Бывших вожаков не бывает.

Может, будь сам Спортсмен тяжело болен, как большинство здесь, он бы давно смирился. Но Спортсмен был совершенно, абсолютно здоров. Полностью – и при этом заперт в четырех серых стенах. Среди хилых инвалидов и тупых слабоумных. С общей «адаптированной» учебной программой для дебилов, после которой никуда уже не поступишь с гарантией. Если тут вперемешку со здоровыми «учатся» те, кто ходить и говорить никогда не сумеют. В обычный детдом тогда еще Белобрысый попал в шесть лет. Смутно помнилась сначала теплая, уютно фырчащая машина, смеющаяся мама, папа за рулем. Потом – мамин крик, гулкая, душная темнота. Рваными клочьями памяти – белый снег, черная яма, закрытый гроб – всего один. И чьи-то фальшивые слезы на фальшивых лицах – вот их много. Кто-то плаксивым женским голосом без конца повторял, что смерть родителей Белобрысого разбила кому-то сердце. Это запомнилось больше всего. Как и собственное детское еще непонимание – уже в детдоме! – как может разбиться то, чего нет? Да, сразу после черной, бездонной ямы и остро-белого ослепительного снега помнился уже только серый и унылый детдом. Сначала один, потом – второй. Навсегда. Больше чем на десять лет. За какое преступление дают столько? Что и когда Белобрысый успел тогда совершить? Еще смутно помнилось что-то вроде: «Там специалисты…», «квалифицированная помощь…», «все условия…», «в его же интересах…» Это всё чужими ленивыми голосами скользило мимо такими же рваными клочьями – вдобавок, непонятными. Понемногу Белобрысый это поймет потом – постепенно. Как заученный в детстве текст на иностранном языке. Кто-то тогда писал о еще даже не Белобрысом бумаги, подписывал, ставил печать. Кому-то это смертельно надоело. Детей было много, и всех нужно куда-то отправить. А рабочий день - не бесконечный. Негласный вожак в их детдомовской группе был ровесником Белобрысого. Он же его и окрестил. Сам же отзывался только на Волка. И это ему вполне подходило. Драться Белобрысый научился быстро. Но не против Волка. Очень долго – не против него. Волк был даже не бешеный – как будто ненормальный. Мог покалечить. И это его бы только порадовало. Но беззащитные новички поступали часто – и не только «домашние». Были и «полу-домашние» - из мелких детских домов. Их закрывали, новичков распихивали в большие детдома. Наверное, потому что там «условия», «специалисты» и «в интересах». Белобрысый не спрашивал. Да и у кого? Главное, что у Волка часто была свежая добыча, и это – не сам Белобрысый. Так что ему сколько-то месяцев удавалось не высовываться. Пока злобный Волк сам со скуки не выбрал очередной жертвой и игрушкой его и не напал первым. И деваться было уже некуда. Они тогда кубарем скатились с высокой, крутой и грязной лестницы. Грохнулись со всего маху – оба. И вновь навалилась тяжелая, душная темнота – надолго. На сотрясение мозга Белобрысый внимания не обратил – поболит и пройдет. В первый раз, что ли? Зато перелом двух ребер и вывих плеча тогда показался жутким, незаслуженным кошмаром. А если с этим выпишут в общую группу? Как теперь драться – одной рукой? Остальные ведь только почуют слабость – сразу накинутся все вместе. Так здесь принято. А уж Волк-то обрадуется… Но в уютной больничке Белобрысый узнал, что Волку повезло еще меньше. Он в падении сломал позвоночник и теперь лежал где-то в одной из бесконечного ряда палат – без движения. Говорят: «не жилец». Это верно. В безжалостном детдоме – так уж точно. Только не неподвижным инвалидом. Думал о Волке Белобрысый недолго – при осмотре рыхлый, пожилой, вечно раздраженный врач обнаружил какие-то «судороги». Записал в «последствия сотрясения мозга» и тут же всобачил подходящий диагноз. Вместе с направлением в Дом. Опять проскочило что-то вроде «в его интересах…» Белобрысый уже понял, что это вроде пароля для врагов детей. Кто так скажет - точно закатает тебя по полной в самый ад. И будет счастлив хлеще Волка, когда тот тебя лупит во главе целой кодлы. Еще заодно определили, что зрение неидеальное, но с такой ерундой заморачиваться не стали. Раз еще не инвалидность – значит, «единица». На месте переобследуют. Если сочтут нужным. А нет, так этот новый детдом всё равно для инвалидов. Лучше новичок впишется. Направляли ли какие-то пыльные бумаги заодно еще и заботливой родне с «разбитым сердцем», Белобрысый не знал. Кто ему скажет-то? Кто он такой тут вообще? Но, скорее всего, любящие родственнички его дальнейшей судьбой даже не поинтересовались. Временные судороги прошли еще до отправки «по этапу». Но было уже безнадежно поздно. Нормальный детский дом успел избавиться от проблемного воспитанника. Зато в Доме Белобрысый уже точно знал, что дальше делать. И с чего начинать. Он – полностью здоров. Это уже нехилое преимущество – среди почти одних убогих инвалидов. А часть пленников серых стен вообще привезут из родных домов - «маминых деток», еще пахнущих теплым молоком. Забавно, что такие существуют даже в семь лет. Как-то еще сохранились. И в новом Доме еще не будет своего Волка. Его вообще уже нигде скоро не будет. Белобрысому внезапно повезло еще раз. Здесь он оказался еще и одним из самых старших. И теперь точно знал, как себя вести. Этот Дом (не название, а издевка) станет его новым домом. Здесь слишком драчливому и жестокому новичку быстро дали новую кличку – Спортсмен. Почетное, хорошее прозвище. Сильное, уверенное. Не то что Белобрысый. И никаких Волков рядом. Теперь Спортсмен – сам зубастый. Загрызет кого угодно.