Только не улетай, моя птичка Квезаль! Ты в небо выше взлетай, птичка Квезаль. Над моим сердцем порхай, но не покидай. А возвращайся ты скорей ко мне, В мои ладони тёплые.
Мирон коротко застонал, с трудом разлепляя глаза; всё плыло, как в тумане. Тело ломило, а голова гудела, будто её огрели чугунной сковородой. Онемевшие конечности казались чужими. Было хреново так, что жизнь не имела смысла, словно после большой пьянки настало то самое утро. Пытаясь вспомнить всё, что было накануне, Фёдоров признался себе, что помнит лишь то, как эффектно проебал баттл века, а затем знатно накидался. А дальше пусто — файл стёрт и недоступен. Пиздец ситуация. Мирон проснулся со связанными за спиной руками и совершенно не понимал, что происходит, и где он. Несмотря на то, что на долю Фёдорова выпадали разные трешовые переделки по типу побоев, унижений, издевательств и прочей хуеты, в которых он не терял самообладания, сейчас его уверенность в неуязвимости сходила на нет, и начинала подкатывать паника. Сначала Мирон решил осмотреться, чтобы отвлечься от нахлынувшего беспокойства. Первое, что он увидел — небольшая, но просторная комната с незамысловатым интерьером, и этого ему хватило, чтобы хотя бы понять, где он. Вывод следующий: это самый обычный деревянный дом, похожий на деревенский. Комната находилась в идеальном порядке — не было разбросанных вещей, мусора, пыли; окно, которое завешено чёрными тканями и забито досками, шкаф, тумбочка и кресло в углу — пожалуй, это всё, чем можно было похвастаться. Мерзкие обои персикового цвета, несколько икон в углу, как у старушки-знахарки, и пару картин с природой да натюрмортами. А, ещё и огромная двуспальная кровать. Если Фёдорова убьют здесь — труп найдут лет через пять. «Как сказал бы Карелин King-size», — мысленно фыркнул Мирон, — «похитила какая-нибудь фанатка-деревенщина, по типу этой беременной цапли». Взгляд зацепился за дверь, не замеченную ранее. Она была самая навороченная и совсем не вписывалась в общую картину — железная, массивная и с замком, который явно открывался только снаружи. Прикрыв ненадолго глаза, Фёдоров услышал неторопливые шаги. По законам жанра дверь тут же противно скрипнула и впустила в комнату гостя. — Проснулся? — голос звучал ласково и обеспокоенно. — Прости, я думал, что успею к твоему пробуждению. Я в магазин ходил, надеюсь, ты проголодался. — Карелин?!***
Слава не помнил, когда всё это началось. Просто в один миг он понял, что Мирон его жизнь. Без него нет смысла. Это было то чувство, когда больные фанатичные мысли не выходили из его черепной коробки ни на секунду. Где-то глубоко в подсознании Карелина копошилась здравая мысль, что он поехал кукухой, как и предрекали его многочисленные знакомые, говоря, что он сошёл с ума. Но Слава всегда был таким. Просто раньше никто не обращал внимания, а теперь окружающие вдруг присмотрелись и увидели это. Но есть тонкая грань между любить песни, клипы и фотографии кумира; мечтать с ним встретиться, чтобы сказать какой он офигенный-как-я-теку-с-твоих-песен-мирон и взять автограф, а есть Вячеслав Машнов, который страдает от того, что любит, но не любовью фаната к звезде, а просто за то, что он-целый-мир. «Береги кукуху, раз ты новый Окси». Не уберёг. Карелин часто ловил себя на том, что ночует во всех социальных сетях Фёдорова, заслушивает до дыр его треки. Но это же нормально? Это нормально — равняться на своего Бога. Это нормально — посвящать все песни только ему. Это нормально — пытаться привлечь внимание своего кумира и вторить каждому его слову. В пятнадцать лет — это нормально. А в двадцать семь? Слава искренне уверен, что нет, но ему похуй. Ебал в рот вас вместе с вашим мнением. Антихайп. Это нормально — делать вид, что человека, которого ты боготворишь, ненавидишь. Публика это выкусит. Карелин одержим. Давно. Просто хочет всегда быть рядом. Жаждет внимания. Таким привычным стало желание подойти к нему, целовать и трахать до смерти. Стабильно хочется поймать на себе взгляд его искрящихся глаз, увидеть в них интерес, желание, даже ненависть — лишь бы не ебучее равнодушие. Мечта — владеть Мироном, как вещью. Это болезнь — так отчаянно и сильно любить? Фёдоров не обращает внимание, а Слава преданный, как чёртова дворняжка. Слава любит. И Славе обидно. Ведь Мирон даже не удосужился подготовиться к баттлу, просто налил воды, похлопал глазками, пожалел, облапал и снисходительно добавил: «Ладно, Славка, так и быть — побудь королём». И исчез. Карелин, жаждущий ощущений, чувств, внимания и признания, как один из самых верных и преданных, умирал от безразличия. От жалости. Гнил от боли и задыхался от обиды. Такие мысли часто возникали у Славы, когда тот доходил до границы помешательства. А потом пришло и осознание, что пока у Мирона Яновича есть окситабор, и это больше, чем семья; фанаты, и пока его окружают люди — он никогда не достанется Карелину. Решение? Одержимость никогда не доводит до хорошего. Слава понимал это, как никто другой. Любимый Оксимирон должен быть ото всех спрятан — только для него должна петь эта певчая птичка.