Любовь шизофреника

Утреннее августовское солнце заползло в спальню и коснулось тёплыми лучами лица спящего мужчины. Тот разлепил глаза и зевнул. Начинался новый день. Встав с кровати, Калинин прошёл в ванную, где занялся привычными водными процедурами. Чуть позже, наливая свежесваренный кофе в синюю глиняную чашку и намазывая кусок батона сливочным маслом, он смотрел в окно, за которым была видна Нева, позолоченная ласковым утренним светом. День обещал быть тёплым и не по-ленинградски ясным. Алексей откусил от бутерброда; его взгляд скользнул по старинным домам, виднеющимся на том берегу Невы. Калинин любил Ленинград и никогда не хотел жить в другом месте. Его квартира находилась на пятом этаже в доме №98/1 на Октябрьской набережной. Дом, выстроенные ещё в сороковые, обладал исконно ленинградским духом, впитал в себя историю своих жильцов и оттого был особенно ценен. Квартира досталась психиатру после смерти родителей. Другие бежали подальше от реки, говоря, что влажность — это невыносимо, но Алексею нравилось смотреть на осеннюю туманную воду, это успокаивало нервы после рабочего дня. Калинин работал в психиатрической больнице №6 психиатром, был врачом высшей категории. В ноябре прошлого года ему исполнилось тридцать пять. Он носил удлинённые русые волосы, достигающие середины шеи, обладал мужественной славянской внешностью: серо-голубые глаза, прямой нос, короткая борода. Он казался чересчур серьёзным, а иногда даже суровым, но при более близком общении становилось понятно, что это специалист в своём деле, который умеет быть дружелюбным. По крайней мере, пациенты его любили. Когда с нехитрым завтраком было покончено, Калинин надел голубую рубашку, серые джинсы и белые кеды, и отправился на работу. В тот день он должен был заступить на дежурство, поэтому, оказавшись в больнице, первым делом прошёл в ординаторскую и перекинулся несколькими фразами с психиатром Раневским. Тот сообщил, что за ночь поступил всего один больной. — Диагноз? — поинтересовался Калинин, застёгивая пуговицы халата. — Белая горячка, — поморщился Глеб, который всегда несколько пренебрежительно относился к «простым случаям» и в душе презирал пьяниц, поскольку его отец был буйным алкоголиком. Но об это никто не знал, даже Калинин. — А ты что домой не собираешься? — взглянув на свои наручные механические часы, спросил Алексей. — Да, надо идти, — кивнув, мужчина зевнул в кулак. — А тебе удачно подежурить. — Спасибо. До встречи. Калинин вышел из ординаторской и прошёл на первый этаж, где в приёмном покое уже сидела Татьяна Владимировна, медсестра, с которой Алексею предстояло дежурить. Поздоровавшись с женщиной, психиатр вернулся к себе в отделение — его позовут, когда кого-то привезут. Сидя в своём кабинете, Калинин изучал дневник наблюдения. Агеев стремительно шёл на поправку и уже не испытывал зрительных галлюцинаций. Алексей решил, что внесёт коррективы в его лечение, и уменьшит дозу галоперидола. Удивительно, но в последнее время в больнице появилось немало свободных мест, а бывали периоды, когда больных размещали в коридорах… Впрочем, все психиатры прекрасно понимали, что с приходом осени всё изменится, и больницы снова заполнятся душевнобольными. В дверь трижды постучали. — Войдите. В кабинет заглянула Татьяна Владимировна. — Алексей Сергеевич, там двоих привезли… — Иду, — Калинин прихватил свою книгу для записей, вышел из кабинета и запер его на ключ. Первым в приёмном покое возник худой бледный парень лет восемнадцати. У него были лохматые русые волосы, чёлка непослушно спадала на лицо, а синие глаза лихорадочно блестели. Вместе с юношей в кабинет вошла женщина средних лет. Нервно сжимая лакированную сумочку, она присела на край стула и, покосившись на парня, затараторила: — Доктор, мы с мужем его из петли вытащили! Он хотел повеситься! Еле успели! — Ранее лечились в психиатрических клиниках? — поинтересовался Калинин. — Нет, никогда! — Значит, будем оформлять карту, — психиатр вытащил из выдвижного ящика стола пустую медицинскую карту и, взяв паспорт, лежащий на столе, начал оформление. Женщина щёлкнула замочком сумки, достала оттуда платок и промокнула глаза. Казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться. Нового пациента звали Виталием Катуниным, ему было девятнадцать лет. Сделав основные записи, Алексей посмотрел на женщину: — Вы его мать? — Да, — поспешно кивнула та. — Виталий, из-за чего вы хотели покончить с собой? — теперь Алексей обращался к парню. Тот угрюмо посмотрел на врача и отвёл взгляд в сторону. — Он ничего не говорит. Понятия не имею, зачем и как додумался до такого! — в отчаянии произнесла его мать. — Были симптомы депрессии? Грусть, уныние, проблемы в жизни? — Кажется, нет. Он всегда был достаточно замкнутым… — Галлюцинации? — Нет, нет… всё было мирно, как обычно. — Подождите снаружи. Когда Катунина вышла, Алексей многозначительно взглянул на медсестру. Та кивнула и повела не сопротивляющегося парня в смежную комнату. Там женщина раздела его и позвала психиатра. Тот вошёл, рассмотрел Виталия спереди и сзади, не найдя повреждений, обратил внимание на алую полосу на его шее. Судя по всему, тот успел достаточно повисеть в петле прежде, чем его сняли. — Обработать, — взглянув на Татьяну, сказал Калинин, и вернулся в кабинет. Вымыв руки, он сел за стол и оформил Виталия во второе отделение, помня, что Собрин жаловался, что у него мало пациентов. Теперь этому молодому специалисту прибавится работы. Следующим пациентом оказался мужчина сорока одного года. Калинин взглянул на него и ощутил, как ёкнуло сердце. «Какой красивый», — мелькнуло в голове, и психиатр тут же одёрнул себя. Почему он вообще об этом думает?.. В кармане поношенного пиджака обнаружился паспорт, поэтому вскоре стало известно имя этого человека. Роман Николаевич Поляков. Санитары сообщили, что поймали его на улице — он кидался на прохожих, думая, что они — пришельцы из другого измерения и прибыли на Землю, чтобы причинить зло человечеству. Да, Поляков был красив… Красотой нордической и холодной, как Ледовитый океан: светло-зелёные глаза, чистые-чистые, на свету кажущиеся почти прозрачными стеляшками, с лёгким мятным окрасом, и чарующе маслянистые, блестящие; большой прямой нос, волевой подбородок и крупные ровные зубы довершали картину. В нём было что-то необузданное и волчье, а вместе с тем холодное и слегка пугающее. Русые, с рыжим отливом волосы, были слипшимися из-за отсутствия гигиены, на щеках виднелась щетина. — Роман Николаевич, сколько вам лет? — спросил Алексей, оформляя новую карту (Татьяна проверила, что такого пациента у них ещё никогда не было). — Сорок один. У мужчины был приятный баритон с лёгкими вкраплениями хрипотцы. — Кем вы работаете? — Я… инженер. — Чем именно вы занимаетесь? Поляков посмотрел прямо в глаза психиатру и, помолчав, негромко ответил: — Вычислениями. Я работаю в НИИ прикладной математики. Вернее… работал. «Связная речь. Помнит основную информацию о себе. Работа умственная и ответственная», — мысленно отмечал Калинин. — Вас уволили? — Угу. Дней пять назад, — поморщившись, Поляков заторможенно почесал щёку. Казалось, движения даются ему с трудом. — Или три? Точно не помню. — У вас есть родные? — Папаша есть. Но я с ним не общаюсь, — в голоса мужчины мелькнуло раздражение. — Почему вы попали сюда, Роман? Что произошло? — Калинин поймал себя на мысли, что пялится на длинные пальцы Полякова и вены, проступающие на его кистях. Это сбивало с толку. — Это было несколько ночей назад. Я проснулся от красного свечения. Открыл глаза и увидел существо, — взгляд Романа остекленел. Мужчина склонил голову набок, погружаясь в воспоминания. — Это было страшно. Оно висело за окном и отправляло мне сообщения, это было гудение, но я понимал о чём речь. Эти злобные твари прилетели с далёкой планеты, чтобы истребить всех нас. И они хотят начать с меня. — Так. Что было дальше? — Я пришёл на работу и предупредил об этом начальника, он мне не поверил. Потом я с кем-то поругался, пытаясь доказать, что не вру. Ушёл, бродил по городу. Утром, придя на работу, узнал, что меня уволили. С тех пор я не иду домой, знаю, что эти агенты уже там. Я пытался предупредить людей, но мне никто не поверил. И вы не верите, да? — Вы раньше уже что-то слышали об этих пришельцах? — Нет. Но вы должны мне поверить. Я не вру, — Поляков вперил мрачный взгляд в лицо Калинина. — Это очень страшно. Я боюсь, что они уже отравили меня, что я уже становлюсь, как они… Алексей сделал запись: «Галлюцинации, бред преслелования, госпитализирован впервые (?), тревожность, заторможенность». — Или вы заодно с ними? Заодно с этими? — вцепившись пальцами в стол, Поляков подался вперёд. Его глаза выражали безумие и ужас. — Нет, я хочу вам помочь. Предлагаю разобраться в этой ситуации. Вам нужен отдых, согласны? Вы устали, — голос Калинина звучал как мёд. — Пожалуй, — нехотя ответил Роман. — Татьяна, помогите, — взглянув на медсестру, вкрадчиво сказал психиатр. Та завела Полякова в смежную комнату и заставила раздеться. Калинин появился в помещении, испытывая странное волнение. Природа щедро одарила Романа — теперь Алексей знал, что тот хорош весь, не только лицом. У мужчин были узкие бёдра и широкие плечи, белая кожа и умеренная спортивность, мышцы ненавязчиво проступали на хорошо сложенном теле. Взгляд врача скользнул по длинному толстому члену с крупными яичками и внутри снова что-то встрепенулось. Психиатр хрипло попросил мужчину повернуться спиной и не без наслаждения рассмотрел его сзади. Никаких ран и синяков, не считая ссадин на коленях, которые явно возникли в результате падения. Калинин вернулся в кабинет и стал заполнять бумаги. — Куда его? — деловито спросила Татьяна. Алексей ощутил укол совести, что поступает непрофессионально, и действует из личных побуждений, но ничего не мог с собой поделать: — Ко мне, в первое. Больше в тот день никто не был госпитализирован. После обеда Калинин заполнял личные дела пациентов и пил сладкий чай, день был жарким, и больных выпустили погулять в парке, что прилегал к зданию больницы и отгораживался от внешнего мира высоким каменным забором. Неожиданно в дверь постучали. Пришедшей оказалась медсестра Диана. — Там новенький взбесился! Его повязали! Он чуть не разбил голову Миронову! «Повязали» означало процедуру вязки. Это гнетущее зрелище — больной орёт, выпучивает глаза, краснеет от напряжения, но из-за прикованности не может пошевелить руками и ногами. Алексей порывисто вошёл в палату, куда определили Романа. Тот тяжело дышал, пускал слюни и был красным, как варёный рак. — Отпусти! Сволочь! Сука-а-а! — оры были поистине ужасными, на пределе человеческих возможностей. Так душераздирающе и хрипло орут «одержимые демонами». Больные, выстроившиеся у стены, пугливо наблюдали за ним. Одни тихо плакали, другие стояли с непроницаемыми лицами, а Евтушенко смеялся. Он всегда смеялся. Глядя на беснующегося мужчину, психиатр ощутил жалость, что сковала его сердце. Кажется, болезнь была ещё серьёзнее, чем могло показаться на первый взгляд. Поляков дёргался, пытаясь вырваться, рычал и громко стучал зубами, кусая воздух. Алексей потянул ладонь ко лбу Романа, и тот попытался укусить её. — Тише, тише… — мягко сказал Калинин и, утонув в безумном, горящем взгляде, положил ладонь на горячий лоб. Поляков рыкнул. — Галоперидол, двадцать. Пока медсестра суетилась с уколами, Алексей держал ладонь на лбу мужчины и смотрел в его глаза. Вскоре взгляд Романа покрылся поволокой тумана, напряжённое тело, замершее в одной позе, начало расслабляться. Мужчина перестал скалиться и моргнул. Один раз, потом ещё и ещё. А затем закрыл глаза, погружаясь в полудрёму. Только тогда Калинин убрал руку.