Разговоры под солнцем

Не то чтобы Фриск считала свою жизнь скучной. Более того, когда не особенно любимая, но престижная и хорошо дающаяся ей работа отправила её в Европу, куда-то в столь далёкую от её понимания Швейцарию, она лишь устало потёрла виски пальцами - столько планов насмарку. Дома осталась славная болтливая подружка Оливия, молодой человек Дэн, что отпустил её с мягким сердцем, лишь потрепав по волосам и попросив вернуться поскорее - ведь кто, если не она, составит ему компанию в крайне важном походе в гости к партнёрам? И, конечно же, любимая мама - человек широченной души и, признаться, слегка легкомысленного нрава. Совсем недавно Фриск исполнилось 26, и она, совершенно закрутившись в бытовом колесе из имён и должностей, меньше всего ожидала, что путешествие по работе, простая попытка переписать на именитую компанию "Игрушки по всему свету" небольшую фабрику латунных автоматонов в крошечном городке в швейцарских Альпах может так сильно изменить её жизнь. Она влезла в любимый синий свитер с полосками, накинула сверху белую куртку и отправилась на самолёт, чуть ли не засыпая на ходу. Столько имён, столько названий. Что вообще такое эта ваша Валадилена, почему так далеко и в такие сжатые сроки? Вспоминая теперь все эти вопросы, внутри себя она жалела о том, что так и не начала вести дневник путешественника ещё там, как только прибыла на нужное место. Ведь каждую из полученных эмоций Фриск перебирала не раз и не два, будучи уже давно не той самой молодой юристкой из США и уж точно не той личностью, что когда-то отправилась в путешествие всей жизни под предлогом "по работе". Она очень хорошо помнит, какие смешанные чувства накрыли её, стоило только соприкоснуться наконец с Валадиленой - городком настолько затерянным в горах и удалённым от цивилизации, что едва ли выходило поверить в то, что он существует. Наполненная опрятными мостовыми, изогнутыми домиками, словно нарисованными красками, славными автоматонами человеческой формы практически везде, нежным шумом ближайшей горной речки, лёгким запахом тёплой латуни и до ужаса редкими обитателями, Валадилена встретила её трауром. - Так что же я говорил? Ох, да, мисс Ториэль. Такая потеря для Валадилены, - сокрушённо выдохнул потешный усатый владелец маленького двухэтажного отеля, - Она скончалась, а фабрика теперь закроется. Вы ведь за тем и приехали, чтобы этого не допустить? Автоматоны, которых дальние предки семьи Дриимурр подарили этому городу, а после и всему миру, не могли не вызывать восторга. Латунные, крепкие, собранные на совесть искусственные джентльмены в цилиндрах - те, кто прямо сейчас хоронил в ближайшем храме последнюю владелицу фабрики по сборке им же подобных. Завод молчаливо и траурно встал. Механический звонарь отбивал один удар колокола за другим, а славный игрушечный лакей при дверях местного нотариуса заискивающе поглядывал на неё обрамлёнными медью глазами. В этом городе, подумалось Фриск тогда, ей бы хотелось провести старость. Впрочем, нотариус, что должен был заверить соглашение о продаже и отпустить гостью с миром обратно, в Соединённые Штаты, так не считал, тревожным хриплым басом зачитывая последнее письмо Ториэль Дриимурр - в нём говорилось нечто, что тогда, помнится, сломало весь мир вокруг. Младший брат покойной, Асгор Дриимурр, что долгие годы считался мёртвым, всё это время был жив. И теперь, чтобы продать фабрику латунных человечков, требуется его подпись - иначе никак. Лучше всего на свете она помнила, как искала ответы в ближайшем храме, как вчитывалась в печальные строки личного дневника мисс Ториэль, который, кажется, она вела с юных лет. Помнится, даже ухитрилась выпасть из реальности, погружаясь в историю отца и двух его детей, один из которых, младший сын, в какой-то миг утратил разум. Увидев древнюю игрушку в виде мамонта с наездником на нём, польстился и рухнул с высоты, разбив себе голову. И навечно застрял в своём, лишь ему одному известном состоянии одержимости далёким островом, имя которому Сайберия. Отец семейства сломался, похоронив сына для себя, а сестра могла лишь писать ему, бесследно исчезнувшему где-то в странствии, звуковые валики с голосом - Асгор не переваривал печатный текст ни в каком виде. От истории, такой сложной, такой мрачной и печальной, становилось ничуть не лучше, чем прежде - похоже, за подписью Асгора Дриимурра теперь следует отправиться в целую неизвестность, иначе от гнева мистер Марсон, её прямой работодатель, лопнет от гнева, а после вытурит её прочь. Он вообще довольно вспыльчивый человек. И, разумеется, она никогда не забудет момента, когда обнаружила на молчащем от опустошения и траура заводе того, кто станет её новым и, пожалуй, самым верным на свете другом. У этого странного паренька из латуни не было ног, и вообще, кажется, он вовсе не был доделан - подвешен в воздухе на крепких тросах в ожидании апгрейда, который не произойдёт, ведь той, что создала его, больше нет. Не сказал ни слова, с лёгкой прострацией поглядывая на гостью, и чуть смущённо и благодарно уставился на неё же, стоило только Фриск осторожно спустить его на ближайший стол. Признаться, дизайн у него был в высшей степени странным — в самом деле, кому мог прийти в голову высокий, аляповатый, одетый в старомодный костюм и кепочку автоматон-скелет? Впрочем, мисс Дриимурр и без того питала любовь к странным конструкциям и визуальным образам, так почему бы и не скелет? Он лишь кротко прокашлялся, видимо, из соображений деликатности, и заговорил. — О, благодарю! Разговаривать с вами в таком виде, если честно, доставляло мне дискомфорт, — металлические зубы были сомкнуты, а руки поспешно теребили алый красивый шарф на костлявой латунной шее, — Видите ли, ни у кого не нашлось времени, чтобы закончить работу надо мной. Боюсь, что искусство качественной сборки ныне утрачено навсегда. Эхем. С кем я имею честь говорить? Не могли бы вы громко и чётко произнести своё имя? Примерно так они и познакомились в тот день, что был, кажется, вечность назад. Он представился именем XZ2000, а в обиходе — Папайрус и, стоило только Фриск по его вежливой просьбе закончить сборку, а именно притулить на законное место смешные деревянные ноги в ботинках, предварительно их собрав, объяснил, что является машинистом поезда. Единственного поезда, что стоит на местной станции и едет в неизвестность. Далеко. Очень далеко. — Скажи, а имя «Асгор Дриимурр» говорит тебе о чём-нибудь? — Конечно! Он меня сконструировал! — механический, звенящий голос Папайруса ненадолго наполнился светлыми, радостными нотками, — Не имел чести познакомиться со своим создателем, увы. Не имею понятия, где он. Но уверен, что при встрече с ним испытал бы удовольствие метафизического характера, — и почти сразу голос возвратился в привычную деловую колею. — А мисс Ториэль Дриимурр ты когда в последний раз видел? — Фриск спрашивала тогда с опаской, словно боясь напугать его или задеть столь печальной новостью. Конструкцию создал Асгор, а собрала её приятеля по детальке его сестра. Стоило ли вообще говорить ему? — 72 часа, 32 минуты и 20 секунд назад, если быть точным, — с лёгким волнением выдал в ответ машинист, — Моя сборка задерживалась именно по причине её отсутствия. — Она умерла, Папайрус. Мне очень жаль. Его холодное лицо тогда озарилось таким искренним непониманием, словно ученик переспрашивает у учителя что-то, что плохо расслышал. Похоже, что значения столь болезненного слова автоматон не ведал. — Что вы понимаете под термином «умерла»? — Сломана. Деактивирована. Механизм износился насовсем. Источник питания отключен, если уж такой разговор. — Это…весьма прискорбно, — всё, что он смог выдать в ответ прежде, чем, получив наконец свои ноги назад, вразвалочку покинул склад и отправился к поезду, на станцию, что возвышалась неподалёку красивым и опрятным стеклянным каркасом. Оставалось только узнать, берёт ли скелет-машинист пассажиров на свой поезд. Что-то внутри Фриск подсказывало тогда, что именно это маленький, но такой странный, уникальный состав, что приводится в движение посредством завода, как детская игрушка с огромным размахом, приведёт её к цели, пусть и совершенно призрачной. Найти Асгора Дриимурра и упросить его подписать бумаги, разве же она не справится? Пожалуй, одной из самых невыносимый черт её нового друга оказалась педантичность и следование правилам, что в текущей обстановке было категорически нелогичным. Хотя бы потому что ради того, чтобы сесть пассажиром на поезд, следовало сперва получить бесплатный билет «в путешествие» без определённого пункта у того же Папайруса, расставить в поезде на места важные для Асгора вещи, а ещё сбегать к нотариусу и заверить доверенность владения поездом, раз уж больше никто не может. И только тогда этот невыносимый латунный педант попросил её занять место и готовиться к отправлению. Куда? Никто не ведал и не знал — поезд просто полетел по одной-единственной ветке, пронося снаружи горы и столетние деревья, бурные реки и гигантские плато с целым ничего. Вряд ли Фриск тогда отчётливо понимала, что именно делала. Но решительности на то, чтобы выполнить задание и вернуться домой, ей определённо хватало. Тем более, мама волновалась. Первую свою остановку поезд совершил в так называемом Баррокштадском Университете. Поезд не обладал привычкой тормозить резко, но, так или иначе, удобно устроившаяся в кресле Фриск умудрилась свалиться с него и проснуться, соприкоснувшись с полом, уже задав тон всему последующему родео событий. Хотя, родео это можно было назвать с большой такой натяжкой — если только лошади на нём сонные, не дрессированные и совершенно не собираются сегодня ничего делать. Таким было всё это место, где они остановились только потому, что завод поезда кончился, а до механизма, что мог бы завести тот заново, они не доехали всего-то десять метров. Папайрус беспомощно разводил руками, цепляясь за правила и попросив не пытаться вывести его из кабины машиниста — местная влажность может отвратительно повлиять на его механизмы. Объективно, против стоянки поезда там были все, вот только помогать почему-то тоже все отказывались. Начальник станции, что хриплым басом говорил о том, что это не понравится ректорату. Собственно, сам ректорат — трое совершенно отставших от жизни людей, перебивающих друг друга в попытках стать выше и без того не самой высокой Фриск. Сонные редкие студенты, что каким-то чудом остались учиться палеонтологии и орнитологии в такой дали от цивилизации. И разве только вызывающее медитативное состояние окружение могло спокойно уравновешивать чужие глупости. Определённо, здесь было просто великолепно. Станция, наполненная тропическими растениями и гомоном самых разных редких птиц, была пусть и невыносимо влажной, но источала невероятные запахи. От смеси виноградов, перьев и влажных листьев приятно гудела голова, а сам Университет, без шуток, вызывал восхищение. Огромный, высокий, величественный, своими широкими ступенями и гигантскими скульптурами мамонтов на входе он уж очень хорошо настраивал на получение любой информации. Двухэтажная библиотека с винтажными лестницами на колёсиках и, разумеется, автоматоны — знакомые механизмы, вышедшие из-под руки мистера Дриимурра, без слов говорили о том, что когда-то давно его мечтательный гений проходил здесь. Она слишком хорошо помнила запахи и звуки, которыми было наводнено это странное место, кажется, просто застывшее во времени и молчании — настолько мало людей было здесь. А тех, кто правильно и понятно говорит на английском — и того меньше, нередко приходилось прорываться сквозь акценты, непонимание и болтовню на тему «Вы же американка, для вас достать деньги — проще простого!». А звуковые валики, что порой она до сих пор имела обыкновение переслушивать, лишь слегка щемили сердце — проговорённые вслух письма, печальные и полные тревоги послания, взамен которых мисс Ториэль получала лишь странные, но до чего же гениальные чертежи. Её брат, проучившись в Баррокштадте совсем недолго, узнал всё, что было ему нужно, о мамонтах, и испарился в никуда, устремляясь дальше. На силе лишь ему одному ведомого вдохновения, мечты найти что-то, что числится лишь в сказках и легендах. Остров, поросший голубой травой, где мамонты до сих пор живут и процветают как вид. И чем дальше она заезжала, чем больше ругалась по телефону с парнем, что так и не понял, почему она не возвращается в нужную дату, чем больше брани начальства выслушивала, тем сильнее хотелось верить в легенду. Даже сейчас при одной мысли об этом внутри возникал детский трепет. В конце концов, мир вокруг неё и правда становился всё более и более странным и непонятным. Пограничник, что много лет взволнованно пялился за высокую стену, утверждая, что там, вдалеке, притаился казачий разведчик, что на деле оказался всего лишь поленьем странной формы. Порошок из грибов Янгала-колы, что помог несчастному вернуть зрение и понять, почему угрозы нет. Папайрус, что, проехав десяток метров, снова требует взять у него билет, теперь из другого пункта, да ещё и визу на выезд где-то подписать. Голову занимала история загадочного народца, что когда-то давным-давно сумел оседлать и приручить мамонтов, а после практически весь обрусел, утратив своих кормильцев. Юколы. Они-то и придумали легенду про остров. Должно быть, теперь поезд катится именно к ним, раз уж скелет-машинист так и не назвал конечного пункта? Поверьте, она пыталась, ещё как пыталась. Неприятными воспоминаниями осел в голове старый, заброшенный и печальный городок, что прежде напоминал собой угольно-космическое сердце, но теперь это сердце беспомощно встало в молчаливой, дымной и одинокой печали. Городок железа, угля и невыраженных мечтаний, Комсомольск, встретил Фриск неприветливо. Кажется, что сажа, пары алкоголя и взгляд безумца, директора завода, до сих пор оседают на её одежде тонким слоем. Помнится, тогда следовало собрать в кулак всю решительность, что есть, чтобы вытащить из беды друга — на механического скелета-машиниста совершили нападение и отвинтили его тонкие, латунные руки. Стоит ли говорить о том, в какой панике был Папайрус, найденный ей в спальном купе связанным? Его, парализованного животным ужасом, что явно в программу не входил, она просто обязана была спасти. И теперь, порой искоса поглядывая на него и слушая славную болтовню про их возможное будущее, понимая, как сильно он раскрепостился и ушёл от того, чем был изначально, она нисколечко не жалела ни о едином мгновении риска, на который пошла ради него. О том, как запускала в небеса на самолёте мечтателя-алкоголика. О том, как, будучи вынужденной бросить поезд, полетела на дирижабле куда-то прочь, на соляной курорт, где старики отдыхают и лечатся от болезней, чтобы исполнить мечту директора завода — ведь тогда он отдаст ей механические руки. Как познакомилась с великолепной, пусть и давно зашедшей звездой своего времени — прекрасным Меттатоном, человеком с механическим сердцем, пытаясь пробудить в нём голос и умоляя поехать на фабрику. Как обещала его лакею, латунному автоматону Бургерпэнтсу, сделанному в форме причудливого кота, что вернёт хозяина в целости и сохранности. И как чудовищно споткнулась на своей же доверчивости, осознав, что далеко не всё вокруг можно решить, просто договорившись об обмене. С другой стороны, ни одно из обещаний она не нарушила, а потому, кажется, даже пережив фактическое похищение, Меттатон на неё не сердился, вальяжно покуривая через мундштук в стремительно убегающем от безумца поезде, а Папайрус, обретя свои руки, мчался обратно, на соляной курорт, ведь никто не ведал, что делать с их странствием дальше. Телефон разрывался от целого ряда звонков, а где-то там, за океаном, в родном Нью-Йорке, такие призрачные молодой человек и подруга предали её в один день, выстроив любовь друг с другом. Фриск впору было тогда возмутиться, да попросту не вышло — чувство облегчение отчего-то пересиливало гнев и обиду. Быть может, оно было и к лучшему? В конце концов, сейчас в её жизни появилось нечто куда более осмысленное, нечто, что полностью переменило её. Сейчас, взвешивая всё это в своей голове, Фриск понимала — зря она так. Зря не поговорила с ними по душам, а бросила всё так, как оно есть. Впрочем, даже сама она вряд ли сумела бы понять себя, не ощутив приключение среди механизмов и странных людей на своей шкуре. Совсем недавно вокруг пахло солью и прощанием — Асгор Дриимурр нашёлся совершенно случайно, сидевшим под солёным ветром морского белого курорта и подписывающий договор о продаже фабрики, не читая. — Я не умею читать, — пробормотал он куда-то в себя, — Не знаю, как это делается. — Может, я вам сама его прочту? — Нет. Не надо. Я уезжаю на поезде. Мне пора уезжать. Искать Сайберию. Странный это оказался человек. Спутанные русые когда-то волосы, ныне пробитые стрелами седины. Тёплые, меховые одежды, похожие на северные, неуклонимая старость, что обвивала его плечи тёплыми руками и заставляла пальцы дрожать. И глаза, горящие лишь ему одному ведомой сумрачной мечтой, какая бывает у ребёнка, что устремляется исследовать мир, даже не пытаясь отдать себе отчёт в том, что может покалечиться в пути. Глядя на него, Фриск хорошо понимала каждое из слов, что было сказано и написано его сестрой. И именно этот человек, ни на что не глядя, спокойно распрощался со всем своим старым миром и отдал фабрику на растерзание мировой индустрии игрушек. Вернее, он отдал бы, если бы всё сложилось по незыблемым заветам логики. С другой стороны, всё это путешествие логикой не блистало, и вряд ли теперь судьба планировала что-то менять. Почти слепой, но удивительно ясный взгляд старика напротив, когда-то крепкого и сильного, но теперь едва живого, отпечатался в её душе куда сильнее, чем счастливый голос работодателя. Когда мистер Марсон узнал о том, что сделка таки состоится, Фриск показалось, что он либо лопнет, либо растает в это же мгновение. Он тут же забыл все сказанные прежде грубости, как и попытки за них извиниться, и принялся зазывать её обратно. Где-то поблизости шумели лопасти, а до отправления поезда оставалось всего ничего. Ей было пора домой. — Фриск. Вы поедете со мной на поезде? — вопрос мистера Дриимурра был таким же ожидаемым, как и странным. Болезненным. Бьющим по сердцу. — Не-а. Кажется, моё приключение кончилось. Мне домой надо ехать. — Плохо. Глупо. Вы не любите приключения? — перед ней будто дитя, спрашивающее так искренне и непонимающе, словно теряясь в тонкостях юридического мира. Может быть, так оно и было, — Я понимаю. Самолёт. Он тоже летит в Америку. Тот, что продукты привозит. Правда? — Наверное. Надо бы уточнить, берёт ли он пассажиров. — Так будет разумно. До встречи, Фриск. Медленно и степенно он побрёл туда, на станцию, встретить последнее своё создание и скрыться в поезде на остаток времени. Что-то тогда внутри Фриск взвыло от странного, неприятного чувства несправедливости. Что-то резало её по сердцу от одной мысли о том, что кого-то даже столь слабое тело не останавливает на пути к мечте. А она, а что она? Обратно, в Нью-Йорк, где её ничего толком и не ждёт, кроме очередного «перспективного дела, на котором вы сможете сделать карьеру!». Туда, где остались такие призрачные, почти что фантомные парень и подруга, что уже никогда не будут так нужны ей, как прежде. Да и нужна ли она хоть кому-нибудь там? Даже мама, с которой они виделись так редко, что можно было по пальцам пересчитать, была совсем другой. Ей всегда хватало телефонной болтовни про всё на свете и обещаний «как-нибудь встретиться и сходить в театр». Фриск едва ли руководила собой, когда схватилась за ручку двери самолёта, что должен был отвезти её домой. Когда услышала такой нужный, такой родной шум заводящегося поезда. Когда мурашки пробежали по телу, а ноги сами сорвались прочь, панически скользя по кристалликам соли на почве. Когда сшибла пару предметов мебели, стремительно мчась назад, на станцию. Когда накрепко вцепилась в парила лесенки уходящего поезда и воссияла радостной мыслью — успела! Что-то внутри разродилось счастливыми рыданиями, а бумага о продаже фабрики «Игрушкам по всему свету» вырвалась из её пальцев и в вольном полёте исчезла где-то на просторах белого моря, подхваченная ветром. Она крепко держалась за перила, забравшись на лестницу поезда, ловила порывы солёного ветра и лицо, смеялась и плакала, осознавая, что дороги назад у неё не будет. Что в этот момент она отсекла всё, что связывало её с прежним миром и навсегда переменила свою жизнь. Верилось ли в это? Пока что с трудом. Должно быть, на это необходимо время. Быть может, посидеть в купе, пообщаться с мистером Дриимурром, попить чаю? Обнять Папайруса на следующей станции, когда он освободится от обязанностей и снова будет молоть свою педантичную чушь. — Сайберия -это остров. Остров, затерянный в океане. Никто не верит в Сайберию, но все они ошибаются. Постепенно всё вокруг сковывалось холодом, а пейзажи снаружи стали едва различимы из-за подступающей метели. Благо, поезд всегда был надёжной защиты от любых превратностей погоды. Она смотрела в глаза старику, что сидел в кресле напротив, и порой пыталась высмотреть в них хоть малейший отголосок реальности — бесполезно. — Остров покрыт травой в рост человека. Это удивительная трава. Она растёт из-под снега. Мамонты постоянно её щиплют. Они вечно голодны. Кажется, у него снова был жар. Такое с ним часто случалось, особенно в последние две недели странствия. Похоже, что постепенное оледенение всего живого вокруг не очень хорошо на него влияет. — Отвези меня на Сайберию, Фриск. Обещаешь? Обещай! Она вышла в тамбур, желая немного вдохнуть мороза и хоть немного подумать. Не передать, сколько раз она перебирала воспоминания и жалела о том, что никогда не вела дневники путешественника. Телефон продолжал разрываться от звонков отовсюду, но работодатель предсказуемо бомбардировал сильнее прочих. Говорить с ними всеми попросту не хотелось. Ведь не так просто объяснить, где ты, почему, с кем и, что самое главное, зачем. — Фриск, я знаю, прошлое задание было не из лёгких! Но фирма ваших заслуг не забудет, уж поверьте. Вернитесь домой, да что вам там делать, у чёрта на рогах? Здесь же буквально всё — дом, работа, друзья. Фриск! Фриск, чёрт вас дери, отвечайте! Хватит молчать! Она бросила трубку. Подумать только, по всем трём пунктам провал. Он усмехнулась самой себе, пряча телефон в карман и молча дав себе слово внести в чёрный список всех, кроме мамы и, разве что, Папайруса. Да, он тоже решил, что выгодно будет пользоваться телефоном, а мистер Дриимурр собрал ему нечто похожее буквально-таки на коленке, стоило только его озадачить. Дверь тамбура хлопнула, и неудавшийся юрист, но, как оказалось, недурной приключенец вернулся в вагон и уселся в любимое кресло. — Я обещаю, мистер Дриимурр. Фриск не считала свою жизнь скучной. Разве что порой жалела о том, что воспоминания быстро выветриваются из головы и легко теряют важные детали. Более того, даже оставив опостылевшую работу, не нуждающихся в ней друзей и совершенно чужой образ жизни, она совсем не беспокоилась. В конце концов, здесь у неё были настоящие друзья, проверенные бедой, ужасом и железнодорожным бытом. Здесь было неведомое, что летело в лицо хлопьями снега и скрипучими напевами народов далёкого-далекого Севера. Здесь был уникально пахнущий заводной поезд, что мчался в лишь ему одному известные дали. Здесь был сумрачный гений Асгора и славные разговоры Папайруса. И, что самое главное, пожалуй — здесь была мечта. Туманная, сокрытая в ветрах и метелях, призрачная, почти невозможная. Но всё-таки мечта. И Фриск совершенно ни о чём не жалела.