Красно-синий

Суета в палате госпиталя быстро сошла на нет. Не смотря на то, что прошедший бой выдался не из простых, раненых у нас было немного. Меньше, чем убитых. Отходя от анестезии, я лежала на койке, тупо пялясь в одну точку. Не осталось в голове ни мыслей, ни желаний, поэтому вот так и лежала, без движений. Иногда в поле зрения попадали ходившие туда-сюда врачи или медсестры. Несколько раз кто-то из них подходил ко мне, видимо проверить, жива ли я? Хотя, с такой пассивностью неудивительно, что тебя принимают за труп. Через раскрытое окно мне было видно, как день плавно переходил в вечер, солнечные лучи приобретали все более красный оттенок, а тень, которую отбрасывал домик по соседству, становилась все темнее и длиннее. В какой-то момент в палате включили свет. Почему-то, это вызвало у меня неприятные ощущения, я аж зажмурилась. Хоть какие-то признаки жизни подала за последние несколько часов. Вскоре ко мне подошел уже знакомый главврач. Выглядел он хмурым. Видимо, надеялся на то, что нас сегодня вышибут из этой деревеньки, но, не тут-то было. Не могу винить его за такие мысли. - Ну, как вы себя чувствуете? – спросил доктор, остановившись у моей койки. - Опустошенно, доктор. Но, полагаю, это не тот ответ, что вам нужен, - ответила я, поправляя воротник своего кителя. – Касательно моего физического состояния, то каких-либо болей не испытываю, хотя, возможно, это из-за того, что анестезия прошла еще не полностью. Тем не менее, физические ощущения вернули свою четкость, а мысли ясность. Но вообще я сейчас чувствую себя, словно чутка подвыпила. - Хорошо, ясно, - он сделал пометку в своих бумагах. – Руку мы вам, как видите, «собрали», как могли. Кости все вправили на место, но срастаются они медленно, даже с помощью рагнита, так что мы наложили вам на руку гипс. - Ага. - Касательно вашего ожога, то рагнит залечил его довольно быстро, однако следы от него… Ну, сами понимаете. - Это можете не объяснять. Я хоть и не врач, но знаю, что шрамы рагнит не убирает. Поэтому, хотелось бы мне посмотреть, какой я на лицо стала. - Зеркало в прихожей, - все также хмуро сказал доктор, потерев лысину. Усевшись на соседнюю койку, он вновь уткнулся в свои бумаги. Ну а я, поднявшись с койки, стала надевать свои сапоги. Делать это одной рукой было неудобно. По соседству, рядом с усевшимся доктором, лежала моя помятая-побитая броня и грязная шинель. Надевать их я пока не буду – не нужно сейчас. Обувшись, я пошла в прихожую. Ноги отказывались идти ровно, поэтому меня немного пошатывало. Точно, словно подвыпившая. Дверь в прихожей была открыта нараспашку, под потолком ярко светила лампочка, создавая контраст с постепенно усиливающейся темнотой на улице. От столь сильного света я аж зажмурилась – неприятно. Подойдя к зеркалу, я посмотрела на себя… Ну, вроде, все не столь страшно, как рисовало воображение – всего лишь кожа на левой половине лица характерно сморщилась, да в паре-тройке мест несколько небольших точечных отметин, покрытых корочкой. Об актерской карьере с таким лицом еще можно не забывать. И не только в качестве звезды фильмов ужасов. Повезло, что белый фосфор почти не задел меня, а та рагнитовая херь жгла куда менее сильно. В общем, страхолюдиной я не стала, и на том спасибо. Но вот, что меня действительно беспокоило – это мой левый глаз. Внешне он, вроде, остался таким же, да вот только видит теперь размыто. - Что-то не так? – спросил стоявший в дверном проеме главврач, наблюдавший за тем, как я гляжу в зеркало, проверяя зрение. - Глаз видеть плохо стал. - Ага, ясно-ясно. Что ж, это вполне ожидаемый исход. Разумеется, глаз мы вам промыли, от частиц рагнитовых соединений, но это были запоздалые меры. - Доктор, не ходите вокруг, да около. Говорите прямо – зрение восстановится, или нет? - Нет. Вам остается радоваться, что пострадал лишь один глаз, и лишь частично. - Так себе утешение. Еще он на свету, даже неярком… Ну, не, чтобы болит, но ощущение такое неприятное возникает. Трудно объяснить. Но приходится глаз этот еще и прикрытым держать. Это тоже нормально, для подобного случая? - Да. Могу посоветовать лишь носить повязку, чтобы не раздражать его без надобности. - Ну, это я и сама поняла. - Раз уж разговор пошел на эту тему, то, предлагаю вам пойти в перевязочную, надо вам бинты наложить, чтобы ваши следы от ожогов меньше раздражались от влияний окружающей среды. - Не нужно, доктор. - Это может вызывать боли. - Доктор, а вы уверены, что точно знаете что-то о боли? Физической, – от этих слов бедный главврач аж вздрогнул и съежился. Видимо, говорила я все это с сильно безумным выражением лица: издержки профессии. Но, ведь и вправду, мои познания об этом ощущении, с сегодняшнего дня, изменились. Открыла, так сказать, новые глубины, в сравнении с которыми старые кажутся сущей ерундой. – Дайте мне достаточно длинный кусок ткани – этого будет достаточно. - Ну, как хотите, - он заглянул в палату. – Лиза! Принеси халат, который доктор Фрэдсон носил! - Сейчас! Бегу-бегу! – из палаты выбежала молодая, короткостриженная медсестра, которая тут же скрылась в противоположном крыле госпиталя. Вскоре, она вернулась к нам в прихожую, держа в руках скомканный халат врача, красовавшийся дыркой слева на груди и характерным пятном крови, там же. - Боюсь, нам больше нечего извести на ткань, кроме этого. Как тряпку мы его не использовали, так что, должен быть более-менее чистым. На полке все лежал, на всякий… - Доктор, свои речи приберегите для кого-нибудь другого, - взяв халат, я оторвала от него рукав, и вернула остатки медсестре. – И ножницы, пожалуйста, принесите! Я вернулась в палату и уселась на свою койку. Сейчас, побуду несколько минут портным, да не простым, портным, а еще и калекой! У меня ведь ладонь одна в гипсе теперь, ей особо не поработаешь. Итак, берем наш свежеоторванный рукав, расстилаем его, и теперь разрезаем, вдоль шва. Получилось кривовато – то сами ножницы «виляли» в процессе работы, то ткань сползала. Поэтому, разрез вышел слишком неровный. Но, и так сойдет. Теперь все это дело складываем пополам, тоже вдоль. Это было совсем просто. Так, осталось понять, как мне ткань эту завязать на голове, одной рукой. Ага, значится, завязываем… Теперь, накидываем на голову, один конец в зубы… Затягиваем! И вновь криво. Но держится, так что осталось лишь поправить и повернуть так, чтоб узел на затылке был. Готово. Все, больше здесь делать нечего – пора идти к своим. Я накинула на плечи пыльную шинель, сгребла в охапку элементы своей брони и пошла к выходу. В прихожей вновь решила посмотреть на себя в зеркало. Видок у меня явно не геройский: форма грязная, сама побитая, взгляд безумный. Но повязочка эта, на глаз, смотрится довольно по-киношному. Только волосы сильно взъерошены. Еще одна идея в копилочку, для желаемого фильма. - Уходить собираетесь? – спросил подоспевший главврач. - Да, доктор. Мне долго отсутствовать нельзя. Вот что вам скажу: в ближайшее время сюда должны подойти войска Империи, мы передадим это место им. О договоре, что вы заключили со мной, я сообщу, но сами понимаете, что люди разные бывают. Не дожидаясь ответа, я вышла на улицу. Темнота усиливалась, солнце почти скрылось за горизонтом. На дороге стоял мотоцикл, из наших. Рядом был солдат, тоже из наших. Лицо знакомое, да вот как по имени его звать – не знаю. Под ногами его скопилось большое количество окурков. - Командир! – увидев меня, он достал из зубов сигарету и вытянулся по стойке «смирно». - Вольно, солдат. Ты что, все это время ждал меня, с тех пор, как привез? - Так точно, - кивнул он. - Должен ведь и из наших кто-то неподалеку от вас быть! Вот я и был! А коллеги мне и поесть принесли, и новостей сказали. - И что по новостям? - Остальные обустроились, трофеи собрали, мертвых всех, кого нашли – захоронили. Имперцы обещали подойти вечером. Ну, вполне возможно, что они уже здесь. Вот давайте я вас отвезу ко всем, там и получше узнаем! - Верно говоришь. Ну, тогда заводи двигатель, и поедем. Я уселась в коляску мотоцикла, все также прижимая к себе свои защитные железки, а водитель завел мотор, и мы поехали, навстречу закату. В его лучах четко просматривались останки домов. Пожары уже перестали пылать, однако кое-где в небо еще продолжал подниматься дым, но уже в гораздо меньших количествах. Это место, для карты мира, стало примерно тем же, что и мой свежий ожог для моего лица. Не хотелось бы, чтоб здесь все отстроили заново, после войны. Лучше уж пусть эти руины служат напоминанием, примерно также, как фантомные боли напоминают человеку о том, что он утратил… *** Наши бойцы расположились на юго-восточной окраине, заняв часть руин, откуда открывался хороший вид на уже знакомое поле, изрытое траншеями, которые так никому и не пригодились. Рядышком, на обочине, стояла немногочисленная техника, которая еще могла передвигаться. Большая ее часть была трофейной. - Прибыли, командир, - довольно доложил довезший меня мотоциклист, выключая фару и глуша двигатель. Остальные бойцы, сидевшие в развалинах, мигом оставили свои дела, и приветственно встали по уже осточертевшей мне стойке «смирно». - Вольно, товарищи, - тут же сказала я им, выбравшись из коляски. Они стояли на фоне заката. Редкие солнечные лучи светили мне в лицо, и скрывали лица моих подчиненных в тени. А в этой черной форме и вовсе выглядели, словно призраки. Я не видела их лиц, но чувствовала, что от меня словно чего-то ждут. - Товарищи, - сказала я им. – Тяжелый день был сегодня. Однако, благодаря вашей стойкости и отваге, мы победили. Но, ради этого множество наших братьев и сестер также отдали и свои жизни. И чтобы их жертва не была напрасной, мы должны жить дальше. Не важно, сколько долго каждому из нас осталось. Не важно, какие трудности будут дальше. Главное, чтобы оставшееся нам время мы прожили, как достойные люди. Люди, которые не смотря ни на что, сохранили в себе остатки человечности, и которые смогут положить начало чему-то великому. Таково вам мое напутствие. Отдыхайте, вы хорошо сегодня потрудились. Да, и на этот раз я была сдержанной. Не осталось во мне эмоций, на сегодня – все в боях вышли. Простояв еще несколько секунд, солдаты расселись по прежним местам и вернулись к своим делам. В основном, разговаривали, сидя у небольших костерков, на некоторых из которых что-то жарилось или варилось. Рядом звучала знакомая губная гармошка, двухрядка. Это наш танкист, Вацлав, решил привнести в этот вечер немного музыки. Протяжная, тянущаяся мелодия, как в фильмах, про дикий запад. Правда, чувствовалось в ней что-то, скорее, не бодряще-приключенческое, а грустно-упадническое. Я бы даже сказала, что это своеобразный реквием, но такое изречение кажется мне довольно глупым. Так, не о тех вещах я сейчас думаю – сперва надо найти Мартина. Ведь я его главным, после себя самой, оставляю, так что, по логике, он должен был за всем следить, пока меня в госпитале врачевали. Радист тихонько сидел в уголке, уставившись усталым, отстраненным взором в ясное небо, где мелькали звезды. - Мартин, - тихо позвала я его. - А? – тот перевел опустошенный, почти, как и у меня взгляд, на меня же. - Нормально все с тобой? Выглядишь хреново. - Нормально. Денек выматывающий выдался, только и всего. - Ясно. В мое отсутствие что-то важное было? Про то, что все полезное собрали и всех убитых закопали, я уже знаю. - Тогда мне тебе больше сказать нечего. Разве что, связывался я с полковником этим, имперским, доложил ей, что у нас тут было. Она сказала, что наступление имперцы таки дожали, фронт сместился на сколько-то там километров на юг, и что вечером они должны прислать сюда людей, занять это место, - он вновь посмотрел на звезды. – По идее, уже должны прибыть, с минуты на минуту. - Должны-то, должны. Да вот не едут что-то. Огней от транспорта не видать, хотя они-то должны быть видны хорошо. Как бы еще херни какой не произошло. Ладно, я не могу уже о таких вещах думать. Ты, Мартин, сказал хоть им, что это галлийцы тут пожарище устроили. - Да. - Хорошо. Ладно, пойду я. - Ага. Ты сама-то как? – внезапно спросил он, когда я уже собралась уходить. – А то, говорят, досталось тебе… Что аж места живого не было. - Врут. Раз на ноги поднялась быстро, значит нормально все со мной. Спасибо. На этом я его оставила. Пока я думала, куда прибиться на остаток вечера, ко мне подошел Вильгельм, с важностью заявивший о том, что все это время честно сторожил мой рюкзак с немногочисленным добром, который я еще во время последнего боя оставила лежать в одном из домов, чтобы не мешался. Также он почистил и починил мой ППС, который пострадал во время «прожарки» белым фосфором и рагнитовыми соединениями. Поблагодарив его, я бросила рядом со своими пожитками броню. Вильгельм на этот раз был сильно погружен в свои творческие, мысли, и вновь что-то там рисовал огрызком карандаша в тетради, при свете костра. В глазах его блестел характерный для художника, поймавшего вдохновение, огонек. Наверное, поэтому он сейчас и был менее навязчивым, чем обычно. Я осталась сидеть там же, у огня, чтобы собраться с мыслями. А помогать мне в этом будет мой плюшевый щенок. Что, Сэй, опять весь день в рюкзаке сидеть не понравилось? Ну, а что поделать, раз времена такие? Хотя, не смотря на все «прелести» военных будней, я все равно считаю, что моя жизнь стала лучше, с тех пор, как я вступила в ряды «воронов». Но, об этом я тебе, Сэй, уже столько раз говорила, что у тебя, небось, скоро уши завянут. Правда, о вещах, что тут у нас творятся, рассказывать не хочется. Тебе что, правда так интересно слушать про то, как сегодня опять целый отряд в считанные секунды пожгли? Я такое уже видела не раз, и подобные вещи не кажутся уже чем-то особенным. Так, будничная ситуация. Разве что, сожгли всех из-за именно моего просчета – не подумала о подвохе. Жалко, всех этих ребят-девчат, но и корить себя не вижу смысла – это не поможет делу. Поэтому, лучше помнить эту ошибку и впредь быть умнее. Это лучшее, что я могу сделать для тех людей. Но, уверена, их крики еще долго не будут давать мне покоя во сне. Да, Сэй, порой и вот так у нас дела делаются. Возможно, спустя многие-многие годы какие-нибудь историки, которые будут разбирать-изучать эту войну, доберутся и до «моего» сегодняшнего случая. И пойдут заявления в стиле: «воевать не умели! Закидали мясом!» - и прочее и подобном духе. На западе, в Федерации, хорошо преуспели в искусстве лжи. Они только кажутся белыми-пушистыми, но на самом деле эта система перемолола не меньше людей, чем Империя. Просто Империи хватает… чего-то, чтобы заявлять о своих намерениях честно, и не вешать людям на уши иллюзии… Вот и заявляют некоторые, дескать мы все сплошь, как один, варвары-грабители, ничего, кроме как разорять и не можем, и что, мол, командиры у нас все тоже как один – сплошные бездари, и вообще, солдат своих в атаку гоним лишь под прицелами пулеметов, вооружив большую часть черенками от лопат, ибо винтовка выдается строго одна на троих. Вроде, умом и понимаешь, что все это пропагандистская ложь, направленная на очернение одних и обеление других, но обидно. Вернее, обидно даже не за сам факт лжи, а за то, что находится множество доверчивых дурачков, которые толком и не изучив вопрос, будут охотно верить в то, какие кто-то там неправильные, свой народ гнобящие людоеды. Ну да, зачем стараться быть как можно лучше и достойнее, в плане человечности, когда проще тыкать пальцем в соседа и говорить, что он хуже, ибо опять какой-нибудь херни натворил. - Командир! – пребывая в размышлениях, я даже не заметила, как ко мне подошло несколько бойцов. - В чем дело, солдат? – положив Сэя на рюкзак, я поднялась на ноги. - Да мы тут это, вкусностей ведь кое-каких насобирали, еще днем, и перед атакой припрятали. Потом достали назад, со всеми желающими поделились, и вот, только вы и остались. Ахан, дай командиру выпивку. Стоявший рядом улыбчивый шрамоликий солдат достал из внутреннего кармана шинели бутылку вина. Еще не откупоренная. Винцо то самое, что я в высоком домике нашла. Оно еще очень редкое и дорогое. На вкус уж слишком горькое, с легким фруктовым оттенком. Как по мне, так гадость, какую еще поискать надо. Но мозги прочищает неплохо. Одну такую бутылочку я хотела отдать сержанту Конраду, который предложил подходящую идею для нашего плана. Но вот, не дожил он до премии – погиб в одном из боев. - Спасибо, - попробовав выпивку, я вернула тому же солдату. – Мне много пить нельзя: нужно сохранять ясность мышления. - Командир, а ягод-то хоть возьмете? Хорошие ягоды тут, спелые. - Давай, немножечко. А какие, кстати? - Смородина. - О, так чего ж ты молчал? Смородине я всегда рада, - я взяла свою каску, куда солдат щедро отсыпал обещанных ягод. И точно, спелые в самый раз. – Все-все! Куда ж мне столько? Остальным оставь тоже. Спасибо вам, братья-сестры, что и обо мне думаете. Вот кто бы предложил мне такое в прошлой жизни? В смысле, в довоенной. Правильно – никто, даже не смотря на, по большей части, дружеские отношения с коллегами по работе. Лишний плюсик в пользу правильности решения присоединиться к «воронам». Смородинка сочная была, кисловатая – напоминает о немногих радостях во все те же времена, когда я была металлургом. Помню, по лету, вечером, после рабочей смены любила я заходить в магазинчик дядюшки Спайка, как раз по дороге был. Этот, казалось, вечно улыбающийся усач продавал мороженное, в стаканчиках. А летом, за пару лишних дукатов с радостью добавлял в него ягод, в основном смородины. После рабочего дня, самое то. Жаль, сейчас пломбирчика никакого нету. Мысли о холодном лакомстве с ягодами прервал севший рядом со мной Гусург. Он ничего мне не говорил, и даже не посмотрел в мою сторону, лишь прикурил от костра сигарету. Черт, а сколько ж часов я сама-то не курила? То-то чувствую себя не очень – вот, небось, и от того, что организм уже долго-долго без положеной порции табака обходится. Сигареты у меня во внутреннем кармане были. Неужели, кто-то из медперсонала спер их, пока мне руку в госпитале собирали? Вот сволочи, совсем совести нету. - Гус, а со мной сигареткой не поделишься? – спросила я у танкиста. – А то мои спиздила какая-то сволочь. - Сейчас, подожди, - он полез во внутренний карман куртки и через несколько секунд выдал мне желанную сигарету. – Может ты их еще куда-то положила? А то не похоже на наших: уж у тебя красть бы точно не стали. - Да я не про наших – это из врачей кто-то, - я достала из костра хворостинку, прикурила от нее, и бросила обратно в огонь. - Тогда, удивлен куда меньше. Для наших ты словно… Ну, скажем, идол. - Вот это ты загнул, - я от услышанного подавилась табачным дымом. – Я, конечно, вижу, что некоторые из солдат меня уважают, причем сильно, но, чтоб до такого – это уже на лесть смахивает, знаешь ли. - А ты и не обольщайся. Но скажу так – ты не можешь взглянуть на себя со стороны. Зато это можем сделать мы. И знаешь, что мы видим? - танкист пустил в воздух колечко дыма. А я сколько ни училась, да так и не постигла искусство данного трюка. - Человека, который искренне верит в то, что делает. Да, возможно, он и говорит не совсем складно, и стратег не самый опытный, однако, его готовность идти ради блага своего народа в первых рядах, как и готовность отдать ради этого дела жизнь, собственную, не может не внушать уважения. Вот кто ты в глазах большинства наших товарищей. Признаюсь честно, когда я перешел к вам, то все еще сомневался в правильности решения. - А сейчас, значит, внезапно перестал, да? - Скажем так: я убедился в том, что здесь люди действительно сражаются ради общей цели. В Галлийскую армию я честно пошел, чтобы защищать родных. Потом, когда в штрафниках оказался, то уже старался, скорее, выжить. Здесь же сражаются за то, о чем, наверное, мечтает каждый дарксен. Не буду лишний раз объяснять – все мы сами знаем. Здесь же есть люди, которые ради этого и жизнь отдадут не сомневаясь. И вот я задался вопросом – смогу ли сам стать таким же? Смогу ли пожертвовать собой, чтобы помочь остальным построить будущее для нашего народа? Ты являешься примером, на который стоит равняться. Не во всем, конечно, но по части смелости уж точно. Если все дарксены будут такими же, то об нас перестанут вытирать ноги. - Ну, как скажешь. Легенды имеют мало общего с реальностью. А я не люблю ложь. Сигарета подошла к концу, я бросила окурок в костер. Вот теперь снова чувствую себя живой. Может, даже, сыграть что-нибудь? А то вон, стоит рядом пианино, черт знает, как уцелевшее – дом сожгли, а оно осталось. По правде, я с детства ненавидела уроки музыки – они для меня словно каторга были. Поэтому, когда «обрела свободу», то к музыкальным инструментам не прикасалась. А сейчас вот, как-то, ощутила желание. Несколько клавиш оказались нерабочими. Даже не удивлена. Но, играть можно. Не смотря на примерно полтора десятка лет без практики, мои руки, словно и не было такого большого перерыва, привычно легли на черно-белый ряд клавиш. Нажимаю на одну из них пальцем, затем чуть перемещаю ладонь в сторону, нажимаю вторую, потом… А потом вспоминаю, что одна рука у меня загипсована, от запястья и до кончиков пальцев – с такой играть музыку нельзя. Все! Занавес! - Госпожа, если вы хотите сыграть, то с радостью побуду вашим помощником, - поспешил вставить свое слово Вильгельм. И как он так незаметно подошел ко мне, будто призрак? – В детстве ходил на занятия, и поэтому неплохо умею играть на пианино. - Ну, давай, сперва, попробуем сыграться, чтоб и на лад нужный настроиться, да и просто мне не помешает, освежить навыки. - Разумеется, госпожа. Что б такого сыграть для начала? Вот, как обычно: до дела доходит, так все нужное из памяти и вылетает. Тогда, пусть будет первое, что придет на ум. - Давай «Собачий вальс». Сможешь? - Разумеется. Это ведь первое, что учат играть на таких вещах. Это уже кто как. А то, помнится, Раиска, которая дочь мельника у нас была, средняя, с «Лунной сонаты» начинала, а потом вторя желаниям родителей, активно принялась учить композиции Чайковского. Интересно, кстати, как у нее жизнь-то сложилась? Помнится, видела однажды в газете фотографию, новый состав оркестра какого-то там театра в Дрездене – так вот, пианистка там, лицом довольно похожа на ту тихую скромницу Раису, что я знала когда-то. Мы с Вильгельмом принялись за игру. Одной рукой я, одной он. Поначалу все шло шероховато – не могли подобрать общий ритм: нужные ноты часто попадали то раньше нужного, то позже. В итоге «собачий вальс» в нашем исполнении вышел нестройным. Лишь под конец начало более-менее сыграно получаться. А тем временем, у нас за спиной уже набралась «аудитория» из наших братьев-сестер по оружию. Все собрались, вроде бы. Следующей можно попробовать исполнить «лунную сонату». Хоть эта мысль мне и не нравилась, но других идей по этому поводу не было. Сложно мне эта композиция давалась, так толком и не научилась ее играть, а тут еще и при слушателях. Но, сейчас она пошла довольно неплохо, лучше вальса, но это, скорее, из-за того, что мы с Вильгельмом, наконец-то, сыгрались. Даже аплодисментов получили в свой адрес. Потом принялись исполнять «Fly me to the moon» - получилось еще лучше, и почти без ошибок. Кое-кто даже нам подпевал, два-три нестройных голоса, далеких от певчих. И вновь в конце нас ждали аплодисменты. - Командир, а можете сыграть что-то, чтоб и все спеть могли? - Можем, - ответила я. - А что именно-то? И тишина. То есть что – я еще должна и… - А, может, полюшко-поле? – робко предложил кто-то из толпы. - Кстати, неплохая идея, - поддержал его еще кто-то. – Я за! Предложение подхватили и другие. На том и сошлись. Вспомнить бы, как оно играется еще. Вот позорище – это ведь тоже одна из таких вещей, которые разучивают первыми. Песня-то народная: знают ее наизусть в Империи все, причем, даже лучше, чем национальный гимн. Только, что песня, что сам мотивчик у меня связаны с не самыми приятными воспоминаниями. Помню хорошо те времена, когда только-только война началась, но не эта, а прошлая, которая «Первая Европейская». Тогда вновь ездили мы в город, к портному, снимать мне новые мерки. Родители тогда все еще ворчали, мол, куда ж я так расту, ведь только недавно одежду мне новую пошили, а та уже мала стала. Продавцы газет, стоявшие чуть ли не на каждом углу, кричали о том, что война началась, что объявлена мобилизация, и все такое. На улицах было много солдат в форме, больше, чем обычно, в основном офицеры. Народ был настроен, в основном позитивно: все верили в скорую и легкую победу. По дорогам маршировали ряды солдат, преимущественно молодых, улыбающихся, махавшим им платочками и бросавшим цветы женщинам. А по всюду, игралось или пелось то самое «Полюшко-поле». Про то, во что все это вылилось, объяснять не надо – это дела не столь давних лет. Потому и песня эта не вызывает у меня каких-то приятных чувств. Однако, игралась она сейчас довольно хорошо, да и бойцы пели с, как это говорится, чувством, толком, да расстановкой, так что не исполнить композицию хорошо мы и не смогли бы. Само получилось, вот настолько хорошо. Не знаю, как Вильгельм, но я при этом чувствовала эдакое единение с остальными, пусть сама и не пела. Ощущала себя частью единого механизма, причастную ко всему происходящему наравне с остальными. Приятное чувство – в кои-то веки словно не выделяюсь на фоне остальных, а стою наравне с ними. Правда, и этот момент нашлось чему подпортить: как-то мы пропустили появление наших союзничков из имперской армии. Заметили их уже когда те проходили колонной мимо нас – едущая техника гремела так, что не услышал бы только глухой, а шедшие рядом с ней бойцы смотрели на нас… Да, разными взглядами: пустыми, усталыми, удивленными, осуждающими, презирающими, восхищенными… Но, той самой ложкой дегтя для меня были не недружелюбные взгляды некоторых из тех солдат, и не то, что из-за небольшой «развлекательной программы» мы проглядели прибытие имперцев. Дело в том, что картина уж больно знакомая складывалась: вот звучит та же самая песня, и под нее мимо меня проходят солдаты все той же страны, которых ждут еще бои…. Эта песня словно эдакое недоброе предзнаменование, о том, что самое худшее еще только предстоит. - Все, концерт окончен! – объявила я, выжав последнюю ноту. – Всем оставаться на местах! Надо теперь встретить командира, доложить, что да как. Оставив пианино, я вышла на дорогу, где столпилась техника и солдаты Империи. Если солдаты бестолково стоят на открытом месте, становясь хорошими мишенями для врага, значит, либо их командир олух, либо еще не прибыл. Это я все к тому, что глядя на то, какими хорошими целями сейчас себя выставляют имперцы, я подумала, что их командира пока здесь нет. Бронетехника стояла слишком близко друг к другу, а бойцы кучковались либо на броне, либо на обочине. - Солдат, а командир ваш где? – спросила я у ближайшего бойца. А тот аж скривился в ответ. Видимо был из этих, что брата нашего ну ни в какую не переносят. Но чтобы хамить мне, звание у него было низковато, а потому пришлось ему, собрав всю волю в кулак, ответить максимально честно и сдержанно. – Командир? Сказали, скоро должен подойти. Собственно, сами вот, стоим-ждем его. - Ясно. Спасибо. Значит, подожду и я. Можно пока и сига… А нет, нельзя сигаретку – ушлые врачи утащили их у меня, потому ждем так, стоим и глядим вдаль, на движущуюся по дороге цепочку огоньков от фар. Цепочка небольшая – всего три легких машины. На мой взгляд – поступок такой же опрометчивый, как и хоровое распевание песен на передовой и без выставления часовых. Но у нас это была не опрометчивость, иначе мы вряд ли бы дослужили до сегодня. Просто, дошли до такого состояния, когда страх смерти исчез полностью. Хотелось людям отвлечься так вот сильно. Запримеченные вдали огоньки приближались. Их источником был армейский внедорожник и два сопровождавших его мотоцикла. Словно услышав мои мысли, они решили остановиться как раз у «нашей» колонны. Это хорошо, не придется лишний раз бегать-искать этого имперского командира. Я видела, как в свете фар она выходила из автомобиля, что-то сказав перед этим водителю. Довольно статная женщина, фигуристая – с такой внешностью ей бы актрисой театра или кино быть. Добавить бы чуточку стервозности и самая киношная роковая женщина будет. Еще особа эта отличалась белыми, будто седыми, длинными волосами и красными глазами, которые светились в последних лучах заката, словно у хищного зверя. - Я – полковник Сэлвария Блес, - неторопливо, с нотками важности сказала она, подойдя ко мне. – Вы, насколько поняла, командир отряда «Сalamity raven»? - Ну, все, кто был старше меня званием, погибли, так что да, я, старший сержант Зинаида «Яркая», вместо главного. - Доложите обстановку, - задала она следующий вопрос, глядя на меня сверху вниз и выпятив вперед свою немаленькую грудь. Скажу честно, находиться рядом с ней было неприятно. Нет, не потому, что Сэлвария эта выглядит и моложе и фигуристей, да еще и довольно высокомерной. Она, была валькирией, кровным врагом нашего народа. Достаточно лишь немного копнуть в историю. Видимо, эта вражда у нас врожденная, и передается из поколения в поколение. Это я про нас, дарксенов говорю. Насчет валькирий не знаю. Хотя, может это только со мной одной так. - Врагов, всех, кого выловили, истребили, - начала рассказывать я. - Мины, что нашли, сняли, но что-то могли и пропустить, так что об осторожности рекомендовала бы не забывать. Галлийцы во время контратаки использовали тактику выжженной земли, поэтому и видок у этих мест вот такой. Но некоторые дома все же уцелели и… - Не сходите с темы, сержант, - строго перебила меня Блес. - Виновата. Так, галлийцев мы выбили, местность на наличие оставшихся врагов и мин обыскали. Врагов не обнаружилось, мины сняли, хотя что-то могли и пропустить, сами понимаете. Еще мною были завербован медперсонал местного госпиталя: они согласились помогать нам, если мы не тронем их и раненых галлийцев. Вот, такая здесь обстановка. - Хорошо сержант, - она вновь смерила меня изучающим взглядом. – Ситуацию я поняла. Вы свободны, однако у меня к вам еще остались вопросы. Их мы обсудим чуть позже, когда мы разместимся и разведаем это место сами. Я пришлю за вами транспорт, так что не покидайте пределов этой улицы. Вопросы? - Никак нет. - В таком случае, более не задерживаю вас. Я кивнула и пошла назад, к своим. Нашу небольшую культурную программу придется свернуть – надо привести внешний вид в порядок, чтоб ни себя, ни армию нашу, ни народ не опозорить. Так что, распустив подчиненных заниматься своими делами, я принялась чистить форму – она ведь не черного цвета, а красного, и грязь на ней заметна сильнее. А так, как снять форму с себя, по понятным причинам, я не могла, то и чистить ее приходилось на себе же, что было очень неудобно. Разве что, шинель только отдала Вильгельму, чтоб тоже почистил. Работа эта была довольно скучной и монотонной. В итоге, по прошествии такого-то количества времени вся пыль и грязь с моей одежды была более-менее убрана, лицо мое умыто водой, а волосы причесаны. И с Вильгельмом также. Упросил вот взять с собой, так что, пришлось приводить в нормальный вид и его. Ведь наша полковник Блес приближена к царским кругам, а там нужно выглядеть прилично. Да и просто, не принято у таких людей без слуг обходиться – видите ли, есть вещи, которые делать столь возвышенным персонам не положено, ибо для такого слуги и существуют. Не то, что я ставлю себя на одну ступень с ними: от одной лишь мысли об этом мне делается противно. Однако, надо соответствовать, дабы не ударить в грязь лицом ни перед своими, ни перед чужими. При том, что сам Вильгельм пришел в неописуемый восторг, узнав, что я буду говорить с самой валькирией, так, что и отказать ему было сложно. Обещанный полковником автомобиль прибыл, когда уже стемнело, почти в десять вечера. Это был знакомый внедорожник, без крыши. Угрюмый небритый водитель без лишних вопросов взял нас обоих и повез к зданию, отведенному под штаб. Оружие, броню и рюкзаки мы оставили, на присмотр товарищей. Нам это добро было сейчас ни к чему. Наши имперские друзья, что логично, расквартировались в районе, пожарами не затронутом, как раз недалеко от того места, где мы держали последнюю оборону. Правда, солдат на улицах было совсем мало, а техники, так вообще не видать, хотя и того и другого сюда прибыло много. Видимо, основной костяк войск расположился в других местах. Машина остановилась возле одного из домиков. Небольшое одноэтажное здание, посреди некогда ухоженного садика. На веранде, в свете масляной лампы, стоял сонный солдат с винтовкой. - Вы к полковнику? – спросил он, стараясь удержать оружие в ослабших руках. - Да. Она сказала, что хочет со мной что-то обсудить, и что пришлет машину, - честно ответила я. - Странно, я думал, вы будете одна. - Это мой адъютант. - Хорошо. Подождите минутку, я предупрежу полковника. Солдат зашел в дом, и вернулся даже меньше, чем через обещанную минуту, заодно приглашая войти уже нас. Обстановку внутри я бы назвала сдержанной, похоже раньше здесь жил довольно непритязательный человек. Из мебели здесь был лишь стол, пара стульев, да одиноко стоявшая возле стены кровать. Все изготовлено из обычного дерева, без каких-либо изысков. Под потолком висела еще одна масляная лампа, как и та, что на веранде. Свет от нее был тускловат, едва освещал углы помещения. Полковник с деловым видом сидела за столом, внимательно глядя на нас. Рядом с ней стояла пустая белая чашечка, на столь же белом блюдечке. - Присаживайтесь, сержант, - сказала она после нескольких секунд игры в гляделки. Сперва я позволила Вильгельму снять с моих плеч шинель, и только потом уселась на указанное место. На столе передо мной стояла такая же чашка с блюдечком, как и у самой Блес. Внутри лежала заварка. И опять мы молча вглядываемся друг другу в глаза. Снова у меня возникает чувство неприязни к собеседнику, сидящему за противоположным концом стола. - Йоханн, будь так добр, разогрей чайник, - нарушила тишину полковник, обращаясь к покорно стоявшему рядом с ней, молодому солдату. - Да мэм, - ответил тот, и направился к выходу. Молоденький парниша, да еще и с медальками. Интересно он их получил действительно за боевые заслуги или за… Дела, о которых говорить вслух неприлично. А то, полковник, как у меня сложилось впечатление, мадама довольно властная: что таким стоит приворожить понравившегося юнца, тем или иным способом? - Ну, что же, сержант, - после еще нескольких секунд молчания сказала Блес. – У меня сложилось впечатление, что вы можете оказаться куда более интересным человеком, чем мне показалось в прошлый раз. Честно сказать – это было несколько необычное начало разговора. Я-то готовилась к тому, что меня подробно будут расспрашивать о делах, что мы тут натворили за весь день, и заранее перебирала в уме сегодняшние события, а полковник вон какие слова говорит, мол такая я интересная да необычная. - Полковник, боюсь, я несколько не понимаю вас. - Разумеется, - кивнула моя собеседница. – Я уверена, вы знаете, что человек может много рассказать о себе даже и без слов. Поэтому, я пришла к определенным выводам, просто посмотрев на то, как вы стараетесь себя вести. Кажется, вас, в свое время, научили хорошим манерам. Не сочтите за грубость, но я удивлена встрече со столь манерным представителем вашего народа. Уверена, вам не нужно объяснять, почему. Так что, позвольте мне узнать, кто же вы такая. Чувствую себя, будто опять на допросе в полиции оказалась. - Позвольте мне уточнить кое-что, полковник: вы пригласили меня сюда ради обсуждения дальнейших планов, или ради светских бесед? - Я узнаю сведения, которые мне показались интересными, сержант. Вас отметили красной униформой, и медалью. В добавок к этому, вы, как я уже заметила, обучены хорошим манерам, хотя вы дарксенка. Довольно редкий случай, если не сказать, что уникальный. Поэтому, я решила несколько изменить тему нашего разговора. - Какой-то у нас сегодня вечер взаимных удивлений получается. Уверяю вас, моя история не так уж и интересна. О каких ее моментах вы хотели бы узнать? - Обо всем, по порядку. - Ну, по порядку, так по порядку, - я приложила палец к виску, словно это помогло бы в болоте собственных воспоминаний. – Детством я из небольшой дарксенской коммуны, что была под городом Кировбургом. Может, вы слышали о такой? - Нет. Значит, можно и приврать. Или не можно? Я же за честность выступаю. - А основалась она аккурат после северной войны, - продолжила я. – Отец, не смотря на довольно молодой возраст, был одним из основателей, и просто довольно уважаемым человеком там. - Мэм, - разговор прервал вернувшийся в дом солдат. Кажется, полковник называла его Йоханом. В руках он нес небольшой круглый поднос, на котором возвышался железный чайничек. Подойдя к столу, он наполнил стоявшие рядом с нами чашки кипятком. Заварка тут же придала воде зеленоватый оттенок. Неплохой чаек. Поставив поднос на подоконник, солдат покорно встал позади полковника. - Угощайтесь, - сказала мне Блес, взяв в руку чашку на блюдечке. – Блюдце вы можете оставить на столе: с вашими травмами пить чай, следуя правилам приличия, будет несколько затруднительно. - Разумеется, - я взяла чашку здоровой рукой. – Знаете, полковник, опытной чаевницей меня назвать сложно, однако, осмелюсь назвать этот сорт неплохим. - С моей стороны было бы позорно не встретить гостей чем-то приличным. Гостей? Если она имеет ввиду, что гость – это я, то очень сильно не соглашусь: слишком уж формат беседы не похож. - Но уверена, вы хотите услышать от меня другое, - продолжила я. – Собственно, жила коммуна наша относительно неплохо. Занимались и сельским хозяйством, и животноводством, и охотой. Выражаясь иначе: было у нас много чего, что пользовалось спросом. Разумеется, деньги на то, чтобы давать детям должное образование и воспитание, у нас тоже были. Вот и весь «секрет». - А что же тогда привело вас сюда, на эту войну, если все было так хорошо? - Нет в этом мире ничего и никого вечного, полковник. Уверена, вы это знаете ничуть не хуже меня. Первая Европейская война уничтожила экономику страны на многие годы, что не могло не отразиться и на нас. Поэтому я и стала обычным металлургом на одном из заводов в Петербурге. Вплоть до весны сего года. Все. - Однако, вы так и не сказали, почему решили пойти в армию. - Полковник, мне казалось, это вещи столь очевидные всем, что даже и разъяснять не нужно, но, раз вам интересно, то поведаю я вам и про это. Итак, экономика страны, как я говорила, была в бедственном состоянии. Чтобы вернуть ее в нормальное состояние, обычным людям приходилось долго-упорно вкалывать, не жалея себя. И они это делали: много лет мне доводилось наблюдать эту картину, когда работала на заводе. Им было ради чего так поступать. Вот я глядя на них и задавалась вопросом, а ради чего также сильно работаю и я? И получалось, что только ради поддержания собственного существования. Не было, так сказать, места, которое можно было по-настоящему назвать своим домом. Места, ради блага которого хотелось жить и трудиться. Поэтому, когда появился шанс изменить это, то я не могла пройти мимо. И вот, все это привело меня к тому, что здесь и сейчас сижу и пью чай в вашей компании. В компании человека, который в былые времена был не прочь принять участие в «дарксенских охотах». - Что могу сказать, - валькирия со все тем же властно-невозмутимым видом, аккуратно поставила блюдце с чашкой на стол. – Хоть раз в жизни каждому из нас доводилось совершать отвратительные вещи, сержант, не так ли? - … - Я уверена, слова извинения вам нужны еще меньше, чем тем самым людям. Поэтому, я буду жить дальше и нести это пятно на своей истории. Однако, я готова понести ответственность за все те сломанные жизни. Видите ли, некоторым людям свойственно время от времени оглядываться в свое прошлое и переосмысливать совершенное. Поэтому я и перестала считать, что мой народ, валькирийский, происходит от божественного, в противовес вашему. Вы просто такие же люди. - Позволю себе не согласиться с вами, полковник. Если затрагивать всю эту теологическую чепуху, то, наш дарксенский народ, тогда, и впрямь от Дьявола. Ведь кто, как ни Дьявол является самой оболганной личностью в истории? - Интересное суждение. Вы, сержант, действительно оказываетесь не столь просты, - достав из кармана часы, она проверила время. – К сожалению, нашу беседу пора завершать. Итак, касательно вашего отряда ситуация проста: если за ночь не случится каких-то серьезных происшествий, то уже днем за вами приедут ваши коллеги и отвезут вас в часть. - Ясно. Что-нибудь еще? - Нет, сержант, вы можете идти. Я буду надеяться, что нам еще выдастся шанс подискутировать о чем-нибудь…