crossroad

      Намджун морщится и пытается понять, где источник шума, зная, что так звонит телефон Джина. Это отвратительнейший звонок, и много раз Намджун просил заменить эту адскую писклю на что-то существенное, так как эта мерзкая серенада северных тюленей — последнее, подо что он хотел бы просыпаться.       — Выключи эту херню, — протяжно стонет Джин, крепче обнимая Намджуна и заворачиваясь в одеяло.       Намджун смотрит на неприкрытую даже слоем вежливости наглость и возмущенно фыркает.       — Вообще-то это твой телефон.       Вниманием его недовольство никто не удостоил, потому что старший плотнее заворачивается в пуховую ткань и отворачивается, прячется у Намджуна в районе шеи и что-то там невнятно бормочет, щекоча дыханием кожу.       Сдаваясь, Намджун снисходительно вздыхает и тянется к тумбочке, свободной рукой продолжая гладить старшего по спине так, чтобы тот расслабился и еще подремал.       Прежде, чем взять, одним глазом Намджун видит имя Шивона на дисплее, но не успевает сказать и слова, как его заваливают:       — Так, вы в Иллинойсе, и в музее на площади лампа с джинном. Заберите ее до открытия по-быстрому, я только что узнал, где она. Запечатайте его хорошо, чтобы не вылез, и просто передайте посыльному. Он будет ждать у памятника на параллельной. Открытие в двенадцать, поторопитесь там, а нам пора, пиштако ждать не станет.       Намджун нигде не успевает вставить «а не пойти ли вам в зад», потому что звонок прерывается с множеством помех. Видимо, Шивон с Хичолем сами на деле, и выбирать, кого послать за сраной лампой, в девять утра им не приходилось.       Намджун еще раз смотрит на время и с отчаянным вздохом роняет голову назад на подушку, а у него на груди чуть ворочается Джин.       — Что он сказал? — тихим полушепотом спрашивает он.       — Забрать джинна.       С непониманием он озадаченно поднимает голову, щурясь от слишком яркого света.       — Куда он хочет меня забрать?       — Да не тебя, в музее на площади лампа, — Намджун подкладывает ладонь себе под затылок, разглядывая взъерошенного парня. — До двенадцати надо забрать.       Не выпуская конечностей из-под теплого одеяла, Джин укладывается своим подбородком Намджуну на грудь, грустно глядя своими еще сонными глазами, чуть красными от недосыпа. Совсем уж большая бежевая футболка чуть съехала набок вырезом, и если бы Джин поднялся сейчас, то наверняка с этого выреза показались бы его острые ключицы.       — Черт, — он выглядит совсем побито и жалобно, — не хочу никуда идти.       За пару дней до этого Джин уже отмучился с охотой. Неделю бегал по трем штатам за призванной каким-то дураком кариной, которая внезапно начала таскать девственниц себе на подношения. Плюс три дня кряду, выследив сбежавшую тварь, думал, где ее прибить и как не набрать еще больше жертв. В итоге не без помощи охотника, от чьих рук и сбежала изначально карина, Джин выбил всю спесь из монстра, но та успела хорошо насытиться его жизненной силой — домой он тогда вернулся совсем никакой.       Он с радостью вчера упал ближе к трем в объятия Намджуна прямо с порога. Немного напугал, но, напомнив, с кем имел дело, сразу развеял вопросы о своем самочувствии. Они поздно легли, но Намджун, немного приведя Джина в божеский вид в душе, постарался сразу уложить старшего в кровать. А в итоге сам решил тоже отдохнуть перед важными турнирами.       — И не надо, — Намджун пальцем водит по отпечатку подушки на джиновской щеке и коротко чмокает его в губы, заваливая на подушки, — я сам схожу.       Много Джину не надо — он правда устал, потому, когда Намджун возвращается в комнату из ванной, старший уже снова где-то во владениях Морфея, обнимает вместо Намджуна вторую подушку. Намджун не может удержаться и легко целует его в высветленную макушку, прежде чем взять ключи от машины и пойти за сумкой.       Машина Джина была тем, к чему он долго привыкал — внедорожники никогда не были его сильной стороной. Если простые иномарки Намджун водил еще более-менее, то с переездом долго находил общий язык с этой ярко-рыжей джиновской любимицей.       Помимо всего прочего, пришлось долго мириться с отдельным домом. Это круто — иметь собственный участок и двор, но любой шорох и треск уже не воспринимается как половицы у соседей сверху. Если ты живешь в квартире, всегда есть оправдание посторонним звукам: их можно списать на людей, технику, машины или шум с улицы. А если он живет в спальном районе в своем отдельном доме, где кроме него и Джина никого быть не может, то думать уже не на кого. А иногда и старшего дома тоже нет, тогда Намджун и познал охотничью паранойю, из-за которой Джин спит с пистолетом под подушкой — это хоть как-то, но успокаивает.       Знание о чем-то потустороннем, конечно, не сделало его жизнь малиной, хотя бы если брать в расчет то, что раньше он бы спокойно въехал в дом такого типа и жил счастливо, не просыпаясь по ночам из-за каких-то котов, падающих с дерева. Но за всеми проблемами всегда в равновесие есть и много положительных моментов.       Америка встретила Намджуна с раскрытыми объятиями, даже если Намджуну было поначалу некомфортно в новой стране. Но он знает язык и еще в школе изучал на уроках культуры менталитет. Люди тут оказались не такими, как в книгах, а намного проще и обычнее — такие же смертные жители, как и они с Джином. В их районе даже есть трое сеульских молодых парней, вместе снимающих дом для учебы по обмену.       Сцена приняла Намджуна как родная. Его псевдоним в мире андеграунда — не пустой звук. Как оказалось, тут есть пара человек, кто слышал о нем и принес слухи. Америка — родина рэпа и уличных батлов, здесь много кто следит за событиями в других странах.       Намджун нашел тут человека, который рассказал ему многое и помог устроиться. Они познакомились в ночном клубе, куда Намджун пришел на разведку. Алекс сам был родом не из Америки, а переехал десять лет назад со своей семьей. Полное его имя звучало для Намджуна слишком странно и сложно, поэтому он вежливо извинился и, переспрося, обрадовался, услышав:       — Просто зови Алекс, чувак, Александр — слишком сложно для вашего языка.       Он познакомил Намджуна с местными ребятами, а те, в свою очередь, вопреки слухам о суровых гангстерах, оказались нормальными парнями: приняли спокойно и без понтов, помогая разобраться, что и как. К ним можно было не стесняться обратиться за советом, когда, например, Намджун начал работать над своими английскими текстами и продумывать заготовки для батлов. Конечно, он не дурак, чтоб сломя голову сразу рваться в фристайл против урожденных американцев, но, подготовившись и показав себя просто как хорошего артиста, через два месяца он, с поддержкой Джина, справился на ура с первым батлом вничью.       Намджун не постеснялся поцеловать Джина, когда нашел того в толпе после выступления, совсем забывая, что с ними рядом Алекс, с интересом глазеющий на занервничавшего Джина.       — Эм, прости, это мой парень и, — Намджун чуть замялся, но взял Джина за руку, больше чтобы успокоить себя, — если у тебя есть претензии, мы поймем.       — Брось, брат, у нас тут с этим проще, чем у вас, — он искренне засмеялся, хлопая Намджуна по плечу и подмигивая Джину, — он милый. Вы вместе переехали?       У Намджуна от сердца отлегло, что ни одного плохого слова в свой адрес он не услышал. В Корее ему было все равно, потому что общество и контакты ему были ни к чему — он вполне справлялся в одиночку, — а тут нашел неплохих людей. Он был готов отстаивать свои права, если чья-то гомофобия превысит вежливость, но даже среди тех, кто это не поддерживает, не нашлось невоспитанного хамла. Просто Джин в их присутствии ведет себя сдержаннее, чтобы не создавать дискомфорта людям.       А еще Намджун для себя усвоил, что принимать от русских алкоголь в подарок — ужаснейшая, самая опасная вещь на свете. На День рождения Джина Алекс вытащил из сумки большую бутылку с полупрозрачной, нежно-розовой этикеткой, где тонкими завитками было выведено «BitchVODKA». С его слов это русское соджу, которое возит его друг с родины, и эта эксклюзивно оформленная бутылка — специально для Джина. Джин любит розовый и был в восторге, а Алекс пообещал им, что лучшего вечера в своей жизни они еще не проводили ни с одним алкоголем.       Еще бы, если утром проснулись на пороге собственного дома, а весь день потом получали сообщения с видео прошедшей ночи. Намджун по пальцам считал и записывал тех, кто присылал ему видео со стриптизом на столе от пьяного Сокджина, чтобы найти их и угрожать расправой, если не сотрут компромат с телефона. А Джин краснел где-то на диване с жуткой головной болью, слушая насмешки Шивона, до которого черт знает каким обходным путем вообще дошли эти записи. Мужчина божился вместо новой итальянской кухни подарить им таблетки воздержания, чтобы больше ему не присылали почти-порно с участием Джина и Намджуна на барной стойке какого-то клуба.       Они не всегда живут разными мирами, сталкиваясь только дома. Джин часто может прийти к Намджуну в клуб, если соскучится или захочет расслабиться, а Намджун всегда готов пойти с любимым парнем на дело, если идти одному не вариант.       Охотничья эстетика соблазняла Намджуна своим риском. Фальшивые кредитки, постоянное исполнение ролей и смена образов, удостоверения, с которыми ему открыт доступ куда угодно — какой-никакой, а уже адреналин. К тому же от Намджуна всегда была польза, особенно в слежке: его любознательность часто играла злую шутку, стоило ему чем-то увлечься. Однажды он увлекся рэпом, и в итоге теперь зарабатывает этим достаточные деньги для себя и Джина, а теперь увлекся бестиариями и старыми талмудами в подвальной библиотеке. Он знал много и подробностей запоминал даже больше, чем Сокджин, которому для освежения мозговой картотеки чудовищ требовался дневник. Намджун еще раз сказал спасибо небесам за свой интеллект, который еще в школьные годы многое ему позволял.       Этот риск нравился Намджуну, но в большинстве своем он ходит с Джином на охоту не от большой любви к риску. У всего есть обратная сторона медали.       Это опасно. Намджун лучше поднимет свой ленивый зад и сходит с Джином, будучи уверенным, что все будет нормально и в случае чего Джин будет не один, чем потом выяснится, что Джин не берет трубку и без вести пропал.       По мелочи, но Намджун все равно ворчит на него за побитые руки, синяки и ссадины. Он целует синие следы от ударов ночью, когда они остаются вдвоем, но не может забрать это себе, как бы ни хотел. И запрещать он не в праве — ведь это то, чем Джин живет.       Джин теперь преимущественно работает не в одиночку. Либо с кем-то знакомым, бывшим тут проездом, либо с кем-то, от кого нечисть к ним на территорию перескочила. Иногда это могут быть Шивон или Хичоль, кто-то из старших наставников, или, на крайний случай, сам Намджун готов быть добровольцем. Но даже наличие напарника не всегда гарантирует безопасность.       Однажды он чуть не потерял Джина.       Тогда Намджун не смог пойти сам, потому что на день отлова у него был важный и серьезный батл. Оппонент был уважаемый и с именем, решил заехать проездом на турнир, посмотреть, кто из новичков чего стоит. Он не мог это пропустить, но отпускать Джина одного был не намерен — пять молодых вервольфов, пусть и без альфы, все равно не детские шутки. Это дело Намджуну не нравилось, потому он попросил Шивона отложить выходной и съездить, обещая, что будет должен.       Однако Намджун так и не выступил той ночью.       Он стоял перед выходом, за сценой, уже готовый подниматься, и был спокоен — батлы были тем местом, где нервы его не беспокоили совершенно, ведь он уверен в себе и своих силах. Но его спокойствие треснуло и с лязгом разбилось, когда Алекс пихнул ему в руки телефон с ошалелыми глазами.       Шивон звонил из больницы, голос у него срывался, а на заднем фоне слышно было, как мельтешит Хичоль, в чьи руки в итоге попал телефон. Переводя невнятный бас Шивона, Хичоль говорил то, от чего у Намджуна сердце упало в пятки.       — Джин в реанимации в триста двадцатой, быстро тащись сюда!       Намджун помнит только то, как сорвался с места, хватая ключи от машины, вслед слыша несколько возгласов, которые заглушал Алекс, говоря, что так надо. Он гнал без поворотников, той ночью наверняка становясь причиной злобы многих водителей, но ему было на самом деле все равно. То, чего он опасался всегда, случилось. И случилось слишком внезапно, слишком спонтанно, и когда его не оказалось рядом.       Он начал винить себя еще в машине на полпути, потому что должен был пойти. Должен был отложить хоть раз свои важные дела и побыть нормальным парнем, ставя любимого выше батлов. Джин никогда не восклицал и не лез на первое место, но Намджун для себя думал, что ничего и никого важнее Джина быть у него не может. А сам променял его безопасность на одноразовый батл, который наверняка еще раз пройдет в следующем году, если не раньше.       В отделении больницы он остервенело глядел на карту и напугал медсестру своим слишком резким вопросом «где реанимация». Она лепетала о том, что пускают только семью, а Намджун швырнул ей в лицо фальшивые документы, по которым они с Джином уже давно женаты.       В коридоре перед большими дверьми сидели Хичоль и Шивон; последний вскочил, как только увидел Намджуна. Вся одежда мужчины была перемазана кровью, и Намджун сразу понял, что эта кровь не его. Внутри похолодело, он напрягся, сжимая зубы, потому что одежда красная насквозь, словно Шивон прыгнул в тазик красной краски и вылез обратно.       — Это моя вина, — выдохнул Шивон, но смотрел в пол, пряча глаза, — мой косяк, я недоглядел, был невнимателен, потерял бдительность. Было несколько вервольфов, но я не заметил оружия сразу, — он поднял взгляд, и Намджун понял именно в тот момент, что происходит. — Выстрел пришелся в левую часть груди, и я уверен, что не в сердце, но на каждом лежачем полицейском я думал, что сам сдохну.       Намджун понимал, что виноватых нет. Джин всегда говорит ему, когда происходит какая-то хрень, что искать виноватых нет смысла — ведь их попросту нет. Так случается иногда, что некоторые действия приводят к последствиям не самым приятным. Но нет смысла искать виновников, потому что им может оказаться даже обычный маленький котенок, который месяц назад кинулся тебе под ноги на выходе из дома и занял пару минут твоего времени. Что-то могло пойти не так в любом месте, в любое время.       «Поэтому, не ищи виноватых, Джун, всем и так несладко. Лучше не порть то, что есть, и будь терпимее. Иногда ты бессилен, и просто нужно подождать».       Так сказал ему Джин, когда Намджун встретился со своей все еще не простившей его семьей перед отъездом. Поэтому он взял себя в руки, глядя еще на горящую лампу над дверями в операционную, и кладет руку Шивону на плечо, чуть сжимая.       — Здесь нет виноватых, — сказал он, но у самого голос подрагивал, — нам просто надо ждать. Он бы так сказал.       Намджун видел, что Шивону было не лучше. Он варился в котле собственных мыслей, винил себя во всем больше всех остальных и даже больше Намджуна. Шивон вырастил Джина — фактически, Джин ему как сын, которого он всему учил и с которым многое прошел. Джин его семья, и Шивон сам не сберег свою семью, теряя ее на своих глазах, пока ехал в больницу. Намджуну никогда не понять, как это — терять родных, что умирают на твоих глазах, и он старался не пускать мысли о том, что, возможно, он теряет прямо сейчас.       Наверняка, когда Джин очнется, тоже будет гундеть на Шивона, что тот встретил старческий маразм и во всем всегда винит себя. Намджун был уверен.       Он очень хотел верить. Потому что это все, что у него было.       Даже если операция шла четвертый час.       Долгожданный врач вышел из операционной с уставшими глазами, потирая руки, в которых нес бумаги — история болезни.       — Пришлось очень попотеть, но пулю мы достали, — он вытащил из кармана своего халата запечатанный пакетик с серебряной резной пулей, — ничего, к счастью, не задели, но крови парень много потерял, поэтому — покой и отдых. Не гарантирую, что сегодня он придет в себя, но ненадолго можете заглянуть.       Намджун, конечно, бросился вперед, обещая себе потом обязательно пожать доктору руки за то, что те у него явно золотые. Он оставил Шивона с врачом и зашел в небольшую палату.       На слишком белых простынях лежал его побитый Джин, на лице которого несколько длинных ссадин, а поперек руки глубокие порезы от когтей. Грудная клетка плотно перевязана слоем бинтов, и на лице висела кислородная маска.       Намджун не станет врать, что не испугался и был во всем уверен. Его уверенность держалась на тонких ниточках и грозилась рухнуть вниз, разбиваясь следом за потерянным спокойствием. Упущенный батл перестал иметь смысл и значение сейчас, когда он стоит над широкой койкой, где под тонким одеялом лежит его самый дорогой человек. Намджун боялся касаться бледных израненных рук, где в изгибе локтя исчезали иголки от капельниц. Но позволил себе аккуратно, совсем невесомо взять его ладонь в свою, коротко сжимая холодные пальцы.       Джин любит тепло, поэтому Намджун убавил напор кондиционера, стараясь через сцепленные руки хоть немного тепла передать Джину.       Он боится за Джина и после того случая был уверен, будучи в палате, что станет бояться даже больше. Тогда он возненавидел больницы за ожидание и восхвалил за врачей, что шесть лет жизни тратят на учебу и потом продолжают совершенствоваться всю жизнь, чтобы однажды спасать людей. Но тогда же, будучи на грани сна и реальности, ближе к утру, начинал понимать и свыкаться с мыслью, что ему стоит это принять.       У них с Джином с самого начала жизни шли совершенно разными дорогами, как если бы один из них был с заледенелого севера, а другой с жаркого юга. Их дороги пересеклись случайно, и миры столкнулись, руша привычные жизни, задавая новое направление. Но за всеми открытиями и новыми исследованиями, за теми чувствами, в которых они нашли друг друга, все еще есть та разница между их мирами, которая никуда не исчезла. Эта граница просто перестала иметь значение, когда они начали шагать через нее, как через скакалку: Джин в обычную жизнь, к Намджуну, и Намджун в мир нечисти и охоты вслед за Джином.       Они бессильны против этой разницы. Джин не вправе лишить Намджуна его жизни, о чем переживал с самого начала, а Намджун не Господь Бог, чтобы вершить судьбу Джина, задавая новый путь. Каждый из них имеет цель и имеет смыслы, ради которых живет, и все эти смыслы вместе формируют суть, ради которой каждый из них существует. Намджун не сможет жить без музыки, но и без Джина жить отказывается — Джин его дом и его укрытие, в котором он больше не один наедине с собой.       Таким же укрытием он стал для Сокджина. «Встретились два одиночества», — шутит о них постоянно Хичоль, и Намджуну нисколько не обидно, потому что так и есть.       Хорошие отношения — не значит ставить условия, с которыми эти отношения существуют. Это задача не только брать лучшее от человека, но и мириться с тем, что в твою жизнь не вписывается. Намджун любит Джина, потому никогда не позволит себе командовать и диктовать, что тому можно, а что нет. До тех пор, пока Джин любит охоту и хочет ей заниматься, он будет поддерживать его. Ждать дома с распостертыми объятиями или превращаться в верного напарника, прикрывающего ему спину.       Не потому, что он должен, а потому что хочет.       Потому что любит.       Намджун проснулся, когда в палате уже было светло. В его волосах были родные длинные пальцы, все такие же холодные. Намджун открыл глаза и заторможенно поднял голову с края постели — перед ним сидел Джин, поднявший спинку своей больничной койки и даже сидящий без опоры. Чертовы охотники — живучие, как тараканы.       Джин улыбался ему сказочно нежно, а глаза его просили прощения — он понимал, чего стоила его близким эта ночь.       Тогда Намджун осторожно приблизился и обнял его, не смея сжимать в руках, хотя очень сильно хотелось — он боялся сделать больно или растормошить свежую рану. Но тогда так хотелось Намджуну обнять его, просто чтобы почувствовать, что сердце все еще бьется и ему ничего не снится. Что это не он уснул в коридоре реанимации, где все еще врачи пытаются вырвать жизнь Джина с того света. Он параноит, что это его галлюцинация, где Джин пришел с ним попрощаться.       Но Джин живой. Чуть замерзший и все еще слабый, но живой и снова в сознании, рядом с ним.       — Я люблю тебя, очень, ты же знаешь, — Намджун говорит эти слова не так часто, чтобы не разбрасываться, однако сейчас считает их самыми важными, — но я всегда боюсь, что в один день ты можешь не вернуться. Будь осторожнее, пожалуйста, прошу тебя, больше не кидайся под пули. В следующий раз не попади так сильно. Хорошо?       Намджун все понимает. Что будут еще разы, и этот далеко не последний. Он понимает, что будут еще, и этого не изменить — охота всегда была и будет опасной, и не в его силах это изменить. Но он вправе просить Джина быть осторожнее и заботиться о себе. Он просто хочет, чтобы старший остался с ним рядом подольше.       Он хочет любить его дольше, даже если не навсегда.       Этот случай запомнился им и все еще свеж в памяти, даже если и прошел уже год. Пропущенный батл дождался Намджуна благодаря Алексу, а проезжавший именитый парень оценил способности Намджуна, даже подсказал, где нынче обитает его потерявшийся Юнги-хен, и оставил номер.       У Джина остался небольшой шрам на груди, глядя на который, Намджун не сожалеет и не чувствует боли или вины. Он обнимает Джина и целует, куда дотянутся губы, потому что вспоминает, что моменты нужно ценить.       Никто не знает, когда они оборвутся.       Лампа находится в дальнем углу музея, неприметная и старая, но красиво выплавленная из чистой меди. Намджун бросает ее в сумку, рисуя пару защитных символов, и уносит за пределы музея как раз тогда, когда объявляются первые сотрудники.       На улице свежеет, что странно для жаркого нынче лета — будет дождь, опять. Намджун хочет успеть вернуться до его начала, чтобы, как в прошлый раз, не подцепить под этим дождем чего лишнего — один раз провалялся в постели две недели с несбиваемой температурой, а Джин с ног сбился, пытаясь хоть что-то исправить без вмешательства врачей, которых в итоге все равно пришлось вызывать. Второго такого счастья Намджуну не надо.       Посредник выходит из-за угла и бодренько, в отличие от замученного Намджуна, вприпрыжку идет по тротуару, махая рукой. По крайней мере, знакомые лица: Шивон прислал знакомого — Зико. Такой же андеграундно-зависимый, как и сам Намджун.       — О, что, Джин даже сам прийти не смог? — смеется парень, перебежав дорогу в неположенном месте. — Ему уже не двадцать, не сломай парня.       — Тебя спасает эта лампа и собирающийся дождь, — Намджун швыряет сумку тому чуть ли не в лицо, но реакция у Зико, как всегда, на высоте, — иначе я бы тебя треснул, шутник херов.       Они немного перебрасываются мыслями о грядущих турнирах и расходятся, когда Намджун замечает приближающиеся темные облака. Он наспех прыгает в машину и, чуть торопясь, едет домой, уже даже больше не от боязни погоды, а просто потому что хочет оказаться дома и уделить время не работе. Редкое явление, когда у них обоих выходные больше, чем на один вечер, и никто стопроцентно не станет их трогать.       По крайней мере, Намджун надеется, что никто не рискнет своим благополучием и здоровьем лезть к ним, когда через пару дней у них годовщина.       Намджун паркует машину во дворе под навесом и заходит в дом, где в воздухе пахнет чем-то жареным. Он знает, где искать Джина, хотя надеялся, что тот поспит хотя бы до вечера.       Радио привычно разбавляет тишину дома, а Джин колдует что-то свое над шипящими сковородками и продуктами. Сбоку от него доска с овощами, а в микроволновке крутится на разморозке мясо. Эта кухня — просто вторая любовь Джина, сразу после Намджуна, если еще не вытеснила все, что есть у старшего за душой. Но Намджуну нравится возвращаться и видеть его в своей футболке, огромной даже на сокджиновских широких плечах. Видеть его пританцовывающим под Боба Сигера, без которого уже, кажется, ни одно утро не обходится. Спасибо хоть не Металлика и не AC/DC, потому что Highway to hell — немного не та песня, под которую хочется проснуться в понедельник утром.       Джин замечает его и открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же захлопывает с характерным звуком, когда слышит начало новой песни.       Ладно, есть кое-что хлеще Металлики и AC/DC вместе взятых.       — Боже, только не Найт Мувис*, — стонет Намджун, умоляюще глядя на воодушевившегося Сокджина, — пожалуйста, не надо, я прошу.       Но уже поздно, потому что Джин начинает петь.       — I was a little too tall...*       У Джина мелодичный и слишком нежный голос, чтобы петь рокерские песни, и те выходят больше попсовыми, но для Намджуна все равно всегда звучат одинаково хорошо. К тому же он всегда может очень легко заставить своего прекрасного парня помолчать.       Джин поет буквально одну строчку, прежде чем Намджун закатывает глаза и целует его, тягуче и медленно, но недолго. А тот и доволен, улыбается Намджуну в губы, потому что, по сути, этого и добивался.       — Нам нужно кое-куда съездить.       И тут Намджун понимает, к чему все эти нежности.       — Нет, только не говори, что снова, Шивон же обещал.       — Это не Шивон, — Джин кладет лопаточку и выключает плиту, прикрывая сковороду крышкой, чтобы еда зря не остывала, — это мой маленький недочет. Надо вызвать демона перекрестка постарше, чтобы чутка утихомирил своих. Он знакомый, и это ненадолго.       — Вот я отсюда… — Джин льнет к Намджуну, немного пользуясь его слабостью к своим глазам, особенно когда он просит и сверкает ими, словно бы те умели искриться. — Не смей включать свои чары, сегодня это не заставит меня согласиться.       Но Намджун всегда проигрывает, поэтому они за городом, на проселочных дорогах, что перекрестились между собой в поле. Намджун вновь с сомнением поглядывает на небо, где все еще есть серые тучи, что так и не пролили дождя. На улице чуть похолодало, и Джин заставил его надеть куртку, которая теперь немного мешается, пока он чертит дьявольскую ловушку на песке — доверяй, но проверяй. Это именно то, что сказал ему Джин, суя в руки баллончик с краской и бестиарий, потому что Намджун умнее его и Шивона вместе взятых, но все время лажает в одном и том же месте.       — Господи, Джун, вот уже сколько лет прошло, а ты все еще этот треугольник не в ту сторону рисуешь, — Джин разметает ногой раскрашенный песок, забирая баллончик из намджуновских рук. — Ты этим кругом кроме проблем ничего не поймаешь.       — Ну да, одну такую я пару лет назад как раз словил, — тихо добавляет Намджун, но Джин все равно слышит своим острым ухом и кидает ему баллончик и бестиарий.       — Всему виной твои круги, и я не мог пройти мимо такого кощунства по отношению к произношению латыни, — Джин оглядывает территорию, думая, где закопать ларец для призыва, пока Намджун сзади дочерчивает круг. — К тому же все мы помним собачью кость, ты бы никогда не призвал нормального демона.       — Зато призвал пиздецки красивого.       Джин швыряет ему второй бестиарий едва ли не в лицо, потому что у Намджуна хватает времени на флирт, но не мозгов на дело — второй треугольник опять не в ту сторону. ** Bob Seger - Night Moves, если вам интересно, то можете просто посмотреть перевод хд