Гарри Поттер, неучтённый фактор и всё остальное

И тут мне стало холодно, ощутимо холодно, на грудь словно ледышку положили. Стоп. Ледышка! Мой амулет, давненько он такого не вытворял… И я громко вскрикнул: — Геката! Геката! Помоги! Я всей душой желал этой помощи, чувствуя, что больше нам с Миком помочь не сможет никто. — Гарри? — удивлённо спросил меня Мицар. — Гарри, кого ты зовёшь? — Геката! Приди, прошу тебя! Мне нужна помощь! Ты обещала, что я могу попросить тебя о ней! Всего один раз! Мицар вскрикнул от очередного приступа боли, упал и скорчился в позе эмбриона, обхватив руками плечи. — Гарри-и, — выдавил он, — Гарри, прости, я ничего не могу, ничего… И тут мой отчаянный зов был услышан. Рядом с нами пространство стало ломаться, искажаться, и, наконец, передо мной возникла женская фигура. Геката… Пришла… На сей раз Богиня была одета в длинный хитон тёмного пурпура, небрежно сколотый на плечах золотыми булавками с огромными рубинами, и голову её венчала странная корона в виде бараньих рогов, завитки которых лежали над висками. Распущенные волосы окутывали стройную фигуру чёрным плащом нежнейшего шёлка, а в глазах богини горели рубиновые же искры. — Здравствуй, малыш, — ласково сказала Богиня. — Ты просил, и я пришла. И нелёгкий же это был путь… В одно мгновение она вроде бы даже и не двинулась, но перетекла, как капля ртути, и оказалась рядом с Мицаром, наклонилась над ним и прикоснулась бледными изящными пальцами с покрытыми тонкими золотыми пластинками ногтями ко лбу мальчика. — Бедное дитя… — прошептала Геката. — Что творят злоба и жажда власти… Мицар сначала сжался в комок, словно ожидая удара, но, видимо, прикосновение Гекаты убрало боль, потому что он вроде бы успокоился, перестал дрожать и задышал ровнее. — Вы — Смерть? — тихо спросил он. — Вы пришли забрать меня? Геката улыбнулась и покачала головой: — Нет, я не Смерть. Во всяком случае — не здесь и не для тебя. Я просто старая, глупая, забытая многими Богиня… — Вы… — пробормотал Мицар, — Вы совсем не старая… и очень красивая. — Благодарю тебя, дитя, — церемонно склонила голову Богиня, и в руках у неё возникли краснофигурная керамическая чаша и цветок, напоминающий огромный бледный, слабо фосфоресцирующий мак. — Это асфодель, — объяснила Геката. — Цветок Полей мёртвых. Он дарит покой и забвение, а тебе нужно отдохнуть, дитя Тёмного Рода. Больше не будет страшно. Не будет больно. Ты проснёшься — и будешь здоров и силён. С этими словами Геката сильно сжала цветок в руке и из него потёк бледный млечный сок, наполняя собой чашу. Очень скоро она наполнилась наполовину, и Геката легко дунула на остатки цветка, развеяв их полностью. А потом она поднесла чашу к губам Мицара: — Выпей это, дитя… и ничего не бойся. Мы оба желаем тебе добра — и я, и Гарри… — Я… — прошептал Мицар. — Я виноват перед Гарри. Я чуть его не убил… Не знаю, что на меня нашло. И сейчас… я умираю… Оно пьёт меня… И выпьет до донышка, если я засну… Прости, Гарри… — Не выпьет, — твёрдо сказала Геката. — Да сохранит тебя сок асфодели, молоко добрых снов. Доверься нам, мальчик. Выпей. Мицар тяжело, не по-детски вздохнул и стал медленно пить из чаши. Сначала он пил с видимой неохотой, но с каждым глотком ему явно становилось лучше. Допив последний глоток, он пробормотал: — Я посплю, ладно? А потом свернулся калачиком и сладко заснул. Геката дунула на чашу, и та тоже исчезла из её рук, а затем Богиня повернулась ко мне и сказала: — Ну вот. А теперь будем думать, как быть дальше. Что-то меня это не вдохновило, и я коротко спросил: — А с этим есть проблемы? — В принципе, нет, — легко улыбнулась Геката. — Ты и я можем покинуть это место в любой момент, когда пожелаем. — Вы и я? — переспросил я. — А Мицар? Он — может? Богиня вздохнула: — А вот с этим всё не так просто, — ответила Геката. — Но для начала я хочу, чтобы ты кое-что увидел, Гарри… Геката щёлкнула пальцами, и я оказался совершенно в другом месте. Довольно-таки мрачная комната совершенно средневекового вида — резная деревянная тяжёлая мебель, стол, с синей бархатной скатертью, заваленный инкунабулами и свитками пергамента, человеческий череп, оправленный в серебро и служащий подставкой для перьев, массивная серебряная же чернильница. Высокие полки с книгами и всякого рода склянками тёмного и мутно-молочного стекла, содержимое которых я не мог разглядеть, как ни приглядывался. За столом в деревянном резном кресле с высокой спинкой и обтянутыми бархатом подлокотниками сидела совсем юная женщина — белокожая, голубоглазая, с нежным румянцем на щеках. Её длинные золотистые волосы были убраны под искусно сделанную сетку из тонкой золотой проволоки, украшенную небольшими драгоценными камнями, платье — голубое, расшитое серебром и жемчугом, выглядело дорогим и богатым. Шею красавицы украшала белая кружевная пелерина, рядом с креслом на подушке дремала… сначала я подумал, что собачка, но потом понял, что это то ли хорёк, то ли горностай. В общем, настоящая знатная дама… века этак четырнадцатого, если судить по фасону платья. Зачем Геката показывает мне эту девушку? В этот момент в комнату вошёл мужчина в простом чёрном камзоле с отложным воротником и надетом поверх него кожаном фартуке. На вид ему было лет сорок, в бороде уже серебрилась первая седина, между бровями залегла вертикальная складка, но взгляд живых чёрных глаз был юным и зорким. В руках мужчина держал пузатую колбу, от которой исходило нежное красно-розовое с золотыми просверками свечение. Он что-то сказал, обращаясь к красавице, и та ахнула и всплеснула руками. Язык был похож на старофранцузский, а в нём я был не силён. В голове у меня прозвучал голос Гекаты: — Прости, минуточку… Сейчас… Красавица в этот момент начала отвечать мужчине и тут в голове у меня что-то щёлкнуло, и набор бессмысленных для меня звуков вдруг превратился во вполне внятную речь. — Ах, Николя, муж мой возлюбленный, неужели у Вас получилось то, на что Вы убивали бесчисленные дни и ночи своей жизни? Блин, они реально так разговаривают? Вот это высокий стиль, понимаю… Где-то на периферии сознания ехидно хихикнула Геката, а мужчина ответил: — Душа моя Перренель*, Вы абсолютно правы! Плод неустанных трудов моих перед вами! Это Философский камень во всём его великолепии! Николя? Перренель? Так мне похоже показывают создателя Философского камня и его супругу… И, судя по всему, это реально четырнадцатый век — как раз то самое время, когда алхимик сделал самое выдающееся своё открытие и обрёл бессмертие… Но тут Фламель решил продемонстрировать своей супруге некоторые возможности своего изобретения и взял со стола округлый камень, прижимавший несколько свитков. — Смотрите, дорогая! — сказал он. — Дабы могли вы убедиться, что я говорю сущую правду. И с этими словами он наклонил колбу, и из неё на камень упала небольшая ярко-красная светящаяся капля и растеклась по поверхности камня, словно впитавшись в него. Как только капля впиталась в камень, он изменил цвет и через миг превратился… превратился в самый настоящий золотой самородок. — Золото! — ахнула Перренель, хлопнув в ладоши. — Настоящее золото! Мы богаты! Теперь Вам, мой талантливый, блистательный муж, более не придётся зарабатывать, составляя гороскопы для этих заносчивых аристократов, которые смотрят на нас словно на грязь под ногами, только потому, что наши родители не наделили нас приставкой «де» к фамилии! Вам не придётся варить мази и притирания для их старых тридцатилетних жён, которые цепляются за ушедшую молодость, как утопающий за соломинку! Ваше открытие сделало нас независимыми от сильных мира сего! — И не только, — ласково улыбнулся Фламель. — Эта жидкость задержит молодость в наших телах, мы будем здоровы, и не страшна нам будет ни чума, ни моровая язва. Представьте, Перренель, сколько открытий мы сможем совершить, сколько сделать полезного? Готовы ли Вы принять бессмертие из моих рук, любовь моя? — О да, муж мой, — воскликнула красавица, — с радостью! Но, муж мой, не поторопить ли мне кухарку, чтобы устроить по этому поводу хороший ужин? — Хорошая мысль, краса моя Перренель, — улыбнулся мужчина. — И пусть она достанет из погреба парочку бутылок вина Божанси, которое я храню для особых случаев. Ступайте, я присоединюсь к Вам, когда всё будет готово… Женщина встала, присела перед мужем в лёгком полупоклоне, взяла сладко зевнувшего зверька на руки и выскользнула за дверь. А мужчина сел на её место, раскрыл толстую рукописную книгу и взглянул на одно из перьев в черепе-подставке. Повинуясь его взгляду, перо взвилось в воздух и зависло над чистыми страницами книги. Ну да, Фламель же маг… а в то время маги ещё не таясь жили среди обычных людей. И Перренель наверняка тоже. Хотя, если судить по тому, что у пары вроде бы не было детей, знаменитое «Завещание»** Фламель составил для своего племянника, возможно, что Перренель была магглой. А её долгая жизнь — именно плод приёма эликсира Философского камня… Хотя, кто знает? Между тем, алхимик начал медленно диктовать, с непонятной тоской во взгляде смотря на сияющий в колбе Философский камень: «В год 1382… от Рождества Иисуса Христа, Господа нашего, в месяце януарии, тридцатого числа, я, Николас Фламель завершил, наконец, труды свои по созданию алхимической субстанции, именуемой Философским камнем. Сподвигло меня на сии труды не желание обогатиться, но горячее рвение к тому, чтобы не разлучила нас смерть с моей дорогой Перренель… Рецепт же деяния сего оказался столь же прост, сколь и ужасен. Пять лет я трудился над Основой, сочетая различные зелья и редчайшие ингредиенты, но не решался сделать последний шаг. Ибо он воистину способен дрогнуть того, чьё сердце не бьётся ради великой цели. Да, Философский камень был изобретён не мною, больше полувека назад мой отец приютил в доме своём бывшего тамплиера, скрывавшегося после разгрома некогда могущественного ордена. Долгое время сей тамплиер проживал на Востоке. У него и хранился тот свиток, написанный на языке восточных мавров***. После смерти сей тамплиер оставил отцу всё своё малое имущество, но заклинал его Богом и душою не касаться этого свитка, закупорить его в прочный футляр и захоронить на кладбище монастыря Пресвятой Девы в Садах, дабы своими неустанными молитвами монахини очистили его чёрную сущность. Но отец не послушался его… и не знаю теперь, стоит ли мне жалеть о содеянном. Свиток долгие годы хранился в тайнике, отец, не зная языка мавров, даже считал его своим своеобразным талисманом и рассказал мне эту историю только на смертном одре. Не знаю, каков был этот талисман, но то, что семья наша, ранее бывшая бедной, приобрела с годами некоторый достаток благодаря успешной торговле — непреложная истина****. Я вскрыл свиток и прочёл его. Да, я понимаю язык мавров и сразу понял, что за сокровище попало мне в руки. Но не буду затягивать сей рассказ. Ибо, хотя Основу было приготовить весьма сложно, важен был последний этап. Когда я решился на сие деяние, то подобрал маленького сироту, чьи родные скончались от чумы. Родные его не имели ни капли Дара, потому и не жили со своими, но у мальчика он был. И весьма сильный. В то время я уже свёл знакомство с отцом Жерве, который считал тех, кто имеет Дар, исчадиями Ада и фанатично верил в Господа нашего… Он ничего не знал о том, что Дар есть и у меня, потому не стеснялся делиться со мною своими взглядами. Отец Жерве основал приют для сирот с Даром, но сей приют был для них Адом на земле, ибо он старательно наказывал несчастных за малейшие проявления магии. Именно в этот приют я и отдал ребёнка, предварительно завязав на него Основу. Несчастное дитя протянуло целых пять лет, прежде, чем Дар его вырвался наружу во всей красе, уничтожив и отца Жерве, и самый приют, в котором к тому времени почти не осталось воспитанников — частью они умерли после недавней чумы, частью разбежались. Может быть, поэтому отец Жерве стал столь жесток с мальчиком. Во всяком случае, Дар ребёнка вырвался наружу в видё ужасного чёрного облака, уничтожив всё живое в приюте, а связь мальчика с Основой окончательно укрепилась, и разрушительная сила Дара мирно напитала Основу, создав то, что я так давно жаждал получить. После смерти ребёнка Основа превратилась в эликсир, который и именуют ошибочно Философским камнем. По моим подсчётам нам с Перренель хватит эликсира на пять с лишним сотен лет… По отцу же Жерве и его несчастным воспитанникам я закажу нынче же заупокойные службы в трёх монастырях, сделав туда подходящие по размеру вклады. Записка сия будет запечатана и сможет её прочесть только мой кровный сын, ежели у меня таковой будет, если же нет, то пусть лежит запечатанной до Страшного суда…» После этих слов алхимика комната стала подёргиваться рябью, словно изображение в сломанном телевизоре, потом всё исчезло, и я снова оказался перед задумчиво глядящей на меня Гекатой. — Понял теперь? — спросила она. — Иногда лучше показать, чем рассказать. — Понял… — пробормотал я. — Из Мицара хотели сделать обскура специально? Чтобы получить Философский камень? Геката кивнула. А меня прорвало: — То есть, получается, что мальчика специально увезли из Англии и поместили в приют… при этом на него повесили связь с некоей загадочной Основой, которая должна была постоянно подпитываться от его страданий и боли? Геката снова кивнула. — Но тут похититель явно просчитался — приют, в котором оказался мальчик, был совсем не плохим местом, к тому же его несколько раз пытались усыновить приличные семьи. Похоже, на Мицара было наложено какое-то заклятие, отчего его опекуны, сначала искренне расположенные к мальчику, начинали питать к нему прямо противоположные чувства, а потом возвращали назад. От этого Мицар страдал… но этих страданий было явно недостаточно, вот его и подпихнули к Вайсмюллерам. А там… там он должен был стать обскуром, стереть с лица земли эту гнусную дыру и погибнуть. А в момент его смерти Основа получала бы наибольший выброс магической энергии и появлялся бы новый Философский камень. Но тогда… тогда получается, что следил за всем этим не Дамблдор. Он бы просто физически не смог так часто мотаться в Европу — и так сидит на трёх стульях. — У него просто есть могущественный сообщник, — кивнула Геката. — Гриндевальд? — спросил я. — Может быть… — протянула Геката. — А может быть — и нет. Магический мир знает далеко не всё об Альбусе Дамблдоре, и вряд ли узнает всё до конца. Может, это и к лучшему… Есть такие бездны в душе человеческой, куда никому не стоит заглядывать. — Да уж, — проворчал я. — Не стоит. Но почему Мицар стал перерождаться в обскура именно сейчас? Ведь всё закончилось… Ему больше ничто не угрожает. — Это Связь с Основой, — мрачно сказала Геката. — Она сама по себе является ещё и мощнейшей ментальной закладкой, которая рано или поздно привела бы Мицара к саморазрушению. — Но что является этой связью? Я не понимаю… — растерянно произнёс я. — Крестраж, — спокойно ответила Геката. — За связь с основой отвечает крестраж, помещённый в живого носителя. Это такая мерзость, до которой не опускался даже Герпий Злостный. Напротив, этот фанатик фальшивого бессмертия указал в своей книге о крестражах то, что в живого носителя они не могут быть помещены. — Стоп… Так получается, что Фламель создал крестраж и поместил его в того несчастного ребёнка? Расколол душу? — Жестокие времена, — вздохнула Геката. — Но не волнуйся о Фламеле, создание крестража гарантировало, что созданный им камень идеально подойдёт своему создателю. Так что он не мог наделить бессмертием всех жаждущих. Только себя. — А Перренель? — спросил я. — А он настолько сильно любил Перренель, что она ощущалась им, словно часть собственной души. Так что да, он смог даровать бессмертие той, кого любил. Возможно, будь у него дети… Но детей у них не было. — Ну, тогда это точно Дамблдор и Гриндевальд, — быстро сказал я. — Они ведь любили друг друга… Вроде бы… И вряд ли Дамблдор доверился кому-то другому настолько сильно. Да и не стал бы его сообщник работать без выгоды… — Почему? — хмыкнула Геката. — Золотом-то можно наделить кого угодно. Так что не делай поспешных выводов. — Не буду, — согласился я. — Но что делать, чтобы помочь Мицару? Бросить в него Аваду Кедавру, чтобы убить крестраж? Геката покачала головой: — Ненадёжно. Так можно убить не только крестраж, но и мальчика. — Извините, — повинился я, — глупость сморозил. Но как спасти Мика? — Я могу помочь, — грустно улыбнулась Геката. — Но для этого… Поверь, это не я придумала… — Что? — торопливо спросил я. Мне показалось, что Мицар в своём сне стал как-то… беспокойнее? — Для того, чтобы уничтожить крестраж мне потребуется на несколько мгновений стать материальной. А для этого нужна жертва. Несколько месяцев твоей жизни, Гарри. Два, три, четыре… Не могу сказать точно… Это время выпадет из твоей жизни. Ты будешь в состоянии, подобном магической коме. Я вздохнул. В кому не хотелось категорически, но раз уж другого выхода нет… — Надеюсь, это не последние месяцы моей жизни… — неуклюже пошутил я. Геката пожала плечами. Блин, что-то мне страшновато… Ох, надеюсь, что не проснусь в гробу… или как там хоронят волшебников. — Ты можешь отказаться, — напомнила Геката. — Я могу вывести тебя отсюда. Я даже могу приглушить… ослабить обскура, ты не пострадаешь. — А Мицар всё равно погибнет, да? Если я не соглашусь? — Да. Ну, вот и всё. Ненавижу ситуации, в которых есть только выбор между правильным и правильным. Потому что другой выбор — это и не выбор вовсе. — Я согласен, — сказал я. — Делайте всё, как нужно, только спасите Мицара. Геката бледно улыбнулась, и передо мной привычно сгустилась тьма. КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ Мои дорогие! Не пугайтесь! Автор не бросил работу, оборвав её на этом волнующем моменте, а просто разбил текст по просьбам трудящихся! Три-четыре дня отдыха — и автор начнёт выкладывать вторую часть — Хогвартс! Ссылку позже помещу сюда же. Помните, что автор — добрый и гуманный. *Автор в курсе, что Перренель (Пернелла, Пернелль) Фламель была «женщиной зрелых лет и дважды вдовой» к тому моменту, когда Николя на ней женился. Но автор имеет право на художественный вымысел. **«Завещание» — Согласно легенде первая версия завещания была записана Фламелем в виде шифра на полях карманной псалтыри. Ключ от шифра Николя передал своему племяннику. Фламель описывает этапы приготовления философского камня. Данное завещание с рецептом можно найти в открытом доступе в интернете. Само завещание обращено к племяннику Николя. Фламель говорит, что он унесёт рецепт приготовления камня в могилу и просит так же поступить своего племянника. ***Официально Орден тамплиеров был распущен в 1312 году, Великий Магистр и Великий Приор были сожжены в 1314, при короле Филиппе Красивом. Считается, что бывшие члены Ордена долгие годы скитались и скрывались по всей Европе, так что теоретически отец Фламеля мог кого-нибудь из них приютить. Язык мавров — арабский язык. ****На самом деле считается, что родители Николя были бедны до самой смерти, после их кончины Николя перебрался из Понтуаза в Париж, где первое время был общественным писарем.