Разговоры под солнцем

Фриск никогда не воспринимала всерьёз слова тех, кто говорил, что она обязательно всё поймёт, когда станет старше. Хотя бы потому, что ей казалось, что это попросту так не работает - взрослые прикрывают этими словами неловкость темы и своё неумение её объяснить. Она это хорошо понимала, и никогда не высказывала претензий. Когда Август качал головой и говорит, что однажды обязательно ей это объяснит. Или когда Санс замыкается в себе, стоит только задать ему неудобный вопрос, пытается отшутиться, а заканчивает всё словами "малая ты ещё". Собственное взросление она всегда воспринимала как что-то отдалённое, что-то, что совсем не близко, а где-то там, в перспективе, далёкой и призрачной, но в какой-то момент, наверное, это мировоззрение просто обязано было рухнуть? Подростковый возраст обернулся для Фриск целой чередой странностей, которые не то чтобы ей пришлись по душе. Несуразно взрослеющее тело, отказывающееся обретать форму полноценной девушки, неловкое, чуть угловатое, словно ни в какие рамки не умещающееся. Оно стояло перед ней в зеркале, чуть придирчиво осматривая себя тёмными глазами-безднами. Волосы она укоротила ещё сильнее, теперь они едва ли касались ушей и почему-то забавно вились на концах, целый ворох свитеров валялся на кровати сзади, так и не убранный. Смуглое смешное тело сохранило на себе аккуратный круглый шрам на плече, а одежда, выброшенная в стиральную машинку в ванной в столь поздний час - пятна от алкоголя. Покусанные губы, чуточку сиплый голос, устремлённый в землю взгляд - такая она была сейчас. Нередко Фриск жалела о том, что она не может больше смотреть на мир так же ясно и мудро, как в детстве, пусть она и старалась. Мир усложнялся, обрастал гранями и чужими людьми, и порой просто дьявольски пугал. Он диктовал слишком многое, и Фриск это не нравилось. Потому что большинство его законов глупые, словно их написал какой-то странный, комичный король-деспот из мультиков. Этот мир диктовал называть себя мальчиком или девочкой и поскорее определиться, ведь это необходимо для целой горы документов, нормального общения в школе, устройства на будущую работу и поступления в университет, если она, конечно, вообще туда пойдёт. Мир показался ей игрушечным, нарисованным кем-то несуразным бредом, схематичным и в корне неверным, когда один из мальчишек постарше в её квартале, окинул её полным любопытства взглядом, и выдал: "А девчонки так не выглядят, ты ненастоящая девчонка". В любой другой ситуации она бы возмутилась, и была бы права, мол как это, разве можно быть ненастоящей девочкой, если ты таковой родилась? Но тогда Фриск задала себе скорее другой вопрос - какое это вообще имеет значение? Почему мир так жестоко поделен, несмотря на то, как люди пытаются в нынешний век пестрить красками, гендерами и сексуальными ориентациями? Вспомнив об этом, она слабо и чуть печально усмехнулась - лесбиянкой сверстники дразнили её не раз и не два, глупые, даже не понимая, что это не обзывательство никакое. Фриск любила девочек. И мальчиков тоже любила. Может, в каком-то другом, платоническом смысле, но любила. Не сильнее, чем собственное личное пространство, которое стали в последнее время как-то неприлично часто нарушать. Правда, когда она пожаловалась своему врачу, Мэрилин Май, на проблемы с самоидентификацией, еле сумев выдать это слово без стеснительных запинок, та лишь покачала головой. - Кем бы ты себя ни считала, Фриск - не позволяй другим быть жестокими с тобой. И лезть в твою жизнь не позволяй. Это самое важное, что у тебя есть. Мир диктовал курить всякий раз, когда ты слишком сильно волнуешься. Когда косяк байкеров чуть ли не размазывает тебя по асфальту, пронесшись мимо и не заметив. Когда в ветеринарной клинике, где ты подрабатываешь, умирает собака, что боролась за жизнь непозволительно долго. Когда ты просто переволновалась без очевидной причины, чувствуя давление и тревогу буквально из воздуха, и стыдишь себя за это. Не раз и не два мама ругалась и сетовала, что это губит лёгкие, но поделать что-то получалось с трудом. Быть может, став ещё старше, Фриск просто устанет от этого и бросит - да, скорее всего, так оно и будет. Но подростковый возраст оказался сопряжён с сигаретным дымом бок о бок, а особенно в тот момент, когда она поняла, что некоторым людям просто необходимо ненавидеть, и порой объектом пустого зла может стать и она сама. Сперва они напустили в открытое окно их дома с камелиями буквально всё содержимое перцового баллончика, чуть не удушив Ториэль и саму Фриск, которая боялась выкашлять лёгкие. Потом они свистели из машины около её школы, вульгарно подзывая подойти "маленькую ксенофилку". Как бы мир ни был приятен к монстрам и как бы ни старался сделать всё правильно - всегда найдётся орава громких идиотов, из-за которых перестаёшь гордиться всем, что творит человечество. Кончилось всё тем, что в какой-то вечер, когда они с Августом возвращались домой на машине, громкая, звонкая, оглушительная пуля пробила сперва боковое стекло, а потом - плечо Фриск, вызвав уже изрядно позабытую, ослепляющую боль. Забрызгав красивый салон Августа кровью, посеяв на его лице ужас - покушение на убийство! Счастье в том, что почти все радикально настроенные люди настолько самонадеянны, что толком не прячутся - уверены, что правы, что их не накажут. Наказали, упрятали за решётку, за все пролитые слёзы Ториэль и бранные крики Флауи. За хтонический ужас на лице Августа. За белую боль в плече, что осталась опрятным круглым шрамом на коже. Тогда Фриск выкурила неприлично много, за что потом не раз корила себя. Мир велел стараться дружить с теми, с кем тебя поневоле объединила жизнь - со сверстниками, которые обязательно должны стать дружным классом и сиять улыбками с будущего выпускного альбома. Интуинтивно Фриск понимала, что общего у неё с этими людьми ничего - как ни крути, но объединяет их лишь место жительства, к которому школа достаточно близко. Но она бы солгала, сказав, что не старалась - ещё как старалась, и даже была уверена, что справляется. Поддерживать славные беседы о важных мечтах, хвалить рисунки девочки, с которой никто не общается, гулять с большими шумными компаниями, где все общаются так, словно завтра всё начнётся с чистого листа. Ей было шестнадцать, когда начались первые вечеринки, признаваться в которых Ториэль она считала невыносимым, и отделывалась тем, что просто едет на ночёвку к подруге. Просмотры глупых комедий, игры на желания, бесконечные танцы и совершенно затуманенный разум. Фриск помнила тот день в мельчайших подробностях - её тогда кое-что беспокоило. Все вокруг были такими адски торопливыми, что сводили с ума. Весь мир куда-то спешил, Земля словно вращалась слишком быстро, не давая ей успевать за собой. - Ерунда. Такие, как ты, всегда замечают море вещей. Люди вечно торопятся, а на важные вещи не смотрят. Ты особенная. Та девушка - память Фриск была к ней избирательна, вырезав намертво имя и оставив лишь внешний вид, комок деталей. Чёрные змеи-волосы, броско раскрашенное лицо, бойкий нрав и стальные кольца в ушах. Угловатая, бледная, но сильная и внушающая доверие. Она упоенно слушала пьяный бред, что заплетающимся языком болтала Фриск, слушала рассказы о снах и нежно улыбалась чёрными губами, впитывая душу. В один момент она потеряла контроль, чувствуя на теле чужие холодные руки с матовыми ногтями, что заходили как-то слишком далеко. Расстёгивали ширинку на высоких джинсах, утягивали на диван в дальней комнате, словно в бездну, трогали и рушили её личный мир секунда за секундой своей лукавой чёрной улыбкой. Фриск старалась думать о хорошем - о том, что все высотные здания в мире набиты воздушными шарами из жвачки, о том, как в 13 лет она помогала работать маляру, и ей разрешали красить стены, о первом пациенте ветклиники, что спасся с её помощью - дворовый котик с безумным нравом, опрокинувший на себя йод. Но оцепенение не спадало. Не исчезало. В лёгких встал не просто ком, а огромный пыльный клубок воздуха, не позволяющий крикнуть "Перестань, я не хочу!". Сказать не получалось совершенно ничего, только лишь чувствовать прикосновения там, где их не должно быть. Цепенеть, замкнуться и надеяться, что всё кончится совсем скоро. Ведь через это все проходят? Она радоваться должна, а не цепенеть, как беспомощная амёба. По крайней мере, так рассуждали все, с кем она пыталась говорить о других таких случаях. В тот день Фриск вернулась домой поздно, в тот день она впервые в жизни поссорилась с Ториэль - та ненавидела враньё, и, раскрыв его, была очень сердита. Вокруг всё безобразно лопалось, размазавшись следами от кровавых пузырей на стенах, а сама она стояла в ванной и смотрела на себя, чуть ли не физически разглядывая каждый из отпечатков чужих холодных рук. Она не помнит имени этой девушки, но её чёрный, лисий, лукавый образ навсегда слился с её внутренним демоном. Со всем плохим, что случалось. Лучше ли сейчас? Однозначно лучше. Школу она сменила, а нежный разговор с Ториэль наутро того самого дня расставил всё по местам. Она не рассказала лишнего, а то мама может и сердце надорвать. Скоро ей стукнет семнадцать, она купит пучок свежей мяты и ингредиенты для торта. Соорудит его сама и принесёт в ветлечебницу, чтобы угостить миссис Картер и девочек. Потом пойдёт на большое цветочное поле, не думая ни о чём, выбросив из головы лишних людей и завтрашние политические дела. Будет трогать пальцами гладкие, нежные лютики и улыбаться, говоря с природой. Пойдёт домой пешком, по дороге прикупив вина для домашнего глинтвейна у знакомого винодела, касаясь руками кустов пышных камелий. На целый вечер спрячется в кругу семьи и друзей, увидевшись со всеми, кого позвала на 17-ти летие. Возможно, переберёт любимые вещи, оставшиеся от упавших детей. Снова попытается увидеть в зеркале Чару, но увидит снова только себя.Чем старше она становилась, тем реже образ с яркими алыми глазами появлялся на той стороне стекла. Скоро, наверное, совсем перестанет. - Ты так и не рассказала? Флауи был единственным, кто знал. Тем, кто слушал её злость и рыдания в злополучную ночь, тем, кто пророс гибкими стеблями из слива ванной, впитывая её слёзы и молча обвивая холодными, но родными лозами. Тем, кому она вывалила всё, весь свой ужас и обиду за то, что рассказать Ториэль - стыдно. За то, что не воспротивилась, не смогла - стыдно. За то, что заторможенная - стыдно, за неспасённого славного пса - стыдно! - Не-а. И не буду. Мне хватает того, что ты знаешь. Наверное, и неудивительно, что взрослые не всегда находят слова, чтобы объяснить детям слишком сложные вещи. Спотыкаются о желание подать всё правильно, в итоге отнекиваясь заветным "вырастешь - поймёшь". Поймёшь, зачем взрослые порой столько курят, поймёшь, откуда вокруг столько глупых правил. Поймёшь, куда они постоянно торопятся и зачем усложняют то, что по определению просто. Откуда в них столько ненависти и любви, безобразно перемешанных друг с другом, как некачественный коктейль. Взрослеть оказалось тяжело и не особенно приятно, а от одной мысли о завтрашних делах начинала съезжать крыша, неприятно поскрипывая - но сегодняшний день пока не кончился. Когда-нибудь она разберётся полностью, а пока что пусть всё идёт своим чередом. В том темпе, в котором ей удобно - чуть замедленном, полном мятных запахов, причудливых морских животных, долгих объятий и прогулок по пустынным полям. Ей доставляло удовольствие смотреть на Флауи - он подрос и значительно окреп вместе с ней, и теперь смотрел на неё с недоверием. - Будешь себя стыдиться - я тебя убью, клянусь. Ты не смеешь. - Такое можно доверить только тебе, - она в ответ лишь мягко улыбнулась и привычно поцеловала смешное махровое лицо Цветка, чихнув от пыльцы в носу. Однажды она расскажет об этом. Однажды вывалит всё как на духу, понимая, что это необходимо. Однажды она примет тот факт, что пса из ветклиники уже давно ждали за радугой. Однажды поймёт, что её темп жизни - её и только её дело, и стыдиться этого нельзя. Но это когда-нибудь потом, когда она станет постарше. Когда подрастёт ещё немного, отмахнувшись от всех и выпрямив спину. А в том возрасте, когда эмоции бьют ключом и ослепляют донельзя, даже эмоциональный титан вроде неё однажды сломается, просто запутавшись в торопливом мире. Однажды она научится. Не сейчас. Сейчас пора спать. В конце концов, завтра у неё было много дел. И на них определённо требовались силы.