Муравейник

Слава не знал сам, зачем согласился. Какой черт дернул его подписаться на эту сомнительную встречу, в сомнительном месте, с сомнительным чуваком. В очень сомнительной компании. Это было небезопасно. Глупо. Да что там, это было совершенно идиотским поступком. Фаллену он рассказал — не смог солгать, и он, конечно, прочитал — точнее, проорал в телефонную трубку — нотацию. О том, что нечего вестись на эту хрень, которую толкал людям Гуру; о том, что с Рудбоем тоже надо быть поосторожнее, ведь они не знают толком, кто он такой, несмотря на то, что с момента их знакомства прошло уже почти три месяца. Слава и сам всё это прекрасно понимал. Но его больше волновал даже не сам Рудбой (ему почему-то хотелось доверять, притягательный оказался малый), а эта его затея и идея, от которых он весь горел, он уговаривал Славу изо дня в день. Слава ему объяснял, он, де, тут на птичьих правах, ему хорошо, и терять все, что нажил, он просто не имел права — ради семьи. Даже двух семей: своей и Ваниной, которую любил как родную. Но в конце концов все равно согласился. Лишь бы уже не слышать эти бесконечные уговоры. Это было неправильно. И спускаясь вслед за Рудбоем к подножию города, Слава себя за сговорчивость ругал. Вновь вернуться в трущобы, пусть и на время, всего на несколько часов, было неприятно. Слава давненько тут не был — сестру и мать он перевез сразу, как смог, и больше тут не бывал. Рудбой вел Славу по трущобам так уверенно, будто и сам прожил здесь всю жизнь. Они спускались все ниже и ниже, самому подножию города, а потом практически вон из него. Слава понял — путь их лежит в старые, заброшенные лет пятнадцать назад шахты, и сердце у него больно заколотилось. Он даже невольно умерил скорость шагов — это проклятое место он точно видеть не хотел. Знал бы, что Рудбой сюда потащит, в жизни не согласился бы… — Тут был обвал, — сообщил Рудбой тоном экскурсовода, посмотрел на Славу и сразу умолк. Слава сунул руки в карманы, чтобы скрыть дрожь в них. Он помнил. Не потому, что тот страшный день стал днем всеобщего траура в трущобах на многие годы. Потому что его отец тогда не вернулся домой, вместе с многими другими. Большинство так и не нашли и объявили без вести пропавшими. Семьям было нечего хоронить. Рудбой, видно, понял. И отвел глаза. От вида чужого горя ему стало неловко. — Я понял, — сказал Слава. — Была братская могила, а стало убежище для Гуру и компании. Лучше места не нашлось. — Больше было, вроде как, негде, — Рудбой поправил кепку, а после закурил, чтобы, видно, занять руки. — Я помню, раньше траур был общим. Потом его отменили. Наверху. Теперь всем плевать. То, что Гуру и все несогласные там — это символ. Понимаешь? — Нет. — Ну как… — Рудбой, кажется, был раздосадован, даже о неловкости забыл. — Это все против нынешнего режима. Против диктатуры. Я знаю, раньше город поддерживал семьи погибших, а теперь — нет. Бюджет пилится так, как хочется верхушке, а мэр ничего не делает, и трущобы нищают с каждым годом все сильней. Ты же отсюда, разве ты не знаешь?! Я раньше сам не знал, Слава, но Гуру открыл мне глаза! Подумай, раньше все было по-другому, когда п… — Рудбой вдруг запнулся, смутился, — предыдущий мэр был у власти. Не было диктатуры и такой ужасающей разницы между разными слоями населения. А сейчас что? Никто даже говорить вслух об этом не смеет, рта не раскрыть, судят за пару карикатур с мэром. Ебучий деспот он! — Рудбой теперь говорил яростно, картавил еще сильнее от волнения и щеки его пылали. Слава слушал в пол-уха и думал, что это все хорошо, но слишком похожи слова Рудбоя на чужие. Именно так выглядят люди, которых, как говорится, “накачали”. И Славе это не нравилось. —Вань, — остановил он Рудбоя. — Гуру твой, конечно, во многом прав. Но я одного не пойму. Ты-то мэра за что так ненавидишь? Ощущение, что у тебя что-то пиздец личное. Рудбой нахмурился и отвернулся. — Я, — пробормотал он, — я… Ну… Мне просто не все равно. И всё. Слава не поверил. То есть, конечно, Рудбою могло быть не все равно, но было что-то еще. Выспрашивать он не стал, понимая — бесполезно. Ваня был замкнутый и немного странный. Он то и дело срывался, начинал говорить, много, эмоционально, а потом вдруг обрывал сам себя, и умолкал, застеснявшись своего порыва. Парнем он был не глупым. Явно образованным. Одетым хорошо, дорого — это было видно, и всегда немного нелепо, ярко. Слава догадывался, что семья его не бедствовала, но говорить Ваня о ней не хотел — видно, отношения там были не слишком хорошие. — Пришли, — Рудбой оторвал Славу от размышлений. В шахты спускались молча. Они начинались у подножия горы и уходили глубоко под землю. Рудбой светил перед собой фонарем и уверенно вел Славу за собой. А Славе еще одна мысль не давала покоя. — Вань, почему их не завалят? — Что? — Шахты. Если здесь кучкуются враги нынешнего режима, то почему их просто не завалят? Вместе с вами всеми, это же разом решит проблему с оппозицией. Или вас и вашего Гуру просто ни во что не ставят? Рудбой остановился. Посмотрел на Славу, а потом пожал плечами. И пошел дальше. С критическим мышлением у него явно были большие проблемы. Слава припомнил, что уже сталкивался однажды с последователями такого вот вождя революции, только имя он носил другое. У них, тех ребят, тоже напрочь отсутствовала тяга к критике, желание на все смотреть с разных сторон, слова своего мессии они воспринимали как истину в последней инстанции и именно так несли их другим. Слава подобного сторонился. Слишком походило на секту, пусть идеи и были, не сказать, что плохими. И сейчас он задумался, а не был ли тот вождь нынешним Гуру? Не сменил ли он просто свое имя? В полумраке, царящем среди каменных стен, было сложно понять, сколько всего народу собралось в этом странном месте — то ли оставшемся от старых вырубок, то ли естественной в своде Горы пещере… Славе были видны лица только сидевших поблизости с ним, совсем юные. И эти лица ему не нравились. Было во всех них что-то объединяющее. Жадное ожидание во взглядах, предвкушение, слепая вера. Славе стало не по себе. Когда он появился, импровизированный зал взорвался криками и аплодисментами. Люди орали, свистели и хлопали как сумасшедшие. Ванька тоже орал, и Славе захотелось зажать уши. Гуру молча, с лёгкой, немного насмешливой улыбкой ждал, когда все утихнут. Слава рассматривал его, невысокого, крепкого, с бритой головой. Он был весь в татуировках, руки забиты полностью, что-то на шее и даже на скуле - Слава увидел, когда Гуру повернул голову. Он носил очки. Простые, круглые, делавшие его каким-то домашним, похожим на доброго соседа по лестничной клетке, который с тобой всегда здоровается. Гуру, что тут врать, к себе сразу располагал. И это Славу насторожило. Это было не так как с Ванькой. Ванька был искренним и немного наивным, поэтому ему хотелось верить, а Гуру… Он глядел цепко и внимательно. Совсем по-другому. Всё это было очень, очень плохой затеей. Люди, наконец, потихоньку умолкали. Гуру сел на стул, который кто-то ему принес. Обвел взглядом своих последователей и широко им улыбнулся. В целом, ничего нового Гуру не говорил. Слава всё это прекрасно знал и до него, и сам частенько с горечью думал о том, что Горгороду очень не повезло с количеством желающих непременно сохранить “старые добрые традиции”, которыми горожане так гордились. Например, преемственность власти. Горгород изначально всегда управлялся городским советом во главе с князем. Потом титул исчез, главу совета стали называть мэром, и должность формально стала выборной — только традиция осталась той же. Власть, переходящая от отца к сыну. Заботясь о бюджете города и времени горожан, мэра выбирали сами члены Городского совета — и результат всегда был более чем предсказуем. Впрочем, с дедом и отцом нынешнего мэра это было совсем неплохим вариантом, никто не удивился, когда после страшной гибели предыдущего мэра члены Городского совета на спешно созванном совещании избрали новым мэром его старшего сына. Наверное, они и не предполагали, в какую пизду все покатится: легализация гора, способствующая наркотуризму, законы против оппозиции… Город умирал, хоть внешне и казался более чем благополучным, особенно на фоне соседей. Довольный мэр с экрана вещал про прирост туристов, привлеченных комфортным отдыхом, но Слава — и все, кто хоть немного давал себе труда подумать — понимал, что людей в Горгород привлекает именно легальный, доступный наркотик. Превращение города в мекку для наркотуристов — всё, чего мэр добился. Гуру именно так это назвал: наркоимперия. Кто, сказал, думаете гонит по городу эту дрянь? Мэр. Всё переплетено, говорил, все так и повязаны, и гор — это верхушка. А потяни за одну только ниточку — за ней потянется целый клубок такого, что… Что грязные деньги, полученные от продажи гора, мэр пускает не на нужды горожан даже, а на украшательство трупа собственного города: ипподромы, стадионы, аквадром. Реставрация старых соборов. Как будто сюда едут за этим. Как будто это кому-то нужно. Гуру умело накачивал слушателей, со всех сторон доносились согласные выкрики. Слава наблюдал за собой словно со стороны и с омерзением чувствовал, что эти слова, как щупальцами оплетают его разум, чувствовал, что сам вот-вот начнет орать вместе со всеми, как вдруг Гуру замолчал на мгновение, а потом начал совсем другую речь. Ну, это Славе так показалось — остальные внимали всей этой поебени по-прежнему как завороженные. Сладким речам про то, что да, всё нужно менять… Но не сейчас. Нужно подождать. Каждому в этом зале — да и не только, каждому горожанину нужно начинать с себя. Злоба не приведет ни к чему хорошему, разве не этому учит история? И именно для того, чтобы очиститься от всего негативного, отпустить его, они здесь и собрались. Чтобы стать достойными сосудами для того света, что наполнит их — и вот тогда они смогут повернуть колесо истории Горгорода вспять, создав истинный рай на земле, счастье для всех, даром… — И пусть никто, сука, не уйдет обиженный… — пробормотал Слава себе под нос. Ваня услышал и локтем его толкнул, прекрати, мол. Слава огляделся, краем взгляда уловив среди присутствующих какое-то оживление — по рукам, от одного человека к другому передавали одноразовые стаканчики с чем-то темным. “Отличный сервис”, — с усмешкой подумал Слава и от предложенного отказался. Принимать что-то в этой сомнительной компании у него не было ни малейшего желания. Но Ваня взял два стакана и один чуть не силой впихнул Славе в руки. — Это просто травяной чай, — шепотом пояснил Ваня, — но его лично Гуру готовил, его в каком-то ашраме научили… Попробуй, это вкусно. — Ну, раз лично Гуру… — сарказма Ваня не выкупил и улыбнулся. — И это традиция, ну… Считай, как объединяющий нас всех ритуал. Будто мы одна семья. Слава хотел было по-тихому выплеснуть этот чаек под ноги, но поймал пристальный взгляд Гуру. Тот, прищурившись, наблюдал за новым человеком среди своей паствы, и взгляд у него был… нехороший. Совсем, блядь, не благостный. Слава торопливо сделал глоток и глупо улыбнулся, делая вид, что он, как и все присутствующие. Гуру усмехнулся, и Слава понял — не поверил. — Почему ты не пьешь? — шепотом спросил его Рудбой. — Говорю же — просто чай. И Слава выпил. До дна. Сознание его помутилось. Это было странно, и непривычно, его будто уносило на какой-то карусели в невидимые дали, и он уже не мог разобрать, где земля, где небо, где он сам — и кто он такой вообще? В голове будто слышался чужой голос который что-то говорил, что-то пытался до Славы донести, чужие отравленные слова вползали в разум и сплетались там, как клубок змей... Слава пришел в себя неожиданно. Открыл глаза, поднял голову и несколько секунд не мог понять, где вообще находится. На пещеру, в которой он, кажется, уснул, совсем не похоже. Он был дома. На своем диване сидел, на кофейном столике — открытый ноут, рядом - Рудбой. Спящий. Слава вдруг понял, что именно его разбудило так резко: телефон разрывался. Он дотянулся до него и ответил на звонок. — Ты охуел?! — Фаллен был довольным спокойным парнем и довести его, чтобы он начал сходу так орать — это было делом непростым. И, видимо, Слава как-то довел. Только вот как и когда?... — Я тебя спрашиваю: ты охуел?! Ты где вообще?! — Вань, Вань, не кричи… — попросил Слава. — Дома я. Где мне быть. — У тебя, блядь, ни хуя нет, сроки поджимают — тебе похуй, ни строчки нормальной не написал, зато, как я посмотрю, время на заигрывание с радикалами нашел! И на их радикальные статьи тоже! Слава! Ты бы сразу под поезд прыгнул — так проще было бы! Если уж ты решил так затейливо покончить с собой, мог бы, блядь, меня за собой туда не тянуть! Ты дверь откроешь, идиот, или как?! — Дверь? — переспросил Слава и только сейчас понял, что дверной звонок разрывается. Рудбой зашевелился и сонно посмотрел на Славу. Слава вздохнул, сбросил звонок и пошел открывать. Фаллен влетел в квартиру разъяренным демоном. — Ты зачем это сделал?! — Да что сделал-то? Чего ты на меня орешь? Фаллен замер, глядя на Славу неверяще. — Что? Статья твоя, вот что! В интернете! На всеобщее обозрение! Происходило что-то, чего Слава никак не выкупал. — Какая статья, Вань? — Сла-ав, - донесся из комнаты хрипловатый со сна голос Рудбой. — Слав, тут это… пиздец. Слава вчера явно был под чем-то. Совершенно точно. Потому что по трезвяку он бы такое не написал. Статья, конечно, вышла разгромной. Он бы с искренним восторгом прочитал такое, но руку автору пожать не рискнул бы — вот только недавно закончились судебные процессы над некоторыми смельчаками за репосты самых невинных карикатур на мэра, получившими в итоге некислые такие сроки… Что могло ожидать автора такого опуса, напрочь изобличающего всю гнилую сущность мэра, превратившего город в яму для нарколыг, Славе представлять было страшновато. А уж при мысли о том, что, вообще-то, автором этого текста был он сам, его натурально затошнило. — Вань, это не я.., — начал он, и осекся под бешеным взглядом Фаллена. — Не ты, да?! Не твой блог? Не твой стиль?! Я не я и корова, блядь, не моя? — Но я даже, блин, не помню, как это писал… — простонал Слава, хватаясь за голову. Рудбой притих в углу дивана, даже ноги под себя подтянул и боялся двинуться лишний раз, но Фаллен все равно обрушил свой гнев и на него. — Это все ты! Придурь долговязая, а, свалился нам на голову! Идеалист хренов! Вот его посадят или грохнут — это ты будешь виноват, ясно?! Слава поднялся и принялся ходить туда-сюда по комнате. — По ходу, не чаек это был. — Какой еще чаек? — Мне дали вчера. У Гуру. Я после ничего не помню. Ни как домой приехали. Ни как… писал это все. Ничего, Вань. Вообще ничего. Рудбой, эй, оно всегда так после него? Но Рудбой ему не ответил. Он держал в руках свой смартфон и смотрел на экран, белый, как мел. Ему только что пришло сообщение, Слава слышал звуковой сигнал, и, видно, было оно не из приятных. Слава заглянул ему через плечо без всякого стыда. “Бро, я сейчас в гости зайду =)” Ваня обернулся к ним, и Слава всерьез испугался, не лишится ли он сейчас чувств. А потом раздался удар. Кто-то долбил в дверь, раз, другой. Слава не успел открыть - судя по грохоту, дверь просто снесли с петель, а в комнату ворвались люди. В балаклавах, с оружием. А вслед за ними… Рудбой упоминал, что у него есть брат-близнец, и Слава с ним уже встречался, но сейчас он все равно застыл столбом, глядя в знакомое — совсем незнакомое — лицо с абсолютно чужим, безразличным выражением. Охра. Вот он какой. Славу пробрала дрожь. Они с Ванькой походили друг на друга как две капли воды, но Ванька был улыбчивый, теплый, а этот… Этот пугал до чёртиков одним своим видом. — Взять, — приказал Охра. Ваньку схватили, крепко, он попытался отбиться, да куда там. Слава дернулся было к нему, но тут же оказался скрученным, с больно заломанными за спину руками. Фаллена, он видел краем глаза, тоже прижали к стене. — Не трогай их! — крикнул Рудбой. В голосе, во взгляде его смешались страх и ненависть. — Охра, оставь! Охра шагнул к нему. Он улыбался, только его улыбка больше походила на оскал. — Ваня-Ваня.... Вот видишь, к чему приводит твое непослушание? Теперь твои друзья могут пострадать, а все из-за тебя. — Пожалуйста, — Славе на секунду показалось, что Рудбой расплачется, такое у него сделалось лицо, но Ваня взял себя в руки, хоть голос его у него дрожал. — Жень, пожалуйста, не надо. Они же ни при чем. Это всё я. — Я знаю, — хмыкнул Охра. — Поэтому это и будет только твоей виной — всё, что случится. Если уж нет других способов до тебя достучаться, может, хоть это сработает? Охра глядел победоносно, и Славу от него воротило. Какой же мерзкий тип! Как они вообще с Ванькой могли быть родными братьями! А Охра, тем временем отдавал короткие и сухие распоряжения: — Ивана в машину. Будет дёргаться — разрешаю применять силу. Только не калечить. Сопротивляющегося Рудбоя уволокли. Охра повернулся к Славе и Фаллену. — Теперь вы. Охра явно собирался что-то сказать, что-то, мягко говоря, неприятное, но Фаллен его перебил. — Ну-ка, посмотри туда, — он кивнул в сторону коридора, где висело зеркало, и Охра автоматически проследил взглядом. — Посмотрел — и что? — Тебя от собственного отражения не тошнит? — отчеканил Фаллен, глядя Охре в глаза с омерзением. — Что ты за уёбок? Так обращаться с родным братом! Охра аж подавился невысказанными словами, на секунду растеряв все свое высокомерие и став до ужаса похожим на Ваню. Он даже рот приоткрыл от удивления на мгновение, но тут же взял себя в руки и нехорошо прищурился. “Блядь, Вань, это ты зря”, — подумал Слава при виде заледеневшего взгляда. Он, конечно, понимал, с чего Фаллена вдруг понесло — для него такое отношение к родному человеку было немыслимым, да и у самого Славы перед глазами до сих пор стояло белое от ужаса лицо Рудбоя. Но оскорблять человека, когда тебя его подчиненные буквально держат за шкирку… Глупо. Тот редкий момент, когда не Фаллен был готов настучать Славке по башке за дебильные поступки, а наоборот. — Вы, Иван, разумеется, к своим родным относитесь куда бережнее, — вкрадчиво сказал Охра. — Отличный выбор школы для брата, кстати, мы тоже там учились… У Фаллена отхлынула кровь от лица. Охра, едва заметно улыбнувшись, повернулся к Славе: — Вячеслав, вам нужно будет проехать с нами. Кое-кто очень хочет с вами встретиться и поговорить. — Нужно? Кому нужно? — Вам в первую очередь. И вы, кстати… — он снова повернулся к Фаллену. — Документы у вас с собой? Паспорт? — Нет, я его с собой не ношу, — Фаллен был все еще бледный, пытаясь справиться с собой. — А вот ваши документы где? Кто вы такие вообще? И с чего взяли, что Слава с вами поедет, врываетесь в чужой дом, выносите двери? — За двери примите наши искренние извинения, — Охра развел руками, достал из кармана какой-то листок, — у нас ордер был, анонимный источник сообщил, что в доме скрывается разыскиваемый преступник. Ошибка вышла, бывает… Дверь вам сейчас за наш счет поставят на место, не беспокойтесь. А вам придется проехать с нами. До выяснения вашей личности. — Какой, блядь, личности? Ты же знаешь, кто я! Только что меня по имени назвал, и про гимназию сказал! — Я? — с искренним удивлением спросил Охра, аккуратно складывая и убирая ордер обратно в нагрудный карман. — Вам послышалось. Я разве такое говорил, а, парни? Люди в балаклавах негромко засмеялись. — Так что едете с нами, — с лица Охры исчезла улыбка. — И очень не советую сопротивляться, вам обоим. Ехали молча. Напряжение витало в воздухе, почти осязаемое. Славе было страшно. За себя, за Ваньку. За второго Ваньку тоже, кто знает, что там у его сумасшедшего братца на уме. Руки подрагивали и Слава сунул их в карманы. Он понятия не имел, куда их везут и отчаянно жалел, что впутал в это все Фаллена. Не заслужил он. А Слава его не заслужил. Глаза им завязали. Слава чувствовал, что машина петляет, то и дело сворачивает и потерял счет времени. Он не понимал, сколько длилась поездка. Потом машина остановилась, так и не освободив зрения, его выволокли из машины и повели куда-то. — Вань, — позвал он, надеясь, что Фаллен рядом, но ответа не последовало, зато его толкнули в спину — “молчи”. На запястьях щелкнули наручники. Может, его привезли в участок? Но почему тогда так долго ехали и почему не дают смотреть? Кто-то надавил на плечи и Слава почти упал на подставленный стул. — Я буду за дверью, — услышал он голос Охры. Охра снял с него повязку и вышел. Слава прищурился, привыкая к свету. Посмотрел вперед. И обомлел. Он видел мэра раньше. На черно-белых фото на первых страницах газет, в журналах под кричащими надписями, по телевизору. Всегда одетого с иголочки, с лучезарной улыбкой, чуть не светящегося благополучием своим и деланным дружелюбием. Но сейчас это будто был другой человек. Самый обычный мужик за тридцать, хмурый, худой, ссутулившийся. Под светлыми глазами его залегли темные тени усталости. Он сидел за тяжелым письменным столом и смотрел на Славу внимательно, устроив подбородок на сцепленных в замок пальцах. — Ну здравствуй, Слава, — сказал он негромко. — Будем знакомы.