отвратился от истинного пути, вне досягаемости милосердия Бога, — объясняет Иосиф, в его глазах проскользнуло нечто дикое, схватил лицо Рука, впиваясь ногтями в его кожу. — Но как твой Отец, мой долг — привести тебя и вернуть в свою паству, — прошептал Отец. — Несмотря на то, что ты потерянный и ослепленный жалкий человечишко, тебя ещё можно спасти. Ты нашёл меня не по ошибке и не по воле случая. Ты был приведен ко мне по благодати Божией, и я научу тебя тому, что означает истинное смирение. Ты примешь дар, который я предлагаю. Рук оскалился и попытался дернуть головой, дабы освободиться от его стальной хватки. Было жутко неудобно в нынешней позе. Словно тонны напряжения приложили на его агонизирующие шею, руки и спину. Он понятия не имел, сколько вот так вот тут находился. Минуты, часы? — Я уже сказал тебе, Сид, я не стану членом твоей семьи. Ты никогда не превратишь меня в марионетку или извращённый трофей, которым можешь наслаждаться вдоволь, ожидая апокалипсиса. Нечто похожее на презрение скользнуло в чертах лица Иосифа, его глаза слегка сузились, уставившись на своего упёртого пленника. Он отпустил голову юноши и зашёл ему за спину. — Ты настолько ослеплен своими грехами, что даже не видишь неизбежности всего этого. Ты сделал Иакова, Иоанна и Веру мучениками, — тихо сказал Иосиф, чувствуя, что у Рука нетронутая и гладкая спина, чувствуя мускулы под кожей, кончики пальцев тянутся вдоль позвоночника, как во сне. — Ты забрал их у меня, и в моей милости я приглашаю тебя занять их место…, но ты отталкиваешь меня, отказываясь от подарка, который я предлагаю из-за твоей гордыни. Рук дрожал, когда почувствовал, как рука Иосифа движется вниз, вниз к его нижней части спины. Было нечто желанное в его касании, словно он хотел завладеть его телом, разумом и душой любым доступным способом. — Ты не сможешь убежать или скрыться от Божьей воли. Господь даёт и забирает, и он дал мне тебя, того, кто отнял у меня всё… — продолжал Отец, его тон внезапно стал притяжательным и темным. — Чем не большая радость, как направить потерянного и ослепленного ягненка, такого как ты, обратно в стадо? Ты заменишь то, что я потерял. Рук ещё раз дёрнул путы и насмешливо усмехнулся, стиснув зубы. — Я предпочитаю навсегда оставаться слепым и потерянным, чем присоединиться к твоей пастве, Сид, — сердито прорычал Рук и снова попытался освободиться, но всё было бесполезно. Грубая веревка жгла его запястья. — Я лучше окажусь в бездне и пустоте, потеряв навсегда свою душу, чем принять твою «милость». Нежели присоединиться к твоей пастве, — добавил молодой человек, заявив, что предпочитает вечные муки семье Иосифа. — Ты все еще сражаешься во тьме, но я заставлю тебя увидеть свет, дитя. Ты признаешься мне в каждом грехе, и каждом проступке в своей жизни… независимо от того, насколько малы они были. Я вытащу их из тебя, — прошептал Иосиф, положив ладонь на мощную шею помощника, чувствуя чужой учащенный пульс. — Ты искупишь их и увидишь глубину своего греха, как глубоко он укоренился в твоей душе. Я разорву их, и, в конце концов, ты попросишь меня впустить в мою паству и семью. Ты будешь жаждать любви, которую я предлагаю. — Я никогда не признаюсь тебе, Сид, и я никогда не стану твоим, — прошипел Рук, но Иосиф даже не слышал его слов. — Клянусь, ты никогда не услышишь моих признаний, что бы ты ни делал со мной. Рук внезапно почувствовал, как Иосиф сжал его горло, болезненно и перекрывая доступ кислороду. Помощник вздрогнул от боли и стал задыхаться. Только на грани потери сознания Иосиф отпустил мучительно жёсткую хватку, оставив молодого человека глотать ртом ценный воздух. — Боль помогает нам понять, что действительно важно в жизни. Она отталкивает все бесполезные и несущественные мысли, которые затуманивают наши умы и мешают нам видеть правду. Боль и страдания дают нам ясность ума. Я помогу тебе понять, как ты был потерян и ослеплён, — прошептал мужчина, и следующее, что услышал и почувствовал Рук, как кожаный хлыст прошёлся по спине. Не было никакого предупреждения и времени на подготовку. Резкий звук пришёл вместе со жгучей болью, что разливалась по всему его связанному телу. Было ясно, что мужчине не впервой причинять боль другим. «Боги!» — подумал Рук, пытаясь сжать зубы и попытаться не произносить ни единого хныка боли. От боли было так плохо, и он ничего не мог с этим поделать. Боль прошивала насквозь, и он ничего не мог поделать. Помощнику хотелось скрючиться на холодном полу, чтобы хоть немного облегчить страдания, но и этого ему не было дозволено. Он подвешен, связан, ему оставалось только терпеть и ждать, когда Иосиф остановится. — Это итог твоих действий. Каждая ошибка и всякая несправедливость, что ты совершил, привела тебя к этому моменту, в мое владение… в мою семью, — внезапно сказал отец Иосиф, а его тон стал очень темным и притяжательным.  Он нанёс очередной разящий удар, что вырвало полный боли всхлип из уст Рука, как бы тот ни старался сдерживаться. — Это всё — результат твоего греха гордыни. Я открою тебе глаза на истину и, в конце концов, и ты примешь ее вместе с моей. «Я должен терпеть это, я не могу уступить ему и не потерять, себя», — безнадежно подумал молодой человек. Он все вспоминал о той фотографии, где запечатлен он со своим парнем, которая все ещё находилась в кармане куртки, он надеялся на это. — «Это не моя вина. Я сделал то, что должен был, что от меня ожидали. Мне не о чем сожалеть». — Тем не менее, как бы он ни старался не думать об этом, он не мог не задаться вопросом, как бы все сложилось, если бы он тогда ушёл. Недели, что он потратил на сопротивление, были напрасны, он мог бы это время провести со своей семьёй и близкими. Из-за его гордыни он не может снова увидеться со своей любовью. Если бы он просто ушел, возможно, он мог бы умереть в объятиях своего парня, вместо того чтобы оказаться запертым внутри бункера Датча в плену лидера культа, чтобы его сломали и внесли в семью. Сомнение и стремление к разным исходам прокладывали путь к манипуляции Иосифа, и он даже не осознавал этого. «Хотел бы я просто снова увидеть вас», — подумал Рук, вспомнив красивое лицо своего парня. Он отправил ему одно смс, прежде чем отправиться в тот район, где он впервые встретился с Иосифом и его братьями и сестрой. «Я тебя люблю, скоро увидимся», — это всё, что он написал. Тем не менее, очередной резкий удар хлыста вырвал Рука от воспоминаний о своем парне. Все, на чем он мог сосредоточиться, было жгучей болью, отталкивающий все остальное. Второй удар был многократно сильнее, он опасался, что будет только хуже, его кожа уже была растерзана и рассечена. Красивый молодой помощник скрежетал зубами и чувствовал, как на его глазах появились слезы боли. Хотя их было только двое в бункере, он отказался позволить мужчине слышать его крики агонии. —  Ты чувствуешь, не так ли? Боль очищает и уничтожает весь грех в твоей испорченной плоти и душе, — спокойно сказал Отец, сопровождая свои слова ударами, заставляя тело помощника выгибаться и корчиться в агонии. — Только когда гнилые корни твоего греха будут вырваны, твоё тело, ум и душа исцелятся, — тихо сказал Иосиф, его тон пронизан намеком на похоть, которая осталась незамеченной молодым человеком. — Ты займешь место в моей семье. Тебе даруют подарок…, а ты отказываешься от него. Я не позволю тебе отказаться от него. Рук дрожал и не мог не почувствовать облегчения, когда Иосиф остановился на мгновение, чтобы посмотреть на свою работу. Казалось, что боль, которая исходила с его спины, быстро подавляла все его тело. Кожаный хлыст ударил по коже, оставив несколько следов крови, которые шли по коже. — Даже потерянная и ослепленная душа, такая как ты, может найти спасение в моей пастве, — прошептал Иосиф, трогая раны рукой, успокаивающе лаская их. — Стать частью моей семьи — всё, что тебе остается в этом мире, дитя. У тебя больше ничего нет. Я твой отец, а ты мой ребенок. Всё, что тебе нужно сделать, это сказать «да», — пробормотал Иосиф, прочерчивая пальцами по красным ранам. — Признайся, и я помогу тебе искупить грехи. Несмотря на все, что ты сделал, ты не находишься вне спасения. Бог дал мне тебя… Рук издал усталый и насмешливый смешок, а причиняемая ему боль делает его только упрямее. — Знаешь, Сид, я думаю, что Бог должен действительно ненавидеть тебя, если он предпочел дать тебе меня, потому что я никогда не стану подчиняться тебе. У меня есть семья, и даже если они погибли, ты никогда не сможешь отнять их у меня или заменить мной своих братьев и Веру, — сердито прорычал Рук, но ему казалось, что Бог ненавидит именно его. — Издевайся надо мной сколько влезет, я ни за что не покаюсь в чем-либо. Терпи меня столько, сколько хочешь, потому что ты за миллионы лет ты не услышишь признания. Единственного, кого ты можешь обвинить в смерти своей семьи, — это самого себя. Ты сам навлек на себя горе, и ты слишком чокнут, чтобы признать это! Частично Рук хотел, чтобы Иосиф дал ему достаточно Блажи, дабы она окончательно вынесла к чертям его рассудок, пленила в сновидениях и позволила ему умереть. «Я просто хочу быть среди друзей и семьи», — безнадежно подумал Рук, желая удержать эти прекрасные воспоминания и никогда не позволять им быть развращенными Иосифом. Тем не менее, они уже начали становиться болезненными. Постоянные кошмары о ядерных взрывах, о его семье и близких, горящих в пожарах, начали влиять на психику помощника. Каждый раз, когда Рук вспоминал свою мать или отца, воспоминания пробивались ему в голову. Иосиф всегда был там, всегда наблюдал за ним, шептал ему ложь (или они были истины?). Его семья так гордилась им, и хотя они не всегда поддерживали каждое его решение, они советовали ему, делясь опытом. Они действительно были лучшей семьей, которую можно было бы пожелать. Он так скучал по ним, что было физически больно думать, что они ушли. Когда бомбы упали, они думали о нем? Хотели ли они, чтобы он был там с ними? «Я не позволю Иосифу забрать их у меня и сделать меня своим», — подумал Рук и попытался нормализовать дыхание. Если бы он позволил ему, Иосифу, вторгнуться в его мысли, он заставил бы его поверить, что его семья ненавидит его, что они пострадали из-за его грехов. Помощник закрыл глаза и приготовился к очередному мучительному удару кожаного кнута, который так и не появился. К его удивлению, он услышал, как Иосиф свернул кнут и положил на стол. «Что он задумал?» — подумал Рук и почувствовал, как его сердце билось о рёбра, когда он услышал мягкие шаги мужчины, когда тот обошел своего пленника, вытаскивая что-то из кармана, по звуку это был лист бумаги. «Это ещё один пакетик Блажи», — подумал Рук, но когда он поднял голову, чтобы посмотреть, что мужчина держал в руке, он снова почувствовал, как страх и беспокойство обвили его сердце, перехватив дыхание. «Нет, отдай её!» — подумал Рук, когда его взгляд остановился на предмете в руке Иосифа. Для кого-то это была просто фотография, но для него это была самая ценная и важная вещь того мира. То, что Иосиф держал в руке, — это фотография, которую Рук всё время держал скрытно и близко к сердцу. Он изображён со своим парнем, что выглядел кокетливо и игриво, их глаза полны любви друг к другу. То, что фотография была сделана полароидом, делало её ещё ценнее. Они сделали её на свою первую годовщину, а камеру нашли на чердаке родителей Рука. Они даже нашли там старую пленку, но увы она была просрочена и не так хороша. Было что-то совершенно волшебное и забавное в том, чтобы фотографировать с помощью камеры Полароид. Зная, что фотография уникальна, она стала своего рода талисманом удачи для Рука на протяжении многих лет. У них обоих была такая фотография, чтобы напомнить им о хороших временах, которыми они делились, даже если они длились не так долго. Но они были, и теперь эта фотография была единственным воспоминанием о его возлюбленном. Увидев её в руках Иосифа, его душа заныла. — Кстати о твоей семье, ты когда-нибудь считал, насколько сильно ты причинил боль тем, кто был ближе всего? — спокойно спросил Иосиф, показывая Руку фотографию. — Твои грехи влияют на всех, и гордыня является самой обманчивой и разрушительной из семи грехов. Она медленно развращает и разрушает всё, куда бы ты ни отправился, и из-за своей слепоты ты даже не смог увидеть этого. Насколько же ты навредил и своей семье, и любовнику, покуда не смог наступить на горло собственной гордыне? Ты мог бы вернуться к ним…, но вместо этого ты решил уничтожить всё, — ядовито и со злобой прошептал отец. «Заткнись», — Рук поймал себя на мысли, что больше не желал слушать Иосифа. — «Я не причинял им вреда… Я не хотел». — Отдай мне её, — тихо сказал Рук, его глаза горели от неповиновения и гнева. Ему нужна была эта фотография. — Это единственное, что осталось от него, — с шипением добавил он, это было не лучшим выбором действий, но простой взгляд Иосифа, касающегося фотографии, заставлял его кипеть. Всё, что он чувствовал, было гневом, и это не оставалось незамеченным его похитителем, который торжественно смотрел на него и на фотографию. Иосиф провел пальцем по лицу Рука на фотографии, и взгляд в его голубых глазах стал несколько мечтательным, тёмным и даже тоскливым. Фотография была довольно старой, и помощник выглядел на ней крайне невинно. Мужчина чувствовал, как жгучая похоть коснулась его души. Мужчина чувствовал, как горячая жажда коснулась его души, когда он перевел взгляд с фотографии на пленника. Если оставить этот грех без надлежащего присмотра, он отправил бы его во второй круг ада. Видя, что Рук был связан и находился полностью под его контролем, желание влилось в вены Иосифа, как мерзкий яд, соблазняющий слушать шёпоты, которые пытались направить его на путь греха. Он был так искушен, чтобы прислушаться к этим шепотом, ему так хотелось принять в себя похоть, что так сильно жгла его. — Ты согрешил не только против меня, но и против своей семьи, — тихо сказал Отец. — Если бы ты смог проглотить свою гордыню и понять, что я был прав о мире, ты мог бы вернуться к ним. Ты когда-нибудь переставал рассматривать свой долг перед своей семьей? — продолжал лидер культа, его слова причиняли боль сильнее, чем раны. — Нет, потому что ты настолько полон гордыни, что для тебя больше никто и ничто не имеет значения. Ты ослеплен страданиями других. — Нет, это не так! — прорычал Рук своему похитителю, у которого было торжественное выражение на лице. Иосиф слегка наклонил голову в сторону, изучая молодого человека. — Корни твоей гордости убивают всё вокруг тебя. Ты задыхаешься и душишь их до смерти, ты не даешь другим чувствам расцвести в своей душе, но ты не вне спасения. Признайся, что я был прав. У Рука в глазах стояли слёзы гнева и отчаяния. Сейчас эмоциональная боль была намного сильнее, чем физическая. Он не мог оторвать глаз от фотографии в руке Иосифа. Улыбка его парня на фотографии, придала ему силы. В глубине души он знал, что он поддержал бы его, что он сказал бы ему идти туда и выполнять свою работу, помогать и защищать людей от семьи и культа Иосифа. Его семья всегда ожидала, что он защитит других и выполнит свой долг. Они знали, какой путь он выбрал в жизни, что двигало им. Они никогда не судили его, а он питал глубокие чувства к своей семье. — Ну и что, что ты оказался прав о конце света? — сердито рявкнул Рук. Ряд ударов было недостаточным, чтобы сломать его. — Ты забирал землю у людей, похищал их, мучил… убивал! — прорычал молодой человек, выпуская большую часть своего гнева. — Даже если бы я знал, что твои бредни окажутся правдой, я все равно бы приезжал сюда снова и снова, делая всё то же самое, чтобы положить конец зверствам, которые совершил ты, твоя семья и последователи! Единственное, что я сделал бы по-другому, — это всадил бы пулю меж твоих глаз как только бы вошёл в ту церковь! Ты — проблема, решить которую можно лишь пулей. Они смотрели друг на друга, Рук смотрел в голубые глаза Иосифа. — Короче, Сид, — прорычал Рук на мужчину, готовясь к боли. — Пошел. Нахуй. Я никогда не скажу «да». — Он не собирался говорить этого, независимо от того, что Иосиф сделает с ним. Но в глубине души он знал, что человеческое тело не может так долго переносить боль. Иосиф на мгновение закрыл глаза и издал маленький разочарованный вздох, слушая слова своего пленника с чувством спокойствия. В нем не было гнева, и это беспокоило Рука. На мгновение он забыл, что мужчина держал в руке. — Это, — сказал Иосиф и поднял фотографию зажав её между указательным и средним пальцем, — это мешает тебе видеть свет и принимать подарок, который я предлагаю. Это — реликвия из старого, грешного мира, который был сожжен. Это — источник твоего гнева, — тихо прошептал Отец и улыбнулся, взгляд в его голубых глазах был совершенно зловещий. — Я вырву корни твоего греха, и со временем ты исцелишься и примкнёшь к моей пастве. Я стану твоей новой семьей. Глаза Рука в ужасе расширились, наблюдая, как Отец вытаскивает из кармана серебряную зажигалку. «Нет, нет, нет, нет, нет, он не может! Пожалуйста», — подумал Рук, поняв, что его слова были направлены против него же. Со звонким кликом Иосиф открыл колпачок и зажёг огонь. — Не смей, — орал Рук, теряя контроль над своими эмоциями. Его глаза были полны гнева, отчаяния и чистого страха. — Отдай её мне! Не смей её сжигать! — безнадежно продолжал юноша. Если бы не его гордыня и гнев, он бы попросил Иосифа не жечь её. — Клянусь, ты пожалеешь! У него не было никакого контроля над ситуацией, не было козырей. Ничего. Иосиф мог просто взять всё, что хотел от него, и это было ужасающее чувство. На мгновение они просто смотрели друг на друга, пламя зажигалки горело без единого мерцания. Оно было спокойным, в точности как Иосиф, которому нравился полный гнева, отчаяния и страха взгляд пленника. — Вот он, гнев, что отравляет твою душу и все твое естество, — пробормотал Иосиф, и взгляд в его голубых глазах был почти ласковым и тоскливым, как будто он хотел владеть всем в молодом человеке: его разумом, телом и душой. — Я сожгу твои корни до пепла, — прошептал Иосиф и поднёс фотографию к пламени. Рук чувствовал, что что-то внутри него умирает при взгляде на горящую фотографию полароида. Сначала крохотный, невинно выглядящий огонек горел на краешке, но он быстро начал распространяться, сжигая фотографию. Время словно замедлялось из-за адреналина, что проносился в его венах. Его взгляд сосредоточился на улыбающемся лице своего парня, к которому неумолимо подбиралось пламя. Помощник отчаянно пытался запомнить каждую деталь фотографии, чтобы никогда их не забыть. В конце концов все, что он мог сделать, — беспомощно наблюдать, как огонь сжигал лицо его любви, не оставив ничего, кроме пепла. Иосиф отпустил фотографию, и она упала, слегка скручиваясь, а после потухла, потому что больше нечем было прокормить голодное пламя. Лишь зола да пара угольков — всё, что осталось от фотографии, с которой он никогда не расставался в течение многих лет. Похоже, мир вокруг него стал красным. О, это было похоже на то, что он снова был в ярости, готовый убить всех голыми руками. Глаза Рука расширены, а зрачки — сужены. Его сердце быстро билось, его дыхание становилось учащенным. Он был готов разорвать и поприветствовать любое наказание, которое Иосиф приготовил ему. Его эмоции, словно неконтролируемый водоворот внутри души, затягивали на дно, он потерял контроль. Он глубоко пожалел о том, что зубами не вырвал глотку Иосифу, пока у него была возможность, он хотел видеть предсмертные мучения мужчины, чтобы он истекал кровью на полу. Он хотел видеть, как жизнь уходит из голубых глаз Иосифа, даже если это означает, что он собирается встретить жалкий конец, голодный до смерти. Ну, он сначала умрет от обезвоживания, но всё же. Что-то внутри него, наконец, щелкнуло. Подавляемые печаль и ярость, которые он держал в узде глубоко внутри себя, вырывались на свободу. Он старался оставаться спокойным и сдержанным, не демонстрируя много эмоций перед Иосифом, который просто использовал бы их против него, но он не мог больше терпеть. Он потерял последнее, что держало его в реальности. Иосиф Сид собирался отобрать у него всё. Через какие-то жалкие недели или месяцы он станет его рабом, потеряет себя, будет винить себя в произошедшем и будет принимать все слова Иосифа за чистую монету. Он поверит в то, что его семья ненавидит его, что он несет ответственность за всю боль и страдания в округе Хоуп. Иосиф был бы Богом для него. Врата ада открылись, и через них вылилась ненависть и ярость сотен демонов. — Я, черт возьми, убью тебя! — орал Рук в чистой ярости, дёргаясь в путах, как дикое животное, которое жаждало крови. Было ясно, что он потерял всякий контроль над собой, ошеломленный сильными эмоциями, которые были почти слишком болезненными. Слезы ярости и печали текли по лицу, и он обнажил зубы, а Иосиф просто спокойно смотрел на него, словно наслаждаясь шоу. — Ты меня слышишь?! Я заставлю тебя заплатить за все страдания, которые ты и твоя ебаная семья сделали! Если придётся, я потащу тебя к черту с собой, потому что это то место, где ты должен находиться! Рук задыхался, скрежеча зубами, больше не сдерживая печали. Все пропали: его родители, друзья и парень, вероятно, сожжены пламенем ядерного пожара. Он больше никогда их не увидит, и теперь Иосиф сжёг единственное, что у него осталось от своего парня. Всё это — результат его действий в мире, и это было так несправедливо, так мучительно больно. Он старался изо всех сил, помогая своей семье, общине и друзьям, делая всё, чтобы быть моральным компасом в жизни для других, и это… всё это привело к этому. Он сжал зубы и почувствовал, как по его лицу катятся большие тёплые слезы. Они упали на бетонный пол. «Я хочу вернуться к нему домой». Он увидел, как Джозеф подошел ближе и схватил подбородок, поднимая голову, чтобы он был вынужден смотреть в его голубые глаза. — Тшш… не нужно бояться, — сказал Отец, и к ужасу Рука маленькая улыбка коснулась губ Иосифа. Взгляд в его красивых голубых глазах был притяжательным, почти восторженным. — Я позабочусь о твоей жалкой душе, дитя… Я освобожу тебя от всякой скорби. Взгляд Рука упал на татуировку на руке Иосифа; картина его прекрасной покойной жены увековечена на его коже. Внезапно чувство ясности омыло душу Рука. Он действительно начал чувствовать, что Иосиф был прав насчет боли, даже если это была эмоциональная агония, которая принесла ему ясность ума. «Знаешь, Сид… наверное, я приношу разрушения, куда бы я ни пошел», — подумал Рук, когда Иосиф снова взял кнут. Так или иначе он уничтожит эту татуировку.