Муравейник

Теперь дни полетели еще быстрее. Мирон окончательно пропал из поля зрения Славы, с головой уйдя в подготовку к самой масштабной, за весь срок его правления, операции. Конечно, он тоже соскучился. После Гуру у Мирона друзей не имелось; заступив на свой пост, он перестал доверять кому бы то ни было, помимо семьи, да и им не мог рассказать всего, что хотелось. Со Славой вся скрытность куда-то подевалась. Они, как выразился Охра, знакомы были без году неделю, но Мирон как-то сразу начал ему доверять. Со Славой легко оказалось говорить. Он слушал молча, когда Мирону нужно было выговориться, не перебивал и, самое главное, не осуждал, хотя мог бы. Он вечно бубнил себе под нос, что мэрова семейка заебала у него отираться, но раз за разом пускал Мирона к себе, поил чаем и позволил приватизировать диван. Убеждал Мирона не вешать на себя убийство родителей. Из Славы вышел отличный друг, которого страсть как не хватало. Сначала все их общение сводилось к гневным комментариям под статьями в блоге, за которые Слава его из вредности банил, потом и вовсе сошло на нет. В день, когда Белогай и Трущев показали свои лица, Мирон увидел Славу впервые за пару месяцев. — Не уходи потом, — попросил Мирон, улучив момент и, когда все разошлись (Женьку, недовольно глядящего на Славу, пришлось усиленно спроваживать), они наконец остались наедине. — Привет, что ли, — сказал Мирон, потому что в начале вечера ему было не до того и он попросту забыл поздороваться. — Привет. — Как твои дела? — От песен Гуру тошнит уже, — Слава поморщился, — премерзкий тип. Притворяюсь, что в рот ему смотрю, надо будет потом “Оскара” требовать, хуле. А твои? — Зашиваюсь, боюсь, что все прахом пойдет, все без толку. — Вот будешь так думать — проебемся. Не смей даже сомневаться, зря, что ли, мы тут все жопу рвем ради светлого будущего? — Да, ты прав… Хочешь чего-нибудь выпить? Чаю? — Есть что покрепче? Мирон хмыкнул и достал из нижнего ящика стола бутылку коньяка. — Пойдет? — А то. Выпили молча. Слава катал на языке алкоголь и смотрел на Мирона, подумав про себя о том, что он, оказывается, скучал по их разговорам. Он скучал по мэру — как же это странно звучало, но еще страннее то, что это было правдой. — Как думаешь, — подал, наконец, голос Мирон, он устало смотрел в свой бокал, бездумно барабанил пальцами по столу. — Они правда хотят помочь или преследуют свои цели? Фармацевты наши. — Не знаю, — пожал плечами Слава. Он всегда несколько терялся, когда Мирон вот так спрашивал его мнения. — Клянусь, я сам не понял. Поют ладно, все логично вроде, но они же из совета и раньше, как я понимаю, тебя вовсе не поддерживали, а тут — нате вам — нарисовались такие красивые и благородные. Я не знаю. Наверное, придется с ними работать, исходить из того, что есть, но полностью доверять им я бы не стал. Впервые солидарен с твоим братцем — это может быть обычная месть этому, как его, Чейни. Чувак все-таки филиал у них отжал, почему бы не обвинить его теперь во всех смертных грехах? И отомстить, и с себя стрелки перевести... — Я про него тоже слышал, Слав. Он не входит в совет, но личность все равно известная, и инициатива толкать гор в аптеках вполне могла исходить от него. Насколько я знаю, он этим явно гнушаться не будет. — Значит, придется за рабочую версию принимать вот что: фармацевты относительное добро, а Чейни ваш — зло, и против него мы все играем. И против Гуру. Сил нет, хочется прижать эту гниду... Как там, кстати, с ним дела? Охра нашел что-нибудь, хоть какие-нибудь доказательства? Меня прямо воротит от того, что Ваньке врать приходится. — Он работает. Не знаю, мы можем ему рассказать… ну… как тогда все было, но у нас отношения сложные. — Боишься, не поверит тебе? — Боюсь. Он может все испортить, а закрывать его где-нибудь, в лечебнице, реабилитационном центре, как Женька предлагает… — Мирон болезненно поморщился и залпом осушил свой стакан. — Передай своему Женьке, что я ему лично ебало сломаю, если он так с родным братом обойдется. — буркнул Слава. — Другой способ найдем. Я сам с ним поговорю лучше. — Думаешь, сможешь его убедить? — Не знаю, но попробовать-то стоит. Но, думаю, это все уже после ареста Гуру. Возьмем его и все Ваньке объясним. На том и сошлись. Если бы только Слава знал, что момент откровения настанет куда раньше, чем они планировали… Мирон приехал к нему следующим вечером. — Женька против, — сказал с порога, стаскивая кроссовки, — но уж ясно, кто за тобой шпионил и они уже в курсе, что мы заодно. Не вижу смысла и дальше секретничать. Чаю хочу, нальешь? Наглый, как и всегда, подумал Слава, пока Мирон мыл руки и обустраивался на кухне. Поговорить они толком не успели — кто-то начал настойчиво давить на дверной звонок. Пиздец. Единственное слово, которое пришло Славе на ум, когда он, открыв дверь, увидел Рудбоя. — Надо поговорить, — хмуро сказал Ванька, скинул кроссовки и, не дожидаясь разрешения, прошел по коридору. И замер, увидев Мирона. — Какого хуя он тут делает? — в голосе Ваньки прорезалась злость. Он обернулся к Славе, между бровей у него залегла глубокая морщина. — Слав?! — Он это… — Слава запустил пальцы себе в волосы. Охуенно просто. И он к разговору не готов толком, и вообще… — Ну… Как сказать… В гости пришел. — Какого. Хуя? — Вань, я все объясню, — начал было, поднимаясь Мирон, но замолчал, наткнувшись на яростный Ванькин взгляд. Тот выдохнул зло и снова посмотрел на Славу. — Я тебе доверял вообще-то, а ты с моим братцем якшаешься? Может, еще и с Женькой тоже? — Ты, блядь, как в детском саду! — взорвался Слава. — Со мной дружи, а вот с этим не дружи! Мы все взрослые люди, вообще-то, не веди себя, как дите малое! Да, мы знакомы с Мироном, да, мы общаемся, и это не делает меня злобным предателем, уймись, а? Ванька рухнул на диван и осуждающе уставился на Славу. Тот вздохнул, подумав, что не посвящать Ваньку в их интриги было самым разумным решением. Как вот теперь выкручиваться… А Ванька решил его добить. — Значит, Гуру прав и все твои статьи, вся борьба якобы на нашей стороне — подстава?! Мирон открыл было рот, хотел что-то сказать, может, попытаться Славу защитить, но тот поднял руку, призывая молчать. — Да, — коротко ответил он и Ванька аж воздухом подавился, на лице его отразилось такое неверие, что Слава на секунду пожалел о своей прямолинейности, но назад дороги больше не было. — Да, Вань, все подстава. Я — мы все, с твоими братьями — роем под Гуру последние месяцы. Потому что он редкий мудак, Ваня, хоть ты этого в упор не видишь. Помнишь ту статью, с которой все началось? Я ее не писал. Гуру твой накачал чем-то меня, и тебя, кстати, тоже, а после все это устроил. Он меня подставил. Видимо, так хотел настроить меня против Мирона, но мы общались и… Нашли, в общем, общий язык. Гуру — проект совета, Ваня, он не делает никакого благого дела, он — марионетка, все, что от него требуется — делать вид, что оппозиция существует, чтобы люди слишком сильно не бузили. Он тебе лгал, и мне, и всем, кто входит в его паству, а чтобы вопросов не задавали лишних, чтобы не лезли, куда не следует, накачивает этим своим чаем, который не лучше гора, на минутку. Ясно? Ваня молчал. Переваривал. Мирон тоже молчал, Слава видел, что у него дрожат руки. — Почему ты раньше не сказал? Почему делал вид, что… — Потому что… Прости, Вань, но мы не были уверены, что ты… — Слава развел руками. — Что ты поймешь, услышишь, ты ведь веришь ему и, прямо скажем, не в лучших отношениях с братьями. Мы хотели рассказать, просто ждали подходящего момента. — И когда он должен был наступить, а? Этот момент? — Когда у нас на руках появились бы неопровержимые доказательства того, что у Гуру рыльце не то, что в пушку — в щетине. — Вы все мне врали, даже ты, а я тебе верил! — Да, это так. Это было отвратительно, скажу я тебе, мне каждый день хотелось тебе рассказать, но… Посмотри на свою реакцию. Ты ведь не веришь. — Как я могу тебе теперь верить?! Тем более — ему, — Ванька дернул подбородком в сторону Мирона и тот вздрогнул, как от удара. — Он твой брат. — И что! Родственников не выбирают, а Гуру… — Ванька задохнулся, поднялся и принялся мерить комнату шагами. — Гуру такое мне рассказал, что… — Что? Слава глянул на Мирона. Тот глядел в одну точку огромными глазами, потому что, видимо, догадался. — Он мне рассказал про день смерти родителей, — отчеканил Ванька и Мирон так побелел, что Слава на автомате шагнул ближе, опасаясь, что тот сейчас потеряет сознание. — Мирон, — позвал Слава. — Что он тебе сказал? — тихо спросил Мирон и титаническим усилием заставил себя поглядеть брату в лицо. — Что он был там в тот день. С тобой. Что ты уехал от него, злой на отца, а потом, когда Гуру приехал по твоему звонку… — Ванька сжал кулаки. — Это правда? Мирон закрыл глаза. — Правда, — сказал он. — Я там был, я… — Ваня, он не помнит, — Слава шагнул между ними и положил ладонь Ваньке на плечо, но тот вскочил и отшатнулся. — Послушай меня, пожалуйста, он не помнит. Гуру, должно быть, забыл рассказать, как накачал твоего брата какой-то хуйней, типа той, что в первую встречу дал мне. Мирон ничего не помнит, как я, и как ты. Слышишь? Он солгал тебе, как лгал все это время, Ваня, ты не должен ему верить. — Не говори мне, что я должен! — Ванька оттолкнул Славу и навис над Мироном, весь кипя от гнева. — Почему ты раньше не сказал? Мы ведь спрашивали, что тогда произошло, мы спрашивали тебя, а ты лгал и говорил, что это были воры! Почему ты не сказал?! — Как я мог? — Словами через рот, блядь! А Ромка, а Женька, они знают? Им ты сказал? Я единственный такой дурачок, которого ни во что не ставят? — Нет! Да, я… Женька знает. С недавних пор, он… Он прослушивал наши со Славой разговоры и… Я никому не говорил. О том дне знал только Ди.. Гуру. Он приехал, когда я… — Мирон глубоко вздохнул. — Я правда не помню. Я очнулся дома, родители уже.. Они уже… Я позвонил Гуру и он приехал. Он же, вроде, и вызвал полицию. А может не вызывал, я не помню, не соображал ничего. Я… Я винил себя в этом каждый день, пока Слава не рассказал про то, как Гуру накачал его. Только тогда я посмотрел на это все...по-другому, пойми. Мирон говорил ровно то же, что говорил совсем недавно Охре. И Ванька смотрел на него ровно так же, как смотрел Охра — зло, непонимающе. — Ты не имел права скрывать от нас. — Я знаю. Но время назад не отмотать, верно? Ванька снова сел на диван. Закрыл лицо ладонями, переваривал. Мирон молчал. Слава — тоже. Что тут скажешь? Он вообще чувствовал себя здесь лишним, но совесть не позволяла оставить Мирона одного. Надо было его поддержать. — Вань, — Рудбой поднял на Славу глаза. — Вань, мы думаем, что Гуру к убийству ваших родителей как-то причастен. — Нет. Нет, он не мог… — Вань, послушай. Он работает на совет. Все эти его красивые речи про “начни с себя, докажи, что ты не свинья, община, семья” и прочее, и прочее — это все для отвода глаз, постановка, чтобы отвлечь людей от реальных проблем. Хочешь верь, хочешь нет, но это так. Он не тот, кем тебе кажется. Мы должны были раньше рассказать тебе и попросить твоей помощи, и мы извиняемся за то, что лгали тебе. Пожалуйста, постарайся понять. Если он говорил тебе что-то еще, то мы должны узнать это сейчас. Это поможет делу. Ванька молчал с минуту. Он не глядел ни на Славу, ни на Мирона, рассматривал свои колени, хмурился, кусал губы. Потом заговорил. — Он сказал, что ты — шпион. Что ты зачем-то втираешься в доверие. Что… Копаешь под него, под Гуру. Видно, так и есть. Я за этим к тебе сегодня и пришел, узнать, поговорить. Поговорили… А Фаллен, он тоже с вами заодно? — Как сказать. Он знал в общих чертах, чем мы занимаемся, но без конкретики. Я побоялся его посвящать, это все очень опасно. — Значит, он тоже мне врал? — Нет. Говорю же — он толком не в курсе. — Да ты просто его защищаешь. Наверное, должно было выйти зло, но Слава видел — Ванька устал злиться. — И что дальше? — Дальше варианта всего два. Первый: ты пойдешь к Гуру и сдашь нас, тем самым сорвав нам операцию. Второй: ты нам поможешь. — Как? — Ровно так же. Ты пойдешь к Гуру, скажешь, что говорил со мной и я все отрицал. Верить он после этого мне не начнет, но убедится, что ты на его стороне. И это сыграет нам на руку. — А если я выберу не твою сторону? — Рудбой полез за сигаретами. — Тогда дальнейшее падения Горгорода и окончательное превращение его в наркоимперию во главе со всякими ублюдками будет, в том числе, и на твоей совести, — отрезал Слава. Он не мог больше сюсюкать с Рудбоем, уговаривать и убеждать. Не до того было. — Ну, что ты выбираешь? Мирон и Слава рассказали Ваньке всё, от начала до конца: как познакомились, как созрел и начал воплощаться план. Тот слушал молча, хмурился и время от времени зло шипел себе под нос ругательства, особенно когда выяснилось, что Ромка принимал во всем этом самое активное участие, и в конце концов сказал, что должен всё обдумать. Он ушел, должно быть к Фаллену, жаловаться, советоваться или требовать ответа, а Мирон и Слава снова остались наедине. — Пиздец. — Согласен. Слава поднялся и достал из холодильника две бутылки пива. — Как думаешь, — заговорил Мирон, отхлебывая, — он поможет? Или сдаст нас? Слава покачал головой. — Не сдаст. Злится — это понятно, и я бы злился, и ты, но вряд ли он тебя предаст. Ванька хороший парень, Мирон. И ты ему — семья. В отличие от Гуру. — Но ему он верит, а мне… Слышал, что сказал? Семью не выбирают. — Злится, говорю же, Мирон. Он поймет со временем. Может оно и к лучшему, что он узнал от нас, от тебя, прежде, чем чертов Гуру окончательно промыл ему мозги. — Да, пожалуй. *** Ваня сел в машину и несколько минут просто сидел, переваривая все, что сегодня узнал, и стараясь успокоиться. Каково, а! Одни лжецы вокруг, никому нельзя верить! С братьев-то брать нечего, они никогда Ваню всерьез не воспринимали, но Слава… В сердцах Ваня ударил кулаком по рулю. Он ведь доверял ему, а тот за спиной спелся с Мироном и с Охрой, вон, тоже, как ж так! И еще Фаллен… Ваня ни на секунду не поверил, что Фаллен действительно оставался в стороне от всего этого, потому что прекрасно знал, как тот печется о Славе. Дрожащими от гнева пальцами Ваня завел машину. Ему хотелось поговорить с Фалленом, сейчас же, даже не поговорить — устроить безобразный скандал, а то и драку, хотя в обычные дни Ванька был последним человеком, с которым Рудбою хотелось бы ссориться. Но только не сегодня.