Демиурги

Мы с Шеатом вошли в подъезд обычного панельного дома. Такой знакомый мир, ностальгия… Здесь обитали одни люди на средней ступени развития, да еще скрывался тот, кого нам нужно найти. Дракона я взяла с собой за компанию, чтобы не дурил. Если Шеврин и Шиэс сами находят себе занятия и как-то умудряются прикладывать свой энтузиазм в нужное русло, то Шеат чудил. Нет, он не взорвал корабль (пока что), никого не убил и даже толком из дому не сбежал, но эта гормональная перестройка растущего организма сильно била по растущим же мозгам. Некоторые его таракашки в виде ношения абсолютно белых одежек, невинны и терпимы, некоторые — как требование у меня плазмы, например, или попытка обрезать свои шикарные волосы — просто выбешивают. И ведь знает же, пакость мелкая, что плазма — это ужасно больно и навсегда, а срезав волосы, можно лишиться своего гребня в драконьей ипостаси, но все равно чудит. Шеврин не мелочился и в тот раз просто выпорол своего основу, оставив Шеата наслаждаться синей задницей. Потому я старалась занять юного падавана хоть чем-то общественно полезным и приличным. Шеврин нашел себе утешение в образовании и укомплектовании маленьких армий — ударных боевых отрядов во всех наших мирах. Не скажу, что идея новая, но хорошие бойцы нигде не помешают. Плюс наши миры уже вышли из состояния «дохлой клячи» и постепенно приближались к состоянию «вполне годный мир», а значит желающие захапать чужое добро скоро придут навестить соседей, и мы должны быть к этому готовы. Потому я частенько заставала заморенного брюнета, уснувшего прямо за столом в обнимку с коммом, магическим шаром, несколькими связными амулетами и прочей ерундой, позволяющей общаться с жителями наших миров. Он специально упахивался до такого состояния, чтоб мучительные воспоминания не травили душу. И я его понимаю. Помнить всякие ужасы очень паршиво, особенно когда знаешь, что ты уже ничего не можешь сделать. Но вернемся к нашему техногенному мирку. Скрипящая подъездная дверь захлопнулась, будто отрезая нас от внешнего мира. — Круто, — буркнул Шеат, указывая пальцем на граффити под потолком. Однако да, расстарались ребята. Черная харя какого-то монстра из снов наркомана была обведена фиолетовым маркером и подписана «Саня». Хорош Саня, нечего сказать. Мы поднялись на четвертый этаж. Здесь были три добротные железные двери, на одной даже этикетка с указанием охранной организации имелась. Но они были мне не нужны. А вот четвертая дверь была мастерски скрыта мороками, занавешена целым полотном эдакого микса из силовых полей и энергетических линий. Довершала микс чудная иллюзия ровно закрашенной стены. Вот сюда нам и надо. Я легонько постучала костяшками пальцев по иллюзии. Вместо побелки и кирпичей пальцы ощутили металл. Тот, кто так хорошо спрятался, наверняка услышит и этот звук. Ведь обычный человек не догадается стучать по стене, а буйные подростки просто ее зарисуют матюгами и граффити. Медленно и плавно стали сниматься иллюзии и защитные поля. Хозяин дома и примет гостей. Это радует. Дверь распахнулась неожиданно, как пролом в стене. Низкого роста худощавый японец с длинной черной косой церемонно поклонился и махнул рукой внутрь квартиры. — Прошу, — мужчина посторонился. Не дичится, это хорошо. — Спасибо, — я осторожно шагнула за порог, придержала Шеата под локоть на всякий случай. Мало ли, что может стукнуть в голову дракону при виде очень старого синерианина. Квартира оказалась перестроена полностью под японский стиль. Минимализм во всем — никаких тебе громоздких шкафов и комодов, аккуратные внутристенные полочки. Вместо кровати — матрас на полу, вместо кухни — плитка и раковина, отделенные от комнаты ширмой. Зато возле окон стояли кадки с маленькими деревцами. Как же они называются? Я наморщила лоб и потерла пальцами виски. О, вот — бонсай! * Тем временем хозяин жилища вернул на место всю защиту, проверил сплетения и накинул сверху силовое поле — для надежности. Он вернулся к нам и указал прямо на пол: — Прошу, садитесь, — японец-синерианин это интересно. Такого микса я точно не видела еще. — Что вас привело в мой дом? — Знаете, — я сложила руки на коленях — сидеть в позе лотоса на голом полу то еще удовольствие — и подождала, пока усядется Шеат. — Вы будете смеяться, но нас к вам направил анонимный источник информации, не раскрывающий своей личности. Он любит баловаться снами или записками. — Занятно, — хмыкнул японец и кивнул нам. — Подождите минутку, сейчас заварится чай, и мы поговорим нормально. Через десять минут (рекордная скорость заваривания чая) он подал нам маленькие, изящные, почти ажурные чашечки со светлым напитком, я добавила к чаю печенье и варенье — не могу пить просто коричневую воду, нужно подсластить. А японец сахаром не озаботился вовсе. Шеат в это время удивленно рассматривал диковинный интерьер — привык к горам барахла и техники на корабле и на Приюте. Здесь же почти пустая квартира была будто вырезана из другого мира и вклеена в этот. — Значит вы говорите об анониме. И что же он вам сообщил обо мне? — мужчина поправил халат и тоже уселся за маленький столик прямо на пол. — Почти ничего, кроме места вашего нахождения и того, что, возможно, вам будет интересно с нами пообщаться. — Вот значит как, — он задумался, отпил чай и даже взял мое печенье. Что ж, контакт пошел. — И что вы можете мне рассказать? Я обвела пальцем изящную ручку чашечки и попыталась сформировать мысли в приличную кучку. — Да собственно, сами не знаем. Я лично не знаю о вас ничего, кроме того, что вы отшельник сейчас, а в прошлом были главой совета синериан, как он еще не развалился, ума не приложу. Я даже имени вашего не знаю, простите… — Гитван, — коротко кивнул японец. — Второе имя называть не буду, с него все смеются. — И не надо. — Разве у синериан есть Совет? — удивился Шеат, доедая варенье. — Есть, молодой… человек, — улыбнулся синерианин и подлил дракону чая. — Там собрались самые старые и самые отмороженные представители нашей расы. Те, которые прельстились алкоголем, наркотиками, сексом, всесилием и вседозволенностью и теперь хотят иной отравы — власти… Власть пьянит и развращает хуже вина. Власть сводит с ума горше, чем камень безумия, — он кивнул мне и продолжил: — Власть уничтожает последнее, что еще остается хорошего в разумном существе. Поэтому я их покинул. Гитван замолчал и долго всматривался в свою чашку, будто гадая по мелким чаинкам о своей судьбе. — Меня никто не понял и не понимает сейчас. Называют выжившим из ума маразматиком, хотя у самих ума меньше, чем в этом печенье. Они отказываются со мной общаться, а сами между тем вытворяют такое, за что во многих мирах выдают высшую меру наказания — смертную казнь. — Вам очень одиноко? — черные глаза, полные печали и тоски взглянули мне словно в душу. Не тысячелетнее — миллионолетнее существо смотрело, вынимая все мои потайные уголочки души наружу и разбирая их, словно калейдоскоп. Нет, он не читал мысли, для него это слишком низко и даже неприлично. С высоты его опыта все наши мысли видно уже по лицу и жестам, как бы мы не пытались их скрывать. — Я привык, — хмыкнул синерианин и опустил глаза. — А может к нам пойдете, а? — Шеат взглянул на мужчину странным, словно просительным взглядом. — И почему вы считаете, что у вас лучше, чем здесь? — пустая чашечка ровно спланировала на миниатюрный столик. — У нас весело… и… — я замялась. — Вы будете не один. У нас живут и синериане тоже. Вот недавно троицу мелких парнишек подобрала, представляете? Они даже форму держать не умели. К слову, вытащенные из космоса огрызки после чьей-то баталии, уже вполне неплохо чудили в Академии. Демиурги сильно удивились столь нестандартным ученикам, но взялись воспитывать такое счастье с нуля. Я сама понятия не имела о том, что оторванный огрызок плазмы может далеко не сразу превратиться в гуманоидную форму и восстановить размер взрослой особи, все зависело от его размера и количества оставленной энергии. Вот и получилось подобрать эдакие лужицы с глазками и щупами, больше всего напоминающие улиток без панциря. Я показала японцу наших, Академию, миры, их жителей, строительства, заводы, магов, вампиров… Он кивал. Старый, как само мироздание, чуждый и нашему миру, и своим сородичам, одинокий, потерянный. Чужой для всех. Быть может, нам удастся дать ему новые цели в жизни? Не зря же аноним так усердно подталкивал собирать тех, кто уже отчаялся. И не важно, кто они — человек, лезущий в петлю, или синерианин, от скуки выращивающий бонсайи. У каждого своя трагедия и свое горе. За разговором было выпито три чайника чая, съедено кучу конфет, печенья и вафель. О варенье речи вообще не шло. Но зато у японца появился блеск в глазах — то, чего раньше не было. Он согласился начать все сначала и быстро собрал маленькую коробку вещей. В пространственный карман были сгружены бонсайи, а самую маленькую плошку с еще юным деревцем он подарил Шеату. — Держи, — дракон бережно взял плошку, прижал к груди. — Будешь растить и заботиться. Авось научишься… Я не могла воспринимать Гитвана как старца. Да и выглядел он совсем не старчески — на вид примерно тридцати человеческих лет. Но и на наших ровесников он не тянул. Что-то было такое в черных омутах глаз, вечное, древнее, словно из глубин космоса. Такое пугающее и манящее. Не знаю. Что-то, указывающее на его не старость, нет, на древность… В этом синерианине не было ни той бесшабашности и веселья, присущих молодым, ни задора, ни яркости и желания затмить собой окружающих. Он не кичился возрастом и опытом, не давил грузом пережитых лет и не пугал мощью, как Шеврин. Он просто был. Скрыл свои силы, чтобы не подавлять и не пугать нас. Заваривал вручную чай, как Син. Не стеснялся сидеть на полу и не волновался о нашем мнении на свой счет. И это все в куче вызывало уважение и некое благоговение. Гитван не добивался этого, но уважение сразу появлялось. Так в нашем бедламе появился новый жилец. Видимо, у него своя, малопонятная мне роль. Но и такого крутого парня грех упустить. Пусть он не позволит собой командовать и будет делать, что сам хочет, но его можно попросить о чем-либо важном. Думаю, такой не откажет помочь защищать наши миры, если они станут и его мирами тоже.