Ночь в день отъезда Хазан в Германию
— Ягыз? — Назлы округляет глаза, вцепившись в дверь и практически закрывая своим телом проход. Хватает доли секунды, чтобы она, заглянув в мои глаза, поняла мое состояние и пропустила меня вовнутрь.
— Я потом тебе все это компенсирую, — предупреждаю я, проталкиваясь в квартиру, и с грохотом переворачиваю шкаф в прихожей.
— Ягыз! — кричит Назлы, сквозь грохот разлетающихся вещей. Я сметаю все ее вещи с тумбочки, мой взгляд натыкается на зеркало, где я вижу себя — свои красные глаза, покрытые пеленой гнева и ярости, я хватаю зеркало, снимая его с петли и разбиваю его вдребезги об пол, ловя свое отражение в осколках.
— Да блять! — кричит Назлы, не поспевая за творимым мною хаосом. — Ягыз, что случилось?!
Вместо ответа я ищу глазами еще хоть что-то, без чего обойдется эта квартира. На журнальном столике я вижу стопки бумаг, книги, открытую бутылку виски.
— Надеюсь, тебе не нужны эти бумажки, Назлы, — бросаю я ей и преодолеваю расстояние до столика, намереваясь его перевернуть, но Назлы опережает меня и встает прямо передо мной, не давая мне сделать и шага, сжигая меня своим кипящим гневом и непониманием взглядом.
— Да ты охуел, блять! Это мои переводы, круши что хочешь, блять, но не это, — она толкает меня в грудь и я хватаю с пола первое, что попадается под руку — статуэтку. Прекрасная керамическая кошечка полметра высотой разбивается об пол. Осколки разлетаются по всему полу и долетают до ее босых ног.
— Надень тапочки, — шепчу я и чувствую как кровь настырно бьет в виски «тук-тук-тук», отбивая ритм моего измученного сердца.
— Да что с тобой, Ягыз, черт возьми, Эгемен! — голос Назлы срывается на хрип на последнем слове.
— Я не Эгемен! Я даже не Ягыз, мать его! — я провожу руками по волосам, пытаясь собрать хоть крупицы разума, оглушенного болью. Но если я перестану держаться за свой гнев, останется лишь беспросветная сжигающая боль. Человек может держаться на ногах с гневом, но не с болью.
Несколькими часами ранее
Я доказал это всем. Я доказал это себе. Никто не посмеет сказать, что у Ягыза Эгемена нет силы воли. Такой силы воли ни у кого нет… кто еще сможет разорвать свое сердце в клочья голыми руками и выбросить его, как нечто ненужное? Кто еще может разорвать в клочья любящее его сердце? Я отказался от самого дорогого, что было в моей жизни. Да, черт возьми, я даже не прочитал ее письмо, которое выжигало огромную дыру в моей груди, покоясь во внутреннем кармане куртки. За окном пролетали деревья и редкие здания, сливаясь в одну серую размытую картинку — я слишком сильно вжимал педаль газа. Нежный шелк волос Хазан словно все еще был меж моих пальцев. Ее запах все еще был в моих легких и я не хотел его выдыхать. Не хотел прощаться с теплом ее тела на своем теле. Я все еще чувствовал его на себе, но оно улетучивалось с каждой секундой. С каждым прибавляющимся метром, удаляющим меня от аэропорта. Небо рассекали взлетающие самолеты и я гадал — была ли на одном из них
она. Разве существуют на свете такие объятия, которые затмевают все самые значимые события в жизни? Заставляют тебя думать, что ты бы все променял на тот единственный момент, когда прижимаешь ее тело к своему? Не страсть, не любовь, не дружба, нет. Единение душ. Самое переполняющее чувство на свете.
Звонил Гекхан и просил меня срочно приехать в особняк. Сколько часов я смог пробыть собой, прежде чем меня вновь затянуло в водоворот жизни Эгеменов? Мое тело подходило к двери особняка, но душой я был с Хазан. Шелк волос Хазан, тепло ее тела — все это уносил от меня ветер, бегущий с Босфора. Я выдохнул и вошел. В гостиной я застал всю семью в нервном напряжении. Мой отец встал и ненависть в его глазах буквально припечатала меня к месту, где я стоял.
— Где ты? Где ты был, Ягыз? — закричал отец. Гекхан прятал глаза. Даже глаза Ясемин словно заволокли слезы. Эдже стояла позади отца, словно готовая в любой момент подхватить его на руки. — Что я тебе сказал? — закричал отец дрожащим голосом. — Я сказал тебе «не бросай своего брата». Не успев ничего ответить, я получил обжигающую пощечину. Все глаза в салоне устремились на меня. Я смотрел на отца и его всего трясло. Я знал, он сожалеет. Он должен сожалеть. Почему-то я не мог вспомнить, чтобы кто-то еще в этой комнате получал пощечину от моего отца.
— Отец, ты… зачем? В чем вина Ягыза? — Гекхан постарался оттащить отца от меня.
— Подожди, Гекхан, мне правда интересно, в чем я вновь не устроил своего отца? Я все сделал, как ты хотел! Взял свое сердце и выбросил его, словно не было! Я сделал все!
Эдже поджала губы, быстро-быстро заморгав и ее ярко зеленые глаза заволокли слезы — она все поняла.
— Я просил у тебя одного — проследить за своим братом… И ты, где ты был, Ягыз?
— Что происходит? — спросил я, словно протрезвев. Что-то точно произошло. Тон моего отца не на шутку напугал меня.
— Ягыз… — тихо прошептал Гекхан, пока отец отошел к окну, пряча от меня свой взгляд. — Пришла полиция… нашли машину Синана в море. Тело еще ищут. Но там сильное течение и его могло вынести в открытое море… — Селин в очередной раз всхлипнула. У меня все поплыло перед глазами. Синан… Мой брат. Мой глупый, не знающий когда и где остановится, брат.
— Что произошло?
— Мы не знаем, Ягыз. Ждем экспертизу машины. Но на берегу обрыва обнаружили кучу бутылок из-под алкоголя. Его бутылки, то, что он привык пить… — Гекхан осекся и вновь собравшись силами, продолжил. — То, что он не справился с управлением — невозможно, то есть, он намеренно…
— Я сказал тебе, я сказал тебе — не бросай его, иди за ним! — мой отец наконец развернулся ко мне. Такое презрение и разочарование… разве я его заслужил? Нет, это просто его боль говорит за него. Я чувствовал, что обманываю себя, но разве это был первый раз, когда отец словно проводил между нами невидимую черту.
— Я… я все сделал, отец. Ради его спокойствия, ради его счастья, отправил женщину, женщину… которую я люблю, в другую страну, — все взгляды вновь вперились в меня.
— О ком ты говоришь? — спросил растерянный Гекхан.
— С тех пор, как я приехал из Америки, я не делал ничего кроме того, как был ему братом. Я… не заслужил этого твоего взгляда, пусть тебе сейчас больно, но и мне больно! Почему я? Только у меня нет права жить своей жизнью? — мой крик перешёл в хрип и я сам пожалел о своих словах. Я спрятал рукой глаза и с мукой выдохнул. Синан… пусть с ним все будет хорошо, больше я ни о чем не просил бога. И в этот момент я услышал шаги за своей спиной.
— Я немного услышал ваш разговор, — Синан, целый и невредимый, не считая сильнейшего алкогольного опьянения, пошатываясь, прошел в салон.
— Сынок, — бросился к нему отец, но он жестом его остановил и с ненавистью вперил свои глаза в меня. Все вскочили со своих мест, облегченно выдыхая.
— Я вот у тебя спрашивал, Ягыз, ради кого Хазан ушла от меня? Много раз спрашивал… ты не ответил. Сейчас ты один раз спросил и я тебе отвечу. Надо иметь сердце, чтобы сказать правду, глядя в глаза другому, не так ли?
Синан узнал обо мне с Хазан — единственное объяснение его такого состояния.
— Синан, ты в курсе, как мы о тебе волновались? — прервал его Гекхан, — один раз позвонить, сказать «я в порядке», разве можно быть столь безответственным?
— Погоди, брат, мне нужно поговорить с…ним, — он пренебрежительно указал на меня. — Он один раз спросил и я один раз отвечу. Мой отец не любит делать вклады, которые не окупаются. И ты, наш золотой мальчик, перестал окупаться.
— Синан! — отец одернул его, но Синан оттолкнул его руку и вновь со злой насмешкой смотрел на меня. Отец не двигался с места.
— Синан, ты бредишь, иди в душ, немного приди в себя, — твердо произнес я.
— За сколько ты его купил у Кериме Йылдыз, отец? Трата была бесполезной…заводские настройки робота хромают…он влюбляется.
Не думая, не соображая, не слыша никого вокруг, я ударяю его по лицу кулаком, чувствуя, как костяшки моментально начинает саднить. И мне становится стыдно за этот удар. Моя рука болит от того, что я ударил собственного брата. Я отступаю назад, а он лишь начинает по-глупому хохотать. Непрекращающийся хохот Синана. Виноватые глаза отца и его безвольные руки. Вечно запрятанный в уголках глаз Хазан страх. Пазлы, соединившись, вбивали гвозди в мой гроб. Моя мама…
Голубые глаза Севинч у меня перед глазами. Ее прохладная рука, заботливо прижимающаяся к моему лбу, когда у меня был жар, после того, как мы с Синаном одним летним днем под протесты наших родителей обливали друг друга ледяной водой из шланга… И обезумевшие глаза Кериме Йылдыз, разрывающие все теплые воспоминания моего детства, связанные с мамой.
***
— Я не Эгемен! Я даже не Ягыз, мать его! — я провожу руками по волосам, пытаясь собрать хоть крупицы разума, оглушенного болью. Но если я перестану держаться за свой гнев, останется лишь беспросветная сжигающая боль. Человек может держаться на ногах с гневом, но не с болью.
Я срываю с себя куртку, швыряя ее на пол. Из кармашка выглядывает письмо Хазан.
— Это ли не предательство? — шепчу я, глядя на белый конверт. Назлы осторожно подходит ко мне и заключает мое лицо в свои руки.
— Повтори! Что ты несешь…
— Этого достаточно, я ухожу, — порываюсь я, но она хватает меня за руку.
Если бы рядом со мной сейчас была Хазан… нет, я видеть ее не хочу. Никого больше не хочу из них. Никого не хочу знать.
— Никуда ты не уйдешь в таком состоянии, — твердо произносит девушка.
Никуда я не уйду… потому что ноги больше не держат меня. Я медленно опускаюсь на пол, глотая непролитые слезы. Я рассказываю историю своей жизни больше себе, чем Назлы. Она слушает, опустившись рядом со мной и протягивая бутылку.
— Как странно… некоторые люди так боятся предстать слабыми перед любимыми. Что ты здесь делаешь? Почему, мы, люди, продолжаем бег по кругу, хотя выход у нас перед глазами?
Хазан… теперь нас разделяют не только километры.
— Почему не пойдешь к ней и не спросишь, почему она тебе не сказала? Хотя мало какое сердце согласится разбить сердце любимого.
— Я ей сказал «не захочу знать» и она все равно врала. Я не хочу знать ничего, что приносит мне боль. Я весь погряз в их лжи. Ложь во спасение? Я не тот человек, которого нужно спасать от правды! Мое сердце выдержит все. Всегда выдерживало.
— Чьего сердца хватит, чтобы беречь любимого от чего-то, зная, что он не простит этого?
Я тихо выдыхаю. Мы говорим много и я напиваюсь так, что даже не замечаю, как мы уже оказывается на крыше ее дома. Я кричу в ночную темноту:
— Берите все! Забирайте! Фамилию забирайте, имя забирайте, забирайте мои многолетние труды, забирайте имя моей мамы! Оставьте все себе. Только мое сердце не заберете! — я срываю голос и шепчу, — только мое сердце не заберете, которое все еще любит и бьется ради вас. Даже Хазан не заставит мое сердце отказаться от нее. Даже эта правда не заставит мое сердце отказаться от своей семьи, не смотря ни на что. Даже если они не захотят меня, я все еще буду сыном и братом.
Погребенный под обломками своей старой жизни, Ягыз Эгемен умирал, но лишь для одного — чтобы с рассветом вновь возродиться. За бессонной ночью пришел рассвет. За бездействием действие. Эмоции поутихли и Ягыз направился в мастерскую к Хазыму, намереваясь развязать один за другим эти узлы и продолжить свою жизнь.
***
Я был рад, что по пути мне не встретился Синан. После всего, что он мне вчера наговорил, я не хотел его видеть. Хотя бы некоторое время. Я прошел в мастерскую отца, где с каждой стороны на меня смотрели натюрморты, выполненные мамой. В этой комнате словно все еще сохранился ее дух.
— Ягыз… — шепчет отец. Опять эти виноватые глаза… это только злило меня.
— Я не настолько слаб, чтобы не принять эту правду, — твердо и уверенно произношу я, ведь я знаю, я смогу перенести все. Я всегда справлялся. — Что бы не случилось, ты — мой отец, госпожа Севинч — моя мама, Селин, Гекхан, Синан — все вы мои родные люди. И если они не намерены отказаться от меня, я не намерен отказываться от них. Ничто не изменит этой правды — я люблю свою семью, папа. Но я требую ответы на свои вопросы, что произошло между тобой, Кериме Йылдыз и моим отц… ее мужем?
Мой отец посмотрел на меня со слезами и некой гордостью. Он гордился мной. Я был рад, что не видел жалости в его глазах. Да, отец, я падаю и встаю. Я твердо смотрел на него и тоном, не терпящим возражений, произнес:
— Я жду ответы, папа. И потом мы положим Кериме Йылдыз в психиатрическую клинику, потому что она представляет опасность для всех нас.
— Именно поэтому, Ягыз, я ему ничего не говорю. Он, в отличие от тебя, не сможет с этим справиться, не сможет принять эту правду. Ты знаешь Синана. Ты видел, что он сделал вчера, как реагировал. Я прошу тебя… я прошу тебя никому не говорить об этом. Даже Хазан. Мы поговорим об этом однажды и только здесь.
