***
Когда первые лучи солнца озарили застывший в морозной пелене город, а по спине волной пробежали мурашки, художник, немного поежившись, все-таки открыл свои небесно-солнечные глаза. Единственным источником тепла, пожалуй, был брюнет под боком. В остальном же царствовал холод. Даже казалось, будто в комнате дует ветер, ведь руки и ноги ужасно морозило. Ночью они уснули на не расправленной кровати, ничем не укрывшись. Эррор буквально вжимался в Инка, пытаясь собрать от него столько тепла, сколько вообще было возможно. Этот холод бодрил, освежал разум, но, в то же время, рождал в белесой голове желание зарыться с брюнетом под плотное одеяло и греться, греться, греться. До тех пор, пока не пройдет это неприятное ощущение некой обледенелости на конечностях. И, наверное, Инк зарылся бы в это одеяло, если бы вид спящего Эррора не был таким завораживающим. Расслабленное, нисколько не напряженное лицо, черные пряди, небрежно, но так мило спадающие на закрытые глаза, медленно вздымающаяся грудь, равномерное дыхание, немного побледневшая во сне кожа, слегка приоткрытые губы, выдыхающие теплый воздух. Обворожительно. Совсем не хотелось вырывать брюнета из этого состояния, нарушая столь чарующую картину. Но понимание, что он тоже мерзнет, заставило художника подняться с постели и укрыть свою пассию краем согретого одеяла, ранее вжимаемого в кровать телом белесого. Еще немного полюбовавшись сладко посапывающим программистом, Инк обратил внимание на дверной проем, в котором стоял блондин, мягко улыбаясь. — Давно ты здесь? — Шепотом спросил художник, всматриваясь в грушевые глаза. — Недавно, хотел забрать свой ноутбук, но залюбовался вами. — Очень тихо ответил тот, еще шире улыбнувшись. — Вы так хорошо смотритесь вместе. — Инк слегка улыбнулся в ответ. Странно, но это не вызывало смущения, скорее напротив, еще больше расслабляло. Вокруг создалась какая-то умиротворенная атмосфера, греющая душу, но стоять так вечно было бы бессмысленно. — Не думал, что кто-то еще проснулся в такую рань после столь бурной ночи. — Продолжил Дрим. — Холодно стало, поэтому проснулся. Но сейчас даже как-то спать не хочется. — Выдохнул художник, аккуратно вставая с кровати и подходя к мечтателю. — Батареи плохо греют, а на улице мороз. У нас часто довольно холодно в квартире. — Заключил блондин, смотря снизу на высокого парня. — Не желаешь перекусить? — Предложил он. — Не отказался бы от кружечки горячего чая. Настолько горячего, чтобы тепло дошло до мозга костей. — Смотри не обожгись, — усмехнулся мечтатель, — а то как вечер то со своим любимым проводить будешь? — Что за пристрастие вгонять людей в краску? — Закрывая лицо светло-бежевым шарфом, прошептал художник, попутно выходя из комнаты. — Ну, у тебя же научился. Белый пар интенсивно возвышался над кружкой, распространяя невообразимо прекрасный аромат чая по всей квартире. Нежное благоухание цветов липы в сочетании с тончайшей горьковато-пряной нотой гречишного меда деликатно подчеркивали терпкие оттенки чайного вкуса, заставляя почувствовать его всей душой. Еще не отпив ни глотка, Инк завис над кружкой, закрыв глаза и обхватив ее ладонями, грея их о поверхность горячего сосуда. Он наслаждался этим ароматом, этим теплом, этим великолепием. Не только ими, но и воспоминаниями, что всплывали в голове, как только он почувствовал этот горько-пряный запах меда. В «Лавре», пожалуй, мед был одной из немногих сладостей. Доступ к нему всегда был достаточно ограничен, но это не мешало юношам каждый день доставать маленькую мисочку с этой сладостью, разделяя вязкое вещество друг с другом. Ох, а как же головокружительны были моменты, когда Инк стирал с губ программиста капли меда, после чего слегка облизывал кончики своих пальцев. Показательно, как бы намекая. А какой умильной была реакция на подобного рода действия со стороны Эррора. Все-таки, он куда более стеснительная натура, нежели Инк. И ведь даже с хитрой ухмылкой, хищным взглядом и шуточками, в его янтарных глазах все равно всегда читалось смущение. Такое легкое, такое мягкое. Ох, как же Инк тогда был слеп, в упор не видя всей той нежности, что перемешивалась со смущением в очах брюнета. Все же было так очевидно… — Такими темпами чай остынет. — Вырвал художника из глубоких дум мечтатель, возвращая его в реальность. — Превосходное сочетание вкусов и ароматов. — Заключил белесый, отпив немного горячей жидкости. — Липовый цвет… Ты все еще его собираешь? — Разноглазый посмотрел в грушевые глаза Дрима, как-то отстранившегося после сказанного. — Да… — Блондин отвел взгляд в сторону, потупив взор на горшочки с цветами на стенах. — Он любил чай из липоцвета и гречишного меда. — Было заметно, что мечтатель не готов продолжать разговор. Ведь его рука едва заметно дрогнула, как и голос, взгляд стал пустым, а с лица пропала сияющая улыбка. Все держится за прошлое, держится за Блу, создавая для самого себя иллюзию его присутствия. Об этом говорит не только то, что Дрим теперь пьет только липово-гречишный чай. Об этом говорит абсолютно все: мелодия, о которой рассказывал Эррор, голубой шарф, красующийся на шее блондина, светло-джинсовая толстовка, которую Дрим часто накидывал на голубоглазого в холодные вечера, множество фотографий с Блу на стене у кровати, даже те записи с концертов парнишки, которые раньше были у Инка дома, а теперь лежат на столе в комнате мечтателя. Он не отпустил его. Пол года, конечно, достаточно маленький срок, чтобы отпустить того, кого любил всем сердцем. Но жить мечтами и воспоминаниями… — Вот же капризное растение. — Вымолвил блондин, смотря на потускневшие темно-фиолетовые цветы, с виду напоминающие своими лепестками шелковое полотно. — Сенполия… Мир в семье, символ вечной любви. — Задумчиво протянул художник, думая об этой самой неумирающей силе любви, живущей в сердце Дрима. — Не убивайся ты так, а то цветы завянут. Им мало ухода, важна еще и энергетическая составляющая дома, подпитываемая эмоциями его обитателей. — Я не убиваюсь, все нормально. — Даже гибискусы закрылись, спрятав свою изящную красоту. Дрим, растения все чувствуют, они одним своим видом могут передать состояние и настроение того, кто о них заботится. — Говорю же, все нормально, просто им холодно… — Грушевые глаза опустились в пол, пряча от пристального взора Инка свой остекленевший вид. Но эта печаль отчетливо ощущалась, от чего на душе появлялся неприятный осадок. Художник подвинулся к блондину, приобняв того за плечи. Дрожь мечтателя в одно мгновение перешла и белесому, давая тому понять, что он бьет по живому. — Холодно тебе, но ведь мы можем согреть тебя. — Почувствовав, что дрожь немного стихла, Инк продолжил шептать. — Ты очень важен для меня, для Эррора и, тем более, для Найтмера. Отпусти уже, себе ведь хуже делаешь, держась за все это. — Знаю, знаю, но… — Блондин уткнулся носом в плечо Инка и заметно напрягся, пытаясь сдержать нахлынувшую волну эмоций. Мечтатель всегда был довольно эмоционален, держал все в себе только пока жил с родителями и после смерти Блу. Но это не самым лучшим образом сказывалось и сказывается на нем. Тихо шмыгнув носом, Дрим уцепился за футболку художника, пытаясь найти успокоение, но чувства брали верх. — И почему именно в тот момент, когда в жизни все прекрасно, в спину втыкают нож… — Потому что это жизнь. — Тяжело выдохнул Инк, сжимая плечо блондина. — Но она продолжается и, пока у нас есть время, нужно брать от него весь максимум. — Во снах я видел сотни раз, как его сбивают, как он умирает. Я всегда был с ним, но ничего не смог изменить... В чем смысл моего существования, если рядом нет его? — Он рядом. Совсем близко, всегда с тобой. — Мокрые грушевые глаза непонимающе посмотрели на мягко улыбающегося художника, который, положив свою руку на левую часть груди Дрима, продолжил. — Вот здесь, в твоем сердце. И наверняка ему так же грустно видеть то, как ты тоскуешь о нем. Широко распахнув глаза, мечтатель отстранился от Инка. Видит, не видит — этого знать не дано, но, все-таки, Блу и правда живет. Живет внутри. Это согревает, поселяет в душе лучик света. Со спины будто стащили тяжелый груз. Стало действительно легче, не намного, но значительно. На лице даже появилась ответная улыбка. — Эх, ты, наверное, прав… — Все же это лучше, чем быть «белой вороной». Ты так не думаешь? — Инк вопросительно изогнул бровь, стараясь плавно отойти от поднятой темы, немного отвлечь своего друга, вытащить его из тоски. — Ах, разве я чем-то отличаюсь от них? — Ну, — протянул художник, смерив мечтателя растерянным взглядом, — они обычно холодные и безэмоциональные. Тот, кто изначально лишен родственной души, не способен чувствовать и сопереживать. «Белых ворон», в общем-то, за людей особо не считают, ведь они мало отличаются от каких-то механизмов, способных выполнять лишь заложенные в программу функции. — Инк. — Что? — Около года назад ты думал, что у тебя нет соулмейта. Неужели ты считал себя механизмом с определенным набором программного обеспечения? — В жизни всякое бывает. Я не считал себя «белой вороной», просто не всегда родственные души находят друг друга. И тому могут быть разные причины. — Не всегда находят друг друга… — Дрим бросил взгляд на виднеющийся из кухни край дивана. — Знаешь, Найт за свои годы еще не встретил того, кто предначертан ему судьбой. А может это просто я чего-то не знаю. Во всяком случае, в последний месяц он ведет себя как-то странно. Уходит без предупреждения даже посреди ночи, не рассказывая потом куда и зачем ходил. Пропадает где-то абсолютно в разное время. Это как-то... Настораживает? Даже не знаю, что об этом думать.IV. Сенполия.
2 июня 2018 г. в 02:04
Они не были желанными. Они были случайностями. Последствия необдуманных действий и неучтенных обстоятельств, впоследствии защищенные, пожалуй, главной жертвой этих самых действий.
Знала ли эта жертва, что ее соулмейт, что ее избранник окажется самым настоящим тираном с темным прошлым? Знала ли она, что это прошлое — есть настоящее? Знала ли она, что ее муж уже давно лишился какой-либо человечности и перестал испытывать эмоции, отличные от негативных?
Вероятно, нет.
Она сидела в неведении, она была жертвой неприкрытого насилия и скрытых экспериментов. Ведь она ничего не помнила обо всем том, что с ней происходило. Лишь какие-то природные инстинкты не давали покоя, то и дело заставляя ее избегать своего мужа. Как оказалось — это не был инстинкт самосохранения, это было нечто иное. То, о чем она даже подумать не могла, ведь не помнила абсолютно ничего о времени, проведенным с мужем. Он ее нашел, продолжил свои истязания, но было поздно. Аборт на таком сроке не делают, а генетический тест показал полное совпадение генов. Было бы очень глупо совершать столь необдуманное преступление. Поэтому пришлось смириться. Пришлось принять эту случайность, которой он дал имя Найтмер. Кошмар для профессионального наркодилера, кошмар для его карьеры. Он не был нужен отцу, а мать и вовсе была забита. Она абсолютно ничего не понимала и не осознавала. Он промыл ей мозги, напичкав какими-то препаратами. А сын был слишком мал, чтобы понять все это. Он ведь всего лишь ребенок, нуждающийся в заботе, внимании и любви, которые не находил в стенах родного дома, который домом то и не ощущался вовсе.
Найтмеру пришлось рано научиться думать, рассуждать, анализировать и сопоставлять. Он был на удивление одаренным ребенком, чей талант не признавался никем. Ведь все его игнорировали. Он рано научился читать и писать, глотал одну книгу за другой. Был спокоен, тих, рассудителен еще до того, как пошел в школу. Его никто не трогал и этого было достаточно. Как и звуков побоев из соседней комнаты и болезненных криков матери. Но что может ребенок? Разве станет кто-нибудь его слушать? Он не смел даже голос подавать, ведь в ином случае последствия могли быть ужасными. Мать и так берет на себя очень много, защищая сына всеми силами, принимая все на себя. Зачем провоцировать тирана еще больше?
Почему она не обращается в полицию? Об этом уже было сказано, отец, выпуская пар, просто пичкал ее психотропными веществами, которые создавали иллюзию счастья и покоя, а потом она не помнила ничего. Она не была способна думать после этого.
Но ребенку все равно нужна любовь. А вокруг лишь один негатив.
Он любил книги. Обожал. Они дарили ему жизнь, которой у него не было. Они открывали ему чувства, которые не были ему доступны. Они показывали ему другой мир, отличный от настоящего, полный того, в чем он так нуждался. Они заменили ему реальность. Благодаря особой одаренности Найтмер не имел проблем с учебой, а поэтому уже с начальных классов попал в списки лучших учеников. Его любили учителя, но никто из них даже представить не мог, какой ад творится в стенах дома такого золотого мальчика.
Но потом этой замены реальности напечатанным текстом стало не хватать. Ни один здравомыслящий человек не может жить книгой, набором словосочетаний на белом листе, воображением. Он по-прежнему нуждался в любви.
Раннее осознание природы чувств помогло парню не сойти с ума в окружающем негативе и сохранить рассудок. Он прислушивался к голосу разума. Взращённый в неблагоприятных условиях стержень был очень прочным, но элементарные чувства создавали маленькие трещины на этой неприступной территории.
Наверное, он был крайне близок к тому, чтобы сломаться. Забиться как овечка перед голодным волком. Ему не хватало того, что давали ему книги.
Но тут произошла еще одна случайность. Все также непредвиденная. Сколько раз человеку нужно наступить на одни и те же грабли, чтобы понять, что он делает не так?
Сохраняя крупицы рассудка, мать все-таки оберегала плод. Возможно, конечно, рассудка уже и не было, были лишь инстинкты, но ей все-таки удалось вытянуть достаточное время, чтобы у отца не осталось и шанса избавиться от своей второй ошибки. Тогда Найтмер впервые заговорил с матерью. Ее ситуация была уже крайне безнадежна. Может быть, она просто повторяла то, что услышала от сына. А может быть и правда понимала, что говорит со слезами на глазах. Во всяком случае, второй случайности досталось имя более светлое, более обнадеживающее. Дрим. Мечта. То, в чем так нуждался рано созревший морально брюнет. Врачам пришлось изрядно побороться за жизнь новорожденного, ведь шансы были очень низки. Но они все-таки сохранили его, сохранили эту мечту, чем заслужили открытую ненависть со стороны отца. Черт знает, как его еще не разоблачили, как ему удавалось так хорошо сохранять свою деятельность в тайне. Но Найтмер хотел его уличить в незаконности, он хотел расправиться с ним. Тем более, после того, как тот начал поднимать руку на сыновей. Это было недопустимо, ненормально, но, видимо, мать уже дошла до своего предела. Ведь она просто смотрела на все это со стеклянными глазами. Смотрела за тем, как старший всеми силами пытается защитить младшего. И не проронила ни слова. Лишь как немая рыбка открывала рот.
Может быть, у их отца есть связи, поэтому он еще не осужден? Ладно еще производство и продажа наркотиков, но систематическое избиение жены и, благо, одного сына — как такое можно было просмотреть? Почему вокруг побоев родились слухи, совсем далекие от реальности? Почему все вокруг стали считать Найтмера задирой и драчуном? Он же всегда был золотым ребенком, лучшим учеником. Он и продолжал оставаться в списке лучших. Неужели это не подозрительно? Неужели никто не мог и подумать о том, что это несопоставимо?
Никто не мог. Потому что у отца действительно были связи, а все эти слухи распространены прямо из его уст.
Тогда Найтмер решил стать детективом. Но почему именно им?
А разве это не элементарно?
Раз никто не может накопать улики на его отца, то кто еще лучше справится с этим делом, как не детектив, выращенный в стенах дома преступника? Знающий каждый миллиметр, каждый угол. Конечно, до кабинета отца. Та территория была закрыта для сыновей, но где-то в ней было все то секретное, что так тщательно скрывал он. И Найтмеру нетерпелось разоблачить его.
Дрим стал лучиком света в жизни старшего брата. Его надеждой и верой в лучшее. Эти сияющие грушевые глаза и наивная улыбка поселяли в душе тепло. Найтмер оберегал младшего, старался не отходить от него ни на шаг. Спасибо обстоятельствам за то, что маленький блондин пережил младенчество даже в тех суровых условиях, когда мать уже не могла его защищать. Это за нее делал брюнет. Совсем юный паренек, но уже такой взрослый морально и умственно. Когда Дрим достиг возраста трех лет — стало гораздо проще, ведь тогда все воспитание и заботу о нем целиком и полностью мог взять на себя его старший брат. Они были неразлучны. Но им вместе приходилось терпеть все, что творилось в стенах дома. Ведь голос ребенка не стоит ничего, особенно когда что-то покрывает источник всех неприятностей.
Блондин стал поддержкой и опорой своему брату. Ему было невыносимо смотреть на то, как старшего избивают. Но Найтмер сразу дал понять Дриму, что тому лучше во все это не вмешиваться, иначе хуже будет всем. И он послушно не лез, лишь помогал обрабатывать раны и прятаться от разъяренного отца. Они старались меньше времени проводить дома, не отходить друг от друга ни на шаг, но это удавалось делать только тогда, когда они вместе учились в школе. А когда Найтмер выпустился и поступил в университет, на криминалиста, Дриму порой все-таки приходилось одному возвращаться домой. Хоть старший и старался как можно больше держать его при себе. Но во время практик, проходимых в других городах, это было невозможно.
Дрим и сам был не из робкого десятка, он тоже был весьма смышлен и умен, но без брата он не чувствовал себя защищенным от слова совсем. Это была его маленькая слабость, которую он тщательно скрывал. Но переживания и волнения не давали покоя. И даже не сколько за себя, сколько за Найтмера. Они оба беспокоились друг за друга. Даже как-то излишне.
Найтмер, пожалуй, был помешан на обеспечении безопасности младшему, из-за чего постоянно зацикливался на этом, забывая о других вещах. Но он все-таки закончил университет, все-таки стал детективом и тогда, наконец, начал столь долгожданное расследование. Пришлось его совмещать с другими, ведь оно было неофициальным, ничем не прикрепленным. Но он копал так глубоко, как только мог. И старался оставаться незамеченным до последнего. Отец почему-то думал, что сын будет работать на него, но как же он ошибался. Видимо, с возрастом он все-таки потерял свою расчетливость и прозорливость, полагая, что находится в полной безопасности, что всегда будет оставаться безнаказанным.
За короткий срок Найтмер заработал хорошую репутацию детектива, успешно раскрыв немало дел. Осталось лишь придумать, как обойти защиту отца и наконец отправить его на скамью подсудимых. Но тот сам просчитался, когда поднял руку на Дрима. В тот злопамятный день Найтмер, вернувшись с работы, застал дома весьма ужасающую картину. Отец держал избитого блондина за горло, прижимая к стене. Кто знает, что было бы, приди брюнет позже. Но он пришел вовремя. Вовремя остановил это безобразие, оторвал отца от младшего брата, вызвал полицию, выложил все собранные в ходе долгой работы доказательства и выступил против отца в суде. Туда же приплели и мать, которую объявили психически невменяемой, впоследствии отправив в психиатрическую больницу. Отца же лишили свободы на двадцать лет за производство и импорт наркотических веществ, а также за систематические избиения и попытку убийства. Помимо того, детективу удалось вывести на чистую воду всех замешанных в сложной системе преступной деятельности отца. Всех, кто ему помогал, всех, кто его покрывал, абсолютно всех соучастников.
Пришлось изрядно попотеть, чтобы доказать свою непричастность ко всему этому, сохранить репутацию и честное имя. Тут Найтмеру сыграл на руку тот успех, который он успел заработать в карьере детектива. Ему даже удалось добиться неразглашения подробностей этого дела. Поэтому мало кто знал, за что детектив так поступил со своими родителями. Поэтому много кто распускал всякие слухи, создающие не самую радужную репутацию. Но власти и начальство были осведомлены. Да и Найтмер был превосходным детективом, благодаря чему остался при работе и особо не боялся ее потерять. Эти слухи даже начали помогать, ведь его боялись многие. И все знали, что, если за дело берется Найтмер — значит оно будет раскрыто.
Братьям даже выплатили что-то вроде компенсации, вышедшей в весьма кругленькую сумму. Старший на эти деньги приобрел свою квартиру, прописав в ней Дрима. Так они начали новую и спокойную жизнь, не избавленную от трудностей, но гораздо более счастливую и светлую, нежели раньше. Примерно в это же время мечтатель закончил школу и поступил в университет на психолога. Благодаря своей особенной чуткости ему всегда удавалось с удивительной точностью понимать людей, а умение анализировать и прогнозировать помогали искать выходы из тех или иных ситуаций. А ведь именно ему удалось помочь Эррору избавиться от своих фобий полностью. Это ли не талант? Дрим был буквально создан для того, чтобы быть психологом. В общем-то, именно из-за этого отец тогда и вспылил, узнав, что младший не собирается становится тем, кто может его покрывать. Но, благо, все обошлось.
Пожалуй, Найтмер по сей день помешан на защите младшего, но тому удается возвращать брата в реальность, заставляя вспоминать о том, что его жизнь не должна вертеться вокруг мыслей об обеспечении безопасности. Тем не менее, он до сих пор не научился не зацикливаться на этом. Может, это потому, что у него, в общем-то, нет других целей? Возможно, именно поэтому. Но появление Эррора, встреча с его проблемой, интрига и всецелое погружение в новое дело помогали немного отвлекаться, переключаться на другое. Наверное, это стало одной из причин, по которой Найтмер так уважал программиста, ценил его. Только вот он и сам не заметил, как, обретя еще одного брата, вновь зациклился.
Пока Эррор пребывал в «Лавре», Найтмер многое накопал. Он узнал и о Гено с Рипером, и о семье Инка, и о документах государственной важности, которые находились под их защитой. Правда для этого ему пришлось заметно вырасти, продвинуться в своей карьере, став не просто детективом, а агентом федерального бюро расследований. Зато теперь ему было известно все, что имело значение в данном деле. Теперь ему были открыты почти все карты. Почти, ведь дело до сих пор остается нераскрытым до конца. Зачинщиков страшных преступлений так и не нашли. Они не оставляли ни единого следа. Но Найтмер продолжал копать, сопоставлять все улики, имеющиеся в очень маленьких количествах и не несущие абсолютно никакой информации.
Он даже с удовольствием поехал бы вместе с группой быстрого реагирования в «Лавр» на защиту Инка, его опекунов и «Классики», но Эррор оставался главным подозреваемым. Тот, кто стал столь важен и ценен для брюнета. И он просто не мог позволить тем вновь отправить его за решетку. Нож в спину мог посадить любой, а потому Найтмер даже не сомневался в том, что поимка Эррора закрыла бы это дело. Но ведь он невиновен. Косвенно — да. Да, это он дал начало всему этому, взломав базы. Но ведь он не имеет абсолютно никакого отношения к чисткам адресов, в которых его обвиняют.
И вновь он пошел против закона, забрав всех обитателей «Лавра» в свою квартиру. Придется очень постараться, чтобы скрыть и покрыть их, но это в будущем. А пока он тушит окурок о пепельницу и поворачивается к Риперу, шокированному от услышанного. Такой истории он явно не ожидал, что совсем неудивительно.
— Извиняюсь за то, что упрекнул тебя в том, чего сам не знал. — Как-то виновато произнес агент ФСБ. Его, в общем-то, не за что винить. Его можно понять, ведь слухи и правда имеют огромную силу.
— Не стоит. Ты и не мог знать истины. — Отрезал тот.
Рипер не мог и подумать, что этот грубоватый и всегда излишне серьезный мужчина, кошмар всех преступников, пережил столько всего. Ему и в голову не могло прийти такое. Но что есть — то есть. А ведь за маской хладнокровного детектива скрывается весьма глубокий человек, чьи мотивы и поступки оправданы. И самое главное — этот человек все еще остается Человеком с большой буквы, заботящемся о своем младшем брате и об Эрроре. А заодно и о важных для этих двоих людях. Удивительно. Он определенно достоин уважения.
— Как рука? — Спросил Рипер, показывая на забинтованную руку детектива, который, в свою очередь, повертел кистью и, закрыв глаза, выдохнул.
— Нормально. Твоя жена хороша в оказании медицинской помощи, вытащила все осколки и обработала раны, даже в больницу обращаться не надо. — Вероятно, рука все же побаливала, ведь Найтмер, попробовав распрямить ладонь, как-то нахмурился. Брюнет, заметив это, лишь улыбнулся.
— Ты сильно не верти, а то раны откроются. — Махнув рукой, детектив развернулся и направился к балконной двери, за ним последовал и Рипер.
Стоя на балконе эти двое изрядно промерзли, из-за чего уснули сразу, как только попали в теплые объятия согретых постелей. Риперу даже повезло больше, ведь его ждали еще более теплые объятия, которые подарила ему Гено, когда тот вернулся в спальню. Найтмер же, расположившись рядом с братом, довольствовался частично прогретым диваном и умиротворением на лице Дрима, которое грело изнутри.