Не будите Дина.

«Ты не знаешь, как сходят с ума, Как вода разольется точь-в-точь, Самый звонкий крик - тишина, Самый яркий свет - ...» Пикник, "Самый звонкий крик - тишина"

      Всё в палате казалось белым.       Шторы, покрывало, обивка кресла напротив кровати, стулья, небольшой шкаф у стены и даже пижама спящего, свернувшись калачиком на кровати, человека. Днём, когда яркий солнечный свет бьёт в открытое настежь окно, становилось видно, что комната выдержана в спокойных серо-бежевых тонах, но в ночи, при свете луны, таком таинственном и холодном, всё выглядит иначе.       Но не было никакой резкости, свойственной белому цвету, никакой рези в глазах, всё мягкое, уютное и словно бы светящееся неземными оттенками синего и голубого. Умиротворение. Тишина. Покой. Ничего постороннего, ничего чужого.       Но вот дверь в палату чуть приоткрылась, и вместе с холодным желтовато-белым светом из коридора в комнату вползла тень. Черный сгусток, сжавшийся и воровато оглядывающийся по сторонам. Чужой человек в черном, свисающем потрёпанными краями до самого пола, халате.       Ещё раз оглянувшись в коридор, человек вступил в полосу голубого лунного света и закрыл за собой дверь. Двигаясь бесшумно, как и положено тени, он перетащил один из стульев поближе к кровати, поставил его рядом с изголовьем и сел, наклонившись близко-близко к спящему.       Часы на стене медленно отсчитывали минуты, приближаясь к полночи, пока незваный гость внимательно разглядывал лицо молодого человека на постели, лихорадочно поблескивая в лунном свете глазами. Он будто бы чего-то ждал.       Когда стрелки наконец на долю мгновения замерли на цифре 12, полночный визитёр дернулся, словно испугавшись чего-то, ещё раз нервно оглянулся, дергано почесал заросшую щетиной круглую щеку и рывком приблизился к уху спящего.       К тиканью часов присоединился тихий, шероховато-шершавый шепот, как если бы тени и правда могли говорить:        - Давай, Дин, просыпайся. Давай вместе повоем на Луну.       Человек-тень отстранился и вновь почесал щеку, внимательно следя за спящим, лицо которого вдруг дернулось, а тело выпрямилось в тугую и упругую струну. Раскрыв глаза, тот, кого назвали Дином, уставился в потолок. Он проснулся. ***       Дин Винчестер был очень трудным пациентом.       Врачи уже смирились с тем, что вернуть его назад из мира его видений и фантазий они не смогут, и оставили его в покое. Тем более что лечащий врач Дина настаивал на том, чтобы его не трогали и не пичкали лекарствами и процедурами сверх меры. Почти никаких экспериментов. Никаких чудес.       Нельзя сказать, что надежды никто совсем не испытывал. Надежда – очень сложная и неприятная штука. Даже тогда, когда проще уже обойтись без неё, она всё ещё остаётся. Вот и в случае Дина было так же. У него были родственники и, как это ни странно для человека в его положении и состоянии, друзья. Они любили его, продолжали верить и надеяться. Кто знает, может, однажды, этот молодой человек с шаловливой улыбкой откроет свои зелёные глаза и поймёт, где он и кто он, выйдет из палаты, помашет рукой сидящему с чашкой омерзительного кофе в нервных пальцах брату, улыбнётся лечащему врачу и скажет:        - Хэй, мне кажется, я тут засиделся. Что насчет прогуляться до ближайшего бара? Что? Любопытно же.       Ну а пока – все ждут. Абсолютно все. И родственники, и друзья, и лечащий врач, подписывающий очередное назначение. Кто знает, кто знает… ***       Это случилось много лет назад, когда Дин был совсем ещё крошкой. Сколько ему тогда было лет? Он бы не смог сейчас сказать. К сожалению, он вообще сейчас практически не говорил. Но его младший брат, Сэм, знал, не помнил, но знал, что Дину тогда было всего 4 года. Слишком серьёзное испытание для слишком маленького ребёнка. Если бы Дин, как и его братишка, всё забыл, ничего не видел, не понимал, не помнил, возможно, ему было бы легче. Возможно, он мог бы жить и расти дальше, и однажды стал бы сильным и привлекательным юношей, защитой брата и помощью названному отцу. Но судьба распорядилась иначе.       Той ночью ему не спалось. Кошмары мучали, и даже любимая книжка с картинками с медвежатами не помогала. Промаявшись какое-то время, он решил, что ничего плохого не будет, если он чуть-чуть погуляет по дому. Если задуматься, ему нравились тихие тёмные комнаты. Всегда казалось, что там кто-то есть. Кто-то сильный и неведомый. Возможно, какое-то необычное существо. А где необычное существо, там и приключения. А где приключения – там Дин очень хотел быть.       Крадучись по коридору, он приблизился к спальне родителей, которая была чуть дальше его комнаты и которую было никак не миновать, если он хотел отправиться на поиск неведомого. Пригнувшись и вообразив себя невидимым – сила мысли решает! – он сделал большой-большой шаг и замер, прислушиваясь. Ни звука. Интересно, они уже помирились?       Просто накануне вечером родители очень кричали. Дин не знал, почему они ссорились в этот раз. Кажется, отцу не нравилось, что мама ходила сегодня встречаться с подругами. Он хотел, чтобы она была дома и только дома, а она не хотела, отвечала, что она живая и не намерена запирать себя и своих детей в четырёх стенах раньше времени. Под временем Дин понимал взрослый-взрослый возраст, когда становишься таким старым, что уже и ходить-то никуда не хочешь, только сидеть дома, смотреть телевизор и ворчать на проезжающие мимо дома машины, как их престарелый пёс Винни. В общем, они кричали целый вечер, и Дин даже потому ушел спать куда раньше обычного, что не хотел этого всего слушать. А сейчас тишина. Не в силах пересилить любопытство, он легонько толкнул ручкой приоткрытую дверь в их комнату и, закрыв глаза, просунул голову в образовавшуюся щель.       Тоже тишина.       Приоткрыв один глаз, он огляделся. Кровать пустовала, хотя и была расправлена, и нигде никого не было видно. Может, родители тоже решили отправиться на поиски неведомого? Может, их похитили инопланетяне? Или напали чудовища? Нужно же их спасать! И малявку Сэма тоже. Потому что малявка вообще за себя постоять не может. И, наверное, никогда не сможет. Всё время хнычет, да пытается ухватить его за пальцы и промахивается каждый раз. Слабак.       Вновь пригнувшись, Дин двинулся в комнату брата. И замер на пороге, потому что из-за закрытой двери как раз таки раздавались какие-то звуки. Тихий плач. Или шепот. И курлыканье Сэма. Но он всё время так курлычет, даже когда ревёт.       На мгновение Дину стало страшно. А что, если родители там, и брат там, и страшные чудовища тоже там? Они же набросятся и на него, если увидят. А что, если он не сможет с ними справиться?       Глупости! Перехватив поудобнее Мистера Пинкельмана, своего плюшевого мишку, без которого он вообще никогда никуда не ходил, Дин решительно толкнул дверь и впрыгнул внутрь, зажмурившись. Звуки стали громче, и ещё к ним прибавилось тяжелое хриплое дыхание. Но вроде бы пока на него никто не нападал. Пересилив себя, или же сдавшись любопытству, маленький Дин робко открыл глаза.       Возможно, будь он старше, он бы постарался их вновь закрыть и сделать вид, что он ничего не видел. Возможно, он развернулся бы и убежал. Но он был слишком мал, чтобы сразу осознать увиденное, и он остался стоять, сжимая своего медведя и смотря в центр комнаты широко распахнутыми глазами.       Там, в центре комнаты, стояла кроватка его младшего брата.       Там, в центре комнаты, на полу рядом с детской кроваткой, лежала его мама в залитой чем-то красным ночной рубашке.       Там, в центре комнаты, рядом с его мамой лежал блестящий старинный нож, семейная реликвия.       Там, в центре комнаты, над его мамой стоял, равнодушно смотря на неё и держа в руках зажигалку, его отец.       Отец, который, увидев своего старшего сына, чиркнул зажигалкой и спокойно сказал: «Хватай Сэма и беги».       И Дин, ступая на негнущихся ногах, не отрывая взгляда от тела и расползающейся под ним лужи крови, подошел к кроватке, достал внезапно ставшим очень тихим младшего брата, крепко-крепко прижал к себе и побежал. Бежал прочь в той же степени быстро, как до этого заторможенно двигался, идя в центр комнаты. Бежал без оглядки. А сзади послышался треск. Сухой и колючий. И быстро запахло дымом. И ещё чем-то. Сложно сказать. Если бы Дин был меньше сосредоточен на игре с тенями чуть раньше, он бы ещё тогда сказал, что запах странный. Как в машине. Но они же дома. Были дома?       Остановился Дин только тогда, когда сильные руки отца перехватили его и направили к машине. Усадили в машину. Закрыли дверь. Сэм молчал. А Дин вновь, так же не отрываясь, так же заторможено, смотрел на то, что ещё сегодня вечером было их домом. На объятое пламенем здание, которое удалялось всё быстрее и быстрее. Становилось всё меньше и меньше.       А в салоне играла музыка. Громко, оглушающее. И отец ей подпевал, чему-то улыбаясь, как раньше, когда он брал Дина и его маму покататься на выходных, и они ехали куда-то, далеко-далеко. Или близко. Неважно, куда, но вместе.       Carry on my wayward son       There'll be peace when you are done       Lay your weary head to rest       Don't you cry no more… ***       Осторожно приоткрыв дверь, Сэм заглянул в палату. Всё было спокойно. Дин спал, всё так же, как и всегда, с самого детства – ну, по крайней мере, сколько Сэм его помнит, – свернувшись калачиком. Чуть улыбнувшись, парень зашел в комнату.       Он любил старшего брата.       Сэм очень хотел бы сказать, что помнит его, помнит его улыбку, помнит, как Дин носил его на руках, или вырывал из его маленького беззубого рта свои пальцы, но нет. Сэм ничего не помнит. И не мудрено. Сколько ему тогда было? Дай бог, несколько месяцев. Даже смутно он не помнил Дина… нормальным. Живым в полном смысле этого слова. Он помнит и знает Дина только таким. Либо свернувшимся калачиком, если Сэм пришел слишком рано или наоборот засиделся допоздна, либо двигающимся по палате или коридору больницы… ах, простите, пансионата для уставших духом, как её здесь называют, с абсолютно отсутствующим выражением лица и замершим взглядом. Иногда Дин мог улыбаться. Иногда плакал. Иногда даже говорил с ним. Говорил странные вещи.       Например, одним из самых ранних воспоминаний было то, как они с отцом пришли в какую-то другую, куда более скверную, больницу, где пахло мочой и какой-то мужчина очень напугал маленького Сэма, бросившись к нему с объятиями и криками: «Избранный! Я выбрал тебя!» Они пришли в то место, принесли с собой что-то вкусное, пирог с вишневой начинкой, кажется, и нашли Дина сидящим в углу общей комнаты. Сэму было странно знать тогда, что вот этот худой, нескладный парнишка – его старший брат. Он совсем не мог в это поверить. Как может его брат – родной человек, одна кровь, – сидеть на полу, закрыв голову руками, и бормотать что-то про монстров? Когда отец подвёл Сэма к Дину и младший осторожно протянул старшему плюшевую игрушку в знак дружбы, тот дернул головой, затравленно посмотрел сначала на игрушечного зверя, потом на отца и спросил: «Вендиго мёртв?»       Тогда Сэм расплакался. Он не мог ничего понять. И не хотел понимать. Отец рассказывал, что Дину стало немного плохо после несчастного случая, но не говорил, что стало плохо настолько. Дин, увидев перед собой ревущего ребёнка, немного изменился в лице, стал словно мягче, добрее. Он вылез из своего угла и осторожно, как драгоценную китайскую вазу, обнял брата. И Сэм успокоился. Он не знал своего брата, практически видел его первый раз в осознанной жизни, но плакать уже не хотел. Такого тепла и покоя, как в тот момент, он никогда раньше не чувствовал. Ему просто было хорошо.       А Дин тихо пробормотал ему на ухо:        - Не плачь, малыш Сэмми. В следующий раз на охоту мы возьмём и тебя.       Дальше было множество больниц, множество… пансионатов. Иногда отец позволял оставить Дина на неделю или две с ними. Он так и говорил – оставить Дина. Словно речь шла о щенке. Или какой-то игрушке. Вещи.       В такие недели было тяжело. Сэм был мал, но всё делал сам. Убирал, кормил, умывал Дина. Потому что понимал, что его старший брат не может всего этого делать сам, а отец этого делать не будет. Джон Винчестер вообще не слишком-то был заинтересован в воспитании Сэма, что уж говорить о «помешанном старшеньком».       Он оставлял младшего сына одного, когда Дин был в больнице, и уезжал на заработки. У него была такая работа – колесить по Америке и продавать книжки. Всякие разные. Иногда энциклопедии, иногда библии. Иногда художественную литературу. То, что не везлось на продажу в этот раз, или не помещалось в багажник, он оставлял в очередном гостиничном номере вместе с ребёнком или обоими детьми, если уж совсем не было финансовой и физической возможности в очередной раз упечь Дина. А Сэм эти книги с удовольствием читал. Он вообще был довольно смышлёным мальчиком. Со школой из-за переездов, правда, не сложилось, но и не надо было. Он всё схватывал на лету, буквально впитывая информацию из тех книг, что оставлял отец.       А ещё Сэм очень любил читать Дину. Мог открыть книгу, любую, будь то художественная литература или библия, на любом месте и читать, не останавливаясь, вслух целый день. И не важно, что реакции никакой не следовало. Сэм даже не знал, слышит ли его Дин. Но продолжал читать.       Почему-то мальчик был уверен, что больше всего Дину нравятся фантастика и мистика, и если была возможность, он активно налегал именно на эти книги. Или же пересказывал фильмы, просмотренные на экране плохеньких мотельных телевизоров, своими словами, добавляя детали и краски от себя.       А иногда он вписывал в эти истории и себя с Дином. Говорил о том, как было бы здорово уехать с братом куда-нибудь, далеко-далеко, проводить всё время вместе, смеяться, подшучивать друг над другом.       Но Дин молчал или отвечал что-то своё, про демонов, которые с годами заменили чудовищ, и про охоту.       Сэму было очень интересно то, что отвечал ему Дин. Словно что-то из другой жизни. Иногда ему казалось, что в своей голове, где-то там, глубоко, Дин вполне себе активен, что он всё видит, всё понимает, и вообще живёт по-настоящему. Живёт. Внутри себя. В своём мире. Что это за мир, Сэм сказать не мог. Но даже не пытался, никогда за все годы, переубедить старшего брата. Не пытался достучаться до него или разрушить его видения и фантазии. Зачем?       Конечно, он грустил, конечно, он хотел брату нормальной жизни. Но не звал его, не беспокоил. Сэм верил – там Дину лучше. Потому что тут было плохо ему. И он не хотел, чтобы Дину тоже было плохо. Пусть лучше остаётся там, где ему хорошо.       Возможно, однажды… в реальном мире станет достаточно хорошо для того, чтобы Дин наконец-то смог в него вернуться.       С годами, когда Сэм начал подрабатывать, ему стало труднее одному ухаживать за братом и, подкопив деньжат, не без помощи дяди Бобби, давнего друга их отца, который стал куда роднее, чем был сам отец, он смог выбить для Дина место в хорошей, дорогой клинике, где за ним должны были круглосуточно следить и ухаживать, обеспечивать всем необходимым и помогать вернуться к реальности. Это была действительно хорошая клиника. Светлая, просторная. У Дина тут появилась своя собственная отдельная палата, и даже было местечко для гостей, чтобы те могли где-то остаться на ночь в случае необходимости.       К сожалению, навещать Дина очень часто у Сэма не получалось, он очень много работал и у Бобби в автомастерской, и с отцом на продажах, и ещё он учился. Точнее, хотел учиться. Все те книги, прочитанные в минуты вынужденного одиночества и безделья, не остались пустой тратой времени. И теперь у Сэма были вполне реальные шансы поступить не куда-нибудь, а в Стэнфорд. Быть юристом – что может быть лучше? Тогда он смог бы открыть свою практику, купить большой хороший дом, забрать к себе Дина и обеспечивать его всем необходимым там, рядом с собой. Первые месяцы учебы были прекрасным временем, без проблем и забот. Такими, о каких Сэм давно мечтал.       Но, видимо, судьба и в этот раз решила иначе.       Отец пропал. Сэм догадывался, что тот просто-напросто их бросил. Уехал к очередной своей подружке, или на другой конец света, неважно. Важен сам факт – он бросил их. Не оставил ни телефонов, ни адресов, только временами присылал открытки то оттуда, то отсюда: «Привет, как дела? Страдаете? А я отдыхаю». Ни денег. Да, доход отца был не то чтобы очень велик, но он был стабилен, и на него можно было положиться. А теперь его не стало…       И, стало быть, некому теперь больше заботиться о Дине. Да, ещё оставался дядя Бобби, который и сообщил Сэму эту печальную новость, но сваливать на него всё нельзя. Сэм всегда был честным человеком и никак не мог себе позволить, чтобы его ношу влачил за него кто-то другой. Пришлось принимать сложное решение. Но его ум от него никуда не денется – продолжить учебу можно и чуть позже. Завершающим аккордом в принятии решения стала крупная ссора с нравящейся ему тогда девушкой, Джессикой. И не просто ссора…       Есть ли смысл оставаться с теми, кому мы больше не нужны, особенно если есть те, кто в нас нуждается?       И потому сейчас Сэм был здесь.       Поддернув на плечах халат, Сэм подошел к кровати брата и осторожно поправил сбившееся одеяло. В комнате было совсем не холодно, но ощущался небольшой сквозняк от приоткрытого, чтобы выветрить запах больницы, окна. Пусть лучше одеяло будет на месте, а не кучей в ногах.       В ответ на это движение Дин чуть шевельнулся и открыл глаза, сонно уставившись на младшего брата.       Сэм улыбнулся:        - Доброе утро, соня. Давно не виделись.       Присев на краешек кровати, он произнёс с чуть виноватым выражением лица:        - Извини, что давно не заезжал. Были дела. Теперь я никуда не денусь, не волнуйся, - порывшись в карманах, Сэм вытащил несколько открыток и разложил веером на одеяле перед Дином: - Смотри, что у меня есть. Знаешь, наш отец отправился в путешествие сейчас. Он шлёт это Бобби изо всех концов света. Как думаешь, было бы здорово отправиться по его следам, а?       Пару раз моргнув, Дин вдруг пробормотал, коснувшись всё ещё лежащей на одеяле руки брата:        - Мы вместе, Сэмми. Всегда были, всегда будем. Семья. Ты, я, Бобби.       Удивлённо раскрыв глаза, Сэм посмотрел на брата. Это было так, словно... словно к тому вернулся разум. Но в следующий момент, прежде чем он успел что-либо ответить, Дин продолжил:        - Мы найдём отца, что бы с ним не случилось. Он оставил нам подсказки в своём дневнике.       Сэм устало улыбнулся, складывая открытки и оставляя их на прикроватном столике:        - Конечно, Дин. Найдём. ***       В течение двух лет отец продолжал слать открытки, лишь пару раз явившись в больницу собственной персоной. Когда он приехал в последний раз, Дин чувствовал себя чуть хуже, чем обычно. Он почти не вставал с кровати, лишь иногда забираясь на матрац с ногами, подтягивая колени к подбородку и неразборчиво бормоча что-то про смерть и жнецов. Именно в таком состоянии его и застал Джон Винчестер.       Постояв немного в проходе и внимательно глядя на своего старшего сына, Джон усмехнулся и вошел внутрь палаты, двинувшись к окну. На ходу он, не смотря больше на Дина, негромко заговорил, словно обращаясь к самому себе или вообще ни к кому:        - Мэри была той ещё шлюхой. Мне приходилось следить за каждым её шагом. А она… постоянно пропадала где-то. Постоянно бегала на встречи со своими «подружками». Всё время норовила сбежать из дома. И вас с собой прихватить. Но я не позволил. Теперь она точно никуда из дома не уйдёт. И никому, кроме меня, не достанется. Мне жена, вам мать. Вы должны были бы сказать мне спасибо. У вас осталась ваша мать, не многие могут таким похвастать. Некоторые вместо матерей всё-таки получают гулящих девок. Но я ей не позволил. А знаешь, что самое смешное? Вся её семейка была такая. Чокнутая. Все были ненормальные. Диана, её мать, сдохла в доме, якобы нападение грабителя или что-то в этом роде. А Сэмюэль, твой дедок… да, сбежал. История имеет свойство повторяться, правда, Дин?       Развернувшись так резко, что занавески за его спиной колыхнулись от потока воздуха, созданного движением, Джон вернулся к кровати сына и наклонился к его уху, прошептав так, словно перед ним был не его мальчик, взрослый, больной, но его родной мальчик, а достойная лишь презрения мерзкая тварь:        - Ты всему виной. Ты ей не помог, хотя мог, как думаешь? Ты не помогаешь брату. И не поможешь никогда. Ты сломал ему жизнь. Живи с этим дальше, ублюдок.       Выпрямившись, Джон улыбнулся мелькнувшей в дверях медсестре и вышел из палаты, аккуратно закрыв за собой дверь. Чтобы никогда её больше не открыть. ***       Сэм не мог не заметить, что что-то в поведении брата изменилось. Вроде бы всё как всегда – он ходит, смотрит в никуда, говорит сам с собой… Но при появлении рядом его, Сэма, словно бы… Нет, не закрывается. В таком положении закрываться дальше уже невозможно. Но во взгляде сквозит что-то странное… Дин смотрит немного затравленно и виновато. Иногда с испугом. Врачи говорят – всё по-прежнему, никаких изменений в состоянии. Но Сэм же видит. Чувствует.       Однажды, когда Сэм в очередной раз пришел навестить Дина и остался у него на ночь, устроившись спать на кровати у окна, он увидел нечто, для чего у него не нашлось объяснений.       Сэм тогда проснулся посреди ночи от легкого шума, – спал он всегда чутко, – и, приподнявшись в кровати, сонно посмотрел вокруг. Всё было как обычно – белые стены, чуть колышущиеся от легкого ветерка занавески, приоткрытая дверь в коридор, чтобы можно было без проблем позвать медсестру, если будет нужно, кровать Дина… Сэм замер. Кровать его брата пустовала. Бывало и раньше, конечно, что он уходил в ночное путешествие по пустынным коридорам больницы. Слава богу, лежал он не в том отделении, где больных прячут за решетки, запирают все двери и приковывают к кроватям. Но сегодня всё было иначе. Хотя бы потому, что Дин тихо плакал весь вечер, крепко сжимая руку брата, и уложить его спать стоило больших усилий. Не медля, Сэм отбросил одеяло, встал с кровати и вышел в коридор, стараясь не слишком шуметь.       Дин уйти далеко не успел, да и не собирался. Сэм наткнулся на старшего брата, стоило только свернуть за угол. Тот сидел на полу, в центре небольшого холла, получившегося за счет пересечения путей в разные крылья здания, и медленно раскачивался из стороны в сторону, бормоча что-то себе под нос. Прямо перед ним на отражающем холодный электрический свет, натёртом многими десятками ног паркете лежала маленькая коробочка из-под лекарств, крышка которой была снята и, вероятно, давным-давно потеряна.       Сев рядом с братом, Сэм ласково обнял того за плечи, невольно останавливая слабые раскачивания, и мягко произнёс:        - Эй, Дин, приятель. Что ты тут делаешь? Уже поздно.       Старший брат решительно мотнул головой, обняв самого себя за плечи и коснувшись своими холодными, немного липкими от пота пальцами ладони Сэма:        - Нет, я ещё могу тебя спасти. Я спасу тебя, любой ценой.       Сэм вздрогнул, услышав в голосе Дина какое-то мертвенное отчаяние, от которого веяло холодом куда большим, чем от его пальцев. Сглотнув, он пробормотал, чуть сильнее сжав плечо брата:        - Дин, я здесь, я в порядке, видишь? Меня не надо спасать. Всё хорошо, дружище.       Подняв на Сэма рассеянный взгляд, Дин нетвёрдо повторил:        - Всё хорошо?       Дождавшись кивка Сэма, он умиротворенно улыбнулся:        - Я знал, что сработает.       Осторожно придерживая брата за плечи, Сэм помог ему подняться, слушая, как тот говорит что-то про демонов перекрёстка, про сделку, про то, что даже с того света они могут вытащить, если очень нужно. Сэм помнил эти истории. Совсем недавно он перечитывал брату старую книгу, одолженную у Бобби, сборник рассказов ужасов. Конечно, если бы об этом узнали врачи, ничем хорошим это бы не кончилось, но Дин так любил подобные истории, как можно было его лишить их? И вот теперь они стали очередной частью его фантазий...       Доведя брата до его палаты и осторожно вновь уложив в постель, укрыв одеялом, Сэм дождался, пока он уснёт, и вышел в коридор. Оставленная ими коробочка всё ещё стояла посреди холла, одиноко сверкая вложенными в неё сокровищами больного одинокого человека – помятая фотография самого Дина, ещё маленького и розовощекого, неизвестно как сохранившаяся у него с тех времён, когда они ещё были одной семьёй и были счастливы, горсть тёмной земли, судя по всему взятая из горшка с бегониями, стоявшего тут же, в холле, в углу, и обглоданная куриная косточка. Вытащив из коробочки фотографию, Сэм осторожно отряхнул её от налипшей земли и убрал в карман. Пусть будет у него. Он почти не видел фото Дина того времени. Такого… живого, с ярким озорным блеском в глазах. Остальное же нашло своё пристанище в ближайшем мусорном ведре.       Тихо вернувшись в палату, Сэм сел на край кровати брата, всматриваясь в его внезапно ставшее спокойным и мягким лицо. Словно бы он очистился от чего-то, сделал нечто необходимое и очень важное. Спас жизнь, ему, Сэму, от некоей неведомой угрозы. Пусть и только у себя в голове.       Заснуть в ту ночь Сэм больше не смог.