Точка опоры

Пэнси была уверена, что будет ненавидеть заучку Грейнджер до конца своих дней. Её, тупые попсовые маггловские песни и лимонные леденцы. Ровно в таком порядке. Но, когда у Пэнс Самый Дерьмовый Период в Жизни, Гермиона — единственная, кто оказывается рядом, потому что даже Малфой кидает её в промозглом Лондоне. Паркинсон пытается спастись круассанами с миндалем и чаем с чабрецом, добавляя его в список вещей, которые терпеть не может. Грейнджер натыкается на неё в подземке и смотрит долгие две с половиной минуты, прежде чем неуверенно улыбнуться и подойти. Пэнси не любит пустую болтовню, но на душе скребут кошки, и она плетется с Грейнджер до центра города, просто потому что больше нечего делать, слушает её (не)интересные рассказы о рыжем придурке и его очкастом избранном друге, и это так напоминает школу, что Паркинсон забывает о своих проблемах, заключающихся в неоплаченной коммуналке и добровольном отшельничестве. Она иногда пишет для "Пророка", но у её колонки не самая бешеная популярность, а Паркинсон слишком апатична, чтобы это исправить. — Ну, Грейнджер, удачи, — хмыкает она, задумчиво глядя на девчонку напротив и запихнув руки в карманы джинсовки. — Пэнси? Может, как-нибудь встретимся ещё? А что, собственно, терять? У Паркинсон не так много друзей, а Гермиона терпима, пока не находится рядом со своими друзьями неудачниками. Поэтому она озябло жмёт плечами, кидая: — У тебя, надеюсь, есть телефон? Запиши мой номер. Вопреки твердой уверенности Пэнси, что Грейнджер удалит её номер сразу же, как зайдет за поворот, та этого не делает. Напротив, соблюдает все законы вежливости, звонит через три дня и нарочито смело зовёт прогуляться по Трафальгарской площади. Пэнс отчасти соглашается, потому что до одури обожает Национальную галерею и бессмысленное хождение по улицам, — у неё словно новый пубертат и больное желание что-то кому-то доказывать. Она нацепляет рваные джинсы, рубашку и джинсовку, пихает в карман сигареты и мажет по губам красной помадой. Нет, это не свидание, просто Паркинсон... А впрочем, совсем не важно, что подумает эта Грейнджер. У Пэнс такой период, когда не хочется объяснять свои поступки. Гермиона встречает её двумя стаканчиками кофе и розоватыми от холода щеками. — Я думала, ты не придешь. — Я думала не приходить, — хмыкает Пэнс, отмечая, как мило кудряшки сочетаются с ореховыми глазами и вздернутым носом. Не то, чтобы она часто западает на чьё-то милое личико, но Гермиона здорово похорошела после школы. Это факт, а с фактами Пэнси не спорит. Им не о чем говорить, кроме школы, но после оказывается, что их связывает общая ненависть к лимонным леденцам, и это топит лёд в общении. Ничто так не объединяет, как общий враг. Это глупо. Пэнси иногда позволяет себе любить глупости. Пэнси не встречается с людьми — ей хватило Забини и его ублюдского к ней отношения и милой девчонки с Хаффлпафа ("прости, но я поняла, что мне нравятся парни"), а Гермиона типичная девочка, которая упадет в обморок при мысли о лесбийском порно, поэтому общаться с ней безопасно: по-приятельски, иногда флиртуя, но никогда не выходя за рамки. И пусть Пэнс в неё немного влюблена, любой творец влюблен в свою музу. Из Пэнс посредственный журналист и никудышный художник, но она считает, что фотография тоже считается искусством. Только поэтому у неё стопка фото Гермионы на фоне Лондона. Другой причины быть не может. Когда она успела стать такой жалкой, что гордится дружбой с заучкой из Гриффиндора? Пэнс стряхивает пепел, сидя на подоконнике, пока Грейнджер что-то печатает в ноутбуке. Вся квартира пропахла отвратительными цветочными духами, но Паркинсон не жалуется — ей пусто без этого. Она щурит глаза, наблюдая, как Гермиона прикусила губу и насупила брови, и выдает: — Я хочу забрать кота из приюта. Ты поедешь со мной? Грейнджер, блядь, не может быть прекрасней, чем в тот момент, когда поднимает голову и улыбается широко-широко: — Это замечательная идея. "Это всего лишь кошка", — думает Пэнс, но всё равно отвечает улыбкой. Боже, Грейнджер такая смешная. Боже, Паркинсон так боится в неё влюбиться основательно. *** Она гуляет с Малфоем, когда тот выкраивает время, и даже обнимает его долго и крепко, потому что, каким бы придурком он порой не был, он её друг. — Ты стала сентиментальной, — говорит он на прощание, и Пэнс показывает ему фак. На следующий день Грейнджер отменяет их поход в кино и подолгу не отвечает на сообщения, так что у Паркинсон возникают некоторые подозрения, что что-то не так. Она сбита с толку и рассеянно чешет кота за ухом, пока набирает очередное сообщение. Гермиона предпочитает её игнорировать. Как и всё в жизни Пэнси она предпочитает свалить в туман без объяснения причин, и на смену недоумению приходит гнев. Гнев — это привычно, гнев — это стихия, с которой срастаешься ребрами. Пэнси достает красную помаду, распускает темные волосы и идёт в первый попавшийся клуб — магглы говорят, что так можно снять стресс. Она снимает не стресс, а симпатичную блондинку с фарфоровой кожей, трахается с ней прямо в душном коридоре клуба, и чувствует себя отвратительно. Она умеет портить себе жизнь и без вмешательства всяких Грейнджер, которые появляются на её пороге два дня спустя с виноватым видом и обескураживающим вопросом: — Вы с Малфоем встречаетесь? Пэнси смеется. Истерично, до слез в глазах, а потом Гермиона (у которой щеки пылают всеми оттенками алого при слове "секс") тянет её за футболку и сталкивает их губы в поцелуе, заглушая её смех. Целуется она совсем не так, как представляла Пэнс: агрессивнее, резче, так, что перед глазами пляшут звёзды. Паркинсон теряет дар речи и ориентацию в пространстве и выдыхает только: — Вау. Они не говорят друг другу слов любви ни в этот день, ни в свой первый раз, ни во время одной из бесчисленных прогулок вдоль Темзы. Пэнс не любит трепать языком, а Грейнджер не любит открыто говорить о чувствах, и это нормально. Пэнс учится терпеть Поттера и Уизли, хотя по-прежнему отказывается впускать их в квартиру. Грейнджер придерживается той же политики с Малфоем. И это тоже нормально. Однажды она притаскивает бутылку огневиски, и они слушают песни, подпевают не в такт и много целуются. Гермионе приходится выбежать на улицу, накинув пальто, потому что они роняют с балкона плед. И глядя, как она задирает голову вверх, стоя под моросящим лондонским дождем, Пэнс улыбается и зовёт её обратно. Нет, ей не страшно, что чертова Грейнджер подхватит простуду. — Как насчёт вечности? Будешь моей звездой до самой вечности, Грейджер? — пьяно тянет она, затаскивая Гермиону в квартиру и оставляя влажные поцелуи везде, куда доберется. От Грейнджер озоново пахнет дождем и мокрой шерстью — у неё куча разных пальто, но это, это любимое Пэнс, его они выбирали вместе. — Я думала, ты никогда не попросишь.