Разговоры под солнцем

Фриск просто такой человек. Она постоянно обращала внимание на чужие проблемы, но почти никогда - на свои. Ей нередко говорили о том, что это неправильно, что нельзя обесценивать свои мысли и чувства, но она ничего не могла поделать. Бывало так, что посмотришь на неё - улыбается, глаза светятся, щёки приятно розовеют. Она интересуется вами, вскользь говорит о своей жизни. Спрашивает, что вам снилось сегодня. А потом, спустя совсем немного времени, вы узнавали, что она больна. Но Фриск до последнего не признала бы недомогания, она не хочет, чтобы вы волновались. Отнекивалась, говорила, что всё хорошо и негромко смеялась, стараясь подавить кашель, что так старательно лезет наружу. Ведь сперва она сама не смогла заметить то, что происходит. Не замечала своего недуга, словно того просто нет. Жила с ним. Фриск понимала, что с её стороны это был довольно глупый поступок - полюбить бездушное существо. Тот, из кого она всеми силами пыталась вытянуть толику любви, раскрыть, научить. Ведь ей всегда казалось правильной мысль о том, что Флауи далеко не без эмоций, как он сам говорит. Ведь он был в состоянии ощутить злобу, раздражение, гнев и превосходство. А после даже живую растерянность. Значит, положительные эмоции в нём тоже можно разбудить, наверное? Она считала так и порой корила себя за то, что требует от него слишком много. Не замечала, насколько сильно тянется к бездушному цветку, который и вовсе не мог её понять. Она была обречена с самого начала. Фриск любовно пересаживала его в большой просторный горшок, удобряла и поливала. Носила с собой в маленьком рюкзаке, показывая город и природу. Позволила зарастить лозами свою комнату, впитывая в себя перед сном странные запахи. Каждый раз получала от ворот поворот, но большего и не просила - понимала, что с эмоциями свыкнуться и без того сложно, а тут ещё и она лезет. И теперь заболевание, что поразило её, начиная с трепетного решительного сердца, казалось ей почти что злой шуткой. Сперва стало трудно дышать. Вдыхать было больно, словно при начинающей простуде, а сердце покалывало отчего-то. Фриск пила много чая, принимая заботу Азгора. Глотала таблетки, ни слова не говоря Ториэль. Считала, что это просто простуда, ничего более. Было неприятно, но она довольно быстро привыкла и перестала обращать внимание. Встречалась с важными людьми, гуляла по городу, навещала друзей и решала проблемы, что следует решать послу монстров. Фриск считала, что всё в порядке. Это пройдёт. Потом начался кашель. Частый, сухой, колкий и колючий. Даже сам Флауи уже начал делать ей замечания и говорить, что в её интересах было бы уже посетить врача, если она не хочет обнаружить у себя внезапную пневмонию и откинуться без лечения. Сказал он это, разумеется, вскользь и с фирменной долей придирок, на что Фриск лишь улыбалась. Потому что Флауи не знал главного - то, что из её горла с каждым выдохом, каждым приступом адского кашля, стремительно сыпятся лепестки золотых цветов. С каждым днём их становилось всё больше, а иногда ими и вовсе тошнило. Сердце сковывало болью всё сильнее, но Фриск всё ещё улыбалась, смывая воду в раковине и промывая горло от остаточных лепестков - ничего страшного. Однажды, правда, Флауи всё-таки заставил ситуацию сдвинуться. Фриск переодевалась в ночную рубашку, и совершенно чётко на её спине выделились они. Треклятые золотые цветы, что стали прорастать сквозь кожу, оплетали хребет и лезли через рот. Ему хватило совести на то, чтобы наябедничать на это Ториэль, и практически в те же сутки дитя поместили в больницу. Там, пожалуй, даже ей пришлось признать болезнь и то, что ситуация и правда становится только хуже. Никто не ждал этого от ребёнка, приговаривая, что в таком возрасте это необычно. Фриск только качала головой - в любом возрасте можно понять, когда твоя любовь уходит впустую. Но она не жаловалась и не винила цветка, ведь тот, на удивление, первым поднял тревогу. Она была благодарна. Цветы прорывали кожу один за другим по ночам, не позволяя сомкнуть глаза от тянущей, жёлтой боли. Врачам же она говорила, что выспалась. Не считала, что это на что-то влияет. Даже прилечь на них как следует было нельзя - цветы причиняли жгучую боль своими поломками. Она давила в себе крики, когда несколько стебельков выбрались наружу, полностью испортив глазное яблоко и разорвав на куски. Правый глаз зацвёл пышным золотым цветом, а Фриск держалась, чтобы не закричать. В какой-то из дней стебельки поползли из ушей и порвали барабанные перепонки изнутри. От боли хотелось выть, но она уже не могла понять, получается ли у неё промолчать. Уши зацвели наглухо, и слышать слова тех, кто её посещает, она уже была не в состоянии. Наверное, уже перевалило за полночь. Больница спала, а Папайрус, что навещал её последним, уже давно ушёл к себе. Мир вокруг был таким безболезненно-серым, Фриск так хотела спать. Подключенная к капельнице, к искусственной вентиляции лёгких и чему-то ещё, она не знала, девочка полусидела, глядя чуточку вниз, к своим коленям, теперь тоже поросшим цветами. Последним её посетителем сегодня была Чара. Та, кого больше никто не видел. Чара смотрела на неё с мрачной, тяжёлой болью и сожалением, хоть ничего и не говорила. Гладила эфемерными прикосновениями по руке, избегая цветочков, и заглядывала в глаза. Фриск не могла слышать, говорит ли она что-нибудь, но лишь один этот взгляд заменял любые слова. - Не бойся, ладно? Всё будет в порядке. Мне уже почти не больно, Чара. Та поднимает глаза, отчётливо давая понять - Фриск плохо врёт, когда у неё не остаётся на это сил. Решимость от такого недуга, увы, никогда не спасёт. Особенно здесь, в людском мире, где магия уже давно не имеет цены, как и души. Чара коротко вздрогнула и, упав на её коленки, заплакала. Её плечи сотрясались краткими порывами дрожи, которые бедное существо никак не могло заглушить. Фриск было жаль её. - Почему ты плачешь, Чара? Всё будет хорошо, правда. Не надо плакать, Чара, я не хочу быть причиной твоих слёз. Пожалуйста. Фриск сползла вниз, теперь уже полностью лежа, и некрепко, как смогла, вцепилась в руку Чары, глядя в потолок. Она настолько привыкла к боли, что теперь, наверное, сочла бы некомфортным её отсутствие. Медленно, но верно, мягкими мазками кисти мир вокруг понемногу покрывался золотыми цветами. По крайней мере, ей так казалось. Угла потолка, шкафчики, её кровать - цветов становилось бесконечно много. Изо рта текла кровь, а систему вентиляции лёгких тоже остановили золотые цветы. Их, пожалуй, и правда стало слишком много. - Чара..пожалуйста. Будь с мамой. Береги её. И не забывай поливать Флауи без меня, ладно? Чара вздрагивает, пытается схватить девчонку за плечи, но ничего не выходит - уж слишком она эфемерна. Фриск делает вдох и последний свой выдох - и из приоткрытых высохших губ выбирается тонкий стебелёк, распускаясь окровавленным золотым цветком. Она даже не успела закрыть глаза, позволив им даже теперь зарастать золотыми цветами. Она даже не пыталась больше дышать - просто закончилась, без кашля и громких звуков. Она не хотела привлекать к себе внимание. Фриск просто такой человек.