***
Хелен сняла несколько показателей и задала несколько вопросов, а потом улыбнулась и ушла, оставив Ванду на попечение Вижна. Он отнёсся к новым обязанностям со всем возможным рвением и вместе с тем с такой невероятной тактичностью, что Ванде она казалась чем-то по-настоящему волшебным. Хотя, может, дело было в том соприкосновении разумов? Может, Вижн почерпнул из него много больше, чем она могла представить, и именно поэтому он так чутко реагировал на её меняющееся настроение и успевал корректировать своё поведение быстрее, чем что-то в нём начинало доставлять дискомфорт? Он будто бы продолжал читать мысли Ванды и точно знал, когда ей нужна компания и общение, а когда лучше свести это к минимум, становясь тенью в комнате, или вовсе уйти, оставив её наедине с собой. Впрочем… эта черта была у него и до этого происшествия, хотя и в меньшей степени. Сейчас же порой он знал, что ей поможет, даже лучше, чем она сама. Это завораживало Ванду. В первые дни у неё часто случались приступы паники, и Вижн всякий раз оказывался рядом, привычно заключая её в объятия и заслоняя от волн. Ванда закрывала глаза, и под веками вспыхивали картинки того, как эти кипящие острыми осколками волны ужаса накатывают и разбиваются о его спину, а до неё долетают разве что отдельные капли, и с каждым разом всё меньше. Эти приступы случались реже по мере того, как организм Ванды восстанавливался, и, хоть ей смертельно надоела палата, раздражающий писк мониторов, постоянные капельницы и анализы, эта реабилитация подарила массу свободного времени с Вижном и прекрасный повод не переживать о том, что она бездельничает. Или о том, что бездельничает вместе с ним. Хелен строго-настрого запретила любые нагрузки в первые пару недель, так что Ванда и Вижн часами просто сидели в обнимку и разговаривали о книгах, фильмах, интересных местах Земли, на которые им обоим хотелось бы однажды взглянуть, и ещё о тысячах вещей. Они смотрели фильмы, и Ванда от души веселилась, объясняя Вижну абсурдный юмор ситкомов и условности старого кинематографа. Она находила его искреннее недоумение очаровательным, а он в какой-то момент будто утрачивал концентрацию и просто слушал, внимательно смотря на Ванду. Это больше не смущало её, это ей нравилось. Порой они развлечения ради ругали глупые моменты в фильмах и придумывали «хорошие планы» для героев. В этом к ним регулярно присоединялись Наташа и Клинт, а потом и остальная команда, так что порой вечерние просмотры фильмов превращались в бурные стихийные брифинги. Особенно если очередной жертвой становился фантастический фильм. Тони и Стив яростно спорили об этических вопросах, Роуди и Сэм – о тактических, Наташа фыркала и предлагала Ванде объединиться в команду и поспорить, что они бы могли провести тайную операцию так, что все эти пацанские споры оказались бы спорами ни о чём. Вижн был не прочь составить теоретическую модель каждого из планов и рассчитать вероятности успеха… а Хелен смеялась и замечала, что ещё немного, и она диагностирует всем этим людям латентный трудоголизм. Единственным чёрным пятном было то, что поиски Вика и тех, на кого он работал, продвигались медленно, а временами и вовсе замирали на месте. Учитывая количество ресурсов, которые были в распоряжении Мстителей, этот факт не мог не тревожить. Ванда замечала, как хмурится Клинт, как злится и дёргается Тони, как лицо Наташи претерпевает пугающие метаморфозы, как в нём проявляются уловимые лишь инстинктивно черты настороженного хищника, который чует угрозу, но не способен определить её источник. Но тревожней всего было видеть реакцию Вижна. Когда Ванда впервые увидела её, то сразу же вспомнила слова Натт в день её пробуждения: «он стал казаться настоящим роботом». Тему похитителя и его поисков редко обсуждали при Ванде, но когда это случалось, лицо Вижна каменело, превращаясь в безэмоциональную маску. Это было совсем не похоже на аналогичное выражение у людей. Люди, например, Стив, с таким лицом казались напряжёнными, и даже если не получалось понять, какие именно эмоции скрываются за маской, хотя бы чувствовалось, что они были. А у Вижна – нет. За его маской не чувствовалось ничего, и это поначалу пугало Ванду. Ей становилось жутко от того, с какой лёгкостью и быстротой знакомого и любимого ею Вижна заменяет некто… или нечто совсем чуждое. Она не могла этого объяснить и не могла придумать достаточно аккуратной формулировки, чтобы спросить об этом его самого, когда они оставались наедине… …но однажды в такой момент она заглянула ему в глаза. Два совершенно противоположных чувства овладели ею одновременно: жуть, от которой похолодели кончики пальцев, и облегчение, от которого захотелось наплевать на всё и смеяться, обнимая Вижна и целуя его. Как бы сильно его маска ни отличалась от человеческих – она скрывала не пустоту. И, как оказалось, даже у синтетических существ глаза – это зеркало души. В его глазах горели ярость и совершенно ему не свойственная жажда разрушения, бессильная, сжимающаяся тугой пружиной злость, не находящая выхода, и решимость не допустить повторения событий никогда больше. Любой ценой не допустить. Такой взгляд Ванда куда проще представила бы на лице Альтрона, и ей было неприятно видеть его у Вижна, но в то же время она честно признавалась себе, что даже весь этот водоворот разрушительных чувств лучше темноты полной неизвестности. …а ещё где-то в глубине души внутренний голос ехидно шептал: Ты можешь обмануть любого из них и даже саму себя, но меня – нет. Уж я-то знаю, что на самом деле тебе нравится, что он чувствует всё это по отношению к тому, кто причинил тебе вред. Делай добрые дела, снимай с деревьев инопланетных котят и спаси хоть тысячу заложников – уж я-то знаю, кто ты на самом деле. Ты – ведьма, и тебе по душе его тьма в той же мере, в которой по душе и свет. Разве нет? Ванда старалась не слушать этот голос, ей совершенно не хотелось во всём этом копаться. В особенности потому, что она подозревала: в ядовитом шепотке окажется куда больше истины, чем ей бы хотелось… Ведь видя тот взгляд Вижна, она в самом деле чувствовала, как дыхание перехватывает, а сердце на мгновение сбивается с ритма. И это не имело отношения к тревоге за него и беспокойству о том, насколько болезненными могут быть такие сильные и тёмные эмоции. Так что Ванда не отвечала внутреннему голосу ни «да», ни «нет» и даже не испытывала по этому поводу угрызений совести. Было ли это лишним доказательством его правоты? Кто знает, но ей знать было не интересно. Уж точно не сейчас.***
Восстановление проходило успешно, и скоро Хелен разрешила Ванде вставать и даже составила для неё индивидуальный график прогулок и лёгких тренировок, которые должны были постепенно и безопасно вернуть девушку в форму. А вместе с этим списком ведьма получила от доктора короткие и куда менее формальные рекомендации касательно магии. Хоть в вопросах медицины доктор Чо и была добродушна, но при этом тверда и непримирима, в том разговоре она сразу сказала, что не настаивает и все эти рекомендации основываются на её понимании механизма работы сил Ванды, однако это понимание отнюдь не полное, и поэтому последнее слово остаётся за ведьмой. Ванда не представляла, как можно хоть что-то понять про эти силы, изучая их со стороны, когда даже она сама, постоянно имея с ними дело, едва ли понимала хотя бы наполовину. Но, несмотря на это, Ванда изо всех сил старалась следовать рекомендациям Хелен. Отчасти такая покладистость происходила из страха стать калекой, но уже не по вине безумных маньяков-учёных, а по собственной глупости, ведь, если верить Хелен, колдовство Ванды среди прочего использовало и ресурсы её мозга, а к нему сейчас следовало относиться побережнее. Однако страх заработать инсульт был только одной стороной, и он был слабее страха совсем иного рода. Стоило Ванде только подумать о том, чтобы прикоснуться к магии, как кожа покрывалась мурашками, внутри стягивались холодные щупальца ужаса, а шею прошивали уколы фантомного электричества. Магии не нравилось такое положение дел, и Ванда понимала, что это недовольство недолго останется просто внутренним зудом и жаром. Скоро её сила начнёт кидаться на прутья клетки, как обезумевший в заточении зверь, и ведьма не поставила бы на то, что сдержит её. Она до сих пор не понимала, как договорилась с этим существом там, в плену, убедив довериться Вижну, но повторно этот фокус вряд ли удастся. Особенно когда очевидной опасности вокруг не наблюдается. И всё же Ванда оттягивала и оттягивала момент, когда коснётся магии. Она говорила себе, что дело не в страхе, а в том, что надо в кои-то веки подойти к внутреннему алому хаосу осмысленно: продумать план тренировок, решить, как действовать, если магия сорвётся с поводка… …Но дело было в страхе. Эксперименты Штрукера открыли для Ванды магию, а эксперименты безумца Вика намекнули, что магия – совсем не то, чем казалась все эти годы. Магия теперь виделась не алыми нитями, которые по воле ведьмы могли подтянуть предмет или перенести через пространство вещи, мысли или желания… Магия распахнулась, превратившись в бушующий океан, лишённый дна и границ. И Ванда боялась, что больше никогда не сумеет зачерпнуть из этого океана немного для своих нужд так, чтобы не захлебнуться в потоках и не раствориться в алой глубине без остатка. Эта проблема проворачивалась в мыслях сотнями сегментов, будто чудовищный кубик Рубика. Однажды он даже приснился Ванде, словно магия насмехалась над ведьмой таким образом. «Хочешь надеть на хаос упряжь? Заковать его в логику, как в кандалы? Ну давай, попробуй решить хотя бы эту головоломку!» В том сне Ванда тонула в удушливом алом тумане. Она задыхалась. Глаза жгло от потоков солёного пота, текущего со лба. А пальцы ныли. Какая-то сила заставляла их беспрестанно двигаться, проворачивая проклятый кубик. Его грани то и дело меняли свою природу: то казались костяными и двигались с неприятным, сухим звуком; то растекались медузообразной жижей, то делались дымными и просачивались сквозь пальцы… Процесс казался абсолютно бесполезным и утомительным. Он доводил до исступления и заставлял кричать, но голоса не было, а стоило разомкнуть потрескавшиеся, сухие губы, как в них заливался горький алый туман… Ванда с трудом вырывалась из таких снов и удерживалась от того, чтобы побиться головой о стену. Сначала эта мысль была просто ироничным преувеличением, но через несколько дней Ванда перестала усмехаться, когда это приходило на ум. Чу встревоженно семенил по кровати, перебирая толстыми лапками, лез на руки, норовил вылизывать лицо, но не мог помочь. И никто из команды не мог помочь Ванде с этими снами… …пока однажды воспалённый разум не зацепился за слово «сны». Ванда вдруг вспомнила – буквально провалилась в воспоминания. Тот обескураживающий своей нелогичностью сон Вижна, который она подсмотрела и который что-то в ней перевернул. События, которые были после, то, как они интуитивно нащупывали грани взаимодействия их способностей… и чувства друг к другу. Странные чувства, которым сложно было найти объяснение или воплощение, но которые меняли их день за днём, постепенно ломая те стены отчуждения, которые Ванда построила вокруг себя уже давно, а после смерти Пьетро только укрепила. Ванда подгребла к себе сонного Чу и, обняв его, закуталась в одеяло. Пару дней назад на прогулке она спросила, понимает ли Вижн, как получилось то, что они проделали в лаборатории, и он выдал в ответ настоящую лекцию. Ванда слушала внимательно, но вскоре упустила нить повествования и перестала понимать научные выкладки, она просто слушала его голос, наблюдала за мимикой и скупыми жестами, которые постепенно становились всё более и более человеческими. Она смотрела и понимала, что каким бы достоверным ни был его научный анализ, дело не в нём. Договорив, Вижн понимающе улыбнулся, коротко извинился за то, что увлёкся теориями, и попрощался, ссылаясь на какие-то дела с Тони. Уходя, он коротко коснулся виска Ванды губами, и она поняла: он тоже знает, что дело совсем не в науке. Вспомнив, Ванда невольно поджала губы. Ей не хотелось быть сейчас одной, за время пребывания в палате под аппаратами она привыкла засыпать и просыпаться в присутствии Вижна, но с тех пор, как ей позволили вернуться в жилые комнаты, она засыпала и просыпалась одна. Рациональность говорила, что всё логично. Атмосфера этой комнаты разительно отличалась от палаты и существенно усложнила бы игру в нейтральность и самой Ванде, и Вижну. Ведь будь это не так, разве ссылался бы он на дела с Тони или доктором Чо? Разве заканчивался бы каждый их вечер, полный искренних разговоров и тёплых объятий, неловкими и до смешного формальными прощаниями? Ванда самую малость сердилась на него за эти прощания и в то же время была благодарна, поскольку насчёт самой себя уверенности не испытывала и не готова была поручиться, что не наплевала бы на увещевания Хелен в первый же день выписки. Вижну, к счастью, хватало выдержки и благоразумия для проклятых ежевечерних прощаний, и им оставались только сны… Чу завозился, без труда считывая изменившееся настроение хозяйки, и Ванда легко отпустила его, захваченная пришедшей в голову идеей. Она не дала себе времени усомниться и отступить. Как только зверёк спрыгнул с кровати, Ванда закрыла глаза и потянулась к своей силе, наконец позволяя ей просочиться сквозь кожу в этот мир… вернее, не совсем в него. Магия заплясала на грани, которую только с её помощью и можно было ощутить. Это была грань материального мира, упорядоченной, стройной реальности, подчинённой законам причины и следствия, и хаотичного, беспрестанно меняющегося мира человеческих мыслей и снов. Именно сны сейчас интересовали Ванду, и она без труда нашла желаемый. Нить силы провела её по уже знакомому пути, и ведьма оказалась в комнате Вижна. Прямо как тогда. Только теперь в ней не было беспокойства, неловкости и страха, теперь она не чувствовала себя идиоткой, когда украдкой заглянула в ванную и с некоторым сожалением нашла её пустой и тихой. Как и всегда, сон Вижна был удивительно чётким и структурированным, вот только его самого нигде не было, и Ванда уже задумалась, сумеет ли навеять ему какой-то сюжет, как вдруг он вышел из дальней стены и направился к двери. Она ожидала стука, но его не последовало. Вижн остановился у самого порога и прислонился к двери лбом. Ванда могла видеть комнату с любой точки или со всех точек разом, и она видела…знала, что его дыхание сейчас неровное и прерывистое, хотя дышать ему в общем-то и не нужно. Но он дышал, и казалось, ещё щепотка магии, и можно будет ощутить вкус его учащённого пульса. Ладонь легла на дверную ручку и дрогнула на ней, будто он боролся с желанием открыть дверь. Ванда увидела, как по его руке пробегает рябь преображения, и алый скрывается под обычной человеческой кожей. Магия отреагировала на это зрелище, вспыхнув будоражащими искрами. Она тянулась к нему, тянулась к тому, в ком чувствовала нечто, подобное себе, но при этом столь отличное. Ванде стоило усилий удержать изголодавшуюся по действиям силу и остаться лишь наблюдателем. Вижн колебался недолго, одно-два мгновения, и он резко открыл дверь и зашагал по коридору. Ванде не нужно было идти следом, чтобы знать, куда он направляется. И чтобы знать, кого он встретит на полпути. Магия поднялась приливной волной, и Ванда не стала удерживать её, лишь направила. Но на этот раз отнюдь не на то, чтобы преобразить сон, сделав его сладкой фантазией или жутким кошмаром. Она просто одним махом его разрубила, без сожалений разрушая столь филигранно выстроенные декорации и не давая Вижну остаться среди них. Мир потонул в переливах алого тумана, а потом Ванда открыла глаза и увидела собственный потолок. Ей хотелось бы знать, что сейчас происходит в комнате Вижна, но разрушив его сон, она не могла остаться там и посмотреть. По краю сознания скользнула мысль об астральных проекциях, но надолго не удержалась. Её вытеснил ускоряющийся пульс. Ванда пристально посмотрела на входную дверь, теряющуюся в темноте, и поднялась. Она знала, какой сон разрушила, и ей не было жаль. Она не желала довольствоваться сном. Больше нет. Магия клубилась вокруг рук ведьмы, пока та стояла босиком у зеркала и расчёсывала отросшие за последнее время волосы. Она не спешила, ведь точно знала – он помедлит, пусть и в последний раз. Пусть и недолго. Но немного времени у неё было. Времени на то, чтобы пижама осыпалась на пол ворохом цветных нитей, и на то, чтобы вместо майки и шорт тело окутало нечто совсем иное, а волосы тёмными локонами упали на бледные обнажённые плечи. Ванда смотрела в глаза своему смутному отражению, освещённому лишь алой дымкой, и не узнавала ту женщину, будто это был доппельгангер из страшных европейских легенд. Впрочем, сейчас её это не тревожило, и дрожь, прокатывающаяся волнами внутри, не была страхом. А если и была – то страхом особым: густым и горько-сладким, как конфета, в которой под слоем шоколада скрывается тёрпкий ликер. Улыбнувшись отражению и оставив в его глубине обычную себя, Ванда отвернулась от зеркала и пошла к двери. Она ступала бесшумно, но каждый шаг отзывался внутри резонансом, будто кто-то трогал кончиками пальцев струны. Магия лилась по полу и просачивалась под дверь, заполняя коридор. Каждый шаг сквозь неё создавал эхо. Ванда чувствовала собственные шаги и шаги того, кого она должна была встретить, продолжая сюжет разрушенного сна. Обрывки воспоминаний кружились вокруг неё, щекоча, оглаживая кожу, будоража и веселя. Всё началось, когда она точно так же вышла за порог и торопливо пошла по коридору, раздражённая, смущённая, а под всем этим – глубоко одинокая. Сейчас она не спешила. Смущение осталось запертым в стеклянную клетку зеркала или рассыпалось в прах вместе с пижамой, которую теперь заменяло алое платье с золотым шитьём. Вандой владело предвкушение. Привязанность, когда-то возникшая как призрачный морок, обрела плоть, проросла в сердце и разрасталась всё сильнее, обвивая кости, струясь по венам и отбивая свой собственный ритм вместе с пульсом. Эта привязанность заполнила её всю, и одиночеству не осталось места. Ванда улыбнулась своим мыслям и подняла глаза, встречаясь взглядом с Вижном. Именно в эту минуту он появился в начале коридора и замер, глядя на неё с тем странным, нечитаемым выражением, которое она понимала интуитивно и никогда не смогла бы описать словами. Ванда знала, что он видит воплощение своего сна, который так и не смог досмотреть сегодня, но, возможно, видел прежде. Ему был знаком этот коридор, заполненный алым туманом и мерцанием, и он не мог отвести глаз от неё – фигуры, застывшей в сердце этого красного водоворота, одновременно тревожного и непреодолимо манящего. Искреннее недоумение на его лице позабавило Ванду, и она сделала ещё пару шагов навстречу, заставляя туман магии клубиться и тянуться к нему почти осмысленными движениями. — То, что мы сделали там, и меня кое-чему научило, — пояснила Ванда, ловя его взгляд. — Оно настоящее? — тихо спросил Вижн, глядя на её платье, то самое, в котором он увидел Ванду в её собственной голове. Тот образ не отпускал его, и это тоже рассказывали сны. Хотя казалось, что сейчас он спрашивает о чём-то несравнимо большем, нежели платье. Ванда улыбнулась, посмотрев на его руки, замершие на полпути к прикосновению, а потом подняла глаза. Она знала, как выглядит этот взгляд со стороны, и сейчас хотела, чтобы он был именно таким. — Ты можешь проверить. Вижн долго смотрел ей в лицо, будто этот её взгляд в самом деле гипнотизировал его. Да и её отчасти тоже, потому что, когда алая рука опустилась на плечо, Ванда вздрогнула. Раньше, почувствовав это, Вижн непременно отдёрнул бы руку, опустил голову и извинился. Но не сейчас. Ванда не знала, могла ли та связь разумов проложить колею для их взаимопонимания или дело в практике, но сейчас он, казалось, правильно истолковал её дрожь и покрывшие кожу мурашки. Вижн кончиками пальцев провёл по скату её плеча, пощупал лёгкую ткань рукава, а потом мягко сжал руку Ванды. Его ладонь прошла сквозь ткань, которая заклубилась вокруг запястья алыми завитками тумана. Ванда чуть улыбалась, наблюдая за его экспериментом и гадая, что он сделает следующим. Большего сон ей не подсказывал, но кое-какие догадки у ведьмы были. Однако Вижн удивил её. Он задумчиво провел по её руке, мягко разгоняя туман платья, ненадолго заглянул в глаза Ванды, уже слегка подёрнутые дымкой истомы, и вдруг отвернулся, пристально посмотрев в конец коридора. Это было неожиданно, и Ванда проследила за его взглядом, недоумевая, что могло отвлечь его прямо сейчас. Сияние камня разума на мгновение усилилось, и вслед за этим на панели лифта вспыхнул красный огонёк блокировки. Ванда рассмеялась, и искры магии вспыхнули ярче в глубине алого тумана, отвечая на её эмоции. — Очень предусмотрительно, — заметила она, всё ещё не шевелясь и не предпринимая попыток приблизиться. — Статистика утверждает, что в восьмидесяти восьми процентах случаев, как только мы остаёмся наедине, в течение пяти-десяти минут кто-нибудь появляется и мешает нам. — Его голос прозвучал нарочито сухо и бесстрастно, но всё, чего были лишены интонации, отражалось в глазах. Он шагнул к Ванде вплотную и провел по её лицу пальцами, очерчивая линии бровей и скул, коснулся подбородка, чуть приподнимая её лицо и дотронулся до губ. — Это неприемлемо. Последние слова Ванда услышала за миг до того, как он склонился к ней за поцелуем. И она бы ответила, что совершенно согласна, и эта ситуация временами напоминает ей плохой комедийный сериал… но она предпочла ответить на поцелуй. Они целовались и раньше, в том числе и более страстно, как тогда, в тёмной библиотеке на вечеринке, или во время игры на базе, но этот поцелуй отличался от всех прочих. Ванда ощутила, как реальность истончается и отдаляется всё сильнее, оставляя в «здесь и сейчас» только их. Только их посреди набирающего цвет и силу алого марева. Вижн притянул её ближе, и его руки прошлись по её спине: бережно, но уверенно. Новая грань в его поведении, что-то уловимое лишь инстинктивно, но значимое, будто он наконец оставил сомнения позади и позволил себе поверить в то, что достоин быть здесь и целовать эту женщину. Эта перемена взбудоражила Ванду. Поцелуй стал настойчивее, и она подалась навстречу Вижну, обнимая за шею и привставая на цыпочки. Ей хотелось быть ближе, ещё ближе, настолько, насколько это вообще было возможно! Заметив это, он подхватил её под бедра и поднял на руки так, что их лица оказались точно напротив друг друга. Ванда обхватила его ногами за пояс и довольно улыбнулась, почувствовав его дрожь: она знала, что её призрачное платье, сотканное из магии, сейчас касается его кожи совсем не так, как касалась бы обычная одежда… А может быть, дело было в её разгорячённом дыхании на его лице. Ванде нравилась эта дрожь и то выражение его лица, когда поцелуй всё же прервался. — Ты – моё чудо, — прошептал Вижн одними губами, и эхо слов гладящей лаской прокатилось у Ванды внутри. Она знала, что для него эти слова значили не то же самое, что для многих людей. Не просто нежная глупость, не просто привычный комплемент. Сейчас, прижимаясь к его коже и глядя в такие странные и такие удивительные глаза, Ванда знала: каждое слово в этой фразе важно для него, каждое наполнено смыслом. Магия разливалась вокруг них как тот самый алый океан, и Ванде на миг показалось, что каждое слово – это колодец и она может заглянуть в него. Увидеть за «ты» всё то многообразие воспоминаний, образов и чувств, которые она будила в Вижне, все те мельчайшие детали, которые он собирал будто жадный коллекционер и бережно хранил, любуясь и перебирая в памяти. Не зная зачем, но не в силах остановиться. Увидеть, что «чудо» для него – это нечто совершенно невозможное, но всё же существующее, что-то за гранью его реальности и настолько прекрасное, что в лексической библиотеке всех языков планеты не нашлось бы достаточно точных слов, чтобы описать его… и описать то, что Вижн чувствовал, осознав, что вообще способен воспринять это понятие: ведь это доступно только воистину живым существам. И «моё», короткое, столь простое слово, которое, однако, прочерчивало внутри линию и утверждало право. Он был создан, чтобы служить сосудом для Альтрона, но, имея выбор, он выбрал служить созиданию, служить защите жизни, столь же прекрасной, сколь и безнадёжно хрупкой и недолговечной. У того, кто создан служить, не может быть ничего своего. И даже желание получить что-то только для себя одного должно быть для него чуждо. Так всё и было... до определённого момента. Сейчас, глядя в глаза Вижна, Ванда как наяву видела этот путь, видела, как он тревожил его, как беспокоил своей чужеродностью и эгоистичностью… и видела, как постепенно Вижн уступал этой тяге. Ванда смеялась, пока он кружил её по пустому коридору, под аккомпанемент последних слов, повторяющихся как неугасающее гулкое эхо, а во всполохах магии проявлялись обрывки воспоминаний. Ванда уже не представляла, видит ли их глазами или магия просто преломляет их в удобную форму. Это было не важно. Ванда видела весь его путь к этому моменту, к этому взгляду, к этим смелым, уверенным прикосновениям… и к этим словам, которые были самым правдивым признанием из всех. — Да, я – твоя, — прошептала она, склоняясь к его губам и раскрывая свой разум в ответ, чтобы и он мог коснуться её мыслей и ощутить трепещущий под кожей пульс и огонь. — И ты мой. — Я не причиню тебе вреда, — прошептал он, ласково целуя её лицо, пока она водила по его плечам руками, объятыми красным свечением, и под их прикосновениями его одежда истаивала, как и её платье. — Никогда. Ванда улыбнулась и погладила его шею, пальцы пробежали по линиям, где кожа перетекала в пластины вибраниума. — Я знаю. Она и правда знала. В этом она не сомневалась никогда, но знала она и то, что сейчас эти слова касаются вполне определённых вещей и её вполне определённых воспоминаний, которые Вижн, конечно же, уловил. Обрывочные воспоминания о том, как мужчины смотрели на нее и что думали при этом. Осколки воспоминаний о редких прикосновениях, от которых после хотелось отмыться и которые оставляли где-то внутри неприятный комок из злости, страха и отвращения. Те случаи не стоили того, чтобы их помнить, вот только память порой была столь же своевольна, как и магия. Но сейчас и здесь ей не было места, и сейчас у Ванды хватало сил, чтобы заставить эти воспоминания выцветать и рассыпаться в невесомую пыль. Она вновь потянулась за поцелуем. Сейчас, когда они одним движением мысли могли коснуться разумов друг друга, ей не нужно было выбирать: поцеловать его или сказать то, что она хотела сказать. Понимание этого породило волну веселья, прокатившуюся по венам и перекинувшуюся к Вижну. Ванда ощутила в поцелуе его улыбку. «Моя дрожь – не страх», — звучало у Вижна в сознании, пока он нёс её в комнату и покрывал поцелуями лицо и шею. «Я хочу быть здесь, с тобой» — шёпот ласкал его разум, как пальцы ласкали обнажённое тело. И прежде чем страсть завладела ими окончательно, они разделили общую мысль, которая мириадами звёзд вспыхнула в переплетении их сознаний. «Я люблю тебя».***
Утро медленно перетекало в день, солнце заливало всю комнату, его лучи неумолимо ползли по смятым простыням, пока не добрались до изголовья кровати. Ванда прижмурилась, зевнула и лениво разлепила веки, чтобы тут же наткнуться взглядом на сосредоточенное лицо Вижна в непосредственной близости от своего собственного. Воспоминания будоражащей волной окатили ведьму, и она вновь закрыла глаза, сладко потягиваясь и едва не мурлыкая от ощущения тёплой слабости и неги, властвующей над телом. — Скажи, что это мне не приснилось… — пробормотала она, улыбаясь. — Если ты не хочешь, чтобы это оказалось сном, могу ли я сделать вывод, что ты не жалеешь об этом и чувствуешь себя… — он запнулся, и Ванде показалось, что сначала он хотел сказать что-то другое, — …удовлетворительно? Она открыла глаза и посмотрела на него долгим взглядом, позволив себе полюбоваться на это выражение… столь человеческое в своём беспокойстве и неуверенности. Это был парадокс. Ведь ночью он буквально читал её мысли и чувства и знал, как сильно она хотела быть с ним. А ещё он изучает человеческую культуру – напомнил внутренний голос – и культуру отношений тоже, скорее всего. А значит, прекрасно осведомлён, что мнение женщины может довольно разительно меняться с наступлением утра. С этим было не поспорить, и так как сейчас их разумы не касались друг друга, Ванда поспешила развеять его опасения. Она улыбнулась, пододвинулась ближе так, что исчезло даже то крошечное расстояние, которое разделяло их, и поцеловала его. Медленно и чувственно, наслаждаясь каждым движением губ. Когда страсть не грозила утопить их в бушующей глубине, а робость исчезла, поцелуй ощущался совсем по-иному. Но ничуть не хуже, и Ванда издала тихий, полный разочарования стон, когда воздуха стало не хватать и пришлось прервать эту ласку. Вижн смотрел на неё, улыбаясь уголками губ, и на его лице более чем явно читалось, что он истолковал невербальный ответ правильно. Сильные, но такие бережные вчера руки медленно поглаживали девичью талию. Ощущение его кожи нельзя было перепутать ни с чем другим, и Ванда довольно улыбнулась, наслаждаясь им и тем, что оно – уникально… и только её. Может, эта мысль и отдавала собственничеством, но сейчас Ванде было слишком хорошо для самоанализа. — Ты снилась мне не раз. Но это точно не сон. Он медленно провёл пальцами по её обнажённой спине до самой шеи, проследил линию плеча и ключицы и остановил движение в том месте на шее, где кожа была более чувствительной. Ванда припомнила один особенно страстный поцелуй и едва сдержала глупое хихиканье, подумав, остался ли на коже след. Здравый смысл подсказывал, что вряд ли, ведь Вижн приложил все силы своего нечеловеческого самоконтроля, чтобы не причинить ей боли. Но в этот момент Ванда не расстроилась бы, даже если здравый смысл оказался бы не прав. — Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил Вижн, внимательно рассматривая её лицо. — Прекрасно, — Ванда улыбнулась, ненавязчиво потеревшись об его руку. – Расслабленной, выспавшейся и счастливой. — Хорошо, — Вижн кивнул с видимым облегчением. — Я беспокоился, что это может сказаться на твоём самочувствии не лучшим образом. И там было столько магии… — Не помню твоих возражений, — лукаво сказала Ванда, перевернувшись на живот и утыкаясь лицом в подушку, но при этом поглядывая на него. Ей было любопытно, верно ли он поймёт её выражение и тон. — Моё самообладание высоко, но отнюдь не идеально. — Ничуть не смутившись, сказал Вижн и вновь подтянул Ванду к себе в объятия. — Поэтому я ещё перед твоей выпиской написал пару программ, которые в фоновом режиме считывают основные жизненные показатели. Они уведомили бы, если бы значения приблизились к опасными величинам. — Перед выпиской? — Ванда приподняла бровь и усмехнулась, лениво выводя узоры на его коже кончиками пальцев. Судя по лицу, это немало отвлекало его от разговора, но услышав вопрос, Вижн сосредоточился. Он посмотрел на Ванду лучшим из своих нейтральных взглядов и пояснил тем же тоном, которым на вечеринке рассуждал о людской недооценке калькуляторов: — Я не был уверен в том, до какой степени не идеально наше самообладание и как надолго его хватит. Ванда тихо засмеялась, уткнувшись ему в плечо. «Наше» из его уст очень понравилось ей. Такое простое, будничное слово… Но в груди потеплело, а потом тепло разлилось по всему телу и заполнило разум. — Ну, как мне кажется, обошлось без дурных последствий, — заключила Ванда и вновь потянулась в его объятиях. Вижн засмотрелся на плавные изгибы её тела, и его руки сжались сильнее, совсем чуть-чуть, но Ванда ощутила, и приятные мурашки побежали по её коже. — Если только не счесть таким последствием то, что мне совершенно не хочется вставать, идти на тренировку… или даже на завтрак… или на обед, что там ближе. Это считается за дурное последствие? — Не уверен насчёт «дурного», во всяком случае сейчас, когда у нас выходной и мы вполне можем остаться в постели, если ты этого хочешь, а еду принести сюда. — Он улыбнулся и склонился к её лицу, намереваясь поцеловать, но вдруг замер. Взгляд на секунду расфокусировался, как бывало частенько, когда Вижн не смотрел вовне, а считывал какую-то поступающую информацию. Ванда застонала. — Нет… умоляю, только не говори, что случилось что-то, что требует немедленного вмешательства Мстителей… Вижн моргнул и посмотрел на неё как-то странно: одновременно со смехом и некоторой неловкостью. — Не буду, — покладисто согласился он. — Что-то случилось? — Ванда нахмурилась. — Похоже, твоя магия прошлой ночью была не такой инертной, какой казалась. — Что? — ведьма резко села и встревоженно нахмурилась. — Она кому-то навредила? — Нет, — Вижн тоже сел, и на его лице отразилась досада за такую неудачную, слишком расплывчатую формулировку. — Никто не пострадал, как я понял по камерам в коридорах, она только сподвигла некоторых… более открыто проявить взаимную симпатию. И так как случай был не единичный, кое-кто из команды заподозрил, что тут не обошлось без влияния извне. — Вот дьявол… — глухо ругнулась Ванда. — И что, меня уже ищут с собаками и вилами? — Нет, но хотят убедиться, что с тобой всё в порядке, — Вижн успокаивающе провёл ладонями по её плечам, затем его пальцы сами собой скользнули вверх по шее, огладили щёку. Ванда ощутила, как напряжение покидает её, и не знала, что в данный момент приятнее: чувствовать это ласковое прикосновение или видеть его лицо, на котором непривычно ярко отражались эмоции. Ведьма видела, как они завладевают им всё сильнее с каждым движением пальцев, хотя он и продолжал говорить. — Доктор Чо беспокоится, что во время тренировок с магией что-то пошло не так… — М-м-м… они уже поняли, что я не у себя? — Судя по тому, что тебя ещё не ищут по всему комплексу – нет, а что? — Вижн сощурился, пытаясь понять её мысли по лицу и явно не преуспевая. — Я понимаю, что объясниться придётся, но… — Ванда посмотрела на него более чем невинным взглядом, — …никто ведь не умрёт без этих объяснений до завтра? — Определённо. — Тогда как насчёт того, чтобы принять душ, а потом сбежать отсюда до завтра? — Ванда улыбнулась и нарочито тяжело вздохнула, вновь сползая в тёплую груду простыней и одеял. — Я бы не отказалась остаться тут, но подозреваю, что, не найдя меня в комнате, наши коллеги придут прямиком сюда. — Хорошо, — Вижн улыбнулся и с некоторой заминкой убрал руку с её лица. — Я сообщу команде, что ты в порядке, но нас не будет до завтра. Принести тебе одежду, пока будешь в душе? Или ты создашь её, как вчерашнее платье? — Пока буду в душе? — Ванда вскинула бровь, а потом улыбнулась и придвинулась к нему ближе, почти вплотную. — Вижн, кажется, ты не до конца понял мой план… — Тот сон… — Вижн привлёк Ванду к себе, и теперь она сидела у него на коленях, прижимаясь к груди. — Ты создала его? — Нет, — ведьма ответила честно, и перед её мысленным взором пронеслась круговерть картинок и эмоций, испытанных в ту ночь, когда она впервые решилась заглянуть в сон синтезоида, — но я видела его вместе с тобой. И я не против воплотить его в реальность. Вижн улыбнулся и поднял её на руки, чтобы отнести в ванную комнату. Ванда привычно обвила его шею руками и подумала мимолётом, случилось бы всё это, если бы в один ничем не примечательный день в её комнате не сломался душ? Впрочем, очень скоро ответ на этот вопрос совершенно перестал интересовать ведьму, как и всё остальное, кроме мужчины, который покрывал её тело поцелуями и обнимал, прижимая к нагретому кафелю стены, пока их окатывали тёплые струи воды, а её шум отгораживал это место от всего остального мира с его вопросами и проблемами.***
…а потом Вижн в самом деле незаметно сходил за одеждой Ванды, и они покинули базу, оставив Наташе предельно нейтральное сообщение, уверяющее, что ситуация под контролем и нет никакой необходимости бить в колокола и начинать их поиск. Ванда не сомневалась, что Натт всё поймёт, даже если и сама подпала ночью под своеволие алой магии и прямо сейчас очень зла на ведьму. Устремляясь прочь от комплекса, Вижн и Ванда не видели двоих людей, наблюдавших за ними издали. Расстояние было столь большим, что Ванда не смогла бы разглядеть их чисто физически, а у Вижна был сейчас куда более привлекательный объект для созерцания. К тому же фоновые наблюдающие системы, отметив присутствие людей, не обнаружили в них ничего подозрительного, а значит, не было и повода концентрироваться на них. — Она подойдёт? — спросил первый наблюдатель, мужчина средних лет с крайне ординарной внешностью. — Однажды, — отозвалась пожилая женщина, глядя вперёд странным, немигающим взглядом. — Но не в ближайшее время. — И сколько это займёт? — мужчина недовольно поджал тонкие губы. — Ты задаёшь не те вопросы. Важно не это. Важно выбрать момент правильно. Момент, когда её сила раскроется достаточно, но не слишком сильно. — Нам понадобится вся сила, которую она может предоставить, — не согласился собеседник. — Я не вижу её предела. — Женщина моргнула, наконец сфокусировав взгляд, и повернулась к мужчине. — Это значит, что он или лежит за границей нашего могущества, или его нет вовсе. Для нас не важно, какой из вариантов верен: и в том, и в другом случае мы не сумеем контролировать процесс, если упустим момент и она станет чересчур сильна. — Так ты считаешь, она слишком опасна? — Опасна. Но не слишком, если подойти к вопросу с умом, — усмехнулась женщина, и её непроницаемые, холодные глаза блеснули на солнце. — Но это не вопрос ближайших лет. Идём отсюда.