Бездна

1. В машине трое. Солдат умеет считать до трех отлично. Ему сказали про двоих. Взрослых. Он их убил. А потом склонился над девочкой, зажатой в промежутке между основаниями сидений. Она не шевелилась, почти не дышала, словно Белоснежка из того мультика, и даже пришлось коснуться смуглой шеи, чтобы найти пульс. Темные ресницы дрогнули, и карие глаза — две черных бездны — открылись. Он положил пальцы на тонкую шейку, собираясь сдавить горло, а потом разбитые губы шепнули: — Ты заберешь меня на Небо?.. Скорее в Ад. На Земле. Солдат прижал пальцы к сонной артерии — передавить, чтобы потеряла сознание. Его потом хвалили за то, что он не убил девочку, не тронул ее — ведь многое было завязано именно на ней, как на последней из Старков. Солдат запомнил. Старк. Он запомнил. — Барнс, — говорит высокая сильная женщина, глядящая на него с горькой — въевшейся в само ее существо — насмешкой. — Значит вот ты какой, лучший друг Кэпа. Его арестовывают за взрыв в Вене, и перед посещением психолога Старк умудряется добиться приватной встречи — с камерами, конечно, с камерами. — Мне всегда было интересно, откуда мне знакомо твое лицо, — говорит Старк, складывая руки на груди. — Я смотрела фотографии, хроники, но это — другое. — Другое, — эхом соглашается Баки — сейчас он больше Баки, чем Солдат, хотя оба в нем перемешаны, и не знаешь, где кончается один и начинается другой. — Оно говорит! — вскидывает руки Старк, насмешничая и оглядываясь, словно кто-то мог отреагировать на ее остроту. — Ты была похожа на Белоснежку, но смуглее, — хрипло роняет Барнс, и Старк замирает, стоя к нему вполоборота. — Тогда. Даже не дышала почти. А потом посмотрела на меня, и глаза у тебя были… бездонными. — Женщина медленно поворачивает к нему свое лицо. — Тогда я не думал, что может быть бездна глубже. — Не думал, — повторяет Старк, делая шаг к нему. — Ошибся? Глаза у нее темные, яростные, полные понимания, боли и глубокие, как сам Ад. И такие же мучительно яркие. — Я вижу бездну намного глубже сейчас, — говорит Барнс. И вздрагивает, когда Старк стреляет в стекло из перчатки-репульсора. Стекло идет трещинами, осыпается, и она бросается на него с кулаками, а он не дерется, только держит, только не позволяет убить себя, только прижимает ее к себе, воющую, рычащую, плачущую. — Ты маму мою убил! Это был ты!.. Это ты был!.. Почему ты меня не убил?! Почему?!.. Барнс не отвечает. Только держит. Чтобы не рухнула в бездну. Чтобы осталась собой. Чтобы не повторила его ошибку. Ему-то уже поздно — он рухнул во все бездны, что повстречал на пути. Даже в самые глубокие.        2. Рухнуть в нее — просто. — Я тебя всё равно убью, — говорит она тихо. — Но позже. Чтобы Кэп не знал. — Я не против, — говорит Барнс, пытаясь поймать ее взгляд. — Попробуй. Ловит. На него смотрит сам Ад со всеми его кругами. Старк — идеальная и выверенная до последнего жеста — уходит, покачивая бедрами, и Стив говорит: — Нет. Баки смотрит на него, и его лучший — единственный, знающий его как облупленного даже сейчас — друг повторяет: — Нет, Баки. Она не простит. Это плохая идея. Плохой выбор. — Как будто я могу выбирать, — говорит Барнс. — Конечно ты можешь выбирать! — почти возмущается Стив и осекается. — А ты бы смог? — смотрит на него Баки. — Смог бы… …не рухнуть?.. Стив не отвечает. Потому что правильного ответа здесь нет. Его не может быть. Стив поймет — или уже понял — что в некоторые бездны невозможно не рухнуть. Барнс делает это почти с удовольствием.        3. Глаза ее маски сияют голубым — словно приближающиеся врата Рая. Почему-то Барнс уверен, что они именно такие, эти врата…, но ему всё равно видятся все круги Ада в темных глазах, когда Железный Человек сносит его, толкает едва поднявшегося в грудь и смотрит сверху вниз. — Не смей меня спасать, — жестко проговаривает измененный модулятором голос. — Я — большая девочка и сама могу о себе позаботиться. Барнс не спорит даже. Просто поднимается с пола, утирает кровь с ободранной щеки, подхватывает свою винтовку и уходит. Старк никогда не ломает оружие — это ее личный пунктик. Она может отобрать, а потом он выкрадывает это оружие у нее из мастерской — починенное, отлаженное… и обязательно заходит в спальню. Она больше не походит на ту девочку, в глаза которой он рухнул. Она выросла. И падать в этот взгляд — дольше, болезненней и сладостней. Она всё еще напоминает ему немного смуглую Белоснежку, когда он смотрит на нее, спящую, с чуть подрагивающими ресницами, полукружьями темных бровей, приоткрытыми в выдохе-всхлипе губами… он всегда оказывается рядом, когда у нее кошмары. Наверное, это закономерно — он был тем, с кого Старк начала путешествие по кругам своего личного Ада, тем, кто показал ей путь и ласково подтолкнул в спину, чтобы не свернула с пути, чтобы прожила всё… пережила и выжила. — Мама, — шепчет Старк, и Баки уходит — не ему спасать ее от этих кошмаров. Ему бы себя от кошмаров спасти. Так что он отрывается наяву — снайпер всегда пригодится, если герои без головы и бросаются в самую гущу, в самую бездну, сравнимую разве что с одними бездонными, полными горечи и боли глазами. — Прекрати! — бьет она крошечными кулачками его по спине. — Меня! Спасать!.. Барнс подкидывает ее на своем плече и продолжает тащить в укрытие. — Убьешь меня позже, — клянется он. — Тогда я перестану. Он понимает, что Старк плачет, только когда заталкивает ее в ненадежное, но укрытие. Не плачет. Плакала — короткий миг, который оставил ее щеки влажными, а глаза — лихорадочно-блестящими. Она приоткрывает губы — Белоснежка, пусть и не спящая — и Баки отводит взгляд, потому что хочется… …рухнуть… Окончательно. Бесповоротно. Первый и последний раз, зная, что потом она его убьет. — Почему я? — спрашивает Старк, и голос ее хриплый. — Ты убил многих. Но прикрываешь ты только меня. Даже Кэпу столько заботы не достается. Почему я?.. Черта с два он ей ответит. Ей, ни разу не падавшей в подобную бездну, не понять.        4. В голове гудит, а перед глазами — бездна, не та, в которую он готов рухнуть, более прозаичная и самая последняя в жизни каждого. — Не смей умирать! Не смей!.. А нет. Та. Испуганными эти глаза он еще не видел. Не знал, сколько в них может быть растерянности, непонимания, ярости. Страха. За него. — Я сама должна тебя убить, — шепчут обкусанные губы. Неправильно. Они должны быть идеальными. Как вся она — от макушки до кончиков ногтей на ногах. Идеальная, совершенная, яркая и жаждущая его убить. Его прекрасная смуглая Белоснежка, с глазами, в которых — все круги Ада. — Ты не должен умирать так! — и отчаянье ей тоже не подходит. — Не спасая меня!.. Баки не отвечает. Он думает, что спасал ее недостаточно часто и не от всего. Он думает, что его поглотит Ад — не тот, что горит в ее глазах, не Ад на Земле, через все круги которого она прошла, собирая себя в ту, в чьи глаза он рухнул. Он думает, что умрет. Вот так. Все умирают. Почему он должен быть исключением? Его срок пришел еще тогда, в лаборатории Золы, в пропасти в Альпах, в темноте и пустоте Солдата, в тот миг, когда впервые взглянул в эти глаза и не смог убить. — Ты не должен!.. — шепчет она, вжимаясь своим лбом в его лоб. — Не смей, Барнс, не смей. Это его последний шанс, наверное, да?.. — Позволь мне, — шепчет Баки, — упасть. Губы у нее — с привкусом крови и слез. Идеально для того, кем он стал, в кого выплавился, пройдя через всё. Губы у нее — идеальные. — Так вот почему, — смотрит на него Старк… глаза ее — бездна. Бездна изумления и понимания, бездна испуга и горечи. — Ты… Ты поэтому меня спасал?.. Поэтому не убил?.. Но разве бывает так? Чтобы раз… …и в бездну. Бывает. Даже если всего раз в жизни. Барнс улыбается, закрывая глаза. Его поглощает совершенно другая бездна… и он ничуть не жалеет. Губы у нее — яростные и мягкие. И шепчет она столь же яростно и мягко: — Не смей умирать!.. И в глазах ее уже нет Ада. Там что-то более жестокое и темное. Бездна, еще более глубокая и невероятная. Остается понять — что победит? Бездна смерти или бездна этих глаз? Дважды он падал в них. И готов попробовать упасть в третий. Только бы успеть.        5. — Я всё равно тебя убью. — Попробуй. Эта бездна невероятно глубока, болезненна, горька и сладостна.