Багровый с серебряной подкладкой

      Гермиона следом за Джинни поднялась по рушащимся цементным ступенькам в двухкомнатную квартиру, которую они делили с Артуром, Джорджем и Перси. Комнаты были тесными, с разбросанными по углам коробками с вещами и двумя грязными окнами — по одному в каждой комнате. Здесь они жили уже несколько месяцев — с тех пор, как Молли погибла, а Нору сожгли. Днём первая комната, с угольной плитой и столом, служила небольшой кухней. Ночью же она превращалась в спальню: там ночевал Артур с сыновьями. Во второй комнате, ещё более маленькой, с креслом и несколькими кроватями, Джинни и Гермиона спали вместе с Лили и её двумя братьями — старшими детьми Джинни и Гарри. Комната была крошечной и убогой, постоянно пахнущей мочой и потом. Пожар, уничтоживший дом Уизли и всё их имущество, случился всего лишь три месяца назад. Министерство Магии постановило: все чистокровные семьи, укрывающие магглорожденных «мерзостей», должны проследовать на допрос. Когда Артур Уизли отказался отправлять свою невестку в Министерство, на пороге их дома появились два чиновника. Они взмахнули палочками и произнесли — Инсендио. Спустя пару секунд Норы больше не было. А оставшаяся внутри Молли погибла в огне. Двух молодых женщин у двери встретили Джеймс и Альбус. Они тотчас же добрались до сумки с едой: слишком сильны были нетерпение и голод. Гермиона стояла неподвижно. Дети скакали вокруг неё, бегали от одной стены к другой, в крошечном пространстве — как река жизни. Джинни напоминала им о том, что едой нужно делиться с остальными, что все они должны съесть хоть немного, что больше до следующего дня им не достать. Вот до чего все они докатились. Гермиона боролась со слезами, теми же слезами, с которыми боролась весь день. Ещё усерднее её борьба стала с того момента, когда толстый чиновник Министерства напал на неё утром. — Плохой день, Гермиона? Джордж сидел за шатким столом, его лицо в обрамлении огненно-рыжих волос казалось бледным пятном. — Бывало и хуже. Она двинулась вперед, словно взволнованная словами Джорджа. Перси сидел на другой стороне стола, наблюдая за её полузакрытыми измученными глазами. — Опять чиновники? — спросил Артур, помогая своей дочери и внукам вынуть из сумки бутерброды. — Их было всего двое, — вздохнув, ответила Гермиона. — В следующий раз мы с Джорджем пойдём получать наши рационы, — вмешался Перси. Гермиона снова вздохнула, чувствуя себя виноватой. Она знала, что была причиной всего того, что произошло с семьёй Уизли. Они любили её достаточно, чтобы сражаться за её права — несмотря на то, что у магглов прав больше не было. Палочку Гермионы давно отняли: она не могла найти себе приличную работу и поэтому ей приходилось пользоваться гостеприимством Уизли — делить с ними кров и пищу. Она решила, что чувство вины было самым ужасным чувством в мире. — Нет, я могу сделать это сама. Её слова были твердыми. — Это меньшее, что я могу сделать для вас после всего того, что вы сделали для меня со времени смерти Рона. Одновременно с этими словами Гермиона посмотрела на свои тонкие пальцы, её затуманенный взгляд сосредоточился на левой руке — на золотом ободке кольца. Именно в подобные моменты она больше всего скучала по Рону — когда чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо. В моменты, когда она осознавала то, что была здесь одна. Одна среди всех них — лишняя. Осознание придавливало её, как тяжёлая могильная плита: скорее всего и жива она только благодаря тому, что Рон любил её достаточно сильно, чтобы жениться на ней и принять в свою семью. В свою чистокровную семью. Гермиона поняла, что всё это не имеет значения. Для внешнего мира и Министерства, которое изо всех сил пыталось искоренить всех тех, в чьих жилах не текла чистая магическая кровь. Разве имело значение то, что она была лучшей в своём классе? Что она была одной из самых ярких женщин своего возраста? Неужели в этом мире больше не было места состраданию и пониманию? Любви? Сочувствию? Справедливости? Она услышала, как стул с другой стороны маленькой комнаты процарапал деревянный пол, а затем Артур оказался рядом с ней и нежно взял её за руку. — Ты же знаешь, что мы любим тебя, как одну из нас. Ты — одна из нас. И всегда будешь ею. В течение последних нескольких лет Гермиона пыталась придать себе уверенности, снова и снова, но она всё равно чувствовала себя опустошенной. Слёзы наворачивались на глаза — здесь она была свободной. Здесь она могла свободно плакать. Хотя слёзы ничего не меняли. — Стоила ли я всего этого? Пожертвовать своим домом, переехать сюда? А ведь вы так любили свой дом! Потерять М-Молли… Как насчёт всех тех, кто умер? Разве вы не видите… Если бы не я… Это всё из-за меня! Своим пребыванием здесь я ставлю вас под угрозу. Они не остановятся, понимаете? Джордж встал с места. — Послушай, Миона, если мы не будем поддерживать друг друга сейчас, кто тогда сделает это вместо нас? Слова рассыпались по тихой комнате. Гермиона не смогла найти ответа, и никто больше не сказал ни слова. Дети переговаривались и смеялись за стенкой — достаточно далеко, чтобы их разговор был неразличим, но достаточно близко, чтобы сердце Гермионы сжималось от радости и боли. Джордж был прав: она любила семью Уизли, любила их так же сильно, как и Рона, и если бы не они, то её существование было бы невыносимым. Особенно в таком мире, каким он является сейчас. Она не видела своих родителей более семи лет, и больше не была уверена, живы ли они вообще. И всё же, если бы они выжили, прошли через все ужасы, которым подвергали им подобных, они наверняка не смогли бы вспомнить собственную дочь. В этом Гермиона была уверена. Семья Уизли была её семьёй. Она увидела, как нежно Джинни поглаживает волосы Джеймса. «Волосы, которые так похожи на волосы Гарри», — подумала Гермиона, почти рыдая в мыслях. И Альбус — маленький Альбус — единственный, кто унаследовал рыжие волосы матери. Пусть и характер его был точной копией отцовского. Три прекрасных ребёнка, свет жизни Джинни, свет, который так быстро и трагично погас для Гарри. Дети, которые заставляли своих дедушек и дядюшек смеяться. И Лили — маленькая Лили, которую так любила Гермиона. По крайней мере у Джинни были дети. А что у неё самой? У неё ничего не осталось от Рона, кроме памяти об их свадебной церемонии. А потом это… Это… В ту трагическую ночь они скрывались — вспомнила Гермиона. Вскоре после того, как Хогвартс пал и перешёл во власть Волдеморта, они убежали, надеясь снова собрать силы и снова встретиться с этим злом. Рон был ранен, и Гермиона делала всё возможное, чтобы перевязать его раны и облегчить бег. Они бежали. В течение недели они постоянно были в бегах, никогда не останавливались подолгу на одном месте. Гермиона давно забыла, каково это — поселиться в одном месте. Они оставались в бегах месяцами. Нога Рона даже под чутким контролем Гермионы никогда не смогла бы стать прежней. Но тогда это не имело значения — главное было остаться в живых. Ожидание будущего ничего не значило для них — никто не знал, что принесёт следующий день, будут ли они по-прежнему вместе, всё ещё будут живы… Гарри и Джинни поженились первыми — короткая и милая церемония. Тогда она уже была беременна Джеймсом. Через год настала и их с Роном очередь. Свадьба была единственным светлым воспоминанием Гермионы тех лет; она знала точно, что, если бы не дети Джинни, именно свадьба стала бы последним приятным воспоминанием в жизни. По крайней мере до тех пор, пока она продолжалась — ровно два часа. Затем раздался оглушительный звук взрыва — и Гермиона закричала. Позади себя она услышала болезненные стоны Рона, и через алый огонь смогла увидеть, как он горит, как огонь быстро распространяется по стенам, по ступенькам и по полу, сжигая всё на своём пути — это не было делом рук магглов. Кто бы ни стоял за происходящим, он нашёл их. И Рон… На самом деле, у Рона никогда не было шансов. Гермиона всё ещё слышала крики Гарри сзади, но не обращала внимания. Она споткнулась, остановилась, пытаясь найти Рона. Джинни плакала, прижимала Джеймса одной рукой к своей груди, а другую протягивала Гермионе и умоляла её сдвинуться с места, бежать. Им пришлось бежать. — Он мёртв, Гермиона, он мёртв! Мы должны уйти отсюда. Рон не смог выжить. Пожиратели Смерти каким-то образом нашли их — но как и откуда? — Гермиона не могла понять. Слова Джинни и её настойчивые уверения в необходимости не останавливаться и продолжать бежать, казались такими бессмысленными — как можно бежать, когда тебе некуда бежать? В ту ночь Гермиона потеряла всякую надежду — она начала верить в то, что всё на самом деле кончено. Со смертью Рона часть жизни Гермионы была погашена. Она всё ещё дышала, и в её груди всё ещё стучало сердце, но она была мертва. И хотя она никогда не говорила об этом вслух, её страх заключался в том, что скоро все вокруг неё будут такими же, как и она — мёртвыми и безнадежными. Однако надежда всё же оставалась. На день, на неделю, на месяц. После рождения второго ребёнка Гарри и Джинни, маленького Альбуса. А потом… До тех пор, пока Гарри жил, была жива надежда. Через три года после того, как Рон был убит, Гарри встретил ту же участь. Смириться со смертью Гарри было непросто не только Джинни, которая осталась матерью-одиночкой с тремя детьми и которая потеряла всякое желание двигаться вперед — но и всем тем, кто вложил всю свою веру в Мальчика-Который-Выжил. В Мальчика-Который-Умер… Гермиона вздрогнула, остановившись в дверях между крошечной кухней и ещё более крошечной спальней, где Джинни сидела в окружении детей. Они извивались вокруг её живота, напоминая Гермионе о том, что, несмотря на гибель обоих их мужей, у Джинни всё же остались дети. У неё всё ещё остались воспоминания и любовь. Гермиона ненавидела зависть, но… Это было именно то, что она чувствовала сейчас. Среди всепоглощающего чувства вины холодные, липкие пальцы зависти сжимали её сердце. У меня никогда не будет детей от Рона. Холод прокрался по её телу, когда она стояла, наблюдая за двумя маленькими мальчиками и крошечной девочкой. Как она любила их! Белая рубашка Альбуса была вся в крошках от сэндвича, который он таскал с собой. — Тергео. Слово, прошептанное Джинни, прозвенело в комнате громом. По приказу Министерства никто из ведьм и волшебников без палочки не имел права использовать магию — и всё же это был её маленький бунт против закона. Из-за того, что Уизли были убежденными сторонниками магглов, они тоже находились под жёстким наблюдением нового Министерства, а их палочки были конфискованы, как будто они являлись низшими из низших. Гермиона знала, что офис «Неправильное Использование Магии» отслеживал всех тех, кто не был чистокровным, и поэтому она не осмеливалась накладывать заклинаний. Тем не менее Джинни, похоже, получала удовольствие от своих мятежных действий. Рубашка Альбуса сразу же очистилась, и Джинни подняла глаза на Гермиону. Перед тем как снова заговорить, она молчала довольно долго, и теперь её голос был хриплым. — Малфой — один из чиновников, я никогда не думала, что увижу его снова. Её слова вернули Гермиону в реальность — к её унижению на улице и к его лихорадочному серебристому взгляду. Да, Джинни была права. Гермиона тоже думала, что больше никогда его не увидит снова. Её последнее ясное воспоминание о Малфое — Большой зал в Хогвартсе. Он сидел, сломанный и раздавленный, между родителями, а вокруг них царили смерть и разрушение. Трус. Такой же, каким она всегда считала его — грязный трус, который стоял перед неопределенным будущим, вырванный из роскошной жизни и выброшенный в невзгоды. В какой-то мере Гермиона хотела, чтобы он страдал. Страдал так же, как страдали все они сейчас. Как она надеялась на это! И всё же… Он выжил. Его семья осталась нетронутой. Он не потерял близких, не потерял жену. И теперь он пристроился на работу в Министерство и получил должность одного из ближайших советников Волдеморта. Ненависть наполняла Гермиону — чистая ненависть, которая, казалось, стирала из неё все другие эмоции. Она чуть не содрогнулась от мысли. Как жизнь несправедлива! Как неописуемо несправедлива: те, кто ничего не сделал, получили всё, а те, кто хотел быть хоть кем-то, были теперь меньше, чем… — Ты в порядке? Вопрос Джинни разнесся по душной комнате. Гермиона подошла к крошечному окну. Ей нравилось иногда сидеть здесь, только для того, чтобы провести время. Но все это было до тех пор, пока она не увидела там, за окном, как полукровка, проживающая по соседству, обнаружив своего мужа убитым, утопила их ребёнка и повесилась вслед сама. Взгляд из окна теперь казался не чем иным, как ужасом. Вздохнув, она бесстрастно посмотрела на грязный маленький двор, который соединял квартиры. Они делили их со всеми другими «нечистыми» ведьмами и волшебниками, живущими сейчас в Лондоне. Ей удалось ответить Джинни, хотя её голос был напряжен: — Он получит то, что заслужил. Рано или поздно все получают по заслугам. Это… Это преследование, этот… мир… всё это не может продолжаться вечно. Она повернулась как раз вовремя, чтобы поднять Лили на руки и поцеловать её мягкие волосы. Маленькая девочка, похоже, не заметила панику и безысходность в словах Гермионы, хотя оба мальчика наблюдали за ней с беспокойством. — Не может? Ты так думаешь? Вопрос остался без ответа, и почему-то эта тишина казалась ей более страшной, чем любой ответ, который она могла получить. Перед тем, как Джинни снова заговорила, Джордж вошёл в уже переполненную комнату, сжимая «Ежедневный Пророк» в руках. Что-то в его взгляде говорило Гермионе о том, что нужно было готовиться к худшему. — Что случилось? — Есть кое-что… В статье говорится о… перемещении всех… магглорожденных в замкнутые районы города. Управление Магического Сотрудничества объявило об этом ещё сегодня утром на конференции. Информация передавалась по радио, только у нас его нет, так что… Он молча смотрел на Гермиону печальными глазами. — Они говорят, что это обязательно для очистки города и избавления его от ненужной магической активности, но вы сами знаете, что всё это бред. Они хотят… Гермиона почувствовала, как по её глазам покатились слёзы, а ноги слегка начали дрожать. — Я пойду, Джордж, я не могу остаться здесь, вы все это знаете! — воскликнула она со слезами на глазах. — Они хотят меня, вы не нужны им! Я и так повисла на вас, как ненужный груз, за всё это время. Голос Перси ворвался через тишину. — Они называют эти места Отчуждениями, — задумчиво объяснил он. — Укромные районы города для… Ну, как говорится в газете… только для грязнокровок и всех им подобных, но… Гермиона попыталась не заплакать снова. Она должна была изолироваться от остальной части Лондона, как будто она носила какую-то болезнь, которой можно было заразиться. Её вынуждали прятаться, как будто она была мерзостью, которую нужно было похоронить как можно быстрее и забыть навсегда. Не имело значения больше то, что раньше она всегда занималась с такими же силами, как и все чистокровные, чтобы получать достойные оценки в школе. Она всегда помогала Гарри Поттеру, когда он больше всего нуждался в ней, и… О, как же много всего она делала! И теперь она ничто. Её сердце забилось быстрее, когда она потянулась к «Ежедневному Пророку». Ничто. На первой полосе газеты, которую протянул ей Джордж, была фотография. Зернистый снимок: десятки изнуренных и изможденных мужчин и женщин, движущихся в темноте, рядом друг с другом. Некоторые плакали, некоторые были в гневе — и все вместе они были напуганы… Джордж прервал ужасные мысли Гермионы. — Похоже, в ближайшие несколько недель сотрудники Министерства будут проводить обыски квартир на центральных улицах Лондона и вытеснят… Джорджа оборвала Джинни: она резко встала между Гермионой, своими братьями и отцом, вырвала у неё газету и отбросила сторону. — Не смей покидать меня, — прошептала она. — Пусть придут, нам ведь всё равно, не так ли? Гермиона была тронута её словами, она изо всех сил пыталась ответить, понимая всю тяжесть ситуации, в которой они оказались. — Джинни, я не могу так поступить с твоей семьей, ты хоть представляешь, что произойдёт, если вы продолжите скрывать меня? Ради Мерлина! Малфой знает, что я с тобой сейчас, тебе не кажется, что он сразу отправит одного из своих дружков в течение нескольких дней, чтобы избавиться от меня? Слёзы окрашивали глубины её шоколадных глаз. — Я и так уже наполовину мертва. На самом деле она уже давно умерла. Глаза Джинни расширились от паники. — Я потеряла мужа. Свою мать, брата в этой войне, в этом безумии! Я не перенесу, если потеряю и тебя! И мои дети, они… Они любят тебя! Её слова были подтверждены, когда Альбус приобнял ладонью оголенную ногу Гермионы. — Миона, не уходи, ты ведь останешься, да? Как Гермиона могла уничтожить чужую надежду, даже если её собственная давно уже исчезла? Она присела, чтобы обнять Альбуса. — Конечно, я останусь, — неохотно ответила она, её карие глаза отражали неопределенность и отчаяние. — Может быть… У нас есть родственники где-то поблизости? — Джордж пробормотал. — Мерлин тому свидетель, мы, Уизли, размножаемся, как кролики. Гермиона наблюдала, как уголки его губ поднялись в улыбке, хотя она знала, что его улыбка была неискренней. — Значит, вы меня отпускаете? В чём дело, Джордж? Вы хотите поставить под угрозу другого члена вашей семьи? Слова вышли более суровыми, чем она предполагала, и её окутал поток вины. Она застонала, уткнувшись лицом себе в руки. — Простите, я знаю, вы только пытаетесь помочь, но я… — она снова повернулась к грязному окну, которое открывало вид на серый, пустой мир. Она почувствовала прикосновение руки Джинни к своему плечу. — Герми, мы не позволим им причинить тебе боль. Не теряй надежды. Всегда есть надежда, пока мы живём, поняла? Мы есть друг у друга, и это самое главное. Её шепот, такой мягкий, его могла слышать только Гермиона. Она кивнула, дрожа от страха и неуверенности. Когда они придут? Что она будет делать дальше? Куда она поедет? Впереди был целый мир, мир, который ненавидел и не думал о ней. Этот мир полон незнакомых людей, которые причиняют ей боль, которые убили бы её, её семью и друзей, только из-за того, кем они являлись сейчас. Находиться в этом мире было небезопасно. Этот мир был страшным, одиноким и беспощадным. На секунду она вспомнила белые пальцы, сжимающие перед ней бутерброд. Вспышку серебристых глаз. Мгновение доброты от человека, которого она считала неспособным на такое. Она сжала хрупкое тело Джинни, крепко обнимая её, словно никогда не собираясь отпускать. Нет, в мире не было доброты — не было справедливости. Только страх. Только неопределенность.