Цветы для самурая

      – Я погляжу, у тебя там целый букет.       – Заткнись.       Лепестки, кружась, падают на дрожащую ладонь. Прикрыв в усталом изнеможении глаза, Хандзо медленно вдыхает, а затем также медленно выдыхает, безмолвно моля, что после этого порыва ему, наконец, дадут законное право немного отдохнуть. Но – увы! – очередная волна сокращений вновь заставляет согнуться пополам, и к выплюнутым ранее частичкам белоснежного нарцисса добавляются нежно-розовые бутоны вьюнка.       – Никогда не понимал, почему судьба уготовила тебе плеваться именно этими сортами, – Чуть наклонившись над ладонью, младший Шимада с интересом разглядывал получившееся цветочное ассорти. Разглядывал недолго, потому что старший почти сразу же сжал ладонь в кулак, убирая содержимое подальше от любопытных глаз, и Гендзи пришлось найти им другое применение – убрать самого себя от наглого взгляда брата Хандзо вряд ли удастся, а посмотреть на немую сцену загибающегося наследника престола Шимада мечнику только в радость.       Пожалуй, ханахаки – одна из тех странных вещей, которая, несмотря на нездоровый к ней интерес Гендзи, вряд ли когда-либо позволила бы ему себя понять. Само биологическое отсутствие логики уже давало брешь во всей структуре этой болезни, и первое время младшему Шимаде даже казалось, что Хандзо просто зачем-то наедается одними и теми же цветами, чтобы после красиво и эстетично поплеваться себе в ладонь. Но время шло, а приступы только усиливались, хотя Гендзи был готов поклясться – за всё время слежки старший брат НИ РАЗУ не засунул себе в рот ни лепесточка. А ведь младший следил, и следил почти постоянно – интерес заполз к Шимаде в душу почти незаметно. И с тех пор ни разу не покинул её.       Хандзо опирается на ножны и с усилием встаёт. Уж что, а игнорировать Гендзи он научился просто отменно. Хотя, учитывая состояние оного, неудивительно, что любая едкая фразочка со стороны зеленоволосого получала в ответ либо игнорирование, либо красноречивый и греющий душу братский посыл. Как раз в его духе. Ха.       Самому же наследнику, мягко говоря, было совсем не до смеху. В груди рьяно жгло, а от слишком сильного и продолжительного кашля старшего Шимаду тошнило и качало. Второе, в большей степени, обуславливалось не столько самим кашлем, сколько выходящим из него головокружением, от которого, честно говоря, Хандзо уже и не рассчитывал избавиться. Вот же идиот. И что тебя только толкнуло голыми руками убирать тот букет? Полный провал.       Брат настырно что-то талдычит, похоже, будучи совсем не в курсе, что до сознания Хандзо доходит только боль. Уж чего, а усилившейся мигрени ему сейчас более чем хватало. В принципе, если бы старший Шимада и мог уловить нить монолога младшего, то всё равно уперто не стал бы в него вслушиваться – обычно кроме насмешек и подколов наследник не получал от мечника ничего вразумительного, из-за чего словосочетания «обращать внимание на болтовню Гендзи» и «зря тратить своё драгоценное время» стали чем-то вроде синонимов.       – Замолчи.       Хрип и сип, уже как по расписанию появляющиеся после подобных припадков, добавляли голосу Хандзо лишние десять-пятнадцать лет. Признаться, самого наследника это не шибко радовало – сейчас заранее стареть до такого возраста ему хотелось в последнюю очередь. Но, видимо, звук старика, донесшийся из гортани Шимады-старшего, заставил Гендзи переосмыслить своё отвратительное поведение и, наконец, закрыть свой рот, позволив брату относительно спокойно покинуть тренировочный зал.

***

      Закрывая за собой дверь, Хандзо прошел вглубь комнаты и почти сразу ощутил, как колени бессильно подкашиваются, заставляя наследника с грохотом свалиться на мягкий футон. Конечно, мягким он казался не всегда: раньше японец чувствовал подобное удовлетворение только после долгих усиленных тренировок, после которых мышцы болели, а кости жалобно ныли, умоляя хозяина хоть немного себя пожалеть. Сейчас же он чувствовал такое изнеможение практически постоянно. От бессилия хотелось выть. В голове гудело еще минут пять, после чего напряжение постепенно стало сходить на убыль. А, нет. Звук соприкосновения чего-то твердого с полом заставил новую волну боли ударить в виски, и Хандзо умоляюще заныл.       – Что, сушняк?       Кто бы сомневался.       Ехидный голос младшего брата бил и подкашивал сильнее любой мигрени, и наследник часто спрашивал: чем думали небеса, помещая это бестолковое чудо рядом? Возможно, это проклятье, снизошедшее на Шимаду за грехи, которые он каким-то образом успел совершить за два-три своих первых года существования. А может, это наказание за проступки его прошлых реинкарнаций? Конечно, вопреки присущим родной стране религиозным течениям, Хандзо сомневался в теории переселения душ: жизнь наследника мафиозного клана не подразумевала отречения от земного в целях достигнуть высшего просветления и избавить себя от бремени последующих перевоплощений. Но за всё время, проведенное с Гендзи, японец всё чаще молил о том, чтобы побыстрее завершить нынешний круг и перейти на новый, необремененный присутствием подобной выдающейся личности путь.       Но, похоже, сама выдающаяся личность была против. Нарушив все понятия личного пространства, чужой палец нагло ткнулся в щеку наследника, заставляя того с раздражением распахнуть глаза, уставившись в.. стакан. Кажется, с водой, но немудрено, если Гендзи уже догадался налить туда что-нибудь спиртное или щедро высыпать две-три упаковки слабительного. Рядом, собственно, сам виновник торжества: с интересом разглядывая палец, он будто пытался высмотреть что-то интересное и по-волшебному необычное – видимо, как раз то, что без проблем всегда можно собрать с лица старшего брата своим прикосновением. Нелепо хмурясь, младший самурай то складывал губы бантиком, то, наоборот, вытягивал их и тонкую нить, периодически покусывая нижнюю губу и выглядя при этом более чем комично.       И чертовски мило.       Судорога. Кашель. Опустив взгляд, Хандзо ощутил, как сердце пропустило удар: на футон падает оборванный вьюнок. Наследник успевает среагировать, накрыв его рукой, но по серьёзному вздоху Гендзи понимает, что всё равно просчитался.       – На днях я вычитал, что вьюнок означает напрасную любовь. – Брат наклонился, пытаясь заглянуть наследнику в глаза. – Может, всё-таки посвятишь меня в подробности?       Может, всё-таки заткнёшься?       Несмотря на мелькнувшую мысль, Хандзо так и не смог открыть рта: непривычно тревожная интонация брата окончательно выбила из колеи, и наследник с ужасом почувствовал, как стремительно теряет контроль.       Взгляд упорно упёрся в руку, и старший Шимада понял, что просто не может найти в себе силы посмотреть в ответ. Внушая себе, что это банальное нежелание видеть очередную насмешливую искру, прыгающую в радужке зеленоволосого черта, наследник всё равно предательски чувствует, как между рёбер его с силой раздирает страх. Глупый, банальный детский страх увидеть в привычно-добрых глазах родного человека холодную серьёзность. Серьёзность, направленную исключительно на благо, но причиняющую необоснованную душевную боль. Хандзо знал, что она всегда сопровождается аккуратным вкрадчивым голосом, и, будь он глухим инвалидом, то даже не стал бы и стараться вслушаться в то, что говорил ему брат. Только, к сожалению, слух, столь важный во время тренировок, стал просто добивающим во время монолога и последующего за ним вопросом Гендзи, поэтому, окончательно сокрушенный, наследник просто зажмурился и рвано выдохнул.       Пожалуйста, замолчи.       – Хандзо.       Пожалуйста, прекрати.       – Хандзо.       Пожалуйста..       – Хан..       – Оставь меня.       Наследник ожидал, что, не удовлетворив потребность в желаемом ответе, вновь разбудит в младшем брате былое колкое ехидство, которое впоследствии без труда сбросит с плеч злосчастное напряжение. Но Гендзи молчал, заставив груду камней только сильнее навалиться на старшего Шимаду. Наконец послышались звуки, – к сожалению, не насмешки или глупой шутки, а шуршания быстро расправляющейся юкаты, – и звук резких удаляющихся шагов с последующим хлопком задвигающегося сёдзи оповестил Хандзо о том, что его просьба была великодушно выполнена. Хотя, несмотря на столь странное для Гендзи повиновение, всплывшее чувство беспокойства совсем не торопилось покидать тело, и японец, разочарованный в потере собственного контроля, раздраженно вздохнул.       Невероятно. Ты снова облажался.       С осторожностью открыв глаза, наследник, к собственному удивлению, наблюдал всё тот же неизменный стакан. Методом необдуманной пробы он всё-таки убедился, что внутри действительно была налита обычная вода. Приятная прохлада спустилась по пищеводу, смывая остатки горечи в желудок, и Хандзо вновь закрыл глаза, отставляя стакан и переворачиваясь на спину. Боль окончательно утихла. Мысли уплывали.