***
В студии было непривычно тихо. Сначала ему даже показалось, что парни решили не приезжать. Но музыка всегда была для них на первом месте, иначе бы не было тех слёзных извинений. Близнецы, такие непохожие внешне, но одинаково хмурые, благоразумно решили прийти вдвоём, не втягивая в непростой разговор вторую половину группы. Сейчас могла решиться их дальнейшая карьера и жизнь. Билл, не переставая, теребил длинные пряди и беспокойно оглядывался на брата, сидевшего в кресле напротив. Том же будто дремал, но напряжение его выдавало. Не став долго наблюдать за ними через стекло, Дэвид вошёл. Не нужно было даже кашлять, чтобы привлечь к себе внимание, каждый шаг взрывал тишину. Том встрепенулся, сел ровнее в ожидании вердикта, а младший подскочил, разбрасывая подушки, бросил на вошедшего взгляд, полный сожаления, и тут же опустил глаза. Стыдился. Сейчас они больше напоминали ему нашкодивших котят, чем парней, только что отметивших совершеннолетие. Промелькнула мысль, что было бы неплохо отправить их в армию. Всего-то полгодика попотеть, но может хоть что-то в голове появится… Он замер в дверном проёме, не зная, с чего начать. Все подготовленные речи будто испарились, как только он увидел парней. Нет, не простил, не забыл. Но тепло всё равно разлилось в душе. Это были его парни. Его проект, который больше ощущался семьёй, нежели работой. И отчитывать их даже перехотелось, но сделать это нужно было обязательно. — Вы должны были заметить, что про инцидент нигде нет ни слова, — начал он издалека, поднимая тему, о которой предпочёл бы и сам забыть. — Деньгами можно решить многие, кхм, спорные вопросы. Но однажды может найтись кто-нибудь, сделавший фото украдкой, и тогда полетят ваши светлые головы. Я надеюсь, урок вы усвоили. — Что… что будет с группой? — сдавленно спросил Билл, осмелившись поднять взгляд. — С группой всё остаётся по-прежнему. Если бы мне хотелось вас растоптать, я бы сам сделал пару кадров, вам же совершенно плевать было на то, что происходит вокруг. — От собственного голоса по коже Дэвида побежали мурашки. Что ж, скрывать обиду было бессмысленно. — Сейчас у вас всего пара вариантов, как быть дальше. Начну, пожалуй, с самого интересного, — расплылся он в неприятной улыбке и поиграл бровями. — Если вам так неохота скрываться, мы сможем это обыграть на сцене. Фанаты будут в восторге. Интернет и так кишит рассказами о ваших совместных ночах, а какие арты рисуют — загляденье. Устроим фан-сервис, как в твоей любимой Японии. Сделаем шоу для всего мира. — Дэвид… — сглотнул Билл. — Не надо. Не надо… Том поднялся, положил руку ему на спину, успокаивая. Но Билла трясло, потому что он знал, что Дэвид, если захочет, сможет пойти на такое. Только вряд ли в итоге они простят друг друга за такое. — Я рад, что хоть в чём-то наши мнения совпали, — Дэвид прислонился к косяку, скрестив руки на груди. — Есть ещё один замечательный вариант. Вы можете найти себе нового продюсера, если вас так не устраивает, что вам подтирают жопы. Или вообще отказаться от услуг кого-то извне. Будете работать на себя сами. Вы же уже взрослые, деньгами располагаете*, наверняка справитесь сами. — Йост, — вспыхнул Каулитц-старший, — заканчивай спектакль. Мы налажали. Виноваты, знаем, извинились. Но мы готовы работать дальше. С тобой. — Прекрасно, — выдохнул он, опуская руки. — С этого дня ваш испытательный срок начинается заново. Можете считать, что предыдущих трёх лет попросту не было, — заключил Дэвид и вышел, не прощаясь.***
Стоило только Дэвиду появиться в поле зрения близнецов, появлялось необъяснимое для окружающих напряжение. Оно мешало работе — не так сильно, как их отношениям. Всё же, Йост был профессионалом своего дела и мог отключать голову за микшерным пультом. Дэвид не игнорировал парней, но на какое-то время разговоры ограничивались только рабочими — он не позволял себе улыбнуться, даже если прозвучавшая шутка действительно была достойна похвалы. Слава богу, никто не пытался выспрашивать, что с ним не так. Слишком велик был риск сорваться снова. С Гордоном они больше не говорили. По правде говоря, Дэвид до сих пор не понимал, как доехал к нему в тот раз без происшествий, его же реально колотила истерика. А теперь даже в глаза ему смотреть было стыдно. Хорошо хоть не разревелся от своей нелёгкой доли быть нянькой для четверых подростков. Ладно, для двоих. Оставшиеся, на удивление, в ладах с собственной головой и амбициями. А потом пришло время турне. И думать о том, кто, кого и как засасывал на дне рождения времени уже не оставалось. В дороге Дэвид раз за разом ощущал на себе тяжёлый взгляд младшего близнеца, который за всё время ни разу не решился подойти. И, несмотря на то, что дружить с ними было гораздо веселей, Йост оставался при мнении, что так лучше. Пускай эта стена держит на расстоянии от его вселенского вожделения. Он наблюдал за группой на сцене и неожиданно для себя отметил, что грусть Биллу к лицу. Может не так и плохо, что они не говорят — это только подчёркивает его образ. Да и старший от него не отставал, выплескивая на публике все эмоции, что сдерживал глубоко внутри. Наверное, мысль о том, чтобы отпустить их в вольное плавание, была верной. Завершить турне, дописать песни к новому альбому и передать их кому-нибудь другому. Хватит с него… Так казалось до момента, пока Билл не заболел. Дотянул до последнего, не признаваясь, что простыл, твердя всем, что это просто аллергия, и что он может работать дальше. А он заметил, но не стал вмешиваться. Мальчик взрослый, если говорит, что справится, — значит справится. Если бы всё было так легко в жизни… Тревогу поднял Том, когда наутро Билл вообще не смог говорить. Дэвид обречённо вздохнул и вызвал врача. Доработался. Ларингит вывел Билла из строя почти на две недели. Работать без него было невозможно, так что у всех появились внеплановые выходные. Билл всячески нарушал предписания — категорически не желал соблюдать постельный режим. При первой же возможности вскакивал, будто боясь, что корни пустит, пролежи под одеялом ещё хоть полчаса. Курил, тайком, будто никто не заметит. Поэтому пришлось делать график дежурств, чтобы поставить эту бестолочь на ноги. Конечно, Дэвид был уверен, что Том делает брату поблажки — надсмотрщиков с кнутами и без него хватало, а пряников было маловато. А ещё это означало, что придётся оставаться с Биллом тет-а-тет и терпеть. То, что парню не хватает внимания и общения, было ясно с первых же дней его вынужденного домашнего ареста. У остальных находилось время и возможность выбраться — на интервью и фотосессии, которых сыпалось столько, чтобы не дать заскучать. Они и репетировали — меньше, чем обычно, но всё же не были заперты в одном месте круглые сутки. И Билла развлекать были не обязаны. Им самим, конечно, не в тягость, да и Каулитцу в радость, но врач сразу предупредил, что больному положен покой, да и вообще рекомендовал оградить его от посетителей, мало ли, вдруг заразятся. То, что все возможные «посетители» были парню фактически семьёй и всё равно ошивались рядом, мало его волновало. Так что каждому довелось побыть сиделкой, чтобы больной совсем не скис. Том, понятное дело, был с ним дольше остальных. Пусть он и желал брату скорейшего выздоровления, на собственное здоровье ему явно было начхать. Поэтому Йост не удивлялся, обнаруживая братьев спящими в обнимку. Впрочем, чего кривить душой, это его не удивляло с первых же дней их плодотворного сотрудничества. Он никогда не пытался застать их за чем-то непристойным, уж тем более после Инцидента. Выходило само собой. Две пары виноватых глаз — «мы не делаем ничего такого» — он до сих пор не мог выкинуть из головы. Конечно, ничего такого. Это в норме среди любых братьев, обниматься в одних боксёрах, — все так делают, вообще не парьтесь… Дэвид давил в себе раздражение каждый раз, натыкаясь на подобное «ничего такого». И целовать близнеца в шею, ощутимо прикусывая кожу, тоже в норме. И шептать такое, от чего у Йоста самого кровь приливала куда не следует. Чёртов идеальный слух. Главное было не обращать на них внимание, вспомнить какую-нибудь жесть из недавних новостей или принять ледяной душ, пока и его эти бесстыдники не облюбовали. Ларингит внёс свои коррективы. Приходилось работать в компании Билла, потому что в противном случае он мог запросто открыть окно и быстренько выкурить припрятанную сигарету (будто никто не почувствует ни сквозняка, ни запаха). Дэвиду хотелось верить, что делает он это по сильной необходимости, а не из духа бунтарства. Но сам пока подтверждений той самой необходимости не видел, а самому курить хотелось не меньше. А то и больше. Смотреть на захлёбывающегося кашлем Билла удовольствие было не шибко большим. Бедняга едва не плакал, но упорно открещивался от ингаляций, а вместо собственноручно сваренных Йостом компотов то и дело норовил стащить бутылку газировки. И Дэвид мирился с таким поведением, потому что знал, что обязательно наговорит лишнего, если только начнёт его отчитывать. Болезнь отступила довольно быстро, слава современной медицине. Обошлось без больниц и врачебного надзора. Оставалась лишь одна рекомендация — не перенапрягать связки. В идеале воздержаться от работы ещё неделю и возвращаться к пению постепенно. Но Билл не был бы собой, если бы смирился с таким планом. Энергия била в нём ключом после столь непривычно длительного заключения. А кроме того он явно хотел доказать всем, что он сильный и справится, кто бы там что ни говорил, явно намекая на продюсера. Если раньше Йост беспокоился за каждый его чих и мог запросто отменить всё запланированное, лишь бы его главная звезда хорошо себя чувствовала, сейчас ему не перед кем было отчитываться. Хочет на сцену — пожалуйста. Хочет ведро мороженого после выступления — да ради бога. Впихать три концерта подряд — в принципе, возможно, если ему так хочется. Вот только третий был уже явно лишним. Врач, осматривавший Билла, на Дэвида смотрел с явным неодобрением. Будто это его решения привели к такому результату. А вы попробуйте пойти против Каулитца. Хорошо, если обойдётся истерикой — успокоится и можно будет гнуть свою линию. Сложнее, если парень начинает включать голову и хладнокровно ставить условия. «Не пойду на этот фотосет, потому что еда недостаточно тёплая». «Не выйду на концерт, если ты прямо сейчас не пустишь меня в кино». Знаем, плавали. А ведь расписание составлялось задолго до этого момента и делай ты что хочешь, Дэвид Йост, но дай принцессе то, чего она хочет. В такие моменты Дэвид даже забывал, что стоящий перед ним парень будоражит его воображение из ночи в ночь. Пришлось в срочном порядке возвращаться с Каулитцем в Германию, оставив на группу извинения перед фанатами и перенос концерта. А Билл снова боялся поднять на него взгляд, вся его «взрослость» улетучилась, стоило только распрощаться с братом дольше, чем на пару часов. Дэвид чувствовал, когда тот поднимал глаза. Испуганный ребёнок. За два месяца загонял себя и, не дай бог, будут сильные осложнения. Повторять ему варианты Йост желанием не горел, да и не нужно было — по виду парня можно было сказать, что каждый из них проносится у него перед глазами. Чёртов Билл одновременно вызывал у Дэвида противоречивые чувства. На него хотелось наорать, вдолбить в его дурную башку, что Йост здесь не только для того, чтобы песни сочинять и записывать, что каждое его действие направлено на то, чтобы тощая задница чувствовала себя максимально комфортно. Тощая, совершенно не ценящая такой заботы, задница. А ещё хотелось сесть рядом, взять за руку, и максимально откровенно поговорить о том же самом. Без крика и ругани. Потому что мелочь по-любому не сможет даже пары слов сказать, ибо больно. — Что я делаю не так? — просипел Билл, скривившись из-за дерущего горла. Дэвид поперхнулся. Сначала подумал, что почудилось, так тихо это было сказано. Но Билл внимательно смотрел на него в ожидании ответа. Он не хотел отвечать. Какой смысл, если Билл всё равно не услышит? Будто бы прошлый разговор принёс какие-то плоды… Да, братья стали осторожнее. Никакого публичного проявления чувств, максимум объятия — не дольше пары секунд, чтобы никто не подумал лишнего. Но если это все выводы, к которым он пришёл… С тех пор прошло полгода, а отношения так и не налаживались. Что ж. Так тому и быть. — Расскажи мне… — сквозь боль произнёс Билл. Наверняка это было чем-то сродни заклинанию, иначе Йост не мог объяснить, почему раз за разом ведётся на это, почему внутри всё переворачивается всего от двух слов, почему они заставляют обратить внимание… — Ты правда не понимаешь? — усмехнулся он, пересаживаясь ближе. — Без тебя эта группа ничто. Ты — лицо, бренд. Каждый день простоя — потерянные деньги. В лучшем случае, их удастся отработать позже. Ты можешь не ощущать разницы в цифрах, пока речь идет не о растущих нулях на счёте. Почему он ударился в размышления о деньгах? Потому что эта тема была самой безопасной. И самой обобщающей. Компрометирующие снимки — минус деньги, минус репутация. Болезнь — минус концерты, минус к общему заработку. Биллу было плевать, сколько уходит на подготовку к выступлению, сколько стоит новый телефон или путешествие на Мальдивы. Он знал, что на карточке всегда достаточно . Простои его больше волновали из-за того, что «без музыки свою жизнь он не представлял». Без внимания людей, которым раньше на него было плевать, которые в принципе не знали о его существовании. А деньги — так, приятный бонус. Что ж, мальчик, ты уже достаточно взрослый, чтобы начать о них думать. Тем более, если смена продюсера не за горами. Билл смотрел внимательно, впитывая сказанное как губка, только горло поглаживал. Такого осознанного взгляда у него Дэвид не видел слишком давно, а потому не смог остановиться. — Решения, которые ты принимаешь, всегда отражаются на других. Думаешь, я из праздного любопытства ставлю тебе столько концертов, сколько ты хочешь? Чтобы посмотреть, а правда ли сможешь? За старания, конечно, получи конфетку. Но только сначала надо думать, точно ли получится. Твой голос стоит слишком дорого, чтобы разбрасываться этим даром направо и налево. Я устал с тобой бороться, Билл. Я говорю, что это перебор — ты твердишь, что справишься. Вот, пожалуйста, и результат. Группа смотрит на то, что ты по щелчку отвергаешь любое моё предложение, и понимает, что им тоже так можно. Ты не божество, чтобы тебе смотрели в рот и внимали каждому слову. Чувствуя, что разоткровенничался, Дэвид поднял глаза к потолку, смаргивая непрошенные слёзы. Не было сил следить за тем, как на это реагирует Каулитц. Смешно даже — равносильно боялся, что тот поймёт сказанное верно — или что не поймёт вовсе. — Можешь обижаться на меня сколько хочешь, твоё дело. Главное, чтобы ты понял, — всё, что я делаю, для вашего же блага. Если я скажу, что вам нужно обзавестись семьёй, — краем глаза он увидел, как вздрогнул Билл, — это тоже будет необходимостью. Чтобы подогреть публику. Чтобы не допускать сплетен. Чтобы фотографии, которые, казалось, уже канули в Лету, показались фотошопом и домыслами на фоне счастливой бракосочетающейся пары. Мне будет глубоко насрать, ты пойдёшь под венец или твой брат. Можете оба. Найдёте себе пару сестёр, которым будет столь же интересно скрывать свои отношения, купите домик на две семьи, и будете счастливо жить в договорном браке, демонстрируя на публике свои очаровательные мордашки в компании избранниц. Можно даже без детей, сейчас так даже модно. Дэвид дотянулся до стакана с водой — пересохло в горле. Давно он ни с кем так много не говорил. Пускай это и был, в общем-то, исключительно монолог. Конечно, он бы предпочёл, чтобы в стакане было что-то покрепче, но вариантов было немного, да и идти куда-то не стал бы — мало ли, что это чудо учудит. А кроме того, его близость пьянила и без дозаправки… Его дрожащие губы, стоящие в глазах слёзы от понимания, что человек, которого не так давно называл другом, может позволить себе говорить такое. И претворять обещания в жизнь. Йост упивался этой каплей превосходства в море невыполненных планов и удивлялся внезапно проснувшемуся внутри садисту. — Или, — хмыкнул он, — мы можем заключить соглашение. Помнится, ты с первых дней что-то такое подозревал. Да и Гордон тебе рассказывал. Можешь продолжать выкобениваться, строить из себя принцессу и демонстрировать характер. — Телефон Каулитца завибрировал, но Йост отключил звук и убрал телефон к себе. — Но я буду выдалбливать из тебя каждый недовольный взгляд в мою сторону, каждый едкий комментарий. Не посмотрю ни на твоё больное горло, ни на обожаемого братца. Тогда — пожалуйста, никакой свадьбы, полная свобода воли. Но отрабатывать за всех придётся тебе. От непонятно откуда взявшейся желчи, пропитавшей каждое слово, свело челюсть. Он ощущал себя, будто только что искупался в помойной яме, и жаждал смыть с себя все сказанное, но уже, казалось, покрылся подсыхающей коркой, которую никогда не сможет отодрать. И представлял, что сейчас вертится у Билла в голове. Тут уже явно не помогут извинения, даже если ничего такого Дэвид и не имел в виду. — Пошёл ты нахуй, Йост. Голос был на удивление твёрдым, желваки заходили на скулах, побелели костяшки пальцев. Но по щекам текли слёзы, которых сам Билл, похоже, не замечал. — Алло. Да, Том. Он спит. Точно. Всё нормально. Возвращайтесь. Дэвид сбросил звонок прежде, чем Билл успел что-то из себя выдавить. Все силы ушли на то, чтобы огрызнуться. Теперь мог только волком смотреть на человека, которого практически перестал узнавать. И томиться в ожидании. Ему казалось, свою позицию он обозначил довольно чётко, но успокоиться в такой компании не мог. — Если ты думаешь, что я ублюдок, не стану тебя разубеждать. Могу только позавидовать, что тебе попалась именно такая сволочь, как я. Многим везёт куда меньше. Жизнь вообще та ещё сука… — он хрустнул позвонками, разминая шею. — Так что возьмись за ум, начни прислушиваться к окружающим. И помни, что я обещал всегда быть на вашей стороне и ни к чему не принуждать. Телефон он оставил на столике, подальше от своего подопечного, но Билл, кажется, и не собирался немедленно бежать жаловаться. Из-за закрытой двери отчётливо слышались всхлипы, перемежавшиеся с кашлем. Доктор опять будет недоволен отсутствием покоя.***
До операции больше не говорили. Да и видеться не стремились. Нужно было осмыслить сказанное — обоим. Одному понять, что не всё, что вертится на языке, нужно озвучивать. Другому — что, как бы ни было обидно это слышать, доля правды в той тираде Дэвида присутствовала. А после наступило затишье. Йост смотрел на притихшего подопечного и думал, что ни разу его не видел таким. Настолько погружённым в себя. Уткнувшимся в подаренный Дэвидом несколько лет назад блокнот, будто мог спрятаться в нём от целого мира. Даже на брата реагирует с заторможенностью. Можно было списать это на наркоз, но уже несколько дней прошло. В младшем близнеце будто что-то надломилось. И Дэвиду страшно было думать, что причиной эту может быть именно он. Отчасти страшно в силу корыстных побуждений — если мальчик перестанет зажигать, все обратится в пепел. Но было слишком рано для выводов. Всё, что они сейчас могли, — быть рядом. Даже если Билл не просил поддержки. Но хотя бы не пытался никого (конкретного) выпроводить из комнаты. Он стал покладистым. Настолько, что у Дэвида внутри всё закипало от ярости. Таблетки по расписанию, отход ко сну в назначенное время, а не когда захочется. Никаких сигарет и тем более алкоголя. Ничего холодного. Компоты и супы — дайте два. Не перенапрягаться. Не разговаривать больше необходимого «подайте-принесите» и обязательно с «пожалуйста». Йост перехватывал недоумённый взгляд Тома, но только разводил руками, а Гео отшучивался, что на операции Билла подменили. Но отчего-то такой Билл завораживал его даже больше. Было с чем сравнивать. Потому что раньше он бы поступил совершенно иначе в аналогичной ситуации. По-другому бы посмотрел, ответил что-то более резкое. Кажется, он нашёл ещё один вариант, скрытый между строк. И пока Йост не знал, к чему это приведёт. У него тоже нашлась уйма времени, чтобы подумать. За последние годы, с тех пор, как он связался с этими парнями, он изменился не меньше. Не зря его предупреждали, что с детьми работать сложнее. Что ж, он это познал сполна. Весь этот путь его швыряло на эмоциональных качелях, а остановились они, кажется, только сейчас, когда Билл обратил внимание не только на важность собственной персоны. Когда искренность вновь начала просачиваться сквозь выстроенную броню. Дэвид заглядывался на его улыбку всё чаще и при этом не мог отделаться от ощущения, что Том видит то, что происходит, гораздо чётче, чем он сам. Но не говорит при этом ни слова. Преображение Билла на сцене — отдельная песня. Стоило ему появиться на публике, искренность исчезала. Оставался образ. И теперь у него стало получаться даже лучше. Дэвид верил этому наивному мальчику, влюблённому в мир и готовому его спасать. И понимал, что скоро это может стать очередной проблемой для него самого. Решение об уходе он принял тихо. Но не смог в нём признаться, сославшись на занятость в других проектах. Потому что знал, что парни остаются в хороших руках. Самое главное, что они были друг у друга и несли эту дружбу сквозь года. А теперь Дэвид был уверен, что они смогут справиться и без него. Прощаться не хотелось. Каждая вещь, которую нужно было забрать, словно весила тонну, заставляя задерживаться и думать, правильно ли он поступает. А потом на пороге появился Билл. Уютный, домашний. С поджатыми губами и безмолвным интересом. Прошел в комнату, сел на краешек стола, внимательно глядя на Йоста, и в этом взгляде тот чётко читал треклятое «расскажи мне» и добавлял, тоже про себя, — только мне, остальным, я полагаю, незачем это знать. — Скоро ты пресытишься свободой и безнаказанностью. Или он будет первым. А может вы оба поймёте, что так больше не должно продолжаться. Мне сдаётся, что всё же Том. Твой мир — за розовыми очками. Отпусти его, позволь жить дальше. И наслаждайся независимостью теперь уже ото всех. — Так себе пожелание на прощание, — грустно улыбнулся Билл и протянул потрёпанный блокнот. Трудно было не узнать собственный подарок. — Думаешь, возвращать подарки — лучшее решение? — **Einem geschenkten Gaul schaut man nicht ins Maul, — парень пожал плечами. — Почитай на досуге. Без нас у тебя будет полным-полно свободного времени. А потом обнял, как показалось, на долю секунды дольше, чем следовало бы, и, отстранившись, попросил: — Как вернёшься, расскажи мне, что думаешь. Дэвид раскрыл блокнот, исписанный вдоль и поперек его рукой, сразу натыкаясь на резкое «Внимание», и, пробежав глазами по тексту, заранее зная, что ни строчки не поменяет в этой песне. Все остальные обязательно посмотрит, но эта точно останется без изменений. Потому что, не успел он уйти, а сердце уже ёкнуло. Может, остаться? Нет, пускай всё останется так, как запланировано. Он вспомнит, каково работать без этих бестолочей. Но всё равно будет безумно скучать по каждому из них. А потом вернётся с ворохом новых песен, которых бы никогда не было без заветного блокнота и светлых мыслей младшего Каулитца. И не расскажет, что знает, что будет дальше. И не скажет, что об этом думает, потому что всему своё время. А пока у него есть возможность быть рядом — будет. Пока не оттолкнут.