Обманывая мил не будешь

      Придомовая территория особняка украшена множеством пустых бутылок и бумажных стаканчиков из-под выпивки, все газоны усыпаны блестящими конфетти из хлопушек так, что даже снега на видно, на замерзших ветках кустарников удобно устроились элементы одежды, вероятно, после горячих танцев. Мужчина выдыхает сквозь зубы, прикрывая глаза, старается успокоиться, но выходит, на самом деле, из рук вон плохо. Возле него совсем еще молодая девчушка-домработница неловко мнется на пороге, переступая с ноги на ногу. — Господин Чон, — девушка опускает глаза, заламывая пальцы, — я не успела до вашего приезда, прошу прощения, я сейчас же все приберу. — Нет, Чонхва, на сегодня я даю тебе отгул, только приготовь мне, пожалуйста, кофе. Здесь будет прибирать тот, кто все это устроил, сил моих нет.       Девушка коротко кивнула, слабо улыбнувшись, тут же скрываясь в направлении кухни, в мыслях причисляя своего работодателя к святым. Ей до чертиков надоело каждые выходные прибирать этот огромный дом после вечеринок. В каждой комнате, коих здесь больше дюжины, просто невообразимое количество мусора. Кухня постоянно залита алкоголем, пол в гостиной просто невозможно рассмотреть из-за количества пустых банок и бумажных стаканчиков, в гостевых комнатах кровати вообще вверх дном. Молодым наследникам очень весело снимать матрацы с кроватей и кататься на них с лестницы, открывая входную дверь, прямо во двор, к бассейну. В особняке временно проживает лишь младший Чон — Чонгук, который, отбившись от родителей, сразу пустился во все тяжкие, стоило только вкусить запретный плод самостоятельной жизни. — Господин До? Чего же вы так подкрадываетесь? Напугали меня, — легкая улыбка озаряет еще совсем юношеское лицо, а небольшие ладони с аккуратным маникюром ловко управляются с кофемашиной.        До Ю Хван — смотритель дома. Этот пожилой мужчина работает на семейство Чон уже около двадцати лет и заслужил уважение каждого члена семьи. Раньше он жил в поместье, где располагалась вся семья Чон, но после того, как Чонгук решил съехать, роль смотрителя смогли доверить только этому мужчине. Уж он-то знал, как себя вести с юношей. — Младший господин еще спит, а старший, я видел, уходил в свой кабинет, — пожимает плечами мужчина и слабо улыбается в ответ, — нечего тебе тут бояться, тут охраны больше, чем в твоём университете. Чего такая хмурая? — Это правда так надоедает. Все эти гулянки его, после которых я почти сутки пытаюсь разгрести, да еще и младший господин считает, что с прислугой можно обращаться как угодно, кто он вообще такой, что ставит себя выше остальных? Все деньги, которые имеет, заработал даже не он, зато какое «ваше превосходительство», — девушка скривила лицо, — да я же даже уволиться не могу, не могу сказать «нет», приходится терпеть, хорошо хоть не пристает. — Чонхва, Чонхва, — мужчина лукаво улыбается, качая головой, — он же еще молодой. Это естественно, что ему хочется развлекаться. Ты просто относишься к нему слишком категорично и воспринимаешь все его шутки на свой счет. Будь немного проще.       Заправленная кофемашина прерывает тихий диалог коротким писком, а кухня тут же заполняется приятным ароматом горького напитка. Девушка переводит осмысленный взгляд на небольшую чашку и размышляет, как все-таки не похожи отец с сыном, но соглашается с мужчиной, полагаясь на его опыт, осторожно перехватывая пальцами небольшую чашку, чтобы переставить на поднос.       Абсолютная тишина в просторной комнате нарушается лишь тихим сопением со стороны кровати и легким шуршанием ткани штор, колышущихся от легких дуновений ветра в открытое окно. Неприкрытые участки кожи покрываются мурашками, и парень старается натянуть одеяло повыше, но, когда из-за слабости рук после сна не может вытащить его из-под себя, сворачивается клубочком и тихо вздыхает. — Я бы сказал, что это довольно милая картина, но не скажу. Вставай.       Голос отца прорывается сквозь сон, способствуя игре воображения. Черные, в жизни обычно теплые, глаза отца смотрят прямо в душу, добрая улыбка отца превращается в хищный оскал на родном лице, которое стремительно приближается к его собственному, отчего Чонгук пугается, резко вздрагивая, выплывает из воображения, и садится в кровати. — О, ужас. Как я тебя проглядел? У меня к тебе серьезный разговор. Иди в мой кабинет сразу, как приведешь себя в порядок. Смотреть противно, хорошо хоть твой папа не видит этого кошмара, — отец бросает беглый взгляд на сына и разворачивается на пятках, стремительно покидая комнату.       Чонгук зарывается пальцами в черные, как смоль, волосы и оттягивает у корней. Пытается на скорую проснуться. Знает, что от отца сейчас ничего хорошего не ждать, поэтому, чтобы не разозлить еще больше, не теряет времени, сразу направляясь в ванную, по пути сбивая косяки плечами.       После принятия горячего душа, Чонгук проводит рукой по запотевшему зеркалу, висящему чуть выше раковины. Прохладная поверхность охлаждает, дарит приятное ощущение разгоряченному телу, и Чонгук внимательно смотрит на свое отражение. Красные глаза смотрят на него в ответ еще не осмысленным взглядом, со взъерошенных волос капают капли воды, отчего воротник и плечи домашней футболки намокают, и альфа гулко сглатывает. На самом деле, единственный человек, которого Чонгук боится и уважает — его отец. Поэтому сейчас, перед серьезным разговором с главой семейства, Чонгука трясет. Но ему не столько стыдно, сколько пугают последствия, о которых он догадывается. В последний раз, когда он серьезно накосячил, отец заставил отрабатывать его в школьном директорате, что показалось для мальчишки совершенным адом. Он не мог гулять с друзьями, потому что после уроков сразу бежал на отработку, его оставляли дольше, чтобы он разбирал и составлял бесчисленные документы по алфавиту, поскольку днем не мог делать из-за тех же уроков, а вечером водитель вез сразу домой. Приятели над ним подшучивали, и только его друг Юнги, только-только познававший мир татуировок и красок для волос, не бросал его, по-тихому разгребая вместе с ним. И сколько раз Чон хотел все бросить, показать средний палец всей системе образования, этой старой карге, которую все зовут директором, вовремя всплывавший в памяти злой взгляд отца остужал, не позволяя ослушаться, давя, заставляя понести свою «нелегкую» на плечах до конца. И пусть сейчас воспоминания о том наказании лишь смешат, тогда ему казалось, что ничего хуже и сложнее уже не будет. — Отец? — Чонгук заходит в кабинет, направляясь сразу к столу отца, садясь ровно напротив него.       Старший снимает очки, потирая переносицу, и всматривается в сына. — Я знаю, что такое молодость, Чонгук. И я понимаю, что тебе хочется веселиться, тусоваться с друзьями, гулять с омегами. Я все это прекрасно понимаю, но не кажется ли тебе, что ты перебарщиваешь? Забил на учебу, тебе же отметки ставят только благодаря тому, что знают чей ты сын. Это моя заслуга. Ты живешь в этом доме один, у тебя есть прислуга, с папой мы к тебе практически не наведываемся, этот особняк в твоем распоряжении — и это тоже моя заслуга. У тебя несколько машин, что куплены на мои, Чонгук, деньги. Ты не заработал ничего, не пора остепениться и, возможно, попытаться хоть что-то добиться самому? — Пап, я. — Нет, слышать ничего не хочу. Я много давал тебе поблажек и спускал все с рук, сквозь пальцы смотрел на твое поведение. Очень глупо с твоей стороны было рассчитывать, что я не знаю, что творится в этом доме. Я просто давал тебе нагуляться, наивно полагая, что ты скоро возьмешься за ум. Чонгук, когда я был всего на три года старше тебя, я работал сутками напролет, чтобы у нас было все. У меня не было такого отца, который бы дал все, а я взял. Но жить-то хорошо хотелось. Я хотел себе семью, чтобы ни мой ребенок, ни мой муж ни в чем не нуждались, а ты все просираешь, ты тратишь мои деньги на своих друзей и на их развлечения, ты не хочешь ничего, не задумываешься о своем будущем, и я, до этого момента, ни слова тебе не говорил. Но ты зашел уже слишком далеко, ты бы видел в каком состоянии сегодня была Чонхва! Сегодня ты сам приберешь весь дом, её я отпустил. Охране я запрещу пускать на территорию кого-либо, ты должен сделать все сам. Ответь за последствия, сын. Мне надоело, правда. И так как ты преемник, я требую, чтобы образование ты получал самостоятельно. Все твои оценки будут выставлены тебе только по результатам твоих трудов, никто больше не даст тебе поблажек, поверь, и не разочаровывай меня.       Альфа встает из-за стола, застегивая пиджак на верхнюю пуговицу и, огибая стол, выходит из кабинета, оставляя сына наедине с мыслями, напоследок пару раз хлопнув того по плечу. — Прекрасно, просто прекрасно, пап! — злится младший, сжимая кулаки. — Можно подумать ты только работал в молодости! Мне всего 19 лет, а ты меня лишаешь уже практически всего. То, что я тебя уважаю, не значит, что буду слушаться. Посмотрим еще, кто быстрее сдастся.

***

— Да ладно, и ты серьезно прибирал свою пирамиду Тутанхамона в одиночестве?       Чонгук кривит губы в злой усмешке, отпивая кофе в университетской столовой и кивает головой, — я бы не стал сам, естественно, заказал даже клининг, но когда машина подъехала, охрана просто отказалась ее пропускать. Вроде договорились, что они так пройдут, просто заберут все с собой, а этот бугай даже за ворота не пропустил. — Вот это да-а, папаня взялся за тебя, и что, больше пьянок устраивать не будем, значит? — друг Чонгука, Юнги, закидывает в рот кусочек кимпаба, блаженно прикрывая глаза, — нагулялись. Так и молодость пройдет, а ты как принцесса, жди теперь в своей пещере, пока тебя вызволит твой принц. Ну или дракон. — С чего бы? Все как и всегда. Ну появился он один раз, опять на полгода про меня забудет, — Чонгук машет рукой, устремляя взгляд на вход в столовую, — итак пропадали все мое детство, а тут решили меня к разуму возвать, не хочет денег давать, пусть не дает. Проживу как-нибудь. Постоянно, постоянно на своей работе, папа постоянно в своих салонах, как будто там не потерпят, если без его руководства денек постоит, — альфа, тяжело вздохнув, одним глотком допивает напиток и ставит стаканчик на стол. — Еще сегодня столько первокурсников, наконец-то, устал уже одни и те же лица видеть, хоть какое-то разнообразие, хочу вечером устроить приветственную вечеринку, — Чонгук играет бровями, языком упираясь в щеку.       Юнги усмехается и трясет головой, решая поговорить на более волнующую его тему: — Угу, ну прекратит он тебе деньги давать, что делать будешь? Ты же знаешь, что с Сокджином уже не вариант. У него, вроде как, с Минхо что-то завязывается. В стриптиз пойдешь? — Эй, охренел что ли? Ты же знаешь, меня без денег не оставят надолго. Последний раз тому подтверждение. — Но в прошлый раз ты просто поцарапал его тачку, бро, а сейчас ты отказываешься от его содержания, — Юнги жмет плечами, утыкаясь носом в стаканчик с кофе. — Это же отец, тем более, папа добрый, если понадобится, я просто поплачу у него на коленках, что живется тяжело, проходили уже, — Чонгук метится смятым стаканчиком в урну и броском выкидывает его, самодовольно улыбаясь, когда все же попадает. — Да, что же должно произойти, чтобы мой милый Чон-ни поменялся? — Еще раз, хён, еще раз ты меня так назовешь, и я не посмотрю на то, что ты мой хён. Не досчитаешься зуба, желательно верхнего среднего. Будешь чаем моросить.       Только Юнги собирается дать ответ, при этом опасно сощурив глаза и сжав в руке палочки для еды, как со стороны входа в столовую послышался писклявый голос, тут же узнаваемый студентами. — Чонгук-а! — О нет, Юнги, наш личный ужас прибежал, — Чонгук привстаёт с места, готовясь просто сорваться и бежать, но не успевает даже посмотреть в сторону, как взгляд напротив буквально припечатывает к месту. — Наконец-то я тебя нашла, иди быстро готовься. Твой отец — Господи, какой хороший человек, и досталось же ему в сыновья это — сегодня был здесь, и он обрадовал меня новостью, что ты изъявил желание сказать приветственную речь для новеньких, так сказать напутствие, — громкоголосая женщина с рыжими волосами стремительно направлялась на пару друзей. Она ткнула указательным пальцем с длинным острым ногтем на выход к заднему двору и улыбнулась, — я так рада, мальчик мой! Хоть что-то хорошее от тебя, а то я думала мир скорее разверзнется, чем это произойдет. Давай, пойдем, не стоит терять время впустую, — длинные пальцы хватают мужское широкое запястье, вытягивая на себя. — Но я не собирался ничего говорить, — Чонгук пытается высвободить свою руку из железной хватки другой рукой, в результате получая еще и впивающиеся острые ногти в кожу, — ай! Миссис Су! — Не стесняйся, мой милый, это всего на две минуты. Вперед, — силы ее толчка, пожалуй, хватило бы чтобы поднять, например, холодильник. И погулять с ним. — Иди, я сказала. А твой друг подойдет позже, — она шипит, скашивая глаза на притихшего мятноволосого, — всего доброго, Юнги-ши, и только попробуй мне все испортить, вылетишь как пробка.       Ее, нетипичные для кореянки, зеленые глаза поблескивают на свету, отражая со дна на поверхность танцующие всполохи пламени. Достаточно долго она пыталась приструнить эту неугомонную шайку из трех друзей и, когда возможность буквально запрыгнула к ней в руки ласковой кошкой, она вцепилась в нее, задвигая разум далеко за пределы. — И вам, миссис Су, — Юнги кланяется с места, провожая хмурого друга взглядом, а после тут же подрывается и скрывается в направлении танцкласса. — Предатель, — Чонгук шипит себе под нос и дергает лямку рюкзака, выказывая своё недовольство, словно школьник.       Рыжеволосая женщина нагоняет его уже ближе к выходу, чтобы дать напутственные слова, когда он резко разворачивается к ней, чтобы начать разговор: — А вот вы знаете, миссис Су, что раньше за такую внешность как у вас, на костре сжигали?       Женщина тормозит возле студента, ошеломленно распахивая глаза, не веря своим ушам — этот бесстыдник переходит все границы. Чонгук наслаждается растерянным состоянием мучительницы и, не дожидаясь ее ответа, продолжает: — А у вас и поведение ваше прямо под стать! — Чон Чонгук, да с таким поведением ты никогда не закончишь эту академию, балбес. И уж я постараюсь это устроить! — женщина наступает, пытаясь нависнуть сверху и немного подавить своей аурой, но ее оппонент усмехается, игриво улыбаясь. — Бла-бла. Знаете, щечки ваши так порозовели, ух, взял бы и зацеловал! — он хватается указательным и большим пальцем обеих рук за щеки и начинает мять, как у игрушки. Замечая, что женщина закипает, Чонгук отпускает так же быстро, как схватил, и несется к выходу, оставляя опешившую стоять на месте. — Я устрою тебе, паршивец! — женщина топает худой ножкой на высокой шпильке, крича в след парню, — или тебя отчислю, или сама уволюсь!

***

      Осматриваясь по сторонам, Чонгук с тоской наблюдает за неустанно прибывающими первокурсниками. Все они как под копирку: одинаковые стрижки, навеянные модой, одинаковая одежда, — как будто сошли с конвейера. Зато сразу можно понять, где рыбка из его окружения: у всех богатых омег заинтересованные взгляды исключительно на альф. Они, живущие с детства в недоступных для обычных людей условиях, совсем не интересуются академией, ее масштабностью и красотой — для них проводить время в такой обстановке привычно. А вот бюджетники постоянно крутят головой, не могу устоять на одном месте, мечтательно вздыхают и охают каждый раз, как глаза натыкаются на что-либо.       Пока все собираются, из массивных колонок играет ненавязчивая музыка, подобранная специально так, чтобы сладкой патокой вливаться в уши новоявленных, принося расслабление, обволакивая собой буквально каждый уголок.       Альфа слышит откуда-то сбоку, как в микрофон называют его имя, объявляя его для приветственной речи. Он хитро улыбается уголком губ, замечая выходящих Юнги с их вторым другом — Хосоком, которые, вероятно, пришли посмотреть на его позор и как следует наржаться с него, и поднимается на импровизированную сцену, перехватывая микрофон.       Ну что же, раз меня не предупредили, будет вам напутствие. — Всем добрый день и добро пожаловать в академию! Единственное напутствие, которое сейчас прозвучит от меня: берегите жопы, пацаны, тут имеют так, что и во сне не приснится, все-таки эта академия одна из лучших в нашей стране, ну, так по-крайне мере говорит наш ректор, — он поднимает указательный палец вверх, сбоку замечая, как ранее упомянутый быстро соображает, что происходит, и, бросив микрофон сотруднику техобеспечения, спрыгивает со сцены, сбегая к друзьям под общий хохот и свист. Раз уж за его воспитание решили взяться именно сейчас, то пусть получают. Он не собирается расставаться тут со своим образом «оторви и выбрось».

***

      От переписки с Чимином Тэхена отвлекает притихшая музыка, и неприятный звук из колонок, следующий за ней, когда включенный микрофон был слишком близко. Он наблюдает, как какой-то парень поднимается на организованный для мероприятия подиум, как он берет в руки микрофон и довольно серьезно на всех смотрит. Красивый.       Все находящиеся там замолкают, будто загипнотизированные пронзительным взглядом черных глаз, чем и пользуется Чонгук. Он начинает говорить вкрадчиво, словно решил поделиться тайной, но почти сразу бросает это дело. Через секунду атмосфера сменяется с зачарованной на веселящую, Тэхен выныривает из вакуума, в который попал, стоило только услышать хриплый голос, все начинают громко смеяться, несколько парней одобрительно свистят, когда Чон слетает с подиума и несется к друзьям.       Тэхен провожает черноволосого взглядом, пытаясь подавить смех, что получается крайне плохо. Парень наблюдает, как другие студенты записывают на видео выступление, как краснеет от злости и возмущения ректор, как некая, неизвестная Тэхену, женщина хватается за сердце и боковым зрением замечает приближающуюся к нему фигуру. Он не знает этого парня, что подходит к нему вплотную, и ему абсолютно неуютно под пристальным взглядом, которым его прожигают. Мурашки неприятно бегут вдоль позвоночника, а ладони постепенно увлажняются от страха. От страха быть пойманным, что он не такой, как все. От страха неизвестности. Да и вообще, полностью внешний вид альфы, как по запаху определил Тэхен, навевал только ужас: слишком широкий разворот плеч, ладони, размером с кувалду, нахмуренные брови, тонкие губы, — Тэхен не хочет смотреть дальше, начиная тихонько отступать назад, когда отмечает потянувшуюся к нему ладонь и крепко зажмуривается.