Разговоры под солнцем

Фриск слабо помнила, как именно происходила битва. То есть, та самая битва, когда на мгновение она позволила себе поверить в то, что это и в самом деле конец. Сейчас вспоминать в подробностях, честно признаться, было тяжелее, чем прежде. Но ваши глаза, что внимательно смотрели в её смешное округлое лицо, внушали необходимость перекопать воспоминания. Признаться, когда Цветок стал неотъемлемой частью её жизни, она едва ли верила в то, что та битва происходила на самом деле, а не приснилась ей после трудного дня. — Это было похоже…на что же это было похоже? Перед глазами бессовестно замелькали краски, шум, взрывы и тысячи лоз, что сдирали кожу с горла и пытались обнажить каждую мышцу. Она хорошо помнила, как сильно устала, когда наконец поняла, что всё это кончилось — когда звуки вокруг были так сильно заглушены, что ей потребовалось время на полное понимание того, о чём говорит глупый избитый цветок напротив. На понимание того, что кошмар закончился, что души тех, кто шептал ей подсказки на протяжении всего странствия, теперь свободны. На то, что теперь, кажется, у этого мира нет будущего, ведь странная концовка застагнировала его жителей здесь, внизу. Ватные ноги едва ли могли держать её от нечеловеческой, тянущей к полу усталости, а образы перед глазами никак не хотели уходить. Перекошенное от своей власти лицо на гигантском экране, беспросветный мрак вокруг, спешка, паника, неумение совладать с движениями, и конечно же боль, боль и ещё раз боль. — Это было похоже на конец света. Знаешь, когда весь свой путь, исследуя каждый уголок и прощупывая каждый кусочек почвы, ты уверен, что всё делаешь правильно. Что где-то там, в конце пути, тебя ждёт победа, ведь иначе попросту не может быть, иначе неправильно. Но когда ты приходишь в свою концовку, она хватает тебя за голову и окунает в грязь так быстро, что даже воздуха не успеешь набрать. Да, верно. Фриск далеко не сразу успела понять, в какую ужасную ловушку завела себя, как громко и смачно споткнулась в поспешном стремлении получить хороший финал, и как болезненно её осадила реальность — так не бывает. Даже если ты сделала множество вещей, чтобы пройти дальше и получить награду, никто просто так не захочет отдавать её. Возможно, придётся пережить Ад ради этого. Впрочем, где-то после пятнадцатой своей смерти она взвесила внутри себя «за» и «против» и, взглянув в лицо невыносимому телевизору в окружении лоз, ядовитых мух и гигантских конечностей, решила: кто, если не она настоящий мастер по переживанию внутреннего Ада? И если не она, то кто же справится? Если не это по-настоящему является решительностью, то в тот миг она не ведала, что ещё. Ради этого следовало пережить боль, панику и бессердечное чувство одиночества, что в какой-то миг закрепилось в её голове как худший кошмар на земле. — Немногие знают, что с тех пор, как я нашла своего папочку холодным на полу дома, больше всего я боюсь остаться одна. Без друзей, без семьи, без окружения, — Фриск ненадолго посерьёзнела, сдвинув тёмные брови и сбросив с себя умиротворённый вид, — А Флауи в тот день очень хорошо понял это и прочувствовал, сразу разобравшись, на чём следует играть. Видел и знал, как я завожу друзей и как лезу везде, куда меня не звали. Как пытаюсь притереться и стать кому-нибудь важной. И обернул это против меня так талантливо, что на секунду я и правда поверила, что никто и никогда не придёт за мной. Что мы одни на свете. Фриск слегка неловко поёрзала, стараясь избавиться от навязчивых никчёмных мыслей, и успокаивающе улыбнулась то ли вам, то ли самой себе, желая прекратить эти волнения, качающие лодку разума. Она неплохо помнила, как чувствовала себя, когда эта пытка кончилась. Когда одна душа за другой на её глазах напитывались духом свободы и улетали куда-то прочь, унесённые вихрем из воспоминаний. А от страшного, чудовищного существа из самого разного набора конечностей, атак и угроз, остался лишь один-единственный, совершенно беззащитный, рваный цветок, что сдавался на её милость, глядя в пол и ожидая смерти. Фриск тогда даже руки не подняла, чтобы что-нибудь сделать, настолько страшный кавардак стоял в голове. На кое-как работающих, ватных ногах, она подобралась поближе и села на пол, прямо напротив, наконец ощутив под собой твёрдую почву. Голова была набита мокрой ватой, песком и ураганами, и человеческое дитя старалось хоть как-то успокоить то, что бушевало внутри неё. Она устала. Она хотела прекратить этот дурдом хотя бы на минуту. — Эта пощада ничего не изменит. Убить меня — единственный путь покончить с этим. Он что же, и мысли читать научился за такой короткий срок гневного и усталого молчания друг на друга? Так или иначе, немного успокоившись и вернув себе полноценный, здоровый слух, она не сдвинулась с места. Нет уж, меньше всего ей бы хотелось после всего пережитого уподобиться тому, кто пытался буквально и фигурально вытрясти из неё душу. Ему нужен урок — и он сможет его получить только если останется в живых. Андайн поняла, Асгор понял — и Флауи поймёт, требуется лишь время и упорство, а и того и другого пока что у них хватает. — Я убью тебя. Я убью всех. Убью всех, кого ты любишь! Флауи буквально плевался словами, задыхаясь гневом и непониманием, но Фриск не двигалась с места, скрестив онемевшие ноги и отрешённо глядя на своего едва живого собеседника. Пусть кричит, пусть ругается, она больше не сделает и движения, пока он не успокоится и не сядет изучать свои ошибки. Ей хотелось просто сидеть и смотреть до тех пор, пока хоть что-нибудь в этом глупом моменте не изменится. Она научила многих тому, что значит милосердие, и Флауи научит. Невзирая на то, как ужасно болит всё тело, исполосованное битвой. Признаться, даже мысль о том, что концовка приключения вышла какой-то скомканной, доходила с трудом, а о том, что есть другая, ей пока просто никто не рассказал. -…я просто не могу понять! Он убежал, растворившись в темноте и своих же вопросах, а Фриск, только теперь осознав всю степень того, через что прошла, заставила себя подняться на ноги. Следовало идти, туда, в светящийся странный коридор, прийти к мысли, что что-то было всё равно сделано неправильно, а после вернуться сюда, чтобы завершить незавершённое и привести маленький чудесный мир Подземелья к тому, чего тот заслуживал. Кто знает, быть может, у Флауи всё-таки и правда есть ещё один шанс, о котором пока просто никто не знает? Улыбаться не хотелось — уж больно сильно ныло лицо, а ноги пусть и без тени чувств, но уверенно несли прочь, за Барьер, в человеческий мир. — Знаешь, — Фриск слегка лукаво улыбнулась, вспомнив об этом так, словно всё это безобразие было только вчера, — Пожалуй, это был лучший день за всю мою жизнь. И ни о чём, что я тогда сделала, я не жалею. Всё тогда было правильно. У Фриск даже в столь нежном возрасте были крепкие принципы. И она всегда, всю свою недолгую жизнь, была им верна.