Reise, Reise

Девушка тоже широко улыбнулась, обнажив белые прямые зубы, и на секунду опустила глаза. Пауль заметил, что она ещё ни разу не ходила с распущенными волосами. Но ей косы безумно шли. — Это щи… из крапивы,— сказала она. Пауль подумал что это шутка и спросил ещё раз. Но, получив точно такой же ответ, пришёл в замешательство. — Щи из крапивы?— переспросил он.— Крапиву можно есть? — Да. Между прочим, она полезна,— сказала Капа и снова улыбнулась. — Вы меня разыгрываете! — Нет! Я говорю серьёзно. — Тогда почему Вы смеётесь? — Не сочтите за дерзость, но Вы сейчас были смешными,— серьёзно ответила девушка, виновато опустив голову. Пауль засмеялся. — Не волнуйтесь: я не обиделся. Хорошо, я хочу попробовать... Щи из крапивы. Ха! Надо же. Капа кивнула и закатала рукава, подходя к стоящим на полу шкафам с посудой. Она достала большую кастрюлю, маленькую кастрюльку и зелёную пластиковую салатницу. — Кость, поставь, пожалуйста, чайник. И яйца свари. Если хочешь, можешь картошку начистить,— сказала девушка. Она одела чёрно-белый бомбер, закатала рукава и сняла ножницы с крючка для полотенец, который, почему-то, находился в самом верху, и на который никогда не вешались полотенца. Он был так высоко, что Капе пришлось встать на носки, оперевшись о раковину, и схватить ножницы за самый кончик сложенных лезвий. — А яйца чьи?— спросил Костя. Он уже наливал воду в электрический чайник. — Ну можешь свои сварить. Мне без разницы,— засмеялась Капа. Она стояла на пороге и держала ручку двери, открывая её. — Не-е, свои не дам. Я берегу для дам,— засмеялся Костя. — Ой, да ладно тебе! Кому ты нужен?— улыбаясь ответила девушка. — Чего? Иди давай! Капа в ответ цокнула языком и вышла из дома, не закрыв за собой дверь. Она так и осталось открытой настеж, а Паулю было не по себе от этого. Ему постоянно казалось, что сейчас кто-то войдёт. Костя, поставив чайник, достал из холодильника гусиные яйца и принялся их варить. Ландерс в это время следил за всеми его движениями. Вдруг дверь, ведущая в комнату, отворилась и в кухню зашёл Флаке. — Боже, как здесь хорошо!— сказал он, поставив руки на бёдра, и машинально повернулся на другую дверь.— А почему она открыта? — Это русские. Зато здесь прохладно стало и вовсе не душно,— ответил Пауль. Флаке кивнул. Костя в это время читал какую-то старую на вид книгу, которая лежала на краю шкафчика, стоящего на полу. Рядом с ним закипал электро чайник. — А он что тут делает?— кивком указал на Костю клавишник. Пауль ответил ему, что тот готовит обед. — Но Рихард хотел приготовить! Ну ладно. И как он тремя яйцами собирается накормить шестерых?— возмутился Лоренц. — Во-первых, он не один. Во-вторых, они это для супа варят. — И что за суп они собираются готовить? — Ты не поверишь! Ха-ха-ха! — засмеялся Ландерс; Костя искоса посмотрел на немцев и снова уткнулся в книгу.— Щи из крапивы! Флаке выпал в осадок. — Щи из крапивы? Им что, есть совсем нечего? Или они хотят нас отравить? — Я тоже удивился. А вдруг это очень вкусно? — сказал Пауль и заулыбался. Ему всегда нравилась русская кухня. — Нет, спасибо. Я лучше останусь голодным,— буркнул Лоренц и стал смотреть на открытую дверь. Воцарилось молчание. С улицы повеял свежий прохладный ветерок. — Ну ты же ел варенье из шишек!— вспомнил Ландерс. Он пристально посмотрел на своего друга. В это время щёлкнул чайник и оба немца повернулись в сторону звука. — Это было давно. Тем более мне не очень понравилось,— сказал клавишник, не отводя глаз от Кости, с невозмутимым видом читающего книгу. Пауль, поворачиваясь от клавишника к двери, закивал с таким лицом, мол ври дальше. В эту минуту на кухне появился Рихард. Он тоже спросил про открытую дверь и Константина. Разговор повторился. — Как щи из крапивы?— недоумевал соло-гитарист. — Я тоже хочу попробовать! А девушка пошла за крапивой, как я понимаю, да? — Да,— произнёс Пауль. Флаке фыркнул и отвернулся к окну. На пороге появилась Капа. Она держала в руках салатницу, полную крапивы, и ножницы. Чёрные кроссовки были в пыли. Девушка вернулась без бомбера и в чёрной рейперской кепке с красным козырьком. Серые бриджи и белую свободную футболку она решила не переодевать, так как одела сегодня утром. Рихарду понравился рисунок на футболке: грудастая рисованая девушка в народном костюме держала большую кружку пенящегося пива и жестом приглашала подойти к ней. Вокруг дамы были написаны какие-то слова, которых Круспе не мог понять. Капа повесила обратно ножницы и ошпарила крапиву кипятком. Флаке вернулся в комнату, Пауль за ним. Рихард решил не терять времени и спросил девушку, может ли он помочь ей. Капа растерялась, но ответила положительно. — Ко-сть, принеси, пожалуйста, воды,— сказала она, доставая картошку из голубого ведра, стоящего под умывальником. Она уже поставила воду в большой кастрюле на газ. Костя кивнул, перевернул страницу и положил открытую книгу на стол обложкой вверх. Он взял вёдра и ушёл. Круспе в это время тихо наблюдал за происходящим со стороны. — А мне что делать?— спросил он. — Э-э... Можете почистить картофель, а я порежу крапиву и яйца. Соло-гитарист с радостью принялся выполнять сказаное. Капа дала ему маленькое зелёное ведро и сказала, чтобы очистки он клал сюда, а сама взяла разделочную доску и салатницу с крапивой, предварительно вылив воду оттуда. — Вам не больно?— спросил Круспе, когда обернулся. Он увидел, как девушка без единого признака боли нарезает немного потемневшую крапиву. — А? Нет, конечно. Она не... Э-э... — Жжётся?— продолжил мужчина, улыбнувшись. — Да, спасибо,— ответила Капа и съела большой лист крапивы. Вернулся Костя. Он поставил вёдра на прежние места и сказал, что пойдёт за лошадьми. Капа покивала ему, мол, иди с миром. Через некоторое время после его ухода двери, ведущие в комнату, открылись. — О, проснулся, наконец-то! — радостно сказал Рихард, увидя сонного Тилля. Тот остановился на пороге и протёр глаза. Зевнул. — Что это ты впряг бедную девушку? — Пауль попросил её обед приготовить, а я захотел помочь,— ответил Круспе. Он уже закинул нарезанную картошку в кипящую воду. Тилль присел на стул, стоящий рядом с девушкой. — И что дальше?— спросил Рихард у Капы. Она ответила, что остальное сделает сама и поблагодарила за помощь. Через четверть часа щи были готовы и все стали садиться за стол. Каждому была подана целая тарелка дымящегося паром супа. Немцы, кроме Пауля и Рихарда, не решались отведать щей. Капа, чтобы не мешать остальным кушать, решила уйти. — Ребята, это действительно вкусно! Попробуйте! Давайте! Ну же!— приговаривали соло- и ритм-гитаристы. Первым сдался Шнайдер. Он с осторожностью съел первую ложку супа, наполнив её до половины. Все ждали его вердикта. Даже Пауль с Рихардом перестали есть и пристально смотрели на него. Тот обвёл взглядом своих друзей, заулыбался и сказал, что ему понравилось. Следующим был Оливер. Щи ему тоже пришлись по вкусу. Затем осмелился Тилль. — Ну как?— в один голос сказали Ландерс и Круспе, когда он съел целую ложку щей. Тилль медлил. — Ну, есть можно,— ответил он принялся за суп. — А я всё равно не буду есть!— буркнул Флаке. Он скрестил руки на груди и облокотился на спинку стула. Оливер посмотрел в лицо Шнайдера, в глазах которого светилось предвкушение будущего веселья. "Сейчас начнётся",— подумал Ридель и улыбнулся. Ему нравилось, как тот заставляет Флаке есть, каждый раз придумывая новые фокусы. Других это тоже веселило. Сейчас все даже перестали есть в ожидании "исполнения приговора". Шнайдер стал пристально смотреть на Флаке, особенно на его очки. Он оставил ложку в супе, положил локти на стол и скрепил руки вместе, немного подавшись вперёд. Флаке тоже не спускал глаз с друга, оставаясь в той же позе. — Даже не думай!— предупредил он. Но Кристоф не перестал. Немая сцена продолжалась минуты две-три. — Почему ты не будешь есть?— медленно, членораздельно, выговаривая каждый слог сказал Шнайдер. Флаке не ответил. — Отвечай! Живо!— вдруг грозно крикнул Кристоф, так стукнув кулаком по столу, что у всех ложки задребезжали в тарелках, а у Тилля раплескалась вода из стакана. Лоренц молчал. Тогда драммер вынул ложку из тарелки и резко кинул её в клавишника. Удар пришёлся прямо между глаз. Все засмеялись. Флаке заулыбался, вытер очки, но ничего не сказал, всё ещё не спуская глаз со Шнайдера. — Не хочешь по плохому— будет по хорошему! Вуа-ха-ха! — злобно засмеялся ударник. — Не хватает грома и молний,— шепнул на ухо Оливеру Пауль. Тот молча согласился. Внезапно Кристоф переменился. Он мило заулыбался, принял невинный вид и жалобно, словно бездомный котёнок, произнёс: — Ну съешь! Ну пожалуйста! Ну что тебе стоит? Он стал медленно вставать со стула, опираясь руками о стол. — Ну съешь! Давай! Одну ложечку! И я от тебя отстану. Сейчас Шнайдер был похож на возбуждёную девушку: он заговорил томным голосом, выгнулся так, словно у него грудь пятого размера , и выпятил задницу. Время от времени он сексуально облизывал губы. Рамштайновцы засмеялись громче. Но Кристоф не слышал их. Он был одержим только одним желанием— заставить Флаке съесть этот суп. — Давай, дорогой, съешь это! Ну же! Одну ложечку! Ну ешь! Пожалуйста! Ради меня! Шнайдер уже добрался до половины стола, ещё немного и он встанет на четвереньки прямо на столе. Так и случилось. Все убрали тарелки к себе на колени— от греха подальше. Вот уже лицо Кристофа недалеко от лица Флаке. Ударник подался вперёд так, что их носы чуть не соприкоснулись, и прошептал, с каждым предложением немного встряхивая головой и играя бровями: — Съешь его! Съешь его полностью! Давай! Не ломайся! Здесь клавишник не выдержал и засмеялся в голос. — Ну хорошо! Хорошо! Я съем это! Только уйди и не делай больше так! Шнайдер с видом победителя вернулся на место и стал как ни в чём ни бывало доедать щи. Другие участники группы понемногу стали успокаиваться. Когда тарелки во второй раз опустели и животы были наполнены до отказа, рамштайновцы решили выйти на улицу в первый раз всем вместе. Сойдя с просторного крыльца, они услышали разговор. Капа с Костей мирно болтали о чём-то своём, смеялись, толкали друг друга, сидя на длинной удобной скамье. Девушка вытянула длинные худые ноги и просунула руки между ними; парень просто облокотился о стену, которая служила спинкой скамьи. Дул слабый, но прохладный ветерок, а тень от небольшой аллеи высоких берёз падала на этих двоих. Ребята быстро заметили своих подопечных и прекратили разговаривать. Рамштайновцы столпились возле ступенек крыльца. Рихард закурил. — Жарко,— сказал Флаке, поправляя свою чёрную кепку.— Я и не думал, что у вас может быт ТАК жарко. — У нас каждое лето температуры днём не падают ниже отметки в двадцать три градуса,— ответила Капа, вставая со скамьи; Константин что-то сказал; Девушка перевела.— У нас как в пустыне: днём жарко, а ночью холодно. К тому же, иногда ночью ещё бывает светло, как в Санкт-Петербурге. — О, мне нравятся белые ночи Санкт-Петербурга!— воскликнул Пауль. Другие с ним согласились. Возникла неловкая пауза. — Сейчас гулять невозможно, так как жарко. Я думаю, что ближе к пяти часам можно будет выезжать. Я могу дать спрей от комаров,— сказала Капа. Все участники группы переглянулись между собой. Было решено, что спрей не помешает. — А хотите квас?— неожиданно спросила девушка. Рамштайновцы все как один положительно закивали головой. — Я могу предложить два варианта,— сказала Капа и поглядела на своих кумиров; она держала руки перед собой, а локти прижала к себе; Рамштайновцы переглянулись, даже Пауль удивился. — Могу дать из магазина и... Могу сделать сама. — Вы умеете делать кфас?— удивлёно произнёс Тилль. Капа кивнула. — Да, но он... В общем, нужно долго ждать. Очень долго ждать. Около трёх дней. Или больше. Немцы задумались. Некоторые, например Пауль и Шнайдер, заспорили. В итоге победил второй вариант. — Лучше подождать, чем спешить,— утвердил спор Тилль. — У нас говорят так: Поспешишь — людей насмешишь,— сказала Капа, вторую часть предложения проговорив на русском, но потом стала говорить на языке "истинных арийцев". — Если перевести на немецкий, то получится так: Если ты будешь спешить, то люди станут смеяться над тобой. — Слышал, Рих?— толкнул в бок соло-гитариста Шнайдер и улыбнулся.— Запомни. Круспе только фыркнул и втоптал окурок в землю. Оливер решил вернуться в дом, Флаке устремился за ним. Остальные же приземлились на скамью. — А как сделать кфас?— вдруг с детским любопытством спросил Рихард. — Да, мне тоже интересно!—так же воскликнул Пауль. — И мне,— радостно сказал Шнайдер. — Ну, и мне придётся послушать,— вздохнул Тилль. Он закурил сигарету. Ему тоже хотелось узнать рецепт этого странного напитка, похожего на газировку известной марки, но не такого насыщенного газами и сахаром. К тому же, он лучше других напитков утоляет жажду, как убедились эти немцы. Тилль скрывал своё любопытство за равнодушием. Капа немного растерялась. Костя же встал со скамьи и подошёл к девушке, опустив голову и засунув руки в карманы. Рамштайновцы распределились по всей площади скамьи, но вскоре кайфу пришёл конец: вернулись клавишник и басист. Они тоже сели на скамью, и мужчинам пришлось немного потесниться. — Ну... Нужна вода, дрожжи, сахар, хлеб,— сказала Капа, пожав плечами. — И это всё?— по-детски сказал Рихард. — Это всё смешать и всё? — Нет. Есть некоторые нюансы. Точнее, хлеб должен быть как уголь, а напиток должен стоять в тепле. — То есть хлеб должен сгореть? Чтобы был чёрным даже внутри? — Да. Рихард выпрямился и скривил лицо в удивлённой гримасе. — Когда всё смешается, то нужно будущий квас поставить в тёплое место на три-четыре дня. А потом можно будет пить,— продолжила Капа. Он стояла, перенеся вес на одну ногу и схватив левый локоть. — Я представлял себе это по-другому, — в полтона сказал Пауль. — Что-то мне расхотелось его пить,— тихо сказал Флаке. — Так! Не начинай! — возмутился Шнайдер. — Да, господи, я пошутил!— воскликнул Флаке.— Пошутить нельзя? Все решили промолчать. Вдали послышался шлепок кнута. — Скот гонят,— задумчиво произнёс Костя, глядя куда-то в сторону предполагаемого источника звука. И точно: чья-то корова громко замычала, и послышался топот толпы овец. Капа кивнула рамштайновцам, мол, я сейчас вернусь, и стала уходить, как услышала своё имя. — А можно с Вами?— это был Оливер. Другие участники группы смотрели на него как на ненормального, но промолчали. У Оливера, не смотря на его свиду спокойную и чуткую натуру, имеется взрывной характер. И все это хорошо знают. Однажды этот "белый и пушистый" поколотил соседа, который просто слушал громко музыку. Ночью. Не обращая внимания на просьбы Риделя выключить самодельную дискотеку. Тогда сосед с лёгкого движения тяжёлой руки басиста превратился в отбивную. Итак, Оливер отправился с Капиталиной и Константином. — Они смотрятся как отец с детьми,— заметил Шнайдер. Все согласились. Всё время, пока двое друзей ждали своих животных, басист бегал от куста к кусту и фотографировал всё, что движется. Остальные жители села с недоумением косились на преследователя маленькой голубой бабочки, который не замечал ничего, кроме предмета своей будущей фотографии. — Это кто?— спросила высокая и толстая женщина в белом платке, повязанным на затылке. Она подошла тихо, со спины. — Фу, тёть Валь, Вы меня напугали!— дёрнулась Капа. Она повернулась к ней лицом и схватилась за сердце. Женщина оперлась на свою палку и поправила прядь светло-русых волос, которые вырвались из-под платка. Для своих сорока лет она выглядит очень молодо, лет на тридцать три. — Это? Это турист. — Я вижу. Вон как за бабочкой гоняется. Точно не наш. — Ага. Он немец. — Немец? Чего-то у него рожа знакомая. Не могу вспомнить... Тётя Валя замолчала, продолжая наблюдать за Риделем, который уже снимал идущий скот. Впереди стада бежали козы Капы. Её семья единственная во всей округе, кто вообще держит этих животных. — А! Вспомнила!— воскликнула женщина.— Я, когда ездила к тёщеной сестре, у её сына видела плакат, где была его мордашка. Какая-то известная группа. — Да, это "Rammstein". — Rammstein? Во даёт! И чего им тут у нас надо? В глуши-то такой,— сказала тётя Валя и, не дожидаясь ответа, стала звать своих овец и корову, отходя от неё. Тем временем к девушке подбежали её козы, которые привыкли, что у хозяйки всегда есть лакомство. И вправду, у Капы неизвестно откуда появился кусочек хлеба, которым она угощала своих любимцев. Корова же не стала подходить к девушке, а сразу направилась в сторону дома. Капа искала глазами Риделя. Она решила немного подождать, пока вся эта толпа разойдётся и остановилась. "Смешались в кучу кони, люди..."— подумала девушка, глядя на стадо животных вперемешку с людьми. Оно разорвалось на две части. Одна направилась дальше по асфальту, а другая слезла с дороги вниз, к маленькой речушке, протекающей поперёк этой самой насыпной дороги. Оливер не заметил, что потерялся. Следуя потоку, он вдруг остановился и стал осматриваться. Нигде не было Капы. И Кости тоже. Но вдруг на насыпь поднялась девушка и, увидев Риделя, помахала ему, мол, идите сюда. Оказывается, он ушёл не очень далеко. Мужчина выключил фотоаппарат и последовал за девушкой. ... Наступил вечер. Солнце ещё и не думало заходить, хотя часы показывали пять часов с хвостиком. На улице была по-прежнему жара, но не такая сильная и душная, как днём. Термометр показывал двадцать пять градусов. Музыканты вышли на улицу. В коридоре они встретили Капу, которая собиралась войти в дом. Она протянула Паулю флакон со спреем от комаров и клещей и молча вышла. Там, на улице, немцев ждали ребята и лошади. Скакуны были все как на подбор: стройные, вычищенные до блеска, с новой амуницией, с живостью и грациозностью во всех движениях. Кони терпеливо ждали своих всадников. — Садитесь, пожалуйста!— вежливо сказала Капа. Она уже сидела на лошади с красивым окрасом: мышастой масти, которая на солнце казалась стального цвета, но шерсть на солнце отливала чёрным. У животного были крепкие, точёные, стройные ножки, на концах которых находились чёрные аккуратные копыта. Из-под косматой чёрной чёлки выглядывали голубые глазки, в которых горел огонь и тяга к безудержному бегу. Сжатые губы энергично двигались: ложадь жевала удила. По всем признакам это кобыла. Костя тоже сидел на коне. У него мерин бпройдутыл так же необычной масти: весь чёрный, а грива белая. Такая масть называется игреневой. Конь стоял спокойно, как статуя, лишь иногда громко вздыхая и немного раставив длинные толстые ноги. Рамштайновцы, вдоволь набрызгавшись отравой, стали садиться на лошадей. Тилль выбрал себе крупного, мускулистого коня воронной масти. Шнайдеру понравился рыжий мерин с белым в крапинку крупом. Оливер сел на высокого и худого коня чубарой масти. Паулю понравилась буланная кобылка, которая была пониже остальных лошадей, но не уступала в бойкости характера. Флаке выбрал себе высокого полностью чёрного поджарого коня, на задней ноге которого красовалось белое пятно, называющееся "носочек". Рихарду осталась кобыла караковой масти. Когда отправились в путь, Костя заметил, что паулевская кобылка начала дурить: гарцует, выгнув шею, идёт боком, не слушается седока. Парень подвёл свою лошадь к ней, схватил Буланку ( так звали кобылу) за загривок, подняв ей голову, что-то шепнул ей на ухо... Кобыла ещё немного погорцевала, но вдруг перестала, и пошла спокойно. Пауль остался в недоумении. Как и Рихард, ехавший рядом. — Словно колдун!— шепнул он Ландерсу. Вообще всадники выстроились в три ряда, сами не зная почему. Но Капа попросила выстроиться в колонну по два, так как намного удобней перемещаться по тропкам, по которым они пройдут. Пройдя по еле заметной тропинке, которая шла прямо от крыльца позади дома, они вышли на песчаную дорогу и свернули вправо. Капа с Костей ехали впереди, во главе колонны. Далее рядом шли Пауль с Рихардом, за ними Тилль и Шнайдер, а Флаке с Оливером досталось место во хвосте. Все ехали в молчании. Сухой утоптаный песок гремел под копытами. Дорога тянулась ровная, как стол. Лишь иногда можно было встретить небольшую ямку. Слева, совсем близко от дороги стояли разноцветные домики, да и те быстро закончились. Справа немного в отдалении, в том же ряду, где и гостевой дом, тянулась вереница зданий. Самих домов не очень было видно, лишь пристройки, называемые дворами, и огороды. Тилль заметил, что один из домов стоит не так, как другие. — А почему этот дом так бок стоит?— громко обратился к девушке Пауль. Капа остановилась, посмотрела на него и улыбнулась оттого, как сказал немец. Её лошадь стала перебирать ногами и закачала головой. Все остановились. — Нет! Нет! Продолжайте! Я... не хотела всех останавливать!— проговорила Капа. Музыканты недоумённо продолжили движение. Девушка сравнялась с Паулем и ответила, что этот дом самый старый и был построен первым во всей деревне. И да, это именно её дом. Ещё немного проехали в молчании. Капа снова встала во главе колонны вместе с Костей. По пути всадникам встретились три берёзки на окраине небольшого поля, принадлежащему дому без огорода. Они росли в один ряд. Такие высокие и стройные, с белёсыми стволами, что взгляд невольно поднимался посмотреть, что там на макушке. За ними дорога шла вниз и вправо, но ребята решили свернуть влево. Где росла такая высокая трава, что скрывала всадников по самые... сёдла. Костя внезапно остановился и развернул лошадь лицом к идущим. Он решил пойти самым последним, чтобы никто вдруг не отстал. Как оказалось, эта высоченная трава скрывала хорошо протоптанную и широкую дорожку. Кобылка Пауля снова начала дурить, но, услышав предупреждающий голос Константина, перестала. Тут встала ещё одна проблема: конь, на котором сидел Флаке, отказывался выходить на тропинку из-за маленькой лохматой чёрной собаки, которая с визгом вылетела из-под кустов прямо под ноги его лошади. — Э-э-э!— отрывисто сказал Костя, направляя свою лошадь к нему. Движение остановилось и некоторые, кто ещё не зашёл в море травы, обернулись. Конь задирал голову, мотал ей, приседал на круп и глухо ржал. Изо рта у него сыпалась белая пена. Флаке немного испугался и натянул поводья так, что коню пришлось присесть, задрать голову и попятиться назад. В это время к ним подоспел Костя. Он схватил поводья под самый подбородок и стал наклонять вниз конскую голову. Причём так сильно, что сам чуть не свалился с лошади, но вовремя удержался за седло. Конь перестал садиться и изогнул шею, всё ещё пуская пену изо рта и косясь красным испуганым глазом на него. — Тише, тише, тише,— полутоном повторял Костя. Он слез со своего коня и снова схватил лошадь под подбородок за уздечку. Флаке всё это время сидел с испуганным видом и даже отпустил поводья. Все молча наблюдали, как Костя гладит морду коню и разговаривает с ним так, что было слышно бормотание, но разобрать слова было невозможно. Даже Флаке. Лошадь действительно успокоилась. Она прильнула головой к костиному телу и томно вздыхала. А парень тем временем стал гладить одной рукой коня по затылку. Второй он поглаживал ганаши. — Хассан,— уже громче начал говорить Костя; его голос принял хвалющую интонацию.— Хассан! Тихо, успокойся, мой милый! Тише. Мальчик мой, тише. Наконец, когда он окончательно убедился, что конь успокоился и больше не будет вытворять фокусы, сел обратно на свою лошадь и жестом попросил Флаке следовать за остальными. — Точно колдун!— тихо сказал Рихард. Вообще, все рамштайновцы были удивлены этим зрелищем. — Вот русские! Такого и в цирке не увидишь. Я не удивлюсь, если он и с медведем будет так себя вести,— проговорил Оливер. Он ехал прямо перед Флаке. Его конь тоже рванулся от собаки, но быстро врезался грудью в зад шнайдеровского мерина и успокоился. Сейчас он мирно жевал траву. Движение возобновилось. Флаке теперь сидел и недоверчиво смотрел то на затылок, то на уши своего скакуна, боясь, что он снова чего-нибудь испугается. Позади него ехал Костя, уже готовый опять успокоить лошадь. Он знал, что клавишнику достался очень пугливый конь. Парень вспомнил, как он познакомился с этой лошадью. На тот момент ему было восемь лет. Костя тогда вместе с родителями поехал в город, а по пути они заскочили на скотобойню. У его родителей были там знакомые. Пока они разговаривали, Костя прогуливался между стойл, где находились животные, которые должны пойти на убой. Там стояли в основном коровы, старые и больные, но были и лошади. Вид у всех был ужасный: тощие, с торчащими костями и облезлой шкурой. Все жалобно кричали, так как жутко хотели есть. Костя, пройдя несколько стойл, не смог выдержать увиденного ужаса. Поэтому он зажмурил глаза, заткнул уши и почти наощупь отправился к выходу. Вдруг он наткнулся на дверь. Мальчика остановил громкий шум, будто от двери отскочило неведомое огромное животное. Это и был Хассан. Тогда ему едва ли исполнился год. Тощий, облезлый, с забинтованными ногами и царапинами от клыков и когтей по всему телу. Под тонкой чёрной шкурой чётко прорисовывалось каждое ребро. Он произвёл на Костю сильное впечатление. Конь шарахался от каждого резкого звука или движения, испугано косился на всё, что двигалось, водил ушами, словно локаторами. — Что, понравился жеребчик?— спросил тот самый знакомый родителей, начальник скотобойни. Костя испугался: мужчина подошёл тихо, незаметно для своей полноты, и тем более громко и резко спросил мальчика. Когда тот испугано отшатнулся, он засмеялся. Засмеялся так, что его огромный пивной живот затрясся как желе. — Дядя Миша, а почему он всего боится?— спросил Костя. — Хе. Его очень сильно напугали. — А кто?— допрашивал мальчик. — Волки,— ответил мужчина. — Волки?— удивился Костя.— А как? — Ну, тебе не понравится эта история,— задумчиво произнёс дядя Миша. — Ну расскажите! Ну пожалуйста! Прошу!— взмолился Костя. Он стал прыгать, схватившсь за рукав жирной руки начальника скотобойни. — Ладно,— вздохнул мужчина.— Его привезли два дня назад. Он был очень напуган. Так же, как сейчас. Чтобы перевести его в другой денник, его пришлось усыпить. Представляешь? Так он всего боялся. Его прежние хозяева отказались от него. Они боялись, что этот конь либо умрёт от ран, либо заболеет бешенством. На него подавали большие надежды, ведь он породистый. — Породистый? Это как? — У него очень знаменитые мама и папа. А так же дедушка с бабушкой и прадедушка с прабабушкой. — И даже пра-пра-пра-пра-прадедушка и столько же бабушка? — Хе-хе!— засмеялся мужчина.— Может и так. Слушай дальше. Я поинтересовался, почему он всего боится. Мне рассказали историю. Однажды ночью на табун лошадей напала стая очень голодных волков. И съела небольшую часть стада. В основном маленьких жеребят. Остальных они покалечили: покусали так, что лошади умирали от потери крови. Особенно жеребята и молодые скакуны. Среди них и оказался этот конь. Ему забинтовали ноги и привезли сюда. Его бывший хозяин говорил, что этот жеребчик мог бы стать чемпионом. — Потому что у него знаменитые мама и папа?— спросил Костя. — Ну... да. Видишь, — мужчина указал на коня, который забился в угол, вытянул шею и испугано слушал людей, раздув ноздри и косясь глазом. — у него такое тело, что он может хорошо и красиво бегать. — И очень далеко? — И очень далеко. — А почему он не станет чемпионом, как его родители? Они ведь тоже чемпионы? — Потому что он не сможет теперь бегать. Потому что у него болят ноги. Скоро прийдут результаты проверки на бешенство и мы его... того. — Дядя Миша!— взмолился Костик.— Не убивайте его, пожалуйста! Он вылечится! Я обещаю! Ну пожалуйста! — Не могу. Так положено. Но... Я могу его продать. Но его врядли кто такого купит. Посмотри на него: он не красивый. — Он красивый! Я чувствую! Он классный конь! Ну пожалуйста, не убивайте его! Мужчина хмыкнул и отвернулся. К ним подходили родители Кости. Мать спросила, что за шум и гам. Маленький Костя захныкал и стал по-детски рассказывать только что услышанную историю. — А потом дядя Миша хочет его убить, потому что он не красивый!— прибавил он в конце.— А я не хочу! Он же красивый! Я вижу! У него ноги совсем скоро перестанут болеть и он сможет хорошо бегать! Только, пожалуйста, не убивайте его! Родители молчали. Они посматривали то на своего сына, то на начальника скотобойни, то на жеребчика. — Но, милый...— тихо сказала мать.— Понимаешь... он, возможно больной, и... — Я его вылечу! Мы позовём доктора и он точно его вылечит! Отец улыбнулся. Мать продолжала: — Понимаешь, он... От этой болезни не лечатся. — Лошади не болеют раком, как люди. Вы сами говорили между собой, что тётю Лену можно было спасти! Так же можно спасти и этого коня! — Тётю Лену можно было спасти только отрезав ей ногу,— включился отец.— А лошади не смогут жить, если им отрезать все ноги. — Игорь!— толкнула мать мужа в бок.— Он ещё ребёнок! — Ты посмотри, как он рассуждает! По-детски, но здраво! Он видит что-то такое в этой лошади, чего мы не видим. Можно уже начинать его приручать к жизни. Пусть знает, что окружающий мир состоит отнюдь не из розовых красок. Мать молча отвернулась и зашагала к выходу. — Делай, что хочешь! — Ха! Слушай, Мих, когда прийдут результаты, ты звякни мне. Если он здоров, продай коня мне,— сказал отец. Последнее предложение он проинёс шепотом прямо на ухо своему другу. Тот кивнул. По дороге домой маленький Костя сидел надутый и смотрел в окно. Той ночью ему снился кошмар. На девятый день рождения, который случился через неделю после знакомства, ему подарили того самого жеребчика. Костя помнит, как радовался этому подарку. Прошли годы, прежде чем конь научился не бояться каждого шороха. На ногах у него остались шрамы, как и на теле. Теперь Косте оставалось только одно— отучить Хассана бояться всех собак. И он над этим работает. Долго и упорно. Естественно, обходится не без травм. На ноге у него красуется огромный отпечаток от копыта, который он скрывает бриджами. Тогда Хассан лягнул его, испугавшись щенка, который внезапно подскочил к коню, готовый поиграть. Костя не заметил, как погрузился в воспоминания. А к тому времени, как он очнулся, все вышли уже на широкую дорогу и путники снова выстроились в колонну по два. По бокам тянулись к небу ели, сосны и несколько берёз. Где-то стучал дятел. Несколько мгновений прокуковала кукушка. Кое-где трещали сороки. Казалось, что небо опирается на этот лес. — А куда мы едем?— спросил Рихард. — Никуда,— оптимистично сказала девушка. Она обернулась на музыканта и улыбнулась, увидя как тот удивился. — Мы не заблудимся. Я хорошо знаю этот лес. Он маленький и красивый,— говорила она, облокотившись на круп своей лошади. Вдруг её внимание привлёк Костя, который упрямо рысил через кусты к ней. — Я надеюсь, что ты не поведёшь их на Орловку,— полутоном произнёс он, когда головы их скакунов сравнялись. — Нет, конечно. Я что, дура?— так же ответила девушка. — Вот именно, что ты дура, каких поискать надо. Почему мы идём по проклятой дороге? Сейчас же хреновое время!— перешёл на шепот Костя. Он обернулся. Пауль и Рихард недоумевающе смотрели на этих двоих и прерглядывались. — Да знаю я! Я хочу им показать то место!— зашептала Капа. — Фу!— выдохнул он.— Я уж думал, что ты хочешь... — Дурак!— весело сказала она, толкнув своего собеседника в плечо. Он остановил лошадь и подождал, пока все пройдут, а затем снова встал в конец колонны. Через некоторое время всадники остановились на развилке. Капа повела всех налево, через кусты. Вскоре дорога сузилась до маленькой едва заметной тропки. Она вывела на крохотную полянку. Солнце играло в ветвях, лучи кругами падали на траву. Было светло, но не так ярко, чтобы зажмуриваться от бьющего в глаза света. Среди раскоряченных берёз и елей прямо посередине поляны стоял старый немецко-фашистский танк. Ржавчина ещё не успела пожрать всю конструкцию: кое-где сохранилась краска, да и корпус был ещё крепок. Отчётливо была видна свастика. Не трудно понять, что танк подорвали: дуло сильно опущено, еле держится, гусеницы разорваны, видны следы горения, так как ржавчина поработала здесь хорошо. Немцы удивлённо уставились на этот танк. — Я думал, что следы войны давно... пропали... — словно очнулся от оцепенения Пауль. От удивления он даже забыл русский язык, поэтому и сказал по-немецки. Он стал слезать с лошади. Остальные последовали за ним. Костя же остался в седле. — Нет, как видите,— простодушно сказала Капа; она первая слезла с лошади и сейчас пробиралась сквозь невысокую траву к танку.— Даже сейчас продолжают находить такие вещи. — И давно он здесь?— спросил Флаке. — Точно не знаю. Надо навести справки,— девушка уже сидела на корпусе и мило улыбалась рамштайновцам. Оливеру пришла мысль о групповом фото. Долго мучиться не пришлось: эти немцы умеют позировать (благодаря годам тренировок), да и Капа с Костей не отстают от них. Проблема возникла из-за того, что некому было фотографировать. Благо, фотоаппарат у Оливера был с таймером. Когда всё было уже готово, снова отправились в путь. Тропка опять разрослась до широкой дороги. Вскоре путникам встретился старик лет семидесяти, шедший прямо поперёк дороги. Он был среднего роста, одет в старый пиджак и брюки, которые были направлены в резиновые сапоги. При себе старик имел палку, на которую опирался. Двигался он чётко, уверенно, как будто ему меньше пятидесяти лет. — О! Здрасте, дед Боря!— крикнула Капа ему.— Какими судьбами? — Здрасте, здрасте! Да вот, зверя ищу,— сказал старик и улыбнулся. Он остановился и оглядел с ног до головы немцев. — А коли найдёте? — Да я его палкой (он сделал жест будто бьёт кого-то), и всё!— сказал он и громко засмеялся.— На то и ищу. Да ладно тебе! Я не собираюсь охотиться. Капа широко улыбнулась. — Ну, бывайте! — Давайте!— старик махнул рукой и ушёл куда-то в ближайшие кусты. — А! Стойте, дед Боря!— внезапно крикнула девушка. — Ась?— донеслось из-за кустов. — А Лёха здесь? — Да вот я его и ищу,— сказал старик и вылез из кустов.— Если встретите, угостите. — Хорошо. До свидания!— ответила Капа и взяла непонятный свёрток. Старик попрощался и отправился дальше. Теперь уже по дороге. Видимо, в сторону своего дома. Дальше несколько минут ехали молча, пока Рихард не спросил, кто это был. Капа ответила, что это местный лесник и что он до сих пор ухаживает за лесом, даже будучи на пенсии. — А сколько ему?— поинтересовался Шнайдер, который вовсю слушал девушку. Он чуть привстал в седле и вытянул шею. Несколько волос с чёлки упали ему на глаза, но он одним движением головы убрал их. — Ой... Восемдесять семь,— громко сказала девушка, снова облокотившись на круп идущей лошади. Рихард только сейчас заметил, что она в наушниках: один выпал из уха. Или она его специально вытащила. Или не одевала совсем. "Интересно, что она слушает?"— подумал Круспе. Он даже представить себе не мог, что сейчас в её наушниках как раз играет "Emigrate". Капин плейлист состоял из песен абсолютно противоположных жанров: от классики до рока. Причём из четырёхсот пятидесяти восьми песен она слушает максимум сотни три, а знает наизусть около девяносто песен так, что может продолжить любую их строчку. Она почти никогда не расстаётся с музыкой. Как типичный меломан. Через минут десять путники выехали на странную поляну. Она была очень длинной. Складывалось ощущение, что здесь прополз огромный змей. Деревья казались выше, чем в остальном лесу; кустов вообще не было, а точнее они росли только по бокам. — Странное место,— сказал Тилль.— Такое ощущение, что здесь что-то волокли. Что-то очень большое и тяжёлое. — Не совсем, — ответила Капа. Она сравняла свою лошадь с конём Тилля. — Не совсем,— повторила она.— Здесь раньше была дорога. Она связывала мою деревню и соседнюю. Сейчас, как видите, её не используют, причем очень давно. Между прочим, новая дорога занимает гораздо больше времени, чем старая. Не понимаю, почему её закрыли. Капа старалась говорить громко, чтобы слышали все. Смотрела перед собой, изредка обращаясь к Линдеманну. Тилль вместо ответа пожал плечами. Он, наоборот, смотрел больше на девушку, чем на дорогу. Как и Шнайдер. Внезапно вдалеке из леса вышел лось. Он шёл не спеша, словно гулял. Девушка сразу заметила его. Она вытянула шею, привстала в седле и пустила лошадь рысью, пока внезапно не остановилась. Лошадь повернулась боком и выгнула шею. — Да ладно!— прошептала она, но вдруг ласково прокричала.— Лёха! Лёха! Лёха! Лось остановился, поглядел на неё, понюхал воздух. Капа ещё раз позвала его. Лось двинулся к ней. Тем временем, лошади рамштайновцев уже сравнялись с девушкой. Капа, не глядя на них, но зная, что они рядом, вытянула руку куда-то вниз, словно хотела погладить кого-то. Колонна остановилась. Не отрывая глаз от лесного зверя, Капа достала тот самый свёрток, который дал старик, и вынула оттуда хлеб. Лось подошёл так близко, что лошадь невольно отодвинулась. — Лё-ошка! Лёшенька! Хороший!— приговаривала девушка и маленькими кусочками кормила лося. Музыканты тем временем молча негодовали. Слышен был только звук затвора фотоаппарата Оливера. Даже птицы замолчали. — Никто не хочет прокормить его? — спросила Капа, не сводя глаз с лесного зверя. К её удивлению, вызвались все немцы. Девушка раздала каждому по кусочку, и рамштайновцы, смеясь и переговариваясь между собой, аккуратно кормили дикое животное хлебом. Шнайдер тайком оторвал маленький кусочек такого хеба и съел его. Но через мгновение выплюнул: хлеб был очень солёным. Радуясь, что этот поступок никто не заметил (кроме коня, который изогнут шею и плкосился на своего всадника, мол, чего едой разбрасываешься?), барабанщик продолжил гладить сохатого. Когда весь хлеб закончился, лось фыркнул и удалился вглубь леса. Далее ехали молча. Верхушки деревьев зашумели, стало прохладно и как-то темновато. "На дождь что ли?— подумала девушка; она подняла голову, дабы удостовериться в отсутствии туч, но они медленно приближались.— Только этого нам не хватало! Успеем ли?"