Как Славка человеком стал

Славик долго еще на ступенях сидел, — пока светать не начало, — и все думал, что он видел сейчас: сон или нет. А когда особенно сомневался, — лез в карман куртки и щупал заветную флягу из чистого золота. Странно все это. Ну не могла ж она с неба упасть, в самом деле! И прохожего Славка помнил. Такого красавца разве ж забудешь? Вот только беда в том, что в голове у цыгана все перепуталось: и реальность, и сон. Хотя чувствовал он себя по-прежнему хорошо — прям как в видении. Голос, правда, проверить пока что боялся — поэтому сидел и молчал. А еще рука покалеченная почему-то болела — перевязанная была, обрубки пальцев кровили. Вот тоже странно. Вряд ли Славик мог их во вчерашней драке разбить. Такое только поначалу случалось: когда он из госпиталя сбежал, а швы еще не зажили толком. Но теперь-то три года прошло! Да и не помнил Славка, что так уж прям врезал кому-то, чтоб руку до такой степени раздробить. Опять непонятное. И тряпка эта еще, — которой рука перевязана… Помнится, Славик точно такую же стырил три года назад: пеленку с веревок стянул, чтобы на ленточки разорвать и пальцы потом перевязывать. Но это когда было-то? А сейчас-то она откуда взялась? В итоге башка совсем кругом пошла, вскочил Славка, сунул руку в карман, — просто так, по инерции, — а кармане бумажечки зашуршали. Вот так дела. Он и не знал, что у него деньги остались со вчерашнего дня. Вынул купюры, посчитал, покивал сам себе: на то, чтоб голову на место поставить, хватит вполне. И пошел к магазину — он, поди, открылся уже. И точно. Тогда Славик пару бутылок водки купил, банку консервов дешевых, хлеб — и направился в дебри города укромное место искать. А шел по задворкам — где ему каждый угол знакомым был. Правда сейчас всё каким-то другим почему-то казалось. Вроде бы тем, да не тем. А когда проходил мимо одного магазинчика уличного, то удивился особенно. Когда-то, три года назад, тут хозяин работал, который всегда, каждое утро, на задний двор просроченный товар выставлял. Ну, чтоб люди забрали. Потому как для магазина он может быть и просроченный, но для таких голодранцев, как Славка, вполне в самый раз. Помнится, три года назад, тут все бомжи, как коты, по щелям прятались и ждали утра. И еду разбирали в миг. Ну, и бабульки с дедульками, у которых пенсия мизерная, тоже иногда приходили. Им уступали. Никто как-то не ссорился. Всем хватало еды. Но однажды, то ли не заплатил кому-то хозяин, то ли еще что-то с криминалом не поделил, но магазинчик его спалили. А сам он за границу уехал на пмж — и, как говорили потом, этим жизнь свою спас. Потому как хотели убить его, но он чудом спасся. И Славик уверен был, что это Бог его спас — за всю его доброту. А магазин тем временем отстроили заново, потом других хозяев нашли, — но те уже никого не кормили, а бомжей разогнали, да еще и побили кого-то. Вот такие дела. Но сейчас погляди ж ты! Опять прилавок стоит, а на нем колбаса, сыр, нарезки всякие, овощи. Да неужто новые господа все же расщедрились? Но долго думать Славик над этим не стал, — решил позже этот вопрос прояснить, — а просто набрал жратвы, пока никого не было (видать, не пронюхал народ ещё про новые правила), и отправился завтракать. Ну и напился, конечно. Потому как мысли о новом знакомом весь мозг ему вывернули. И только по-пьяни он более менее успокоиться смог — даже поспал немного, найдя теплое место возле котельной. Потом еще выпил, снова подрых, а к вечеру, когда хмель стал отпускать, такая тоска взяла, что пошел Славка драки искать, чтоб хоть как-нибудь оторваться. И прицепился к мужику одному, у которого на новогоднем ларьке с подарками две тысячи второй год лампочками высвечивался. Цыган, хоть и пьяный был, но точно помнил, что сейчас две тысячи пятый. Вот и вчера на здании отеля красивого — на той стороне набережной — огромные цифры горели: «2005». — А у тебя, дурень, «2002», — Славик ткнул в надпись рукой, перевязанной грязной тряпкой. — Зенки протри. Куда смотрел-то, когда развешивал фельдильперсы свои? — и стучит по виску, показывая, что продавец идиот. Но тот лишь рукой махнул. На славкино счастье, он оказался спокойным, и хоть цыган на ногах еле стоял, — он не стал его бить. — Пил бы ты меньше, — только головой покачал, — пока еще на человека похож. Глаза вон, гляди, какие: живые, чернющие. Женился бы и таких же смуглят настругал — все польза была бы. А так… только жизнь прожигаешь черту под хвост, — и дал Славке шоколадного зайца. — На, — говорит, — закуси. С Новым годом… — И цыган почему-то от этого очень расстроился. Конечно, он знал, что на человека давно уже не похож, — мужик просто так ведь сказал, по доброте душевной, — но все равно сердце сжалось: опять стало горько — и за жизнь свою непутевую, и за любовь. И побежал Славик снова на набережную, — где вчера с ним видения случались, — уселся там на ступенях, гостинец засунул в карман, — а там флягу нащупал, — да как заревет. Ну прямо навзрыд. А поскольку голос и в самом деле вернулся, то Славик твердо решил, что мужик вчерашний и ангел с ним были тут точно. И вот теперь или они снова появятся, или цыган замерзнет тут насмерть, — а иначе не жизнь. Так и уперся упрямым лбом в перила гранитные, а для верности фляжку в кармане покрепче зажал. Так и уснул.

***

А приснилось ему, как Зима-красавица — вся в белых одеждах и жемчуге — его пушистым одеялом укутывала, да приговаривала: «Спи, милый, спи», — стало тепло, уютно, Славка пригрелся, но вдруг Зима стала его за плечи трясти. Да так неожиданно! Он даже завозмущался: «Эй… Эй!» — схватил девчонку за тонкие руки — и тут же проснулся. Смотрит, а это ангел вчерашний трясет его, да строгий опять — брови, как давеча, к носу-кнопочкой свел: «Ты чего здесь забыл? — спрашивает. — С жизнью решил расстаться? А Бога спросил?» А цыган просиял прям — и даже суровость мальчишки его не смутила: «Ах, ты радость моя!» — прижал его к сердцу, — а сам чуть не плачет, — но тут же опомнился: «Ох, не запачкать бы…» — но ангел — святая душа — и не думал гнушаться: за щеки Славика ухватил и в глаза ему смотрит: «Что делаешь тут?» А цыган глядит на его нежное личико и все слова потерял. — Да я… — и вдруг голос сзади послышался: — Нас он ждет… — Славик скорей обернулся: а это красавец-франт по ступеням спускается — статный, одетый с иголочки, душистый опять, как весна. К ангелу подошёл, потрепал его по белокурым кудряшкам. — Как ты и предсказывал, — говорит. — И теперь осталось узнать, зачем он нас ждет. А Славик пока поднялся, глядя на это явление, шапку в волнении снял и поскорее шарф на морду надвинул — чтоб перегаром не пахло. — Так я, сударь, это… — а сам так и хочет в улыбке расплыться, аж скулы сводит. — Вот вас-то и ждал как раз. Фляжечку Вашу вернуть, — и достает из кармана золотую посудину, красавцу протягивает. — Вот… Вы, верно, забыли ее… вчера… Мужик с ангелом сразу переглянулись: мальчишка прям засветился, как полтинник начищенный, — а франт напротив, как будто расстроился малость: складочка между красивых бровей пролегла. — А что ж ты фляжку себе не оставил? — у Славки спрашивает. — Мог бы кутить года три. Там ведь не только золото, но и камней драгоценных много. Рубинов одних штук пятьдесят. Продавал бы по одному — стал бы королем в подворотне своей… — Э, нет, сударь, — Славик головой помотал. — Не могу я так с Вами. Вы мне добро сделали, и я злом на это ответить никак не сумею — увольте… — Да что же я сделал тебе? — мужик к нему пригляделся. — Ну как же? — цыган руками развел. — Покурить дали, выпить, а главное — по-человечески отнеслись… — Да разве ты помнишь? — франт приподнял точечную бровь. — Помнишь, что было вчера? — А как же не помнить? Помню. Разве ж такое забудешь? — Славка на фляжку осторожно дохнул и протер ее рукавом. — Поэтому вещь драгоценную Вашу Вам возвращаю, — и протянул золотую посудинку ее обладателю со всем уважением. — Присвоить ее не посмел бы. Так и ждал бы Вас тут каждый день… — Хм… Неужели? — мужик красивый взял фляжку, глянул на ангела, усмехнулся ему, будто спор проиграл, а потом снова к Славику: — Что ж, хорошо. Тогда у меня к тебе предложение. Мне сторож нужен на дачу. На пару недель. Согласен эту должность принять? — Кто? Я?! — у цыгана глаза на лоб вылезли. — Да что вы?! Я ж пьяница, сударь! От меня Вам одни неприятности будут. Вы б кого поприличней нашли… — а франт пока поглядел на него слегка исподлобья. — Ну, что ж… — говорит. — Тогда расстаёмся, значит? — и Славик глаза опустил. Вот расставаться совсем не хотелось. Тем более когда он удостоверился, что знакомые его новые в реальности существуют. Но предложение франта все же очень смущало: — Я, сударь, без выпивки и дня не могу, — он лоб потер виновато. — Прямо ломает. Если не выпью — помру. Вот и на даче у Вас… нажрусь все равно. И спалю ещё что-нибудь… грешным делом. Какой из меня сторож-то? — А франт пока оглядел его, будто врач на приеме, и вдруг спрашивает: — Что, и сегодня так было? Утром хотелось выпить? — Ну… сегодня не так, — Славик честно признался (он, кстати, сам удивился этому давеча). — Видимо, Ваш коньяк какой-то… особенный… — а сам пока осторожно глянул на франта, пока тот продолжал его изучать. Ведь если честно сказать, у Славки промежуток времени от момента, когда он из фляги все выхлебал, до того, как на ступенях утром проснулся, в голове почти что не сохранился. Ну, точно как сон. Но сейчас, глядя на мужика красивого, цыган все больше уверенность приобретал, что тот и правда ему эликсир какой-то подсунул. Вон как рассматривает — будто подопытного. Может для того и на дачу зовёт, чтоб эксперимент свой продолжить. — У-гу, — а мужик пока покивал сам себе. — Ну… это же хорошо, раз выпить хочется меньше. Значит, две недели продержишься. — Сударь, да я… — Едем, — франт и слушать не стал. — Я уже все решил. На роль сторожа ты мне подходишь больше всего. Так что вперед… — и по ступенькам стал подниматься, а сам Славку рукой подзывает: идем, мол, идем. Цыган только головой покачал: — С ума Вы сошли… — Ну и пошел, а что делать? Если уж честно, в притон возвращаться совсем не хотелось — каким-то чужим он стал что ли. Да и расставаться с красавцем — несмотря ни на что — желания и правда не было. Даже если тот на даче своей цыгана в жертву какую-нибудь принесет или заживо съест, он ему и это простит. Ну а если и правда сторожем — то Славик предупредил: за себя не ручается. Ну, а раз франт — упрямец, каких не видывали, так не славкины это проблемы. Зато на даче, наверняка, отмыться и отогреться можно (если, конечно, правда по делу зовут). Так почему б не пожить человеком какое-то время? Ну, или даже подопытным. А там — все-равно ведь прогонят. Ну, а если помрет цыган от какого-то эксперимента, так хотя бы от рук красавца невиданного — поэтому и не жаль. Вот с такими мыслями двинулся он за ладной спиной да за запахом жизни богатой, а тут и ангел к нему подоспел, под руку взял. От этого по телу прям благодать разлилась, и Славику вдруг показалось, что счастье на свете всё-таки есть. И, кстати, он не заметил, что на той стороне набережной — на огромном здании отеля, на который он вчера любовался — веселыми огоньками новогодние цифры высвечивались — «2002».