Мотыльки на снегу

Перед глазами плыли круги, напоминая те, что остаются в лужах во время дождя. Темень. Лес. Прохлада. Впереди мелькает бегущий силуэт и он ведёт следователя по какому-то неизведанному пути. Они бежали долго. Маринин всё ускорялся и ускорялся, несясь почти вслепую. И вот, спустя какое-то время, он кубарем скатился в овраг и ударился об Арохина, который уже угодил в «капкан». — Вссссёёё, ссспета твоя песссенка, — растягивая букву «с», по-змеиному прошептал Богдан и навалился на следователя. Руки сомкнулись на его шее. Игорь видел лишь расплывчатое скалящееся лицо. Безумный старик то смеялся, то гневно кривил губы, а дышать становилось всё труднее. Решение пришло внезапно. Маринин, сжимающий в руке лампу, нащупал кнопку. Загорелся белый свет (Курочкин не подвёл). Старик замер, округлил глаза и медленно отпустил следователя. Тот резко сел, кашляя и держа в вытянутой руке лампу. Дальше начался какой-то психодел. Арохин сорвал с себя маску и принялся быстро-быстро сминать её руками. Зрачки молниеносно завертелись по часовой стрелке. Изо рта полилась слюна прозрачной струёй. Он напоминал сломанную механическую куклу. Рука Арохина медленно, боязливо достала из кармана широких брюк пистолет. Маринин быстро увернулся от первого выстрела, а после, щурясь, перепрыгнул в сторону на четырёх конечностях. Благо, не разбил прямоугольную ручную лампу-фонарь. Ничего не видя, вертя зрачками, Арохин палил из пистолета перед собой то левее, то правее, пока не кончились патроны. Задрожав, он выронил оружие. — Что… нет! Я всё исправлю! — пронзительно закричал Богдан, его зрачки медленно вернулись в нормальное состояние, — прошу! Дай мне шанс. Маринин сглотнул, пятясь назад. Осмотрелся. Овраг был слишком глубоким. Самому не выбраться. Чёрт. — Нет, нет, нет! — отчаянно замотал головой Арохин и принялся биться лбом о ковёр листвы, дрожа. Он рыдал навзрыд, как плачут дети. А потом резко, напоминая анаконду, пополз к ногам следователя. Вывернув голову вверх, он распахнул рот и уставился на мужчину тупым взглядом. Игорь отшатнулся, держа перед собой включённую лампу. Этот ужас будет ему сниться. Обязательно будет. Эти чёрные провалы глаз, эта неестественная поза как из фильма об экзорцизме. — Выключи это… Включи… Я не хочу видеть, — проскрипел он, сильнее выкручивая шею. Маринин не сдвинулся с места и просьбу не выполнил. Тогда Богдан медленно, стуча зубами, поднялся на колени, а затем на ноги. Широко распахнув глаза, он поднёс руки к лицу. — Я не хочу видеть… После этого он взялся за правый глаз двумя пальцами. Надавил. Брызнула кровь. Маринин выматерился и погасил лампу. Какое-то время стояла гробовая тишина. Глаза не могли привыкнуть к темноте и следователь нажал на кнопку. Ахнул, роняя источник света: лицо Арохина с кровавыми ямами вместо глаз было совсем близко. Он стоял с отсутствующим выражением лица, а по щекам текла кровь. В этот момент сверху послышались голоса: вниз бежали «свои», вооружившись фонариками и пистолетами. Маринину что-то говорили, хлопали по плечу, а он стоял и тупо смотрел туда, где только что было лицо с выколотыми глазами.

***

После вынесения смертного приговора прошло три дня. А Маринин снова проснулся в холодном поту. Добравшись до ванной, открыл кран и умылся ледяной водой. Ему опять снился Богдан, вырывающий себе глаза. На что способен человеческий разум? Кажется, он уже давно перестал удивляться чему-то… Ан нет. Посреди могильной тишины квартиры раздался различимый скрежет. Он доносился из подъезда. Следователь медленно приблизился к входной двери. Хотел было припасть к глазку, но передумал. Щёлкнул замком и отворил. В подъезде сидел… — Чаппи?! Немецкая овчарка отчаянно завиляла хвостом. Язык выпал из пасти. В репейнике, пыли и грязи… Но это его пёс! — Боже мой! Старина, ты вернулся! — не веря своим глазам, Маринин пропустил зверя в квартиру и рухнул рядом с ним на зад. Обняв, потрепал грязную шёрстку. Чаппи радостно лаял и тщательно вылизывал лицо хозяина. Все ужасы последних дней волшебным образом развеивались. Вернулся его четвероногий друг! Маринин с чувством глубокой ностальгии выходил из квартиры деда. Уборка была проведена. Осталось разобраться с арендой. Чаппи ждал хозяина в машине. Следователь уже выскальзывал из подъезда, как заметил, что незнакомый мальчишка лет тринадцати суёт белую бумажку в почтовый ящик деда. Не медля, Игорь рванул к нему. Одной рукой схватил пацана за загривок, второй достал записку. Развернул: «Ты скоро умрёшь. Бойся». — Ах ты сука! — процедил сквозь зубы следователь и впялился ненавистным взглядом в веснушчатое лицо. Вот, кто присылал это дерьмо деду! В эту секунду он понял, как становятся убийцами. Вот она — чистая ненависть. — Дяденька! Я больше не буду! Простите! — заскулил пацан, — это просто игра! Игра! На миг следователь замер. Он хотел убить. Но взял себя в руки, медленно разжимая кулак. Лицо свело от ярости. — Мразь. Пшол вон отсюда! Увижу снова — пристрелю! Дрожа и в прямом смысле наделав в штаны, мальчишка выскочил из подъезда. Игорь сглотнул и медленно направился следом. Разорвав записку на клочки, бросил их на асфальт. А потом сел в машину и уехал.

***

— Я скоро вернусь. Это пара дней, не более, — Рихбер последний раз поцеловал следователя в губы. Вышел в подъезд и с любовью посмотрел в серые глаза. Тот поднял вверх ладонь и повторил: — Я буду ждать. Рядом сидел Чаппи, с интересом во взгляде провожая «немца». Тот шутливо улыбнулся собаке: — До скорого, дружище. Закрыв дверь и проводив Мишу взглядом из окна (тот садился в такси и мчался в аэропорт), Маринин с нежностью улыбнулся. Необычное ощущение. Приятное. Раздавшийся звонок телефона заставил Игоря обернуться. Чаппи услужливо притащил аппарат в пасти. Следователь взял его и потрепал пса по шее. — Алло. — Игорь, это Градов. — Здравствуйте, това… — Ты отлично поработал. Премия обеспечена, как я уже говорил. Тут такое дело… член союза писателей СССР, Долматов, утверждает, что к нему каждую ночь является Песков Олег Анатольевич, погибший при пожаре в 1981 году. — Мёртвый? — усмехнулся Игорь, припадая боком к стене. — В том-то и дело, что живой! Пожалуйста, возьми это дело под свой контроль… — в голосе таилась большая просьба. ... Впрочем, это уже совсем другая история.