Разговоры под солнцем

Цветы преследовали Фриск всю сознательную жизнь. Большие пышные лилии, что продавали цветочники в её родном городе. Золотые и мелкие, навевающие мягкие воспоминания о Чаре. Эхо-цветы, что перешёптывались между собой чужими тревожными фразами. Камелии, что росли вдоль всей улицы, на которой она жила. Большие и розовые, они, пускай и не источая никакого запаха, вызывали внутри подкожное чувство текучей и ласковой нежности. Как мамины руки. Как беззаботный детский сон. Да, цветы, кажется, были её вечными попутчиками, особенно если говорить об одном конкретном. О том, что сейчас восхитительно возвышался поблизости, тормоша её и вытаскивая из объятий дрёмы. Фриск в последнее время очень много спала, уж не знала она, почему. В любое время суток. - Опять заснула? Дура, забудешь, ты так никогда не довяжешь. Флауи снова пробуждает её от дрёмы, трогая за руку одним из листьев. Помнится, раньше он имел привычку скручивать запястье задремавшей Фриск, но теперь, признаться честно, так делать было просто боязно. Руки её выглядели так, словно сломаются от такого жеста. Ёрзая поблизости Флауи, уже избавившись от горшка давным-давно и растущий прямо из земли, теперь превышал высоту её кресла. Подумать только, а когда-то, помнится, Фриск могла носить его в рюкзаке. Показала ему столько всего, нося в руках небольшой опрятный горшок истыканный наклейками. Когда это было? Теперь же этот дылда, пересаженный в землю по собственной воле, вымахал до размера далеко не стандартного подсолнуха, обвив плющом добрую половину дома - они жили совсем одни и могли себе это позволить. Пожалуй, цветов здесь и впрямь было больше, чем следует - двор зарос кустарником, половину двухэтажного домика обвивал плющ, а камелии спрятали под собой когда-то неплохой белый забор. Большое раскидистое дерево прятало дом под кроной, а небольшие фонарики, что Фриск повесила на его ветви лет двадцать назад, до сих пор послушно висели и зажигались по ночам. Крыльцо, обитое смешными мелкими камешками, сейчас было залито розовым закатным солнцем, а Фриск, спрятав уже давным-давно никому не нужные ноги под опрятным флисовым пледом в клетку, вновь принялась за старательное вязание, впитывая солнце в себя. Да, последние десять лет её ноги были схвачены параличом, совершенно отказавшись двигаться даже силой решительности. Даже уговорами. Фриск пыталась, поверьте. Впрочем, не так уж много к тому времени она и потеряла. Сейчас Фриск было 85 лет, и она считала себя достаточно сделавшим для этого мира человеком. Тем, кому позволено остепениться, выдохнуть и спокойно вязать у себя на крылечке цветной шарф для одного вечно неунывающего скелета. Ей не надо беспокоиться ни о чём. Послом монстров сейчас работает совершенно другой человек, сильная и крепкая духом женщина - дочь Августа Вагнера, юриста Фриск и одного из вернейших ей друзей. Гертруда Вагнер прекрасно справлялась со своей задачей, питая к монстрам искреннюю любовь. Все друзья Фриск жили счастливо, и каждый занимался тем, что сумел найти для себя на Поверхности. Все они нередко навещали своего человека, приносили подарочки, милые фигурки на полку, любимые вкусности вроде абрикосового зефира. Но каждый раз, когда они виделись, все замечали одно и то же - то, что люди стареют. Угасают, становятся медленнее и спокойнее, пускай Фриск и отказывалась утихать до последнего. Она резво бегала по деревянным ступеням дома с этажа на этаж, забиралась на дерево по стремянке и совершала долгие прогулки в гору до того дня, как неудачное падение не поставило на этом крест. И Фриск понимала, в чём дело. Такой образ жизни вынуждает тебя успокоиться и мало-помалу смириться с тем, что скоро это кончится. Она наблюдала за тем, как солнечный диск медленно и лениво закатывается за белую линию многоэтажных домиков поблизости, и улыбалась вникуда. Грань между одним миром и другим становилась похожа на тонкую тюлевую занавеску, что мягко и приветливо ласкала морщинистое и заветренное лицо. Истончалась и истончалась, уводя прочь из реальности. - Чего ты? Куда залипла? - Флауи трогает её окончательно поседевшие волосы, что сейчас мягко покоятся на плечах. Вокруг витает запах самых разномастных растений, которым, кажется, попросту не было конца. - Мне всё больше хочется спать, Флауи. Как думаешь, почему? Я ведь даже ни от чего не устаю совсем. Ему не нравится, как звучит её голос. Фриск и раньше не говорила громко, а теперь, когда тембр окрасился временной хрипотцой, её стало совсем сложно понимать. Глаза устало прикрылись, прячась от лучей солнца. Более того, говорит она тоже не очень хорошие вещи. - Наверное потому, что тебе чёртовых 85, тупица. Все устают. И потом, всю твою жизнь ты столько вкалывала, что до сих пор тело ноет. Вспомни сама: Подземелье, школа, политика, институт твой дурацкий, опять политика. Да и по скалам ты лазала на верёвках. Тут попробуй не надорвись, - он презрительно фыркнул, но скорее по привычке, чем намеренно желая зацепить. Он сердился и ворчал столько, сколько Фриск себя помнила, и это было прекрасно. Она любила его ворчание, оно по-прежнему казалось ей чересчур милым. - Уже 85? Не переживай, я так или иначе уже довязала шарф. Завтра можно отдать его нашему высокому скелету. Как его звали? На некоторое время повисла пауза. Солнце наливалось сочным оранжевым по мере приближения к тверди земли. Камелия обретала насыщенный персиковый цвет вместо привычного розового. - Флауи. Ты не мог бы мне кое-что пообещать? Всё вокруг ненадолго притихло, Цветок замер и покосился на неё взглядом, полным подозрения. Проворные тоненькие лозы переплетались с волосами Фриск, распускаясь цветами. - Чего тебе обещать? Рассказывай. - Ты ведь понимаешь, Флауи. Я человек. Я умру, и с этим ничего не поделает даже сила моей решительности. Это называется старостью и происходит со всеми людьми. Пожалуйста, Цветочек, пообещай, что когда я умру, ты не останешься один и будешь счастлив. Тишина перебивалась разве только свистом вечерних соловьёв. Фриск блаженно улыбалась, глядя на то, как последняя солнечная дуга скрылась за горизонтом, велев сумеркам подступать. Фонарики на дереве послушно зажглись, поигрывая с порывами ветра. Много чего было на уме Цветка, но он только лишь фыркнул. - Умрёт она. Дура ты, вот что, тебе пора спать. Отнесу тебя наверх, выспишься и перестанешь пороть горячку. Совсем уже головой двинулась. Завтра поедешь в парк кататься. Чтобы больше такого никогда не говорила, ясно тебе? Фриск не ответила, вновь обращаясь куда-то в собственные мысли. Что-то внутри неё точно знало, что она сделала всё, что только могла. Выполнила великую миссию и защитила монстров тогда, когда они нуждались в этом. Сейчас почти никто не находит их странными, люди привыкли жить бок о бок с магией и делают вид, что так было всегда. Это вызывало на тонких потрескавшихся губах Фриск улыбку. Все её подопечные теперь счастливы. - Скоро камелии зацветут, - блаженно бормотала она, прячась под тёплым одеялом. Рядом горел старенький ночник. - Ага, да, зацветут. Не считая того, что они уже это сделали. Память у тебя просто кошмар, как ты меня-то ещё помнишь? Она хорошо помнила прошлое, но не настоящее. Много вещей отказывалось задерживаться в голове Фриск. Порой она умудрялась спутать даже своих друзей, не понимая, почему их глаза такие печальные. Сильные и крепкие лозы, заполонившие весь дом, мягко перенесли её на кровать, вынув из кресла, и спрятали под одеялом, трогая за лицо осторожными любовными движениями. Сегодня её взгляд был слегка тусклым, она очень хотела спать. - Флауи. Ты мне обещаешь? - Фриск смешно положила тоненькие руки поверх одеяла, внимательно на него уставившись. Цветок потушил ночник, переплетаясь с лозами и оказываясь где-то в её изголовье. Лепестки коротко пощекотали её за лицо. - Обещаю. Она негромко рассмеялась, задрожав всем своим маленьким тщедушным тельцем, и уверенно улыбнулась ему в ответ, потянувшись чуточку и поцеловав в пушистое цветочное лицо. Похоже, что именно теперь она точно могла сказать, что сделала всё, что могла. Фриск умерла этой же ночью, просто закончившись посреди лоз, пышных цветов, крутящегося ночника и тёплого одеяла. Улетела куда-то далеко, в свой собственный сон, навсегда остановив яркий решительный механизм внутри себя. Глаза были блаженно закрыты, а тонкие от времени губы мягко улыбались, словно она и правда всего лишь спала и видела очень хорошие сны. Скорее всего, её друзья будут плакать, но вряд ли поймут, что Фриск, спрятавшись в цветах, что преследовали её всю жизнь, умерла совершенно счастливой. Ведь она сделала всё, что должна была. И больше ей ничего на свете не было нужно.