Багровый с серебряной подкладкой

      Гермиона Грейнджер-Уизли позволила своим глазам закрыться на благословенную секунду, в то время как лёгкий ветерок взъерошил её непослушные кудри, обрамляющие слишком тонкое лицо. Она сделала глубокий вдох и с большим трудом попыталась забыть, где она, забыть всё то, что произошло за последнее время. Она на секунду подумала, что если просто попытается хоть немного, то сможет заставить себя поверить, что она где-то в другом месте, далеко отсюда, что не было этих шести лет и всех их потрясений. В некоторые дни было почти легко позволить воображению покинуть её так же, как и других, но сейчас это было невозможно. Она снова открыла свои карие глаза и вздохнула. Улицы восточного Лондона были завалены мусором, а в некоторых переулках выставлены ящики. Она знала, что было в этих ящиках, знала, как теперь приходится волшебникам и ведьмам, живущим в нищете на грани смерти и голода. Она знала: то, что её ждёт — только из-за её статуса. Она знала, что и семья Уизли была в опасности из-за неё, все из-за… Она взглянула на свои сухие тонкие пальцы левой руки, на которой сверкало тусклое золотое кольцо — обещание Рона любить и беречь её, пока смерть не разлучит их. Слёзы наполнили глаза, в то время как она попыталась подавить всхлип. Это обещание и эти клятвы… Они были последними счастливыми моментами, которые она могла вспомнить. То, как Рон улыбался в день, когда надевал кольцо ей на палец, и то, как она почувствовала вкус его губ, когда наклонилась над больничной кроватью, нежно целуя его. Неужели прошло уже пять лет? Пять лет со дня их свадьбы и ночи его смерти? Неужели она настолько долго не видела его улыбающегося лица и не слышала его смеха, в который так влюбилась? Она остановилась на краю переулка, который вёл к переполненной квартире, где они жили вместе с семьёй Уизли. Со всеми членами семьи Уизли — по крайней мере с теми, кто выжил в битве за Хогвартс и за все эти годы. Позади себя она услышала мягкий голос Джинни, которая что-то тихо шептала младшей дочери Лили. Гермиона ждала двух своих спутников, её карие глаза мерцали, бегали по широкой улице, где она увидела двух мужчин, одетых в чёрно-зеленую одежду — цвета, указывающие на высокий ранг их должностей в Министерстве. Они были одеты в дорогие чёрные мантии и соответствующие блестящие сапоги. Один из них вынул палочку. Мужчины разговаривали между собой, но она не могла различить, о чём именно шёл их разговор. Прошло достаточно много дней, она успела привыкнуть — успела узнать. Они обыскивают улицы, как мусорщики, выискивая оппозицию режиму Волдеморта. Охота шла за полукровками и магглорожденными, а также за всеми теми, кто был их соучастниками. Гермиона знала, что теперь больше нет смысла доверять людей таким, как она. — Мамочка, я соскучилась по Норе, — тоненький голос Лили ударил по душному воздуху. Джинни присела на корточки, чтобы поговорить с дочерью, попутно убирая мягкие волосы с её лица. Джинни и Гермиона были ошеломлены ярко-зелёным взглядом Лили — зелёный, который был так похож на цвет глаз её покойного отца. О, Гарри… Всё должно было быть иначе. Однако Гермиона решила не озвучивать свои мысли вслух: они бы не принесли в их жизнь ничего, кроме страдания и серости. И все после смерти Гарри. Карамельные глаза Джинни наполнились волнением, заметив, как два чиновника Министерства остановились и посмотрели в их сторону. Ни один из них не сдвинулся с места, но это ничего не означало. Через несколько минут они могут быть мертвы — всё, что нужно сделать чиновникам — это взмахнуть палочкой. Все остальные вокруг уже были мертвы. Министерство не знало пощады в убийствах, не испытывало никаких симпатий и угрызений совести. — Я знаю, что ты скучаешь, малышка, но теперь это наш дом, — шёпот Джинни был тёплым; в нём не было того страха, который плескался в её глазах. Сердце Гермионы сжималось от боли, когда она смотрела на Джинни. Уже давно не существовало той девушки, которую она знала в течение долгих лет учёбы в Хогвартсе. Больше не было той блестящей улыбки и энергичной личности. Ушла даже огненная волна волос. Теперь они торчали неухоженной морковной паклей, обрамляя парой выбившихся прядок слишком тонкое и слишком бледное лицо — его невозможно было назвать здоровым. Гермиона понимала, что она такая же… Все они были такими. Еды всегда не хватало, чтобы накормить всех. Постоянный головокружительный голод стал привычкой, которая питалась сознанием. Они привыкли к мысли, что это явление стало для них постоянным и что голодать им вечно. — Но почему, мама? — Джинни боролась со слезами, прижимая маленькую девочку к своему хрупкому телу. — Я не знаю, Лили. Два чиновника теперь быстро переходили улицу. Поцеловав Лили в лоб, Джинни поправила её рваную юбку. — Мы не должны думать об этом сейчас. Мы должны быть спокойны, Лили. Теперь в её голосе звучал страх, и когда она встала, Лили бросилась к переулку, который вёл их к новому дому. Налетев на первого чиновника, она упала прямо перед его блестящими сапогами. Столкновение заставило девочку уронить мешок. В нём хранились ежедневные пайки пищи; они вывалились на тротуар вместе с апельсинами, яблоками и сэндвичами. — Кто это тут у нас… Куда это ты собрался, крошечный грязнокровный щенок?! Мужчина был низким и толстым с уродливым ощипанным лицом. Он кивнул в сторону Лили, которая начала плакать и тянуться к матери. В то время как Джинни подбежала к своей дочери, Гермиона бросилась на потрескавшийся тротуар, чтобы поднять еду, попутно опуская голову, чтобы не последовало ненужной боли. К этому она тоже привыкла. Она забыла, как защищаться, потому что они отобрали у неё палочку несколько лет назад. Она выучила на своём личном опыте и шраме на голове, что случается с ведьмами и волшебниками, которые бросают вызов чиновникам Министерства. Она не посмела спорить с ними по поводу статуса крови Лили. Она вообще не осмеливалась что-либо говорить и начала забрасывать фрукты в сумку дрожащими пальцами, борясь с грозившимися вырваться слезами. Она бы не заплакала. Она бы не подарила этим людям такого удовольствия. Гермиона затаила дыхание. Пожалуйста, уходите, ради Мерлина. Оставьте нас в покое. Но они всё ещё стояли на месте. Когда она потянулась к последнему бутерброду, другой чиновник протянул ей его, и она увидела его руку. Бледную с длинными пальцами. Его руки можно было бы назвать красивыми. Мгновение Гермиона не решалась брать сэндвич, уставившись на него так, как будто он был отравлен, но затем взяла его. В горле пересохло так сильно, что её губы едва ли смогли произнести «спасибо». Когда его чёрный плащ задрался над тонким белым запястьем, она заметила Чёрную метку и содрогнулась. Она поверила на долю секунды, что в мире осталась доброта, но, видимо, красивые руки не были признаком красивой души — и чёрная метка была ярким тому доказательством. Пожиратель Смерти. Некоторые из чиновников Министерства были ими, а некоторые нет — это не имело никакого значения, поскольку все они без исключения были жестокими и не имели ни капли совести. — Акцио! Заклинание, сказанное толстым чиновником, заставило сумку вылететь из по-прежнему трясущихся пальцев Гермионы и снова рухнуть на грязный тротуар. Она не издала ни малейшего звука. Иногда она всё ещё чувствовала, что в её сердце вспыхивает старая ненависть, но эти люди, это Министерство и этот новый мир, медленно истощили всю её страсть, оставляя только шелуху, оболочку той девушки, которой она была прежде. Чиновник смеялся так, будто сумка с рассыпанной едой была самым смешным зрелищем, когда-либо виденным им в жизни. Гермиона чувствовала себя униженной, ползая по улице и собирая еду, надеясь, что её хватит на всех. — У нас нет на это времени. Голос заставил Гермиону приостановиться, и она заметила, что Джинни, которая всё ещё сжимала Лили в руках, тоже оцепенела. Этот знакомый голос… Сквозь неё прошло холодное осознание того, что она знала этот голос, знала его откуда-то из прошлого. Знала… Не задумываясь, она подняла взгляд. Он был высоким и худым, лицо у него было бледным, а нос со временем потерял большую часть полноты. Единственное, что казалось осталось нетронутым, были его глаза — серебристые, как зимнее озеро и облака перед бурей. Мерлин… Гермиона изо всех сил пыталась отвести взгляд от этих глаз. Наконец, это произошло. Он прервал их связь, слегка ударив по пустой сумке. — Бери свои вещи, грязнокровка, и убирайся с наших улиц. Голос у него был холодным, а усмешка, очертившаяся на губах, заставляла его выглядеть ещё более суровым, чем он был. Гермиона была потрясена осознанием того, что мальчик, вместе с которым она столько лет училась, стал мужчиной. Она снова начала собирать еду, заливаясь румянцем, вспоминая об унижениях, через которые он заставлял проходить её друзей и её саму в Хогвартсе. Мерзкая маленькая грязнокровка… Она помнила даже то, как ей было стыдно, когда он называл её этим… ужасным именем. Теперь слышать это имя было так же привычно, как видеть бедность и смерть вокруг них. Если ты не был одним из них, ты был бы… Никем. Ничем. Дрожащими пальцами она снова собрала бутерброды и поврежденные фрукты, положила их обратно в сумку, изо всех сил стараясь видеть затуманенными глазами сквозь едкую пелену слёз. — А она неплохая — вон та, — сказал толстый чиновник, ударив Гермиону сзади и заставив её уронить один из апельсинов. Она поморщилась. Слишком много раз она чувствовала себя куском мяса — чем-то, что можно было заполучить. Она знала других, своих соседей, молодую женщину на той же улице, где она жила, которая использовала своё тело, чтобы зарабатывать деньги, но Гермиона ещё не поддалась такой жестокой судьбе. Гермиона подняла глаза, пылающие ненавистью. Время и новый мир унизили её — превратили в ничтожество, в бедную и голодную попрошайку на улицах, полных мёртвых и умирающих. Но эти люди, это Министерство, не смогли бы унизить её больше, чем она была унижена сейчас. Она бросила на чиновника взгляд. Он сунул ногу ей в лицо. — Целуй их, ты, грязная сука. Поцелуй их и скажи, что я лучше тебя, — приказал он, поднимая палочку. Гермиона сопротивлялась. Слева от себя она услышала испуганный голос Лили. — Оставьте Гермиону в покое! — Заткни своего ребёнка, рыжеволосая сучка! Джинни с ужасом посмотрела на Лили и шепнула ей, что хорошие дети должны быть спокойны, должны слушаться старших. В этот раз Гермиона слышала страх в её голосе: он был виден, ощутим… Осязаем. Она подняла голову и увидела толстого чиновника с палочкой, направленной на неё. Сопротивления не помогали — он схватил в кулак её кудри и потянул к себе так, чтобы она могла видеть его лицо. Он был изуродован: большой шрам тянулся по левой стороне щеки. Его крошечные глаза сверкали, как драгоценные камни. — Поцелуй меня, маленькая шлюха. Это была не просьба, а приказ. Гермиона почувствовала, как её завтрак грозился выйти наружу. Она сглотнула и закрыла глаза, дрожа от страха. — Поцелуй меня, или ты не получишь свою еду, и твои отвратительные маленькие друзья и семья останутся голодать, не так ли? Слёзы вырвались из закрытых глаз Гермионы, когда она вздрогнула от отвращения. — Империо! Сила, перед которой Гермиона не смогла противостоять, заставила её сделать три медленных шага вперед. Она начала чувствовать запах сигарет и пота — сразу захотелось вырвать, испортить его блестящие, новые сапоги, велеть ему идти в ад и оставить её в покое. Но она не могла, а ещё… — У нас нет на это времени! Она грязнокровка. Мерлин знает, какую болезнь они носят. Голос, который прорвался сквозь её испуганные мысли, принадлежал Драко Малфою. Её глаза приоткрылись. Гермиона не была уверена, должна ли она чувствовать облегчение или негодование — в любом случае она была рада, что это кончилось. Драко уже отвернулся от неё — он тянул за чёрные рукава своего спутника. — Пошли, — сказал он. — Мы опоздаем. Мужчина рассмеялся и отпустил, плюнув в неё. Гермиона отпрянула, споткнулась, скребя ногами по пустому тротуару, и пыталась не заплакать. Когда она отвернулась от своего мучителя, её снова встретили серебряные глаза Драко. Взгляд был кратким, но узнавание в его глазах читалось ясно. Он быстро кивнул в сторону отброшенной помятой сумки. — Возьми свою сумку и убирайся с наших улиц. Сердце Гермионы стучало от ненависти, страха и унижения. Оба чиновника ушли, не сказав более ни слова, оставляя Гермиону стоять на пустой улице. Поблизости сидели Джинни и Лили. Как только они остались одни, Джинни быстро встала с места и двинулась к Гермионе. — Ты в порядке? — прошептала она. Гермиона крепко обняла подругу, а затем — Лили, чтобы заверить их обеих в том, что с ней всё хорошо. Так и было. Раньше она была в худшем состоянии — это было ничто по сравнению с тем, — она привыкла проходить через подобное каждый день. Жизнь была такой с тех пор, как Волдеморт встал во главе Министерства. Таким было её будущее, насколько она могла его предвидеть.